Я проснулся. Впервые в жизни я слышал записки деда во сне. Чей-то знакомый голос читал мне вслух. Может, это голос моего предка? Но я никогда не слышал его голоса: дед исчез до моего рождения.

Еще не очнувшись полностью ото сна, я почувствовал, как Дордже дернулось у меня на груди и соскользнуло вниз, на живот. Перетянутое веревкой одеяло не позволило ему выпасть наружу. Я просунул руку снизу под веревку и достал артефакт. Не в силах совладать с любопытством, развязал узел и скинул свое «пальто». Расстегнув куртку и оттянув ворот футболки, я осмотрел, а затем и ощупал свою грудь. На ней было выдавлено изображение. Именно выдавлено, а не выжжено или нарисовано. На ощупь мне показалось, что отпечаток был слишком глубоко вдавлен в мое тело, хотя никаких болезненных ощущений я не испытывал. Тиснение полностью совпадало со всеми деталями артефакта, который сейчас находился в моих руках. Я еще раз ощупал грудь, стараясь надавливать посильнее. Никакого дискомфорта или боли. Как будто я родился с этой печатью.

Занавеска у ниши колыхнулась сильнее, и, отодвинув ее в сторону, из проема вышел Лугонг. Выглядел он необычно и устрашающе. Синий длиннополый шелковый кафтан, подпоясанный кушаком цвета крови. На голове высокая черная митра, украшенная вышитыми золотыми свастиками и символами луны и солнца. Митру опоясывала диадема, состоящая из фрагментов костей, нанизанных на плетеную веревку. Лоб его был раскрашен черной и белой краской и разделен над переносицей красной линией. Веки также были густо окрашены черным. В левой руке Лугонг держал ритуальный четырехгранный кинжал пхурбу из темно-желтого металла с навершием на рукояти в виде головы демона Кьябха. В правой — двойной ритуальный барабан, сделанный из человеческих черепов и перевязанный шелковой тесьмой. Поставив барабан на пол и положив сверху кинжал, он подошел к печи и запалил лучину. Обойдя помещение, Лугонг зажег четыре толстые свечи, до этого момента неприметно стоявшие на каменных выступах по периметру пещеры. Повернулся к отшельнику, церемонно поклонился, затем подошел ко мне и с поклоном взял из моих рук Дордже.

— Мне нужен твой камень лха, — требовательно произнес он.

Я удивился. У меня была одна вещь из «наследства» деда, которую я повсюду таскал с собой. Костяной медальон в виде головы яка. Может быть, он сойдет за камень духа?

Увидев сомнение на моем лице, Лугонг требовательно протянул руку. Я просунул руку в карман куртки и достал медальон. Лугонг взял его, поднес к глазам и одобрительно кивнул. Меня охватили сомнения. Зачем Лугонгу мой камень лха? Насколько я знал, при совершении пховы лха используется как замена ритуальной фигуры или жертвы — для перемещения сознания. Но я должен пройти в нижний мир в своем теле и сознании. Я забеспокоился.

В это время Лугонг, стоя у ниши, засунул руку за воротник отшельника и вытащил округлый предмет размером с половину ладони. Так же подняв его к глазам, кивнул головой и скрылся за занавесью. Вернулся он через несколько минут, держа в руках глиняную чашу. Подойдя ко мне, он протянул чашу к моим губам.

— Выпей половину, — услышал я.

Я непроизвольно сжал челюсти и откинул голову назад, больно ударившись затылком о стену.

— Ты должен выпить половину, — громко сказал Лугонг и твердой как камень рукой сжал мою нижнюю челюсть.

Глаза его гипнотически сверкали в слабом свете свечей. Больше из страха, чем по собственной воле, я принялся пить, не в состоянии оторваться от его мерцающих глаз.

— Хватит! — убрал он чашу от моего рта. — Сейчас иди и ложись на спину головой к двери.

Он помог мне встать и подтолкнул к каменному ложу, выступающему из правой стены. Пошатываясь, я добрел до гранитного выступа и лег на спину. Я чувствовал сильную расслабленность и небольшую путаницу в мыслях. Должно быть, в чаше был какой-то наркотик.

Ниша с отшельником находилась прямо перед моими глазами. Я увидел, как Лугонг подошел к своему учителю, поднял перед собой Дордже, к которому уже успел привязать шнурок, и надел его отшельнику на шею. Затем он достал из рукава кисточку с длинным ворсом и, обмакивая ее в чашу, принялся смазывать отшельнику губы и полость приоткрытого рта. Это действие продолжалось довольно долго.

Я закрыл глаза, как мне показалось, всего на минуту. Когда же я снова посмотрел на Лугонга, то увидел в его руке кинжал, которым он что-то вырезал на лбу отшельника. Странно, но это зрелище меня ничуть не испугало. Гораздо более необычным было то, что я слышал монотонный стук барабанов. Кто-то размеренно стучал в барабан, но это точно не был Лугонг, который, засунув кинжал за кушак, сосредоточенно обмакивал кисть в кровь на лбу отшельника и красил какой-то предмет, лежащий на ладони. Когда же наконец он повернулся ко мне, я увидел, что это овальный комок цвета сырой глины, густо покрытый кровью. В комок была вставлена разноцветная тесьма.

Лугонг подошел ко мне. Одной рукой он приподнял мне голову, а второй ловко надел мне на шею эту тесьму, пристроив комок в центре моей груди. Затем перед моими глазами мелькнул кинжал, и я почувствовал, как острие воткнулось мне в лоб. У меня возник слабый порыв закричать, вскочить или сделать что-то еще, но я сдался, когда понял, что не могу управлять своим телом. Стук барабанов сделался громче. Как только Лугонг закончил свою процедуру, я увидел дедов медальон, окрашенный кровью, и тесьму, пропущенную через отверстие между рогов яка.

Лугонг вернулся к нише и надел медальон на шею отшельника. Неожиданно резко пахнуло благовониями. Лугонг обхватил лицо учителя ладонями, прижался лбом к его лбу и принялся нараспев читать заклинание, попадая в такт ритмичному барабанному бою. Мое зрение начало затуманиваться. Звуки постепенно отступали на второй план, и последнее, что я услышал, перед тем как мир исчез, был дикий визг Ваджры…

Когда зрение прояснилось, я увидел, что стою на вершине невысокого холма, покрытого крупным песком и галькой. Вокруг расстилалась бескрайняя холмистая равнина, утыканная каменными глыбами. Сумеречный свет исходил, казалось, из самой земли и рождал движущиеся тени у горизонта. Нет, не у горизонта, потому что небо отсутствовало. Там, где всегда существовала линия, отделяющая землю от неба, висела ровная тусклая серость, словно сама равнина, простираясь вдаль, постепенно загибалась вверх и назад, переходя в нечто нависающее над головой. Глаза невозможно было сфокусировать на перспективе. Я оглянулся назад и увидел такой же серый унылый ландшафт. Поодаль стояли Лугонг и отшельник, повернувшись спинами ко мне. Лугонга я видел достаточно отчетливо, но очертания отшельника, казалось, расплывались в воздухе. Я закрыл глаза и обхватил себя за плечи. Подпрыгнул, прислушиваясь к ощущению в ногах. Резко вдохнул и выдохнул. Помахал руками. Я действительно находился в своем теле, с привычными физическими ощущениями. Лугонг обернулся и приглашающе махнул мне рукой. Они двинулись вперед, и я поспешил следом, стараясь держаться на расстоянии нескольких метров. Как я и ожидал, эти двое начали постепенно сдвигаться влево. Я старался в точности следовать их маршруту, выбрав ориентиром спину Лугонга. Несмотря на тусклый свет, я отчетливо видел все детали его фигуры. Складки на кушаке, раскачивание пол кафтана и даже движение митры вверх-вниз, когда он переступал с ноги на ногу. Отшельник же, несмотря на то, что шел рядом с Лугонгом, воспринимался скорее как облако тумана, сгустившееся в человеческую фигуру. Наиболее отчетливо я видел только красную повязку на его голове. Детали одежды, рук и ног едва угадывались. Возникло непроизвольное желание подойти ближе и всмотреться, но я подавил его, вспомнив наставления деда.

