Туорг хранил мрачное молчание, не сводя глаз с Ликенион. Даже он, при всем своем скудоумии, понимал, что произошло нечто из ряда вон выходящее и с непредсказуемыми последствиями. Да и его супруга, вопреки своей обычной самоуверенности, сейчас казалась серьезно испуганной и растерянной.

— Я не знаю, как такое могло случиться, — пролепетала она. — Туорг, я даже представить себе не могла… Я ведь все предусмотрела и была так осторожна!

— Все предусмотреть невозможно! Я и прежде говорил, что в ужасе от твоей безумной затеи, что ты играешь с огнем! А что теперь? Твой вампир сбежал, ты выпустила его в ничего не подозревающий город, это все равно что расплодить на улицах ядовитых змей! Когда известие дойдет до короля…

— А почему это оно должно до него дойти? — не поняла Ликенион. — Ты, что ли, побежишь докладывать? Но в таком случае, отвечать придется и тебе тоже. Так что тебе смысла нет трепать языком.

— Ты подумала о том, что этот вампир сделает с тобой, когда до тебя доберется? Не рассчитываешь ведь ты на его милосердие после всего, что вы с этим, как его, Ютеном, ему устроили. Он не человек, твои женские чары едва ли на него подействуют до такой степени, чтобы отказаться от соблазна тобой же и закусить. Причем, насколько я понимаю, Ютен далеко и отлично защищен, в отличие от тебя.

— Но я вовсе не так уж скверно с ним обращалась, могло быть и хуже, — возразила Ликенион. — Он был готов к тому, чтобы договориться со мной… — она неожиданно всхлипнула, как капризный ребенок, у которого украли игрушку. — Я не предполагала, будто что-то может пойти не так. Все из-за этой рыжей гадины! — почти взвизгнула она, яростно прищурившись и вонзая ногти в ладони. — Это все она! Она его выпустила! Они как-то сразу сумели сговориться! Теперь я понимаю, почему она так рвалась провести с ним время — только для того, чтобы похитить его у меня из-под носа!

— Да ведь по твоим словам, ты же сама ее к нему и привела? — переспросил Туорг. — Вечно тебе мерещатся какие-то заговоры! Другой вопрос, какой же демон заставил тебя тащить ее туда!

— А мне бы хотелось знать, что со мной сделал этот ужасный человек.

Туорг и Ликенион разом, как ужаленные, обернулись на голос Сони. Оба, похоже, совершенно себе не представляли, как реагировать на ее появление. Ликенион даже не успела натянуть приветливую маску и выглядела так, словно готова разорвать свою «подругу» на куски прямо здесь и сейчас.

— Может быть, мы поговорим о своих женских делах без твоего мужа? — предложила Соня.

Ликенион вцепилась в ее руку, увлекая за собой в одну из многочисленных комнат, и не взглянув на Туорга.

— Ну и как ты объяснишь…

— Это как ты объяснишь, — прошипела Соня, — вот именно, я так поняла, что ты отчего-то решилась меня прикончить?! Сначала все шло отлично, он оказался выше всяческих похвал, но потом я словно лишилась чувств и ничего не помню! Я пришла в себя посреди ночи, на улице, в разорванной одежде, не зная, как туда попала в таком виде! К тому же я едва знаю Бельверус и до дома добралась только к рассвету, совершенно измученная. Что, если бы меня задержала внутренняя охрана?! Тебе ведь отлично известно, что женщинам запрещено в одиночку, без сопровождения мужей, братьев или слуг появляться на улицах, особенно после заката! Это что, твоя идиотская шутка? Ничего себе получилось развлечение! — она была так искренне возмущена и напугана, что, как ни пыталась Ликенион разглядеть фальшь в ее голосе и поведении, из этого ничего не вышло. — А еще до того твой ванирский раб пытался меня укусить. Представь себе! Я начала сопротивляться, он вроде бы отступил, а потом — вот… Я хочу, чтобы ты наказала эту сволочь. Я даже не думала, что твои рабы могут позволять себе подобное, разве что по твоему приказу. Отдай его мне, я сама с ним разделаюсь!

— Это невозможно, — пробормотала Ликенион. — Клянусь, я не пощадила бы его, будь он до сих пор у меня в руках, но, видишь ли, он сбежал.

— И ты, конечно, заявила о пропаже? Вообще-то я не верю тебе. Ты специально врешь, чтобы спасти его и не выдать мне. Скорее всего, все-таки ты приказала ему так поступить со мной!

— Нет!

— Нет? Значит, его ищут?

— Соня, все не так просто…

— Ага, вот как. Очень непросто! Тогда я сама обращусь к городской охране Бельверуса. Исключительно из дружеских чувств по отношению к тебе! Пусть поработают!

— Не надо, — казалось, с каждым мгновением паника Ликенион усиливается. — Соня, у меня нет разрешения властей на то, чтобы получать доход с… такого рода заведений. И я не за всех своих рабов плачу подать в казну Бельверуса. Ты только подумай, насколько это разорительно. Все так делают. Считается, что у меня их значительно меньше, чем на самом деле. Кроме того, Туорг непременно окажется втянут в эту ужасную историю… ой, даже думать не хочется. Соня, я прошу тебя, умоляю, просто забудем. Если тебе нужны деньги, я готова заплатить, только не обращайся никуда. У меня есть верные люди, они сами его найдут, обещаю! Послушай, кому нужны неприятности?..

