С недавних пор доктор Питерс начал ощущать катастрофическую нехватку времени. Медицинские журналы, выписываемые во множестве, лежали в углу неразрезанные. Единственным и исключительным чтением стал роман, написанный Морин Томас, который доктор помнил теперь почти наизусть.

Стиль рукописи никак нельзя было назвать гладким; слова изливались на бумагу с гневом и горечью, вполне присущими расстроенному воображению. Но несмотря на это, Питерс снова и снова задавал себе вопрос: сколько истины скрывалось за неровными строчками?

С первых страниц появлялся молодой жизнерадостный художник. Героиня любила его, пока не догадалась, что причиной женитьбы стало ее мифическое богатство. Возможно, речь шла о Поле Лейне, бывшем супруге Морин?

Унижение, которое пришлось вынести девушке до отъезда из родного города. «Хорошее общество» отвергло, презирая лишь потому, что ее мать происходила из «низов». Скорее всего, речь шла о юности Морин в Бостоне — ведь там ни для кого не было секретом, что ее мать работала официанткой в баре.

Дружба с женщиной, проявившей розовые наклонности. Стремительный разрыв. Увы, в жизни Морин было и такое.

Эхо трагедии и нескончаемая череда кошмаров, преследовавших героиню. Деревенский дурачок… Музыка над ночным озером, и круги, круги, расходящиеся по воде, в которой отражается зарево странного пожара…

Телефонный звонок оторвал доктора от рукописи. Звонил Пит, владелец гостиницы.

— Приезжайте как можно быстрее, доктор. Речь идет о Морин Томас.

Позже Питерс и сам не мог понять, почему так стремительно, не задавая вопросов, бросился к своей машине.

Пит встретил его на стоянке. Доктор Питерс вздохнул почти с облегчением, узнав, что речь идет о внезапной истерике. Морин распаковывала свои вещи, когда вдруг разразилась смехом и долго не могла остановиться. Испробовав все подручные средства, Пит бросился к телефону.

Когда Питерс вошел в комнату, девушка уже затихла. Мэри, сидевшей у постели, стоило большого труда успокоить ее.

В руках Морин сжимала какую-то фотографию и смотрела на нее, не отрываясь, изредка качая головой.

— Я этого не делала… Это не я…

Во взгляде ее мелькнуло осмысленное выражение при виде врача.

— Хорошо, что вы приехали, — пересохшие губы изобразили вымученную улыбку. — Клянусь, это сделала не я.

Фотография оказалась портретом миссис Томас, узнаваемой теперь лишь по черному платью и серебряному кресту на груди. На месте лица красовалась дыра, аккуратно вырезанная ножницами.

— Где вы нашли этот снимок?

— В чемодане. Попался под руку, когда я разбирала вещи. Все было так неожиданно, что… у меня случилась истерика.

— Кто положил фотографию?

— Может быть, я сама… — Морин пожала плечами.

— Вы говорили, что не собирали вещи!

— Как я могу быть в этом уверена?

— Послушайте, сейчас же перестаньте разыгрывать из себя больную! — прямо-таки взревел Питерс. — Хватит смаковать свою болезнь и прикрываться амнезией!

Ошеломленная, Морин хотела что-то возразить, но не смогла произнести ни слова. Зазвонил телефон, стоявший на ночном столике. Мэри подняла трубку, какое-то время молча слушала, затем обернулась к Питерсу.

— Это вас, из Гейнсвиллской больницы. Непонятно, каким образом они вас отыскали?

В напряженной тишине раздался искаженный расстоянием голос главного врача, которому успела все сообщить Кора Фогельсон, подслушавшая звонок Пита.

— Хорошо, что я вас застал, доктор Питерс, — судя по голосу, доктор Шарп нервничал. — У меня сейчас сидит миссис Томас. Она приехала с жалобой на вас. Это правда, что вы отказались направить ее внучку в закрытую психиатрическую лечебницу?

— Да, это так. Морин Томас всего несколько дней тому назад была выписана из клиники, и нет никаких причин возвращать ее обратно.

— Но миссис Томас представила мне доказательства. В комнате, где жила больная, за шкафом обнаружен семейный альбом. Большинство фотографий сохранилось, но из всех, на которых изображена миссис Томас, было вырезано ее лицо.

Доктор Питерс тяжело вздохнул.

— Вы меня слушаете? — Питерс потерянно мотнул головой, едва не выбив из собственной руки трубку. — Я полагаю, что более убедительных доказательств болезненного состояния найти трудно. Ввиду явно враждебного отношения больной к своей ближайшей родственнице мы не можем больше терять времени. Пока ненависть выражается в таких безобидных поступках, однако до агрессивных действий, направленных против объекта враждебности, остался всего один шаг. Думаю, вы согласитесь со мной?

— Миссис Томас уже пригрозила прекратить финансирование больницы в случае, если врачи не выполнят ее требований?

Вопрос доктора Питерса произвел эффект разорвавшейся бомбы. На другом конце провода воцарилось долгое молчание:

— Да… И не вижу повода для иронии, — наконец произнес Шарп. — Все гораздо сложнее, чем вы себе представляете.

— Можете не беспокоиться по этому поводу, — быстро сказал Питерс. — Через два дня я беру отпуск. Мне нужно съездить по семейным делам в Нью-Йорк. Я возьму с собой больную и отвезу к доктору Джеймсону, чтобы тот ее обследовал. По той причине, что у нас в Гейнсвилле нет своего психиатра, это будет самым разумным решением проблемы, и миссис Томас уже не сможет вмешаться. Всего хорошего, — он повесил трубку прежде, чем главный врач успел что-либо ответить.

Потом вновь снял трубку и положил ее на кровать.

— Телефон занят, — улыбнулся он. — И будет занят до тех пор, пока мы с Морин не уедем отсюда.

— Это будет стоить вам места в больнице, доктор, — серьезно сказала Мэри. — Боюсь, это сильно повлияет на вашу практику.

— Врач должен иногда рисковать, — доктор Питерс пожал плечами.

— О, нет, — Морин закрыла лицо руками, — не делайте этого. Бабушка будет только рада, если вы отвезете меня к доктору Джеймсону. Ведь он вполне может ее послушаться и направить меня в клинику.

— Вообще-то я не собирался везти вас к доктору Джеймсону, — Питерс улыбнулся.