Я не понимал, как долго мы шли. Ощущения времени просто не было. Лишь увидев впереди нагромождение каменных глыб, я догадался, что мы приближаемся к первым вратам. Когда наша процессия вошла в этот каменный «остров», появились Звуки.

Свист ветра, смешанный с криками, чьим-то плачем, рычанием зверей, гулким топаньем огромных ног, обрушился на мой рассудок, как ледяной водопад. Звуки вызывали настоящую вибрацию в моем теле. Чувство нестерпимого зуда в голове начало сводить меня с ума. Закрыв уши, я машинально опустил голову вниз и увидел множество небольших вихрей, кружащихся вокруг моих ног. Однако никакого ветра я не чувствовал. «Блуждающие вихри», — вспомнил я слова Лугонга. Я терпел и, держа руками голову, старался не отстать от Лугонга и его спутника. Маленькие смерчи следовали за мной, как стая собак.

Первая арка возникла при очередном повороте налево. Звуки исчезли так неожиданно, что меня зашатало. Я увидел, как Лугонг и отшельник остановились перед проемом, в котором тускло светило коричневым и мелькали какие-то тени. Черные кляксы, меняя форму, густели и складывались в изображение огромной головы на туловище какого-то животного с шестью ногами. Стали различимы огромная зубастая пасть и рога. Я остановился, притоптывая на месте и соблюдая свою дистанцию. Существо в арке, если это было существо, а не игра теней, меня нисколько не испугало. Может быть, оттого, что я не считал его реальным.

Постепенно свет в арке начал густеть, превращаясь в сочно-коричневый. В тот момент, когда цвет сделался резким и насыщенным, черная фигура внутри исчезла. Лугонг взмахнул руками и, проделывая странные пассы, быстро толкнул отшельника внутрь арки. Настолько быстро, что мне показалось, будто он сделал это, вовсе не касаясь руками полупрозрачного тела. Свет в арке тотчас приобрел прежний тускло-коричневый оттенок. Лугонг повернул налево и зашел за арку. Я двинулся следом. Огибая левый столб, я неожиданно почувствовал на своей груди сильное жжение и пульсацию, которые исчезли, как только я оказался с обратной стороны проема.

Лугонг с отшельником уже успели отойти на приличное расстояние. Боясь потерять их из виду, я прибавил шаг. Удивительно, но мне показалось, что фигура отшельника приобрела более четкую форму. В призрачном существе начали проявляться четкие формы человеческого тела. Можно было разглядеть довольно отчетливые контуры рук и ног.

Здесь я заметил свет. Далеко справа, где должен был находиться несуществующий горизонт, появились сполохи красного и синего света. Как я ни вглядывался, белого света не было. Показалось, что воздух сделался более плотным. Однако дышалось легко, без каких-либо усилий.

Мы продолжали идти, забирая влево. Вскоре из-за невысокого холма показались ровные ряды камней. Когда же мы приблизились, я с удивлением понял, что это развалины древней стены, сложенные из плоских каменных блоков. Пройдя через пролом в стене, Лугонг и отшельник проследовали по остаткам мощеной гранитом дороги к гигантским многометровым воротам, вокруг которых лежали развалины самого настоящего города…

Я едва не остановился от удивления. Я смотрел на развалины дворца с колоннами, сложенного из глиняных кирпичей, остатки фундаментов огромных строений, гранитные стелы с барельефами и статуи Нагов и Ракшасов. Кто бы ни строил этот город, они точно не были людьми. От развалин ощутимо веяло злом и тоскливой безнадежностью. Над руинами возвышался огромный невероятной красоты храм высотой с Эверест. Яркая красная крыша в форме классической пагоды венчала чудовищных размеров строение с золотыми стенами. Нижняя терраса, опирающаяся на античные колонны, резала глаза ослепительно белым песчаником. Верхние этажи украшали раскрашенные красным резные бойницы. Вокруг храма виднелись четыре огромные золотые Ступы, украшенные бонскими молитвенными флагами. Все сооружение мерцало — оно то проявлялось отчетливо перед глазами, то выцветало, будто стираясь из поля зрения в тусклую контурную картинку.

Почему дед не упоминал это место? Может быть, этот город описан на странице, которая была утеряна? Я почувствовал укол смутного беспокойства. Какая-то мысль, что-то связанное с…

Грудь полыхнула огнем. Погруженный в себя, я почти упустил из виду Лугонга. Подгоняемый тревогой, я бросился к арке.

Из проема сооружения лился слабый красный свет. Лугонг и отшельник смотрели внутрь, быстро пританцовывая на месте. На этот раз в арке не было пляшущих теней. Всё внутреннее пространство занимала блеклая фигура многорукого существа с головой тигра или кошки. Фигура не шевелилась. Когда исходящий из арки свет налился ярко-багровым, кошачьи глаза сверкнули желтым и чудовище исчезло. Лугонг повторил свои пассы, и отшельник влетел внутрь. Обогнув сооружение слева, Лугонг присоединился к нему, и путь продолжился. Я последовал за ними. Пройдя несколько шагов, я не выдержал и оглянулся на оставленные развалины. Статуи монстров, повернув свои мерзкие головы, смотрели мне вслед.

Мы снова брели по серой унылой равнине. Тоскливая безысходность этого мира тяжелым грузом давила мне на плечи и пригибала к земле. Я чувствовал очень сильную усталость. Хотелось лечь и не вставать уже больше никогда. Впереди ровно вышагивали Лугонг и его наставник. Оба двигались уверенно и бодро. Если ранее очертания фигуры отшельника расплывались в легкий туман, то сейчас он выглядел так же реалистично, как и Лугонг. Глядя на его спину, я ясно видел отскакивающие от его сапог мелкие камешки, прыгающий на ходу кончик красного платка и распахивающиеся полы кафтана. Я попробовал было подумать о значении этой перемены в его облике, но, как ни старался, не мог заставить себя сосредоточиться.

Арка возникла из ничего за очередным поворотом налево. Даже не арка — просто три огромных валуна, образующие подобие врат. Сооружение стояло на краю довольно крутого оврага на мелкой гальке и круглых камнях. Из проема пробивался слабый желтый свет. Внутри можно было разглядеть контуры трехголовой змеи, стоящей на хвосте. Головы выбрасывали раздвоенные языки и дергались, словно танцуя. Лугонг с отшельником остановились и затоптались напротив прохода. Свет сделался ярче и насыщенней. Лугонг обернулся и приглашающе махнул мне рукой.

Уже подозревая, что происходит что-то неправильное, я покорно подошел к нему, с трудом переставляя ноги. Лугонг втолкнул отшельника в проем, а затем, когда я оказался рядом, быстро схватил меня за руку и с нечеловеческой силой вбросил следом…

Пролетев сквозь арку, я кубарем прокатился до самого края оврага. Прилагая невероятные усилия, встал на ноги. Отшельник стоял спиной ко мне и смотрел в овраг. Мне показалось, что сейчас, вблизи, он выглядит меньше ростом и гораздо более крепким, чем мумия из пещеры. Я стоял в полной прострации, пока не почувствовал тяжелую руку на левом плече.

— Садись, — услышал я голос Лугонга.

Рука надавила на мое плечо с такой силой, что я буквально упал, с глухим стуком приземлившись на ягодицы, у края оврага. Лугонг стоял слева и немного позади меня, так что я мог видеть только размытую тень его фигуры и белеющее пятно лица. Я скосил глаза и попробовал повернуть голову, чтобы посмотреть на него, но слабость и странный спазм в мышцах не позволили мне это сделать.