— Не знаю. Ты сама на них нарываешься. Эльбер сказал, ты приходила к нему снова, благополучно спровадив меня. Мне это не нравится, Ликенион. Совсем не нравится. В мои планы вовсе не входит в ближайшее время с ним расставаться, и лучше бы ты не пыталась изменить это.

— Я лишь хотела объясниться с ним! Я действительно ощущаю свою вину. Эльбера лучше иметь своим другом, нежели противником, тем более если это касается хрупкой женщины… Но если ты запрещаешь мне видеться с ним, я не стану настаивать, я же понимаю…

Бритунец не вдавался в подробности, а Ликенион тоже не собиралась уточнять, что все ее планы относительно него с треском рухнули прошедшей ночью. Ее расчет был прост: действительно, временно избавившись от Сони, попытаться пустить слезу и тем самым смягчить сердце Бритунского Тигра, а там уж… Он едва ли сможет устоять, ведь прежде Эльбер никогда не был способен долго сопротивляться женским чарам, особенно если пустить в ход лесть! Но на сей раз она промахнулась. Ее повторное появление пробуждения прежних чувств у Эльбера не вызвало. Он даже не позволил Ликенион войти в дом.

— Послушай, — сказал он, — насчет тебя я давно все понял. Знаешь, в какой момент? В тот последний раз, когда нас якобы случайно застал вместе твой муж и позвал охрану. Меня буквально стащили с тебя. Больше всего я боялся, что тебе будет еще хуже, что Туорг убьет тебя за измену. А потом я увидел твои глаза. В них было только легкое любопытство и презрение. Конечно, учитывая, насколько жалкое зрелище я собой представлял. Прежний победитель, которого волокут за волосы, голого, обмочившегося от страха и боли. Но то, что все это было сознательно подстроено при твоем непосредственном участии, сомнений не вызывало. Ты никогда, ни единого мгновения не любила меня, и я думаю, вообще на такие чувства не способна. Твой взгляд говорил лучше всяких слов. Я долгое время тебя ненавидел, это тоже правда. А теперь смотрю на тебя и понимаю — ненависти больше нет, — он развел руками. — Ты мне просто противна. Поэтому не старайся зря. Восемь зим — вполне достаточный срок, чтобы стать другим человеком. Со мной так и произошло, а вот ты совершенно не изменилась. Но я — да, я стал не лучше и не хуже, просто другим. И теперь нам с тобой говорить не о чем.

Ликенион убедили не столько его слова, сколько собственное чутье. Да, здесь ей ловить было больше нечего. Если же кто-то и способен указать ей путь к сокровищам Черных Королевств, остается только Соня. Именно за нее придется держаться, цепляться ногтями, зубами, чем угодно и как угодно, не останавливаясь ни перед какими сложностями.

А теперь эта самая Соня считает, что она, Ликенион, хотела ее убить с помощью Огдена. Если только не врет, конечно. Но степень искренности Сони она определить не могла. Вроде бы все выглядело именно так, как та преподносит, но Ликенион и сама была настолько искушенной в изощренной лжи, что понимала: женщина вполне способна обвести вокруг пальца кого хочешь, если поставит перед собой такую цель. Мужчины — те куда примитивнее…

Пропади все пропадом, как выяснить, причастна Соня к побегу Огдена или действительно стала лишь его орудием?!

— Ладно, — сдалась она. — Я скажу тебе кое-что. Этот ванир — особенный. Он умеет дарить наслаждение, насылая колдовской морок. Я поделилась с тобой лучшим из всего, чем владею. Но я не думала, что он использует тебя для своего побега! Ведь это ты выломала решетку, подчинившись его приказу.

— Ты шутишь?! Я, женщина, выломала решетку? Почему же он сам этого не сделал, если такое вообще под силу человеку? Все-таки он мужчина, насколько я успела оценить!

— Он не может к ней прикоснуться. Его удерживало заклятие.

Соня задумалась, сосредоточенно закусив нижнюю губу.

— Не принимается, — решительно изрекла она по некотором размышлении. — Обладая способностями лишать людей воли и подчинять их себе, почему он не заставил тебя его отпустить? Почему я оказалась более легкой добычей?

— Я забыла предупредить тебя, чтобы ты ни в коем случае не смотрела ему в глаза. Именно его взгляд воздействует так необычно.

— Забыла, вот как… Торопилась избавиться от меня и запрыгнуть в постель к Эльберу.

— Да я только хотела с ним объясниться! Я не собиралась обманывать тебя! Мы поговорили, и я ушла. Между нами ничего не произошло.

— Что ж, я почти готова тебе снова поверить. Разбирайся сама со своим беглым рабом, я не стану в это вмешиваться. И вот еще что. Мне может понадобиться твоя помощь. Видишь ли, мне нужны деньги. Много. Я намерена вернуться в Королевства. Средства для этого понадобятся немалые, не считая десятка полностью оснащенных кораблей…

— Все, что у меня есть, — глаза Ликенион расширились и потемнели от жадности, — и все влияние, которым я обладаю в Бельверусе, я готова с радостью употребить на то, чтобы помочь тебе как можно скорее осуществить задуманное!

