Рассказывая в главе 52 о своем путешествии в Ниццу, мне захотелось написать о некоторых впечатлениях и встречах, бывших со мною во время этого пребывания за границей в 1901 году.

По прибытии на австрийскую границу получился у меня некоторый скандал с чиновником-немцем из-за не зарегистрированного в Москве у консула паспорта. Рассерженный немец начал на меня кричать и в заключение сказал: «Паспорт не отдам, получайте у своего консула в Вене».

По приезде в Вену пришлось прежде всего отправиться к русскому консулу , чтобы выручить паспорт. Из разговора с консулом я понял, что наши отношения с Австрией довольно натянуты и австрийцы стараются делать всякие препятствия, чтобы заставить русских, проезжающих через их страну, остановиться в Вене с целью оставить часть своих денег у них и тем пополнить их бюджет на наш счет.

На какой-то из станций между русской границей и Веной кондуктор спросил: «Будете ли обедать? На следующей станции к вам в вагон обед будет доставлен». Я по неопытности заказал четыре обеда по 7 гульденов, так как ехал с двумя детьми и гувернанткой. На следующей станции нам принесли обеды, расставленные на 8 деревянных подносах, с вырезанными в них местами, где стояли мисочки с супом, рыбой, мясом, гарниром, птицей, зеленью и сладкое, кроме того, был сыр со сливочным маслом и десерт из орехов, апельсинов и конфект, кроме того, к каждому обеду было белое и красное вино в графинчиках.

Обеды были вкусные и сытные, дети съели только курицу, сладкое и десерт, а все остальное осталось. Кондуктор, пришедший взять подносы и приборы, был очень удивлен, что от обедов осталось так много, и он нам сказал: «Впервые вижу, что русские не съели полностью обеда. Здесь часто проезжает один москвич, Алексеев, полный, с бакенбардами, так он всегда спрашивает себе одному два обеда и жалуется, что мало дают». Потом как мне пришлось узнать, Алексеев был большой московский домовладелец, имевший дом на Никольской улице, а сам жил на Новой Басманной и отличался большими странностями .

В Вене я остановился в излюбленной москвичами гостинице «Метрополь», где я уже останавливался раньше. Когда я гулял по Вене, мне захотелось есть, тогда я решился зайти в ресторан гостиницы «Бристоль», как раз только что открытый и заново отделанный. Пришел в ресторан, еще народу в нем почти никого не было, занял небольшой столик в укромном месте, взял прейскурант и начал рассматривать.

Я обыкновенно держался правила выбирать кушанья, соответствующие сезону и приготовленные из местной провизии. Рассматривая рыбные блюда, я заметил соль, тюрбо и еще наименование какой-то рыбы, мне не известной. Я спросил метрдотеля: «Эта рыба здешняя?» Он ответил: «Рекомендую: очень вкусная и здешняя».

Долго мне не подавали обедать, между тем в это время ресторан начал наполняться разряженной публикой, занявшей почти все столы. Я сижу в своем укромном уголке и любуюсь публикой и начавшимся оживлением в ресторане. Вижу: из внутренних широких дверей с большими зеркальными стеклами, откуда выносят кушанья, выбегают два лакея, открывают две половинки широких дверей, откуда появляется парадное шествие: во главе метрдотель с большим серебряным блюдом, красиво убранным разными цветами из овощей, свеклы, моркови, репы и других, искусно сделанных и декоративно уложенных, а за ним два важных лакея, один нес соусник на блюде, а другой с серебряной миской, наполненной картофелем с клубящимся паром.

Все сидящие в ресторане невольно обратили внимание на это триумфальное шествие и, повернув головы, с любопытством осматривали, кому все это несется. Я тоже сосредоточил все свое внимание на этом шествии. И — о ужас! — вижу их шествующих к моему укромному столику, ловко пробираясь между столами, занятыми публикой, сопровождаемых взглядами всех присутствующих. И признаюсь, проклял я в эту минуту выбранное мною блюдо!

Метрдотель торжественно поставил ко мне на столик блюдо, и я увидал, что вместо рыбы лежал большой лангуст, таких размеров, каких я еще ни разу не видал. Признаюсь, мне ни разу не приходилось есть лангустов, и я был в большом затруднении: как его есть? Тем более что я видел, что мое блюдо произвело большой эффект среди публики и на меня устремились глаза с моноклями и лорнетами, гадая, по всей вероятности, как один человек может съесть этого лангуста, когда его могло хватить на двадцать. Но делать нечего, пришлось приспосабливаться, я поковырял его немного, положил на свою тарелку, а остальное приказал унести обратно. Кончив обед, пробираясь к выходу, я мог заметить, с каким любопытством меня осматривает публика, как, нужно думать, особенного гурмана и обжору.

Кстати сказать, в одно из последующих моих посещений Вены я зашел в один из лучших ресторанов, где в прейскуранте увидал блюдо под наименованием «русские блины». Решился заказать, стосковавшись по ним. Подали засушенные сладкие блинчики, намазанные прокисшей зернистой икрой. Могу уверить, что такой мерзости в продолжение своей жизни никогда не ел. Это было мне наказанием за отступление от установившегося у меня правила — есть кушанья той страны, где живешь.