— Помни, — торжественно сказал Лугонг, — самое важное уже позади, но пока Тонпа не пройдет долину Демона Кьябха, ты должен оставаться на этом месте, иначе весь обряд закончится неудачей и обернется великим горем для всех нас. И еще — тебе может привидеться вода. Помни, если хоть одна капля воды этого мира коснется тебя, ты останешься здесь навсегда. Жди, скоро я вернусь за тобой…

Я почувствовал, как он встал и начал медленно подниматься по склону. Моя шея и тело одеревенели так, что я мог только неподвижно сидеть и двигать зрачками глаз. Только в самых кончиках пальцев рук я чувствовал слабый зуд и покалывание.

Я услышал, как к звуку шагов Лугонга присоединились шаги отшельника. Изо всех сил скосив глаза влево, я смог заметить, как две фигуры, поднимаясь под углом на склон, вдруг изменили направление и начали спускаться обратно к кромке оврага, явно смещаясь вправо! Я попытался окликнуть Лугонга, но вместо крика из моего горла вырвалось только слабое хриплое сипение. Тем временем, две фигуры продолжали удаляться следуя изгибам склона, спускающегося к ручью.

Нужно было встать, но окаменевшее тело отказывалось отвечать на мои усилия. Лишь в левой руке я чувствовал слабое подобие движения. Напрягаясь изо всех сил, я пытался приподнять руку и одновременно тянул голову вниз, стремясь использовать встречное усилие. Раздался громкий хруст, и моя голова расслабленно опустилась на грудь, повиснув на поврежденной шее. Руки оказались прямо перед моими глазами. Тонкие птичьи пальцы, обтянутые сморщенной пергаментной кожей с длинными загибающимися грязными ногтями. На мизинце левой руки я отчетливо видел трещину, в которой белела кость.

Озарение молнией раскололо мой рассудок. Я закричал. Я кричал и кричал, пока не понял, что изо рта по-прежнему не доносится ни звука. Лишь где-то в гортани булькало и хрипело.

Осознание произошедшего со мной скрутило мышцы живота в жестоком спазме, в желудке громко хрустнуло. Меня вырвало густой черной жидкостью.

Деду как-то удалось обмануть этих шаманов, я же угодил в ловушку, как глупая овца. Ясно вспомнилось, как Лугонг снимает с шеи чертовой мумии покрытый кровью амулет и надевает мне на шею. Режет мой лоб, красит моей кровью медальон и цепляет его на мумию. Я добровольно прошел через пхову в погребальном обряде, отдал свое тело учителю Лугонга и — самое ужасное! — отдал инструмент бессмертия — Истинное Дордже. Я не верил, не готов был поверить и не мог принять случившегося. Разрывающее душу чувство необратимости затопило меня. Дикое, невероятное желание вернуть все назад и никогда, никогда не появляться в этом месте. Я не хочу, не хочу… безнадежно…

Отчаяние сменилось ступором. Как робот, я твердил одно и то же: «Ненавижу, ублюдки, ненавижу…».

Видимо, я потерял сознание. Очнулся от смутно знакомых, но непонятных звуков. Долго и напряженно вслушивался, пока не узнал. Звуки текущей воды. И несмотря на то, что головой я шевелить не мог, исподлобья я видел край оврага. Вспомнил, что на дне оврага, как описывал дед, течет ручей. Я чувствовал, что если останусь на этом месте еще на какое-то время, то по-настоящему сойду с ума. Надо что-то сделать. Надо заставить это древнее тело спуститься к ручью. И не позволять себе думать о том, что произошло. Сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, краем сознания отметив, что могу чувствовать мышцы живота.

Первым делом, сосредоточившись на ногах, попытался подтянуть себя за край оврага скребущими движениями. Ноги шевелились, но сдвинуть тело никак не удавалось. После тщетных попыток я начал пробовать «подключать» руки. Постепенно тело оживало, и я уже был способен шевелить конечностями, как полудохлый краб, однако при этом не продвигаясь ни на сантиметр. Живот скрутило, и я снова выблевал черную маслянистую жидкость. В момент рвотного спазма я почувствовал, как тело качнулось вперед и назад. Через секунду я повторил это движение сознательно. Отклоняясь назад, как только мог, я напряг мышцы живота и качнул туловище вперед. Послышался звук хрустящей гальки. Кромка оврага была достаточно пологой, и мне удалось сдвинуться на пару сантиметров.

Я повторял это движение раз за разом, сто или тысячу раз, пока, наконец, ноги полностью не свесились на склон. Сильно выдохнув, я рванулся животом к ногам. Сначала медленно, затем все быстрее и быстрее тело заскользило вниз по склону. Ударившись о выступающий из гальки большой булыжник, я подлетел в воздух и, кувыркаясь, покатился вниз. Треск ломающихся костей был оглушителен, но боли я не чувствовал.

На какое-то время я отключился. Очнулся, лежа на правом боку в прохладном ручье. Попробовал перевернуться на живот, опираясь на левую руку. Кисть левой руки была вывернута из сустава, и два пальца на ней отсутствовали. Правую ногу практически полностью выломало из бедренного сустава, искореженная ступня находилась на уровне глаз. Я видел в воде отражение лица — лица проклятой мумии с треснутыми и разорванными до десен губами. Еще одно усилие, и я сумел оказаться на левом боку, лицом к правому берегу.

Там, где я лежал, ручей был неглубок, но к своей середине набирал достаточно воды и течения, чтобы сойти даже за небольшую речку. Мне пришла идея переместиться ближе к середине ручья и воспользоваться течением воды. Напрягая мышцы живота уже знакомым мне способом, я попытался сдвинуть тело ближе к середине. Лежа на левом боку, я сумел также использовать ограниченное движение левой руки в плечевом суставе. Так я начал ползти к середине ручья сантиметр за сантиметром, обдирая изломанное тело о донные камни. Время от времени приходилось останавливаться, чтобы, толкая плечом в челюсть, забрасывать болтающуюся на сломанной шее голову назад и вверх за глотком воздуха. В один из таких моментов амулет отшельника, сверкнув разноцветной тесьмой, соскользнул в воду. Странно, но мне показалось, что после этого двигаться стало немного легче.

Не знаю, что заставляло меня продолжать эти уродливые телодвижения. Может быть, попытки что-то делать просто отвлекали от того, что со мной произошло и, судорожно дергаясь в ручье, мой разум защищал себя от безысходности моего положения.

Мне удалось доползти до середины ручья, где вода начала мягко подталкивать тело вниз по течению. Очень мешала выломанная из тазобедренного сустава правая нога, торчавшая под прямым углом к течению. Ступня скребла по каменистому дну и здорово тормозила и без того небыстрое продвижение. Казалось, что это сам отшельник запрещает своему бывшему телу двигаться. Тем не менее, я заметил, что чувствительность в левой руке и ноге значительно улучшилась, однако боли я по-прежнему не испытывал. Видимо, от многолетнего пребывания в самадхи, да и просто от старости, мышцы и нервные окончания этого тела почти полностью атрофировались. Поймав себя на том, что пытаюсь рационально осмысливать свои телесные ощущения, я снова впал в пучину отчаяния. Я уже ясно осознавал, что все еще не был готов к принятию своей личной катастрофы, и отказывался признавать подлинность происходящего, потому и защищался мыслями о каких-то простых физиологических проблемах.

Временная жажда действия сменилась апатией. Я вяло размышлял о том, что со мной произойдет, если ручей не закончится расселиной с выходом в мир живых. Я так и буду немощно валяться в воде и смотреть на противоположный берег оврага? Как долго? Тысячу лет или вечность? А если мне удастся вернуться, то в каком виде? В разрушенном теле отшельника? Если останусь здесь, мне придется находиться в полном одиночестве. Как я помнил из записей деда, это просто место перехода из мира людей в нижний. Здесь никто не задерживается. Души уходят в миры демонов или дэвов. Через арки или тропами, которые видит Проводник. При мысли о Проводнике я вспомнил Лугонга и заскрежетал зубами от гнева. Мысленно заскрежетал. Челюсти мумии не способны были на такое активное действие.