Соню словно обдало ледяным вихрем, так, что захотелось обхватить себя руками за плечи. Есть два вида наиболее крепких объятий: в пылу неистовой любовной страсти и в яростной, на жизнь, а на смерть, рукопашной схватке. И те, и другие были Соне неплохо знакомы, хотя, положа руку на сердце, стоило признать, что со вторым вариантом ей приходилось сталкиваться куда чаще. Сейчас она почти физически ощутила, как Ликенион старается поймать ее в подобный захват. За лицемерными словами о доверии и готовности помочь звучало почти неприкрытое желание как можно крепче стиснуть удавьи кольца, безжалостно ломая своей предполагаемой жертве кости и выдавливая из него жизнь каплю за каплей. Ну что ж, Соне слишком часто доводилось принимать подобный вызов.

— Значит, я могу считать, что мы договорились? Я не суюсь в твои дела, ты не пытаешься портить мне жизнь, а наши совместные действия направлены на то, чтобы добраться до сокровищ Города? — подвела она итог.

Мгновение поколебавшись — чувствовалось, что в этот миг Ликенион старается предельно собраться и в последний раз оценить собственные перспективы на победу — жена Туорга медленно кивнула.

— Согласна.

* * *

Путь от Асгарда до Бельверуса стал для графа Ютена нелегким испытанием — впрочем, как всякое путешествие, если крайняя необходимость вынуждала его совершить таковое. И дело тут было не только и не столько в давнем увечье — в детстве Ютен потерял ногу, и за длительное время прекрасно научился пользоваться деревянным протезом. Но главная сложность заключалась в том, что почти всемогущий граф весьма неуверенно чувствовал себя вдали от своего замка, скрытого в непроходимых лесах Ас-гарда. В любом другом месте он словно утрачивал свою особую значимость, переставал быть властелином и повелителем, каковым ощущал себя в собственном маленьком знакомом мире.

Если у него был выбор, Ютен предпочитал принимать немногочисленных, тщательно подобранных, избранных гостей у себя в Асингалеке. Он был главой могущественного тайного Ордена магов-властителей, и казалось совершенно естественным, что встречи членов этого Ордена обыкновенно происходили на его территории, надежно охраняемой слугами-оборотнями от любого нежелательного вторжения.

Будучи моложе, Ютен более охотно совершал вылазки в сопредельные земли Северной Хайбории; но почти всякий раз ситуация оборачивалась таким образом, что всюду, где он побывал, Ютен сеял ненависть и оставлял о себе страшную, долгую, нередко кровавую память. Нажив столько врагов, трудно где-либо чувствовать себя в безопасности.

Но когда особые обстоятельства все же требовали от него временно покинуть Асингалек, Ютен и сам делался в чем-то сродни оборотню, потревоженному во время зимней спячки медведю-шатуну, голодному, яростному и свирепому; в такие моменты горе бывало любому, кто осмелился бы встать на его пути. Сейчас он был крайне раздражен, если не сказать — взбешен тем, что рыжеволосая дочь Рыси разрушила его планы, но предполагал, что ее поиски займут у него куда более длительное время, чем оказалось на самом деле.

Для Ликенион, воистину, это был день весьма неприятных сюрпризов. Ибо, не успела вероломная жена Туорга вздохнуть с облегчением, расставшись с Соней, как перед нею предстал — словно из воздуха соткался — собственной персоной граф Ютен.

Оливковая кожа графа казалась темнее обычного, а на выразительном лице потомка колдуньи из Черных Королевств были написаны чувства, решительно ничего хорошего Ликенион не предвещавшие.

В последний раз она встречалась с Ютеном несколько зим назад, чтобы выслушать некоторые правила обращения с особым ванирским князем-рабом. Но тогда Ютен выглядел несколько иначе, он показался Ликенион изысканно-любезным; сейчас сквозь темные глаза взирал на нее беспощадный и жестокий зверь более, нежели человек.

— Что у тебя за дела с рыжеволосой женщиной? — опустив приличествующие встрече приветствия, граф сразу перешел к делу. — Я видел, как она только что покинула этот дом.

— Но мне нечего тебе сообщить, — пожала плечами Ликенион, мгновенно прикинув, что Ютен, пожалуй, тоже охотится за Соней как за возможным проводником к сокровищам Черных Королевств. А если так, делиться с ним у Ликенион не имелось ни малейшего желания. Причем в подобных случаях алчность, коей она была обуреваема, пересиливала всякий естественный страх. — Эта женщина в Бельверусе недавно, я ничего не знаю о ней, но моя задача — ввести ее в местный свет, так как она знатного рода, и сам король Аргеваль ею интересуется и благоволит к ней. Между прочим, я вовсе не обязана отчитываться перед тобой! Стоит мне вызвать охрану, тебя выкинут отсюда и арестуют, и…

— Замолчи, — оливковое лицо сделалось серым; схватив Ликенион за горло, Ютен вроде бы несильно сжал цепкие пальцы, но женщина захрипела и забилась в его руках; в этот момент ей стало совершенно очевидно, что сломать ей гортань для него так же просто, как лапки котенку. Не отпусти он ее, через несколько мгновений Ликенион была бы мертва. — Никогда не смей угрожать мне!

— Ты определенно потерял рассудок, — прошипела Ликенион, пятясь от него и прижимая руку к стремительно проступающим синякам на горле. — Не знаю, что за безумие тобой движет, но так и быть, я помогу тебе встретиться с этой рыжей, однако… услуга за услугу: ты найдешь того ванира, которого продал мне. Он сбежал прошедшей ночью, а у тебя есть власть над ним, чтобы обнаружить его и вернуть.