Пробывши в Вене несколько дней, выехали в Ниццу, куда приехали вечером, в первый день их знаменитого карнавала. Вид красавицы Ниццы нас поразил: широкие тротуары, обсаженные большими эвкалиптовыми деревьями, с роскошными парижскими магазинами, с массой огней и светящимися движущимися рекламами, с толпами веселых людей на тротуарах. Пришлось долго нам разъезжать по улицам, чтобы найти себе помещение; во всех лучших гостиницах нам отвечали: «Свободных комнат нет». Наконец на какой-то из улиц в очень посредственной гостинице нашли два номера.

На другой день, осматривая город, на какой-то из уличек, выходящих на площадь города, я заметил на окне одного магазина с зеркальными стеклами выставленные иконы, самовары, разные кустарные изделия, конфакты в железных банках Ландрина , и к окну прилеплена записка: «Говорят по-английски, немецки и русски». Зашел. Меня встретила почтенная, довольно полная дама, с хитрыми глазами, заговорившая со мной по-русски. Я у нее что-то купил и начал к ней ежедневно захаживать и разговаривать, от души радуясь, что от нее многое можно было узнать про жизнь в Ницце. Она оказалась словоохотливой и рассказала свою биографию.

Родом она была из Ярославля, родители ее были купцы, фамилия их Соколовы. Училась в гимназии, влюбилась в своего учителя француза Потвейна вышла за него замуж. Вскоре муж ее получил должность консула не то в Риге, не то в Ревеле, я теперь это забыл. Пробыв там несколько лет, она научилась говорить по-немецки, после чего мужа ее перевели тоже консулом в какой-то из городов в Англии, где они прожили тоже несколько лет, и она научилась говорить по-английски. Наконец ее мужа перевели в Париж на какую-то должность, где они прожили несколько лет хорошо, они имели единственного сына, которому давали хорошее воспитание. После чего ее муж охладел к ней, влюбился в какую-то женщину и бросил ее и сына без всяких средств.

Мадам Потвейн, бывшая ярославка, не растерялась, продала все свои пожитки и переехала на жительство в Ниццу, где поступила горничной в тот магазин, потом сделавшийся ее собственностью. Хозяйка магазина, уже почтенная женщина, заметив способности ее горничной к торговле и ее знание нескольких языков, поручила ей продажу товаров. Клиентура магазина росла, и дела у нее шли хорошо.

Хозяйка, составив себе состояние, решила продать магазин, и мадам Потвейн уговорила отдать магазин ей с выплатой в рассрочку. К ее благополучию, между Россией и Францией состоялся союз, и начался большой спрос на русские изделия, чем мадам Потвейн воспользовалась, выписывая из России разные вещи, преимущественно кустарные, и скоро скопила деньги, уплатив полностью своей бывшей хозяйке. Дела у нее все улучшались, и она вскоре купила имение близ гор. Лиона и дала хорошее образование своему сыну, сделавшемуся потом профессором.

Из моих разговоров она увидала, что я живу в такой-то гостинице, плачу столько-то, и сказала: «Охота вам жить в ней; на эти деньги, что платите там, можете иметь хорошую виллу с садом, где дети могли бы целый день играть и дышать чистым морским воздухом». На это я задал вопрос: «А кто же стал бы готовить обед, завтрак?» — «Ну, это пустое дело, я вам пришлю русскую кухарку, которая вам будет готовить русский борщ, кулебяки, вообще все ваши любимые русские кушанья, и обеды обойдутся дешевле, чем в гостинице».

В этот же день она мне прислала кухарку. Ко мне явилась с виду вполне приличная, почтенная и интеллигентная дама, в черной скромной шляпе, в пенсне, в перчатках, с зонтом и сумочкой в руке и назвала себя Марией Ивановной. Она мне рассказала: приехала молодой с господами в качестве кухарки в Ниццу, влюбилась в драпировщика, вышла замуж и осталась навсегда в Ницце. Муж оказался пьяницей, и она принуждена работать, чтобы содержать свою семью. Уговорились с ней за известную плату готовить мне обед и завтрак из стольких-то блюд [тоже] за известную плату, после того как я найду квартиру.

Квартира нашлась в этот же день. Я отправился в бюро, приискивающее квартиры, где мне было дано много адресов квартир в разных частях города. И мой выбор остановился на первой квартире, куда я попал. Квартира состояла из четырех комнат, кухни с газом и водой, роскошно меблированной, с бельем, посудой столовой и кухонной, с платой за три месяца 800 франков. Перед моими окнами был сад, усаженный апельсиновыми и лимонными деревьями, с разными цветами и розанами; перед окнами виднелось море. По берегу его тянулся очень широкой лентой тротуар для прогулок под наименованием Promenade des Anglais 5* . Правда, я лучшего ничего не мог ожидать.