Неожиданно меня осенило. Тысячи людей умирают в Гималаях, не проходя погребального обряда. Буддисты, бонцы и даже атеисты. Как они уходят отсюда в другие области? Напрашивался ответ, что умершие тоже видят тропы и проходят в разные миры в зависимости от кармы или прижизненных наставлений. Краткое воодушевление сменилось еще более глубоким душевным упадком. Умершие не имеют тел. Их путешествие — движение сознания. Значит, для того, чтобы уйти отсюда, мне нужно умереть здесь по-настоящему. Я же не хотел умирать вообще. И к тому же не видел способа умереть в этом полудохлом крабьем теле, если даже перелом шеи его не убил. Может, попробовать утонуть?

С глухим стуком я врезался головой в большой валун, торчащий прямо посередине ручья. Набегающая волнами вода сначала перевернула тело на спину, так что лицо полностью скрылось под водой, а затем течение перевернуло меня на правый бок и голову выдавило волной на поверхность камня. Теперь я смотрел на левую сторону оврага, склон которого опускался до самого уровня воды. Поначалу я подумал, что в глаза попал песок, но когда вгляделся пристальнее, то понял, что действительно вижу на берегу человеческие фигуры. Сотни сидящих людей на берегу и немного дальше и выше по склону. Настоящих живых людей.

Все они были очень стары и выглядели изможденными. Большинство имело внешность непальцев или индийцев, однако я смог заметить и нескольких человек с европейскими чертами лица, одетых в какие-то старинные одежды. Некоторые еле заметно шевелили головой или руками, но в основном же все сидели неподвижно и смотрели прямо на меня. От их взглядов исходила такая волна тоски и ужаса, что я сразу осознал, кто это. Такие же, как и я, жертвы бессмертия гималайских шаманов.

В панике я начал напрягать мышцы живота и судорожно дергать левой рукой, пытаясь сдвинуться с тормозившего меня валуна. И уже соскальзывая головой в воду, увидел две фигуры, неторопливо спускающиеся со склона к берегу ручья. Лугонга и молодого парня европейской внешности, одетого в черный кафтан, с головой, обвязанной красным платком.

Я видел себя. Свое тело, занятое чертовой мумией.

Течение ручья усилилось. В этом месте начинался сильный уклон русла, и меня с увеличивающейся скоростью потащило вниз, болтая и кувыркая, как тряпку. Краем глаза мне удалось заметить, как Лугонг указал на меня рукой и пустился бежать в мою сторону. За ним, нелепо размахивая руками, побежал и его спутник.

Меня несколько раз сильно ударило о дно, затем подбросило в воздух, и я понял, что вместе с потоком воды стремительно проваливаюсь вниз. Ослепительная красная вспышка.

Я очнулся, лежа на каменном полу, мокрый и слабый. Напряг шею и приподнял голову. Она послушно поднялась. Вскочил на ноги и огляделся. Я находился в пещере отшельника. Оглядел себя, ощупал тело, руки и ноги. Никаких сомнений — я находился в собственном теле!

Я разрыдался от невероятного облечения. Щипал и стучал по животу, бедрам, плечам. Трогал свои глаза, мял щеки ладонями и чувствовал соленую влагу на своих губах. «Господи! Спасибо тебе, Господи!» — шептал я. Упал на колени, с наслаждением прочувствовав боль от удара о каменный пол, и продолжал истово, как никогда в жизни, молиться. Постепенно рыдания, непроизвольно сотрясавшие мое тело, стихли. Всхлипывая и вытирая нос рукавом, я поднялся на ноги. Успокаиваясь, осторожно огляделся вокруг. По периметру пещеры все еще горели свечи. Судя по несгоревшему остатку, времени прошло не очень много. Или это новые свечи? В печи равномерно догорали угли хвороста. Как будто ничего и не произошло. Сделав усилие, я повернулся лицом к нише. Под ней, вне освещаемого свечами пространства, лежала бесформенная темная куча. Взяв свечу с одного из выступов, я подошел ближе.

В колеблющемся свете на меня уставились мертвые и мутные глаза проклятой «мумии». Никогда не думал, что вид мертвого тела может доставить мне такое удовольствие. Посередине лба, поднимаясь в сторону темени и скрываясь под красной повязкой, зияла широкая трещина, обнажая отвратительную серо-белую массу под костью. На левой руке отсутствовала кисть. Обрывки темной кожи обрамляли белеющий сустав. Правая нога, полностью оторванная от бедра, лежала рядом с телом. Я присел и поднес свечу ближе. Из оголенных разломанных суставов не просачивалось ни единой капли крови. Только кости с остатками хряща и лохмотья желтых сухожилий. С тела и одежды обильно стекала вода, образовывая настоящую лужу под трупом. С отвращением я засунул руку под кафтан мертвеца и сорвал с него амулет деда. Мой камень лха.

Выпрямляясь, я бросил случайный взгляд на пустую нишу в стене. В глубине ее что-то белело. После секундного колебания я подошел к нише и, протянув руку, вытащил из дальнего угла портмоне светлой кожи с тисненой нацистской свастикой, набитое какими-то бумагами. Не раздумывая засунул портмоне в карман куртки.

Неожиданно я почувствовал непреодолимое желание заглянуть за занавес, скрывающий вход во второе помещение. Грудь зажгло огнем. Я уже понял, что Дордже находится там, внутри. Оно притягивало меня как магнит, парализуя волю и способность управлять собой. Словно марионетка, я подошел к занавеси и протянул руку. За моей спиной раздался шорох.

Повинуясь какому-то животному инстинкту, мое тело резко дернулось влево. Острая боль пронзила правое плечо. Я завопил и быстро обернулся. Позади меня, бешено сверкая глазами, стоял Лугонг и держал в руке окровавленный тесак. Вывернув голову, я увидел, что из моего плеча хлынула кровь. Я снова взвыл и, пригнувшись, ринулся в сторону двери. Лугонг успел ударить ногой по моей пояснице, придав мне еще большее ускорение, и сила инерции бросила мое тело на деревянную дверь. Проломив гнилые доски, я вывалился наружу в предрассветные сумерки.

Тропа, по которой мы пришли сюда, была едва различима. Я рванул по ней что было сил, сбивая ноги о крупные камни. Выскочил из расщелины и быстро обернулся назад, бросив взгляд на пещеру. В дверном проеме я увидел силуэт Лугонга со скрещенными на груди руками. Глаза его светились красным.

Подгоняемый страхом, я бежал по тропе в сумерках, ежесекундно рискуя свалиться вниз с горы или сломать ноги в каком-нибудь каменном капкане. Остановился я лишь тогда, когда влетел на плоскую площадку и сильно ударился о стоявшую в центре Ступу.

Занимался рассвет. Я лежал возле Ступы и отчаянно хватал ртом прохладный воздух. Сердце бешено колотилось. Каждая часть моего тела жутко болела. Моего тела! Страх постепенно сменился облегчением. Несмотря на то, что моя мечта обернулась кошмаром, я испытал прилив радостного возбуждения. Я смог избежать уготованной мне участи и сохранить себе жизнь для этого мира.

Раненое плечо напомнило о себе уколом тупой боли. Я просунул руку под одежду и нащупал неширокий разрез, покрытый уже свернувшейся кровью. Могло быть и хуже.

Задерживаться у Ступы я счел опасным. Отряхнув одежду, попытался определить тропу, по которой мне следовало спускаться. Выйдя за пределы круга, я начал всматриваться в каменистую почву, пытаясь выяснить место своей недавней ночевки. Однако меня ждал неприятный сюрприз. Вместо четырех троп, которые вели к площадке Ступы, я обнаружил девять. Но мне отчетливо помнилось, что их было только четыре. Опустившись на колени, я принялся ползать по кругу, пристально вглядываясь в мелкий щебень и слежавшуюся глину. Наконец, мне удалось найти мелкие ворсинки — явно из моего одеяла — на одном из вытоптанных глиняных пятен. Показалось, что я даже сумел обнаружить след от своего войлочного сапога. Определив направление, я зашагал прочь, стараясь поддерживать максимально быстрый темп. Жутко хотелось пить и есть.