— Сбежал! — известие об Огдене чрезвычайно поразило Ютена. — Глупая корова, как ты могла проявить такую беспечность и упустить его? Разве я тебя не предупреждал, насколько опасным он становится, вырвавшись на свободу? Кажется, я весьма вовремя оказался в Бельверусе. Предоставь ванира мне, я сделаю все, что в моих силах. Ты же должна поклясться, что поможешь мне во всем, касающемся моих отношений с рыжей, не задавая лишних вопросов!

— Клянусь, — кивнула Ликенион. Она, конечно же, и в мыслях не имела безраздельно подчиниться воле Ютена, но отчего бы не пообещать? Пусть найдет ванира, из-под земли, если понадобится, достанет его, а там уж… — Верни мне моего раба, за которого я дала тебе немалую цену, и можешь рассчитывать на меня во всем. Приведи его сюда, скажем, через три дня, лишив возможности сопротивляться, я же сделаю так, что рыжая в это время будет передана в твои руки.

«Только если прежде Хэйдзи не отдаст ее мне вместе с бритунцем», — в свою очередь подумал Ютен, — либо я сам не опережу вас всех». Но об островитянах он, разумеется, при Ликенион даже не упомянул.

* * *

Наделенный множеством недоступных живым способностей, Огден все же обладал и некоторыми слабостями, связанными с его особенным положением в мире. Так, например, он был не в состоянии переступить без приглашения чужой порог, а потому терпеливо ждал, пока кто-либо из обитателей особняка откроет ему дверь и позволит войти внутрь.

Эльбер невольно содрогнулся от отвращения при виде ночного гостя, о существовании которого слышал от Сони, но все же не представлял себе, что тот настолько омерзителен: бледное лицо с ярко-красными губами и запекшейся кровавой маской на нижней части этого лица, неестественный блеск холодных светло-голубых, точно две нерастаявшие льдинки, глаз… Если бы Огден даже был уродлив, но уродлив по-человечески, это производило бы менее отталкивающее впечатление. Сейчас же Эльберу было очевидно, что он имеет дело с тварью, некоей по-настоящему чуждой сущностью, внешняя оболочка которой никак не может скрыть истинной инфернальной природы представшего перед ним создания тьмы. Бритунец встал так, чтобы оказаться между Соней и этим чудовищем, которому не может быть места среди живых.

— Мне будет позволено войти? — осведомился Огден довольно учтиво и при этом, о ужас, улыбнулся, что придало его облику еще более отталкивающий вид: эта улыбка выглядела как кровавый оскал, и когда вампир открывал рот, становился отчетливо ощутим запах крови, как будто имеешь дело с насытившимся хищником, едва завершившим свою страшную трапезу.

— Нет, — решительно возразил, сжимая пальцы в кулаки, Эльбер.

— Конечно же, — одновременно с ним произнесла Соня, сопровождая свои слова приглашающим жестом.

Этого было довольно, чтобы сила, удерживающая Огдена снаружи, перестала воздействовать на него, и он переступил порог. На «сопротивление Эльбера он, кажется, просто не обратил внимания.

— Да как ты можешь, — возмутился бритунец, бросив на Соню быстрый гневный взгляд. — Разве ты не видишь, что это за тварь перед тобой?!

— В чем дело, Эльбер? — сдвинув брови, возразила она. — Ведь он не причинил нам никакого зла, и пока этого не произошло, нет причин отказывать человеку в гостеприимстве.

— Человеку?! — воскликнул бритунец. — Да что в нем человеческого?! Ты что, ослепла? Он же только что убил и, о боги, съел кого-то! Это… о, нет.

С очевидной правотой Эльбера трудно было спорить, но Сонино природное упрямство даже в таких случаях брало верх над здравым смыслом. В какой-то степени она сознавала и чувствовала, что несет ответственность за судьбу Огдена и уж точно не может просто так забыть о его существовании, прогнав прочь. Хотя, по большому счету, его присутствие радости ей отнюдь не доставляло.

— Что ж, Хищник не рожден питаться травой, — заявила она. — И ты не знаешь всех обстоятельств. Может быть, на него напали, и он защищался. Мне тоже приходится в похожих случаях убивать.

— И съедать останки противника, чтобы добро зря не пропадало? Это что-то новенькое, Бара, прежде я за тобой таких наклонностей не замечал.

— Огден, — несмотря на то, что она так решительно бросилась защищать ванира перед Эльбером, Соня все же старалась не всматриваться в его лицо слишком пристально, опасаясь, что в противном случае ей будет сложно побороть тошноту, — если ты смоешь кровь, то станешь выглядеть… э-э… привлекательнее. Прошу тебя, сделай это.

Эльбер в полном недоумении развел руками. Слов он, похоже, просто не мог подобрать.

— Понимаешь, я думаю, что в мире гораздо меньше случайностей, чем мы привыкли полагать, и эта встреча с Огденом имеет какой-то важный смысл, вероятно, пока скрытый от нас всех, — постаралась объяснить свои действия Соня.

Как бы ей хотелось испытывать хоть сотую долю уверенности в том, в чем она пыталась убедить Эльбера! Впрочем, когда спустя пару минут Огден снова предстал перед ними, он, в самом деле, имел несравнимо более приличествующий человеку, а не нежити, вид.