Спустя несколько часов я наткнулся на ручеек талой воды, едва заметно струящийся по гранитной скале. Я присосался к нему и пил до тех пор, пока от холодной воды не заломило лицо и горло. Оставалось пройти совсем немного. С края тропы, уходящего в крутой спуск, я уже отчетливо видел негустую рощу и возделанные поля. Однако я хорошо помнил, что путь в гору начинался прямо от деревни Лугонга.

Никакой деревни внизу не было.

Наверное, к этому моменту я перешел внутри себя какой-то предел способности удивляться. Нет деревни — значит, и не было, хотя я точно знал, что иду правильной тропой.

Я уселся у скалы и прислонился ноющей спиной к прохладному граниту. Засунул руку в карман куртки и достал украденное из пещеры портмоне.

Желтая кожа портмоне выглядела старой и пересохшей. На одной стороне тисненая нацистская свастика в круге, на другой — символ «Аненербе», свастика с закругленными «хвостами», и вертикально расположенное лезвие Копья Судьбы, заключенные в овальный щит с руническими надписями на ободе. Открыв портмоне, я обнаружил внутри несколько сложенных пожелтевших от времени листков, исписанных знакомым мне почерком. Недостающие страницы из дневника деда…

Несколько минут я пытался сообразить, каким образом вырванные страницы оказались в пещере отшельника, но никакое логическое объяснение не приходило в голову. Во втором отделении портмоне лежали старые фотографии, также затронутые временем. Я знал, что в состав экспедиций на Тибет входили фотографы и даже кинооператоры. В архиве деда мне уже попадались подобные снимки.

Одна из фотографий, хранившихся в портмоне, сразу привлекла мое внимание. На фоне развалин древней стены, у подножия горы стояли рядом три человека. Крайний справа — мой молодой дед в рубашке и в штанах на подтяжках, в центре — пожилой человек во френче, слева — улыбающийся рослый тибетец в национальной одежде, со скрещенными на груди руками. Человека во френче я уже видел на фотографиях дома. Коллега деда — Фридрих. Но стоящий слева…

Я почувствовал, как меня прошиб холодный пот, и руки противно задрожали. Поднес фото ближе к глазам. Слева стоял Лугонг…

На обороте карточки было написано: «г. Кайлас, апрель 1938 г.».

Не может быть! Наверное, просто похож или… Я всматривался в карточку, пока глаза не начали слезиться. Лугонг упоминал о том, что его отец из Тибета, но человек на фото выглядел скорее как брат-близнец. Брат из 1938 года?

Я принялся рассматривать остальные фотографии. Снимок Ступы, вокруг которой расположились несколько носильщиков и пара огромных черных собак. Дворец Потала, на фоне которого дед стоит с этим тибетцем, дружески обнимая за плечи. Фото лица тибетца крупным планом. Сомнений почти не осталось — это был Лугонг…

Меня снова охватил страх. Я вспомнил его горящие красные глаза, когда он стоял у входа в пещеру. Руки затряслись еще сильнее. Взяв один из сложенных вчетверо исписанных листков, я как можно бережнее развернул его. Пожелтевшая бумага, похрустывая, лопалась на местах сгибов. Чернила сильно выцвели, но часть текста еще можно было разобрать:

«…коварства этих шаманов. Пройдя в нижний мир, ты оказываешься в полной власти Проводника. Мне посчастливилось узнать последовательность прохода через области очищения кармы из рукописи, которую мы нашли еще в тридцать пятом в пещере у горы Кайлас. Главной же моей страховкой являлось Истинное Дордже, которое висело у меня на шее. Я следовал за Проводником и Мертвым, тщательно соблюдая все правила, описанные в рукописи. Единственный момент, который встревожил меня, — это видение огромного храма, окутанного дымкой, что появилось после прохода первой арки. На секунду мне показалось, что Проводник замедлил шаг, будто раздумывая, куда идти. Я знал, что это за храм.

Когда Шенраб Мивоче появился в Гималаях, его первым и главнейшим деянием было разделение миров и создание границ между ними. Используя магические способности и силу Истинного Дордже, Шенраб разделил измерения и закрепил каждый строительством храмов. В измерении дэвов он построил “Нерушимый пик” — Крепость Лха. В измерении нагов — “Континент Ста Тысяч Гесаров” — Крепость Нагов. В измерении людей он осуществил эманации, направленные на благо живых существ, что позволило и позволяет его последователям передвигаться из мира людей в нижние и верхние области существования.

Именно храм Ста Тысяч Гесаров, который находится в сердце столицы мира Нагов, и виделся мне, когда я следовал за Проводником и Мертвым. Попасть в это место в живом теле значит подвергнуть себя немыслимой опасности остаться там навеки…»

Остальной текст на этом листке полностью выцвел. Оставалось только гадать, насколько важные вещи могли быть там описаны.

Следующий лист выглядел совсем ветхим. Мутные коричневые разводы говорили о том, что когда-то вода или другая жидкость попала на бумагу:

«…надеялся, что договор, который мы заключили с…, позволит мне успешно выйти из нижнего мира с необходимым результатом и удержит Проводника от причинения мне вреда. Я обещал отдать Дордже сразу, как только окажусь после выхода у Ступы Ахмес. Лугонгу это не понравилось, но меня поддержал Тонпа, которому уже пришла пора менять тело… Мне удалось несколько раз поговорить с Тонпа, когда Лугонга не было рядом. Оказалось, что они принадлежали к разным линиям шаманов. Четыре Пути Причины, полученные тибетскими шаманами от Шенраба, были разделены между четырьмя линиями устной традиции. Первый: Путь Шен Предсказания — прорицание, астрология, ритуалы, исследование причин, проявление силы в мире живых. Второй: Путь Шен Видимого Проявления, к которому принадлежал и сам старик — происхождение и природа богов и демонов, практика изгнания и управления духами, выкуп причины событий. Третий: Путь Шен Магической Силы — целительство, укрощение вредоносных энергий мира, управление силами природы. Четвертый: Путь Шен Бытия — смерть, миры посмертия и сопровождение сознания в области освобождения или перерождения. Лугонг принадлежал к последней линии.

Когда я разговаривал с Тонпа, у меня появилась твердая уверенность в том, что старик очень боится Лугонга. Как я понял, старый шаман в силу обстоятельств не смог найти ребенка, которому мог бы передать свою часть традиции. Ему пришлось послать “весть грифа” (не знаю, что это значит) во все сообщества шенов. Весть о том, что его линия готова прерваться. Р…, пользуясь неограниченной властью, пока далай-лама еще ребенок, отправил с нами Лугонга, шена из своей линии. Карьерист Шеффер, конечно, не удосужился посвятить меня во все детали договоренностей с Р., но уже проинформировал канцлера о том, что Дордже и тропа в Шамбалу находятся в наших руках. Какой дурак назначил его руководителем германской делегации в Тибете? Этот мерзавец специально не предупредил меня и команду, что готовится нападение. Под утро, когда мы ночевали у Ступы, наш отряд был атакован группой ряженых с автоматическим оружием. Шесть преданных солдат рейха и наши верные мастифы были расстреляны в какие-то считанные секунды. Нападавшие вели огонь откуда-то с северной стороны. Я и Фридрих едва успели укрыться за Ступой. Лугонг же будто растворился в предрассветных сумерках. Пули барабанили по каменной кладке так, что нас сыпалась мелкая крошка и пыль. Я успел достать пистолет и начал стрелять в ответ, не целясь, просто высунув руку из-за Ступы. Неожиданно беспорядочная стрельба прекратилась.