— Я убил того, от кого исходила опасность для этого дома, — сообщил он спокойно, словно только и ждал, когда Эльбер и Соня прекратят свой спор. — Он подошел слишком близко. Кроме того, безусловно, я воспользовался его кровью для своего насыщения. Такова моя природа, однако, — теперь Огден, не отрываясь и не мигая, точно рептилия, взирал своими холодными голубыми глазами на Эльбера, словно в этот момент присутствие Сони не имело для него никакого значения, — разве люди не убивают и ради удовлетворения куда менее значительных потребностей, чем голод и жажда? Например, во имя денег, власти и даже просто для развлечения, стремясь развеять скуку? Вы делаете это везде и всюду; ты заметил кровь на моем лице, и она ужаснула тебя — но ты же пожимал в своей жизни множество рук, что в крови выше, чем по локоть, только не видна столь же отчетливо. Кто дал тебе право судить меня? Что дало тебе такое право? Ты, гладиатор, испытывал восторг и триумф, вонзая свой меч на арене в грудь противника или нанося тому жестокие увечья. Не ты ли затем охотно принимал почести, положенные победителю, и считал их вполне и безусловно заслуженными — и это при том, что никто силой или под страхом смерти либо бесчестья не заставлял тебя сражаться и отнимать чужую жизнь! Я вижу тебя яснее, чем мне бы, пожалуй, хотелось, и от меня трудно скрыть, что ты не чужд ни предательству, ни убийству. От тебя самого пахнет кровью и злобой, зачастую менее оправданной, чем моя.

— Ничего ты обо мне по-настоящему не знаешь, — выкрикнул Эльбер, взбешенный проницательностью Огдена.

Как это часто с ним бывало в минуты гнева, мысли его значительно опережали речь, и он просто не мог высказать всего, что кипело в душе.

Разве вся его жизнь не была подчинена единственной цели — играть в Килве, невзирая ни на какие превратности судьбы и бесчисленные, порой казавшиеся непреодолимыми, препятствия? И если он сражался на арене ради этого, то в равной степени подвергал опасности как чужую, так и собственную жизнь, не имея никакого принципиального преимущества перед противником.

И главное, как смеет эта невесть откуда, из какого мрака выползшая нежить, о существовании которой он всего лишь день назад и не подозревал, бросать в лицо ему, человеку, оскорбления и держаться столь нагло, словно вообще имеет право топтать землю?

Все эти так и не высказанные чувства пузырями вырывались на поверхность, и вот она — ненависть, бьется и пульсирует жизнью, и он готов… готов к беспощадной битве, нет, проще, грубее, честнее — к драке, такой, как дерутся животные, пуская в ход зубы и когти.

В краткий, кратчайший миг Соня успела понять, что сейчас произойдет — но уже ничему не могла помешать. Эльбер напал первым, и они с Огденом сцепились — разъяренный до помешательства человек и вампир, полностью восстановивший силы и двигавшийся со стремительной, беспощадной скоростью и точностью.

— Прекратите, — крикнула она, но ее, конечно, никто не услышал.

Соня, обыкновенно склонная к безрассудному бесстрашию, на сей раз не решилась вмешаться, не столько сознавая, сколько всем существом ощутив, что делать это столь же бесполезно, более того, смертельно, как добровольно лечь между двумя жерновами. Но — и снова все произошло потрясающе быстро — третий безумец все же нашелся и повис на спине Огдена, заставив того потерять равновесие и выпустить Эльбера из смертоносных «объятий». Теперь пришел черед действовать Соне, и она не замедлила точно так же вцепиться в бритунца, не позволяя ему предпринять новой атаки.

— Не вы решаете, кто из вас имеет право на существование, а кто нет, — сказал Таймацу, когда красная пелена неконтролируемого бешенства рассеялась перед глазами противников. — Предоставьте это Единому, который допустил, чтобы вы были, к какой бы форме жизни ни относился каждый из вас, и сколь бы мало общего ни имелось меж вами.

— Я думала, — сердце Сони колотилось в горле, и кровь все еще водопадом шумела в ушах, — я думала, что ты ушел из Бельверуса. О, Таймацу. Твои преследователи ищут тебя повсюду.

— А твои — тебя, дочь Рыси, — невозмутимо парировал островитянин. — Так что я решил слегка задержаться, полагая, что мы можем еще оказаться весьма полезны друг другу.

— Как я понимаю, одного из преследователей можно сбросить со счетов, — сообщил Огден. — Того, что пошел мне в пищу нынче ночью. Судя по внешности, он твой соплеменник, боец.

Эльбер старался придти в себя, ладонью размазывая по груди кровь, сочащуюся из глубоких порезов, оставленных на коже когтями ванира, и суть разговора пока улавливал смутно.

— Все равно, ты — проклятое навье, — убежденно и зло пробормотал он, — никто и никогда не убедит меня в обратном, ты, ходячий труп!

— Ненависть делает человека слепым, — вздохнул Таймацу.

Нельзя сказать, чтобы он сейчас осуждал Эльбера: островитянин слишком хорошо понимал, как трудно, порой невозможно преодолеть Разделяющую Черту внутри себя самого и признать право на существование кого-то, столь отличного от тебя. Он когда-то считал круглоглазых нечистыми животными, отказывая им в самой принадлежности к человеческим существам; однако, единожды себя пересилив, уже иначе смотрел на мир и сознавал, что другой, непохожий, вовсе не всегда означает «враг».

Даже если речь идет о вампире?..

Таймацу никогда не видел подобных созданий, хотя немало слышал о них еще на Островах. Там они назывались цзян-ши, и посвященные знали, что они суть обитатели нижнего мира, сферы Голодных духов, высасывающие жизненную силу из больных или умирающих людей, в виде черной кошки садясь на грудь такому человеку и похищая душу. По другим сведениям, дела могли обстоять и хуже: еще одна разновидность цзян-ши, баджанги, залетают ночью в дома жертв в виде птиц или нападают на путников, оставляя обескровленные тела висящими на деревьях вниз головой.

Нет, по счастью, Таймацу не довелось лично наблюдать такого ужаса. Но он не знал прежде, что цзян-ши имеют облик человека и разговаривают, как люди. И уж точно — что с ними можно вступить в схватку и остаться после этого в живых.

Кажется, он только что это сделал. Он голыми руками остановил разъяренного цзян-ши.

А тот перед этим убил одного из островитян. Значит, невелика победа, ведь любое объевшееся создание теряет в ловкости. И все же, в таких случаях полагается испытывать законную гордость.

Вместо этого, Таймацу испытывал… невероятное любопытство. Мудрость, присущая ему, вовсе не исключала этого качества, наоборот, усиливала. Если, встретившись с неведомым, не наполняешь сердце ненавистью, нечто новое вызывает естественный интерес.

— Ты ведь не просто так пришел сюда, — обратился Таймацу к Огдену. — Что тебе нужно? Чего ты ищешь и хочешь? Расскажи, кто ты такой.

Ванир ненадолго задумался. Но сейчас даже Эльбер молчал в ожидании ответа, хотя по-прежнему смотрел на него с нескрываемым отвращением. Что ж… Потребовалось не очень много времени для того, чтобы пересказать собственную историю. Когда Огден заговорил о Ютене, трое людей переглянулись в заметном сильнейшем волнении, но Таймацу сделал Соне и Эльберу знак не прерывать ванира, позволив ему закончить и перевести дух.

— Этот граф еще большая мразь, чем я думала, — сказала тогда Соня. — Причем весьма опасная. Нам тоже пришлось иметь с ним дело, Огден, и поверь, воспоминания о нем у нас не лучше, чем у тебя.

— Не думаю, что Ютен всего лишь воспоминание, — возразил Таймацу. — Он от своего не отступится.

В этот момент Огден тревожно взглянул в сторону окна.

— Я должен уйти, — быстро произнес он. — Мне нужно успеть до рассвета. Мы еще встретимся.

* * *

Угрозы Ишума и его попытка ограничить свободу Араминты возымели, как и следовало ожидать, прямо противоположное предполагаемому действие.

Даже если для этого требовалось рискнуть самой жизнью, своевольная девушка не собиралась идти у кого-то на поводу и смиряться с уготованной ей участью.

Строжайшее распоряжение слугам не спускать с бунтарки глаз, отданное Ишумом, было все равно бессильно против готовности Минты оказать любое возможное сопротивление. Ей без особого труда удалось убедить приставленного к ней слугу в том, что не произойдет ровным счетом ничего ужасного, если ей будет дозволено выйти из дома, но не покидать пределов отцовских владений.

— Я задыхаюсь в четырех стенах, — жалобно сообщила она. — Это так скверно и унизительно, чувствовать себя в родном доме, точно в тюрьме. Да и куда мне деваться, куда бежать? Стоит мне высунуть нос за ворота, охрана Бельверуса тут же схватит меня. О нет, я уже поняла, что мое положение безнадежно, а дорогой отец прав: чем скорее я приму предложение князя Аггу, тем лучше будет для всех, ибо не пристало девушке моего возраста столь долго колебаться в выборе жениха.

Слуга заколебался. Спокойная, рассудительная речь не могла полностью усыпить его бдительность. Женщины слишком хитры и коварны, чистые змеи! Сначала отвлекут своими уговорами и посулами, а затем подставят так, что, пожалуй, и головы не сносить. Но бедняжка Минта была так бледна, весь ее вид выражал такую покорность судьбе и готовность принять неизбежное… К тому же, действительно, куда она денется, особенно если ни на шаг от нее не отходить? Короткая вечерняя прогулка просто не может обернуться некоей непоправимой катастрофой, это просто смешно!

— Пошли, — коротко произнес он. — Только, госпожа, прошу тебя, не делай глупостей. Я все время буду рядом, и сбежать тебе не удастся.

«Плохо ты меня знаешь», — торжествующе подумала Араминта, чувствуя, как сильнее и громче забилось сердце. Ей с трудом удавалось не убыстрять шагов, следуя по дорожкам, на которых ей был знаком каждый камешек, в сторону склепа: уйти, не попрощавшись с Гларией, она не могла и не хотела.

Между тем, на город опустились сумерки, и в небе померк последний солнечный луч. Слуга терпеливо ждал, пока Минта закончит свою импровизированную молитву над могилой и покинет усыпальницу. Вот еще блажь, общаться с мертвецами! Его-то самого такая мысль приводила в замешательство. Он относился ко всему потустороннему с естественным, присущим большинству нормальных людей, суеверным трепетом.

Араминта подобных страхов не ведала. По личному опыту она знала, что от мертвых, как раз, никакой опасности ждать не приходится, с живыми куда как сложнее. А уж тем более не было причин опасаться духа Гларии: если бы даже произошло невозможное чудо, и ее покойная подруга поднялась из могилы, то безусловно не в образе кровожадного чудовища.