Со стороны нападавших послышалась возня, звуки ударов и вопли. Раздалось несколько одиночных выстрелов. Фридрих стоял на коленях и, упираясь головой в Ступу, трясся от страха и громко молился, подвывая. Я услышал хруст гальки. Кто-то, неторопливо и тяжело ступая, шел к нам. Готовясь к самому худшему, я сжал пистолет дрожащими руками. Слева, со стороны Фридриха, появился Лугонг, держащий окровавленный нож. Лицо его искажала дикая гримаса, а глаза просто вылезали из орбит. Я знал, что мне нужно что-то сказать и объяснить Лугонгу, что я не имею никакого отношения к произошедшему. У меня не хватило сил и воли. Я осторожно положил пистолет на землю и непонимающе развел руками. Было мгновение, когда напряжение сгустилось до такой степени, что я уже чувствовал, как тесак Лугонга отсекает мне голову. Я понимал его ярость. Вопли и крики, которые доносились со стороны напавших на нас, были на немецком. Лугонг сдержался, повернулся и исчез из виду. Этот идиот Шеффер, не сумев наложить свою лапу на Дордже в Лхасе, видимо, хотел добраться до него другим способом. Пытаясь встать на трясущиеся ноги, я уперся правой рукой в круглое основание ступы и почувствовал, как один из каменных фрагментов вышел из паза наружу…

Я отправился посмотреть на нападавших. Шесть тибетцев и десять немцев, одетые непальцами, с лицами, зачерненными сажей, лежали, как бараньи туши в разделочном цеху. У некоторых тел головы лежали отдельно…

Позднее я узнал, почему старый шаман боялся Лугонга. Старик успел сообщить мне, что Лугонг — прямой потомок Тонпа Шенраба. И самое важное, что он сказал: карты в Шамбалу не будет. Так решил Лугонг».

Листок выскользнул из моей руки. Все-таки Лугонг.

Несколько минут я сидел, тупо уставившись в землю. Клеймо на моей груди, казалось, пыталось прожечь меня насквозь. Я принялся глубоко дышать, пытаясь справиться с шоком. Наконец мне удалось совладать с собой, и, взяв последнюю хрупкую бумажку, я осторожно развернул ее:

«…Тонпа хотел взять Фридриха. Мне как руководителю и ответственному за артефакт пришлось согласиться. В Вайшеншельде, в штаб-квартире общества, не одобрили бы мои действия, не проведи я испытания в полевых условиях. Особенно после “подвигов” Шеффера.

Я посвятил Фридриха во все детали обряда, приказав ему следить за действиями Лугонга и Тонпа в то время, когда я буду находиться без сознания. Я подозревал, что эти люди могут попытаться завладеть артефактом, не выполнив своих обещаний. Я работал с Фридрихом более десяти лет и поэтому знал, что он в точности выполнит все мои указания.

Умирающего привезли к вечеру второго дня нашего нахождения в пещере. Дряхлого старика притащили на волокуше двое молодых непальцев. Видимо, сыновья. Низко поклонившись, они передали туго набитый холщовый мешок Лугонгу. Должно быть, это была плата.

Несмотря на обещания Тонпа, я как можно крепче привязал левую руку к Дордже, висящему на моей груди. Конечно, для меня это не было гарантированной страховкой, учитывая размеры тесака Лугонга, но в тот момент я не мог придумать ничего лучшего. Фридрих был моей главной надеждой. Я верил, что он не подведет…

Все прошло так, как я и надеялся. Придя в себя близ Ступы, я первым делом озаботился тем, чтобы спрятать Дордже как можно надежнее. Конечно, я не собирался отдавать артефакт туземцам. Это никогда не входило в мои планы. Откопав спрятанное Фридрихом оружие на месте нашей ночевки, я помчался вверх, к пещере Тонпа. Энергия переполняла меня, и каждая клетка тела будто взрывалась от выбросов силы. Все удалось, и я был почти счастлив.

Очень осторожно, стараясь не производить ни малейшего шума, я приотворил дверь в пещеру. Фридрих сидел слева от двери на камне, свесив голову на грудь, и тихо посапывал. Справа на каменном выступе лежало тело мертвого старого непальца с отвисшей челюстью и раскинутыми руками. Приставив парабеллум к затылку Фридриха, я прошептал: “Прости, дружище”, — и спустил курок. Грохот выстрела вбился в стены пещеры и, вернувшись, ударил по моим ушам. Полуоглохший, я быстро вышел наружу. Уже за дверью я скорее почувствовал, чем услышал, как за занавесью, во второй пещере, кто-то шумно задвигался…»

Эрик замолчал и привычно отвернулся к окну. Автобус грохотал по грунтовой дороге в черноте ночи. Большинство пассажиров дремали, время от времени подпрыгивая на особо глубоких рытвинах.

Я долго молча сидел под впечатлением от рассказа Эрика. Наконец, любопытство пересилило. Убедившись, что мой попутчик не спит, я толкнул его в плечо:

— Как тебе удалось вернуться? — почему-то шепотом спросил я его.

Эрик повернулся ко мне лицом и пожал плечами:

— Просто спустился с горы. Никакой деревни я не видел, хотя очень хорошо помнил место, где начинался подъем. Но там были только поля и роща. По этой же тропе спустя час я вышел на проселочную дорогу. Какой-то крестьянин на мотороллере с кузовом подвез меня до самого пригорода Катманду.

Мы допили остатки виски. Я поерзал на сидении и, откашлявшись, решился задать нетактичный вопрос:

— Слушай, а эта штука у тебя на груди… Она еще там?

— Хочешь посмотреть? — Эрик грустно взглянул на меня и, неловко повозившись, стянул свое одеяло через голову. Расстегнул куртку и задрал грязную футболку к подбородку.

Я достал карманный фонарик и направил желтый луч на голую грудь Эрика.

В круглом пятне света, будто выдавленное мощным прессом, располагалось тиснение Двойного Дордже, хорошо знакомое по многочисленным изображениям на ритуальных сооружениях Непала. Свастика Бон.

Я непроизвольно протянул руку и указательным пальцем дотронулся до перекрестия и бутонов. Отпечаток артефакта был глубоко вдавлен в тело Эрика. Даже в слабом свете фонаря я заметил, что ребра и грудная кость были серьезно деформированы. Левая ключица под давлением переместилась значительно выше правой, практически упираясь в трахею. Отпечаток нижнего бутона свастики уходил глубоко в область солнечного сплетения. Казалось, что он находится прямо в желудке. Я почувствовал себя неуютно.

— Больно? — машинально задал я банальный вопрос.

— Нет, — равнодушно ответил Эрик и запахнул куртку.

Я почувствовал смесь печали и сожаления.

— Куда ты теперь? — спросил я Эрика.

— Пока не знаю, — ответил он с закрытыми глазами, — но не домой, это точно. После всего — там мне никак… Может быть, в Китай, в какой-нибудь монастырь…

Автобус въехал на широкое шоссе с асфальтовым покрытием и мягко покатил, плавно покачиваясь на поворотах. Откинувшись на спинку сиденья, я начал погружаться в сон. Что-то светило мне в глаза. С трудом разлепив веки, я увидел, как в зеркале заднего вида у водителя отражается свет фар автомобиля, следующего сзади. Какой-то идиот упорно держался за автобусом, не обгоняя и не выключая дальний свет. Водитель автобуса негромко ругался сквозь зубы.

Далеко впереди, за спуском с перевала, виднелись огни города. Кодари. Граница с Тибетским Автономным Округом Китая.

Судя по всему, заснул я очень глубоко. Проснулся с тяжелой головой от гомона и суеты в стоящем автобусе. Пассажиры шумно проталкивались на выход, гремя котомками со своим скарбом. Эрика рядом не было. Я удивился тому, как он сумел выйти, не разбудив меня, учитывая то, что мои колени почти упирались в спинку впереди стоящего сиденья. Я глянул вверх на узкую багажную сетку. Рюкзака Эрика не было. Заглянул под сиденье — пусто. Поднимаясь со своего места, краем глаза заметил светлое пятно у боковой стенки под сиденьем, где сидел мой попутчик. Наклонившись, я засунул руку внутрь войлочной обивки, которая покрывала пол автобуса, наползая на часть боковой стенки.