Но того, что произошло в усыпальнице на сей раз, Минта ожидать не могла. Потому что черная мраморная плита вдруг отчетливо зашевелилась и со скрежетом сдвинулась с места, а затем приподнялась. Онемев и не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой, даже отвернуться или зажмуриться, девушка была вынуждена наблюдать за дальнейшим. Что-то неведомое властно, мощно пробивалось наружу из-под самой земли, из могилы! Оно явно обладало нечеловеческой силой, если оказалось способно сдвинуть подобную тяжесть.

Из груди Араминты рвался вопль ужаса, но потрясенной девушке не удавалось издать ни звука. В сгущающемся мраке она увидела просунувшуюся наружу бледную кисть руки с длинными крепкими пальцами, и потом…

Преодолев охватившее ее оцепенение, Минта наконец заорала не своим голосом и рванулась вон из склепа, едва не сбив слугу с ног; прежде, чем ее бдительный страж опомнился, нечто вырвалось следом за нею и с ходу впилось в глотку несчастного человека зубами, длинными и показавшимися Араминте ослепительно белыми, как у молодого волка, только — она могла в этом поклясться — куда более крепкими. Слуга даже не сопротивлялся, беспомощно обвиснув в этих зубах, как тряпичная кукла, и не упал только потому, что существо удержало его, обхватив руками и прижав к себе в жутком подобии крепкого нежного объятия.

Минта кинулась прочь, развивая всю возможную скорость и не обращая внимания на хлещущие по лицу ветви низко растущих деревьев, обдирая себе ноги' о кустарник. Если бы ей прежде кто-нибудь сказал, что она без подготовки и поддержки способна преодолеть довольно высокую, в два с лишним человеческих роста, стену-ограду особняка, Араминта бы ни за что в такое не поверила: умение летать не входило в число ее достоинств. Но сейчас она вдруг обнаружила себя сидящей верхом на этой самой стене, причем не могла вспомнить, как именно там очутилась. Теперь у нее было два пути: на улицу или назад, в отцовские владения. Поскольку о том, чтобы вернуться, Минте было невыносимо даже подумать — ей казалось, что чудовище, сожравшее слугу, продолжает преследовать ее, подпрыгивая у основания стены и лязгая своими жуткими окровавленными зубами — девушка, стиснув челюсти, перекинула ногу через ограду и почти рухнула вниз, по другую сторону от неведомой опасности, приземлившись на локти и колени. Боли она по-прежнему не ощущала. Когда речь идет о спасении собственной жизни, такие мелочи, как несколько глубоких ссадин и синяков, просто не имеют значения.

И тут чьи-то уверенные сильные руки подхватили и подняли ее, разом заставив принять вертикальное положение. Это был подходящий момент, чтобы пожалеть о своей неспособности весьма удачно и вовремя падать в обморок. Таким тонким искусством владеют многие женщины, если не большинство, но Араминте всегда не хватало для этого утонченности натуры. Поэтому она и сейчас вместо того, чтобы, как подобает девушке из богатой семьи, закатить глаза и отключиться, принялась яростно вырываться, пустив в ход весь свой небольшой арсенал — зубы, ногти, носки обуви, стремясь посильнее задеть противника.

Где там: он, видно, бывал и в куда более серьезных схватках, чем эта неожиданная драка с насмерть перепуганной женщиной, и легко прекратил ее попытки нанести ему сколько-нибудь ощутимый вред. При этом он явно не желал причинять и ей самой какие-либо увечья, а лишь удерживал бьющуюся у него в руках девушку, прижимая ее к себе, пока она не начала соображать чуть яснее и не решилась вскинуть глаза, чтобы увидеть его лицо.

— Аггу? Князь?.. Ты еще откуда здесь взялся?

Ситуация не располагала к светским церемониям. Признаться, то, что она увидела перед собой именно Аггу, наполнило душу Араминты безумной радостью. Все что угодно, только бы не нечто, оставшееся по ту сторону стены и здравого смысла!

— Я надеялся поговорить с тобой. Я подумал, что был слишком резок в своих объяснениях в тот раз, когда ты приходила, и…

— Бежим, — прервала его Араминта. — Чем быстрее мы окажемся в безопасности, тем лучше.

— В безопасности от чего? — Аггу бросил на нее изумленно-настороженный взгляд и усомнился в том, что у этой красавицы все в порядке с головой: обычные девушки не валятся к вам в руки с высоких стен. И не выглядят так, словно только что побывали в жестокой переделке.

Минта предпочла вдаваться в сбивчивые объяснения уже на бегу.

— Это вылезло из могилы, напало на моего слугу и, скорее всего, убило его. А потом погналось за мной. Могло погнаться, — честно уточнила она, — наверняка я не знаю, оно все-таки, скорее, доедало того несчастного и было какое-то время слишком занято им. Я не стала рассматривать, чем кончилось дело. Главное, я успела спастись.

— Ты уверена, что действительно его видела?

— недоверчиво переспросил Аггу.

— Может, ты хочешь сам пойти и удостовериться? — воинственно откликнулась Араминта.

— Послушай, что бы там обо мне ни говорили, я в достаточно здравом уме, чтобы верить тому, что видела своими глазами! Это было там. Оно сдвинуло плиту на могиле Гларии и освободилось. Чтобы сразу же начать убивать.