В моих руках оказалось потертое портмоне светло-желтой кожи с тисненой нацистской свастикой. Не раздумывая, я сунул находку за пояс, прикрыв сверху свитером.

Меня действительно заинтересовало, куда мог деться мой сосед. Я протиснулся к водителю и принялся выяснять. Водитель почти не говорил по-английски, а понимал, видимо, и того меньше. Тем не менее, после десятиминутного жестикулирования и коверкания языка мне удалось выяснить, что «ю френд гоу ту жип виз азер френд». После уточняющих вопросов я интерпретировал эту информацию как: «твой друг уехал с другими друзьями на джипе»

Выйдя на станционной площади, я арендовал навязчивого велорикшу и отправился в гостевой дом, который посоветовал всё тот же вездесущий «Lonely Planet». Впрочем, как оказалось, этот гостевой дом располагался всего в трех минутах ходьбы от автобусной стоянки. Успешно заселившись в опрятную комнатку с удобствами на этаже, я вышел наружу в поисках съестного. Несмотря на то, что едва светало, небольшое кафе у гостевого дома было открыто. Заказав омлет с зеленым чили, я примостился в дальнем углу и осторожно вытащил из-за пояса свою находку.

Портмоне выглядело в точности как его и описывал Эрик. Светло-желтая, высохшая от времени кожа с нацистскими символами. Немного волнуясь и пряча руки под столом, я развязал кожаный шнурок и открыл его. Несколько пожелтевших листков и фотографий. Положив фотографии на стол, я принялся их разглядывать. Одна сохранилась лучше всех остальных. Трое мужчин на фоне развалин. Я всмотрелся в лицо крайнего справа. Даже не зная ни о чем, я с уверенностью мог бы опознать деда Эрика. Такой же овал лица, длинный нос и близко посаженные светлые глаза. На следующем фото: крупный план лица тибетца с насмешливым взглядом. Почему-то очень знакомого лица. В памяти всплыла картинка деревни, в которой останавливался автобус. И парень из пикапа, разглядывающий сидящих в салоне… Да нет, ерунда… Европейцу очень легко спутать лица людей, относящихся к другим расам. Хотя у тибетца на фото было очень запоминающееся лицо.

Неожиданно я вспомнил деталь, которой не придал особенного значения. Водитель автобуса, когда я расспрашивал его об Эрике, твердил не просто «жип», а «жип-трак, жип-трак». Джип-грузовик? Грузовичок? Пикап?

Под влиянием внезапного импульса я вскочил, опрокинув стул и ударив бедрами по столу. Но затем опомнился… Что я собирался сделать? Помчаться на автобусную станцию, найти водителя, показать ему фотографию? Может быть, он вообще никакой не Эрик. Может, он Ганс или Уве. Что дальше? Обратиться в полицию с заявлением, что какие-то непальские шаманы похитили или даже убили моего попутчика по автобусу? Абсурд…

Я решил поесть как следует и затем поспать. Спиртного не было, но я с удовольствием съел отличный омлет с зеленым чили и запил стаканом свежего лэсси. Вернувшись в гостевой дом, решил не тратить время на гигиену в виде душа и чистки зубов, а попросту залез под одеяло. Уже засыпая, поймал себя на мысли, что ни разу не усомнился в том, что рассказывал Эрик. Как-то на меня не похоже. Должно быть, виски на голодный желудок…

Проснулся я к полудню. Группа туристов, к которой я был «приписан», должна была прибыть только к вечеру, поэтому я отправился прогуляться по городку. День был солнечный, и живописный поселок, протянувшийся вдоль склона горы на краю ущелья, по дну которого текла бурная горная речка, выглядел очень освежающе и умиротворенно. Настроение было превосходным. Только одна колючая мысль на самом краю сознания не давала мне полностью насладиться этим местом. Странное исчезновение моего попутчика.

Я вышел к автобусной станции. Автобус, на котором я приехал, все еще находился на стоянке. Водителя не было. Я уселся на стоящую неподалеку скамью и, достав блокнот, записал номер автобуса.

Я не понимал, что еще мог сделать, и поэтому просто встал и отправился на поиски кафе с какой-нибудь местной едой, стараясь побыстрее выкинуть из головы всю эту историю.

Минивэн с «моей» группой туристов прибыл к пяти часам вечера. Тибетский гид Дэнцум из Тибетского Туристического Бюро зашел за мной в гостевой дом, и, быстро собрав свой тощий рюкзак, я протиснулся в машину. Кроме меня в минивэне находилась пожилая скандинавская пара, двое индусов и рыжеватый доброжелательный англичанин, вежливо предложивший мне место рядом. Через десять минут мы оказались у пограничного пункта возле Моста Дружбы, ведущего на тибетскую сторону, над ущельем с рекой. Очередь на пункт была просто огромной. Дэнцум собрал наши бумаги и паспорта и юрко просочился сквозь толпу ко входу.

Выгрузившись из машины, мы оказались в окружении толпы непальских женщин, требовательно тянущих руки к нашим сумкам и рюкзакам. Заранее предупрежденный, я отдал одной из них, нагруженной тремя чемоданами, свой рюкзак, попутно сунув ей в руку пару непальских купюр. Традиционный подработок для местных непальских женщин. Мужчины в этом «бизнесе» не участвуют.

Дэнцум вернулся минут через десять и вручил каждому из нас по номерку. Мой оказался «108». Однако, несмотря на кажущее столпотворение, очередь двигалась довольно быстро. Уже через полчаса я получил в серо-зеленой будке свой паспорт со штампом и пачку бумаг для китайской стороны и вместе со всей толпой зашагал по мосту над ущельем. Дойдя до конца моста, женщины, тащившие наш багаж, сложили весь груз у китайского КПП в Жангму и, негромко переговариваясь, тронулись в обратный путь.

Здесь все было серьезней. Десяток китайских солдат в касках и с «калашниковыми» строго и пристально вглядывались в толпу, изо всех сил хмуря брови. Узкий проход с временными деревянными ограждениями оканчивался просторными стойками для досмотра. Пока наша группа вместе с Дэнцумом ожидала своей очереди, впереди на досмотре возник небольшой переполох. Какая-то тетка в натянутой поверх свитера желтой буддийской тоге громко возмущалась на русском и, жестикулируя, пыталась что-то объяснить. Я приподнялся на носках и увидел, как досмотровый офицер сует ей в лицо немаленький портрет далай-ламы в деревянной рамке. Эта недалекая россиянка несла с собой в сумке фото далай-ламы в изгнании, что равносильно преступлению в Тибетском Автономном Округе КНР. Уверен, что при оформлении разрешения на въезд в Тибет в агентстве ей объяснили все правила. К тому моменту, когда подошла моя очередь идти на досмотр, тетка, ругаясь, шла по мосту обратно в Кодари, ведя за руку великовозрастную дочь, также облаченную в желтую накидку.

Я не вез с собой ничего запрещенного и поэтому чувствовал себя достаточно расслабленным. С интересом пронаблюдал, как офицер, оттянув мне ворот свитера, засунул мне ртутный градусник под мышку. Сохраняя полную невозмутимость, я смотрел, как второй офицер вывалил мое скудное барахло на стол и принялся прощупывать швы и стенки моего рюкзака. Сам рюкзак не вызвал никаких подозрений. Однако, когда, перебирая мои пожитки, пограничник извлек из кучи светло-желтое портмоне, я немного напрягся. Негромко переговариваясь между собой, оба офицера принялись рассматривать и мять пальцами «добычу». На тот момент я еще не видел поводов для беспокойства. Тщательно ощупав и потерев обложку со всех сторон, старший из них, тот, что выглядел более высокомерным, раскрыл портмоне. Первым делом он извлек из него фотографии. Это было неожиданностью для меня, но фотографии их серьезно заинтересовали. Более того, старший удивленно вскрикнул и принялся тыкать пальцем в одну из них, что-то возбужденно объясняя своему напарнику. Следующим предметом, извлеченным из портмоне, оказалась нарисованная от руки карта с пометками на немецком. Я понял, что у меня проблемы. Рука старшего офицера легла на кобуру. Стоящий рядом Дэнцум побледнел и обреченно прошептал: «Мне конец…».

Я пытался отчаянно сообразить, что такого они увидели в этой карте. Стратегические объекты? Ядерные шахты КНР? Додумать я не успел: раздалась громкая команда на китайском и в живот мне уперлись два автоматных ствола. Двое молодых солдатиков в касках с красными звездами держали побелевшие пальцы на спусковых крючках автоматов. Краем глаза я заметил, как бледно-зеленый Дэнцум медленно опускается на землю, закатив глаза. Раздалась еще одна команда, и на моих руках, рывком завернутых назад, защелкнулись стальные браслеты. Получив пару чувствительных ударов по позвоночнику, я проследовал за офицером в каменное двухэтажное здание, стоящее за КПП. Солдатики шли позади меня, время от времени, втыкая стволы мне в ребра.

Изолятор оказался достаточно приличным для моего положения. Компактная комната приблизительно в девять квадратных метров, стены окрашены светло-зеленым, бетонный пол. Посреди комнаты — деревянный стол с обшарпанной лакировкой и двумя стульями, узкая скамья под забранным решеткой грязным окном.

Наручники с меня сняли, но солдатик, уходя, угрожающе что-то прошипел на китайском и громко захлопнул стальную дверь, крашенную в бежевый цвет. Скрипуче лязгнул внешний замок. На столе стоял граненый графин с желтого цвета водой. Стаканов не было.

Первые два или три часа я развлекал себя тем, что пересаживался со стула на стул, пытаясь определить, какой из них комфортнее. Так и не придя к определенному выводу, я улегся на жесткую скамейку под окном. Удивительно, но спустя минуты я уже начал погружаться в какое-то подобие дремы, чудесным образом балансируя на скамье шириной в двадцать сантиметров.

Проснулся я от звука хлопнувшей двери. Лихорадочно дернулся и сел на скамье, больно ударившись головой о железную выступающую решетку окна.

В комнате, засунув руки в карманы брюк, стоял светловолосый европеец, одетый в светло-серый костюм и белую сорочку с небрежно повязанным синим галстуком. Пока я протирал глаза, мужчина уселся за стол и облокотился на спинку, сложив руки на груди. Я изо всех сил пытался стряхнуть липкую сонливость, для чего разминал лицо, тер щеки и лоб. Тем временем, человек в костюме, этот очевидно важный человек, небрежно бросил на стол черный кожаный портфель с золотыми застежками. Я подумал, что будет вежливо сесть напротив него. Для допроса или того, что у них здесь принято…

— Хочешь чай или кофе? — отрывисто спросил «важный человек»

— Да, конечно… Спасибо… Кофе, если возможно…

Мужчина протянул руку под стол, и я услышал, как за дверью, в глубине коридора, едва слышно прозвенел звонок. Дверь отворилась, и в образовавшейся щели появилась голова солдатика, теперь уже без каски. Мужчина повелительно произнес какую-то фразу на китайском. Голова исчезла.

Мужчина открыл портфель, лежащий на столе, достал из него серую пухлую папку и светло-желтое портмоне, доставшееся мне от злосчастного Эрика. Медленно положил портмоне на стол, положил на него левую руку и, размеренно постукивая пальцами по старой кожаной поверхности, громко и отчетливо спросил:

— Где. Ты. Это. Взял?

Я посмотрел в его голубые водянистые и очень знакомые глаза. Вгляделся в острый длинный нос, светлые зачесанные назад волосы и принялся рассказывать, стараясь говорить кратко и опуская такие ненужные подробности, как виски или проблемы с психическим здоровьем Эрика.

Поначалу я хотел было умолчать о встрече Эрика с Лугонгом, об обряде, через который он прошел, но, поразмыслив над ситуацией, в которую я попал, решил выложить всё, что от него услышал. У меня появилось странное предчувствие, что мистика Гималаев, которой не хватало мне в Катманду, уже начала вторгаться в мою жизнь. Почему-то меня это нисколько не обрадовало. Мужчина рассеянно слушал, не глядя на меня, и легко постукивал указательным пальцем по портмоне.

— Послушайте, мистер, э… — сказал я, переходя к истории встречи Эрика с Лугонгом.

— Виктор, — равнодушно подсказал мне важный человек. — Называй меня Виктор.

— Понимаете, Виктор, Эрик рассказал мне очень странную историю, которой я… не то чтобы не поверил, но не знаю, как ее оценивать…

— Не надо оценивать. Просто рассказывай, — снисходительно перебил меня Виктор.

— Да. Хорошо, я понял. Эрик говорил, что приехал в Непал с целью принять участие в каком-то шаманском обряде. В Катманду он познакомился с тибетцем, которого звали Лугонг…

Виктор резко поднял голову и уперся мне в глаза жестким взглядом. Лицо его закаменело. Он пружинисто встал и, засунув руки в карманы брюк, подошел к окну, которое находилось за моей спиной.

— Продолжай, — услышал я сдавленный голос сзади.

Оборачиваться я не стал и просто продолжил рассказывать все, что запомнил, светло-зеленой стене и пустому стулу, стоящему напротив.

Когда я закончил говорить, Виктор молча вернулся к столу, сел и взял портмоне. Достав из него фотографии, он спросил, не глядя на меня:

— Ты их видел?

— Нет, — уверенно соврал я. — Я карту смотрел, так, из любопытства… И бумаги эти. Но они на немецком, а я не понимаю…

«И тебя я не узнал», — добавил я про себя.

Виктор понимающе кивнул, чуть усмехнувшись. Он действительно нисколько не изменился с тех лет. Такое же молодое лицо, близко посаженные светло-голубые глаза. Даже прическа была в точности как на том старом фото.

Виктор вернул портмоне на стол, открыл портфель, громко щелкнув застежками, и достал тонкую пачку бумаг, среди которых я заметил свой паспорт, разрешение на въезд и копию резервации отеля в Лхасе. Еще он вытащил несколько фотографий, судя по качеству, цифровых, и протянул мне.

— Узнаёшь его? — спросил он.

На всех фото был запечатлен один и тот же человек, снятый крупным планом с разных ракурсов. Тот самый водитель пикапа, которого я видел в деревне. И еще на фото из портмоне. Лугонг.

— Да, это тот парень, который следил за автобусом в деревне. Он был на пикапе «Тойота».

Виктор вздохнул и протянул мне мои бумаги.

— Здесь указано, что ты пробудешь в Лхасе две недели.

Я кивнул.

— Если потребуется дополнительная информация, я с тобой свяжусь. Захочешь уехать раньше — позвони по этому номеру и предупреди меня. Если меня не будет, сообщи тому, кто поднимет трубку.

Виктор протянул мне карточку с номером телефона.

Кофе мне так и не принесли.

Когда мы шли по коридору на выход, солдаты и офицеры отдавали Виктору честь. Рюкзак мне вернули вместе с визой в паспорте. Выйдя на территорию КПП, Виктор указал мне на автобус с туристами, вокруг которого нервно прохаживался бледный Дэнцум. Виктор махнул мне рукой и зашагал к вертолетной площадке, на которой прогревал двигатели камуфлированный МИ-8. По дороге к нему присоединилась группа китайских офицеров в полевой форме с оружием. Я направился к автобусу, издалека заметив вытаращенные глаза Дэнцума.

— Что случилось? Что случилось? — затараторил Дэнцум. — Нас держат уже четыре часа, никого не выпускают! Ты знаешь, кто это был? Ты знаешь, кто это?!

— Всё в порядке, — я успокаивающе похлопал его по плечу и полез в автобус. — Просто знакомого встретил.

Санкт-Петербург, 2017 г.