— Странные дела творятся в вашем Бельверусе, — пробурчал Аггу. — Нет, успокойся. Я верю тебе. Я и сам был свидетелем одного настолько невероятного события, что никому не могу рассказать о нем, не опасаясь, что меня примут за безумца. В этом и заключается моя самая большая, неразрешимая проблема.

Они стояли друг против друга, тяжело дыша и не зная толком, в какой части Бельверуса теперь находятся. Аггу тыльной стороной ладони вытер взмокший после долгого быстрого бега лоб, коснувшись своего шрама.

А он тоже красив, совершенно не к месту подумала Араминта. И, очевидно, куда более несчастен, чем я.

— Да? И что это было за событие? — спросила она, стремясь прервать неловкое молчание: Аггу чувствовал себя униженным из-за того, что сбил дыхание, ведь прежде он был очень вынослив, а теперь болезнь сильно измотала его.

— Я не готов к тому, чтобы рассказать о нем тебе всю правду, — сказал он. — Это потребует длительного времени, Араминта. Лучше объясни, что ты намерена делать теперь? Обратиться к охране, чтобы они проверили, какое чудовище ходит вокруг твоего дома?

— Я как раз искала способ сбежать оттуда, — Минта невесело усмехнулась. Она сама слишком устала и была достаточно сильно потрясена только что пережитым ужасом, чтобы лгать. — Мой отец не оставил своей идеи выдать меня за тебя замуж, а я, как тебе известно, к этому браку вовсе не стремлюсь. Забавно, но то, что вылезло из могилы, помогло мне перемахнуть через стену. Так или иначе, я не намерена возвращаться назад.

— В таком случае, было бы естественно пойти к тому человеку, с которым ты обручена, — произнес Аггу. — Я помню, ты мне говорила, что у тебя заключен тайный союз с…

— Это ты уже сам придумал. Я сказала лишь, что мое сердце принадлежит другому, и для тебя в нем нет места. А насчет тайного союза или обручения — ничего подобного не было и нет.

— Какая разница? В любом случае, если тот человек вполне разделяет твои чувства, он поможет тебе.

— Эльбер, — вздохнула Минта, которой надоело, что Аггу упорно повторяет «тот человек». — Его так зовут, — стоило ей назвать это имя, как сердце девушки снова тревожно сжалось. — И… нет, он едва ли разделяет мои чувства. Он вообще женат. И много старше меня. Все это так сложно, — тихо и почти жалобно добавила она.

— Бритунец? Тот, который был гладиатором, потом надолго покинул Бельверус и недавно вернулся?

— Да, это он. Значит, ты тоже о нем слышал?

— Кое-что, — расплывчато ответил Аггу. — О нем много идет разговоров. В доме Туорга и Ликенион я не раз был невольным свидетелем упоминаний о нем. Но неужели он… Эльбер безразличен к тебе? Послушай, может так статься, что ты лишь безнадежно сломаешь свою жизнь, а толку из этого не выйдет.

— Моя жизнь тебя не касается, — сверкнула глазами Араминта, заподозрив, что Аггу пытается ее поучать. Тоже еще, ментор выискался! — Обойдусь без твоих ценных советов.

— Да плевал я на тебя, — взорвался Аггу. — У меня хватает других забот, чтобы еще печься о твоей нравственности, — положительно, на поле боя куда проще сориентироваться, чем разговаривать с женщиной! Пять минут назад она выглядела испуганной и хваталась за его руку, а теперь чем-то недовольна. Поди пойми, что на самом деле у нее на уме?

А на уме у Араминты был только один простенький вопрос: куда теперь податься?

Боги, она знала всю верхушку бельверусской знати с рождения, но ни с кем не была настолько близка, чтобы доверить свою судьбу и спросить совета.

Кроме Гларии, у Араминты за всю жизнь не было ни одного друга. Странно, что до сих пор это обстоятельство как-то не приходило ей в голову. Теперь, под покровом холодной немедийской ночи, ей было одиноко и просто физически холодно. Минта и сама не заметила, как начала дрожать.

— Аггу, я думаю, если мы с тобой договоримся… заключим что-то вроде соглашения о том, чтобы не смотреть друг на друга как на мужчину и женщину и не раздражать один другого вопросами, на которые не хочется отвечать, то в нашей ситуации можно, пожалуй, держаться вместе, — выпалила она. — А если так, то ты можешь предложить, где бы нам устроиться на ночь.

— Нам? — не понял он. — Ну… конечно, я тоже не хотел бы возвращаться в дом Туорга, как и ты — к своему отцу. Но я никого в Бельверусе не знаю. Хотя подожди. Есть один человек, женщина, которая спасла мне жизнь. Она, наверное, нас не прогонит. Но только если тебя устроит некоторое время прожить в подземелье. Ее дом — подвалы Килвы. Местечко мрачное, зато там никому и в голову не придет тебя искать.

— А что у тебя с этой женщиной? — подозрительно спросила Араминта. — Вы с ней очень близки?

Аггу лишь руками развел. Не эта ли девица только что рассказывала ему о собственной любви к другому мужчине и требовала, чтобы он, Аггу, и в мыслях не имел воспринимать ее как женщину? Тогда какие демоны заставляют ее ревновать неизвестно даже, к кому?

— Минта, Кейулани годится в матери моей матери, если бы таковая у меня была, — вздохнул он. — Повторяю: она спасла мне жизнь. Ей можно полностью доверять. Ничего больше.

Но кто способен объяснить, почему он вынужден оправдываться?..