Мария Ивановна начала приходить и готовить, сначала побаловала, но с каждым днем наши завтраки и обеды ухудшались и ухудшались, а в конце месяца сделались из рук вон плохи. Я попробовал ей заметить, но получил ответ: «Должны не забывать, что мы во Франции, а не в России, где мясо стоит фунт десять копеек, а здесь сорок копеек: если я вам буду готовить из мяса и птицы, то тогда мне придется прибавлять своих денег, или платите вы дороже».

Пошел к мадам Потвейн и рассказал, что ее кухарка кормит нас исключительно требухой. Мадам возмутилась: «Ах, она мерзавка, за эти деньги, что вы платите, она должна кормить вас так, как ни один ресторан не кормит!» Посоветовала немедленно ее прогнать, а обеды брать у какого-то англичанина, отпускающего их на дом. Мадам Потвейн в пылу гнева многое наговорила на свою рекомендацию, уверяя, что она до наших обедов поминутно к ней бегала, выпрашивая по франку, а теперь выдает свою дочь замуж, а ведь ей известно, что в Ницце не найдется ни одного некорнетного мужчины, согласившегося бы жениться на бесприданнице, следовательно, это приданое она заработала от ваших обедов.

Кухмистер-англичанин начал ежедневно присылать нам завтраки и обеды. Здоровый парень приносил на голове железный ящик с поставленными внутри его лампами, чтобы не охладевали кушанья. Обеды были изобильные и вкусные, состоящие: завтрак из четырех блюд, а обед из пяти, причем обязательно в каждом завтраке и обеде была целая курица или какая-нибудь другая птица. Стоило же это все гораздо дешевле, чем я уплачивал Марии Ивановне.

Первые две недели жизни в Ницце на вилле были восхитительны: с чудными солнечными днями, с тихим лазуревым морем, с прогулками

по городу и пляжу в толпе разряженных туристов всех национальностей, с красивыми кокетливыми женщинами, с парижскими магазинами, наполненными разнообразными изящными товарами, с массою музыки и пения. Утром, только проснешься, лежишь еще в кровати, а у твоих окон раздается пение итальянских певцов, шествующих почти без перерыва от одной виллы к другой. Откроешь окно — в комнату ворвется озонированный морской воздух, напоенный запахом цветущих лимонных и апельсиновых деревьев и роз, а с ним как будто войдет в тебя приток новых сил с большим здоровьем и энергией.

Гуляешь целый день, всем любуешься, наслаждаешься, особенное внимание у публики в то время вызывали еще немногочисленные автомобили; где они только останавливались, были окружаемы толпой зевак.

Но все возбуждающие вас прелести понемногу начинали проходить, а пожалуй, надоедать, и приходит в голову поговорка: «Не все красиво, что блестит».

Погода стала портиться, пошли дождички, море сделалось бурное, шумное. Войдешь в какой-нибудь магазин или кафе, всюду встречают словами: «Какая дурная погода, исключительный год, мы такого года не запомнили».

Мне пришлось в Ницце быть несколько раз и всегда приходилось слышать то же, из чего я заключил, что жители Ниццы, живущие туристами, боятся, что приехавшие, разочаровавшись погодой, будут разносить слух у себя на родине о неустойчивости погоды, а тем у многих желающих ехать сюда поубавят пыл.

Гуляешь по солнцу в летнем пальто — жарко, а стоит только перейти в тень — зябко даже в теплом пальто; в выбоинах тротуаров лежит лед.

Вечный праздник с толпой разряженной публики, с музыкой, с пением, с танцами тарантеллы начинает надоедать, хочется уединения поближе к природе, но этого трудно получить: прежде чем выйдешь за город, наглотаешься пыли от бесчисленных экипажей с туристами, разъезжающих по красивым местечкам южного берега моря. За городом взор твой ничего не радует, кругом одни камни, деревья растут только там, где за ними ухаживают и поливают; остается только один вид на море, вечно красивый и увлекательный.

Нагулявшись, возвратишься домой, сядешь у горящего камина, но прибой моря сильно раздражает: его удары вне всякого ритма будоражат нервы и тебя беспокоят и волнуют. Особенно это чувствуешь, когда ложишься спать; ночь проходит без сна, чувствуешь, что нервно захварываешь от бессонницы; из хорошей комнаты перекочевываешь на северную сторону, где шум моря не слышен так, а комната сырая, холодная, с влажной постелью и бельем.

Как-то прогуливаясь по Ницце, встретил одного из своих московских покупателей, еврея; мы были оба довольны встречей, могли гулять и делиться впечатлениями. При расставании он мне сказал: «Я имею обыкновение после прогулки заходить в бювет , где выпиваю чашку кофе с коньяком, хозяйка бювета хорошо варит его; если хотите, пойдемте туда, тем более что француженка долго жила в России и говорит, хотя плохо, по-русски. Француженка любит Россию, где она провела свою молодость и была счастлива там».

Бювет оказался очень приличным и чистым. Кофе действительно было хорошо сваренное. Весь бювет состоял из одной комнаты с четырьмя белыми мраморными столиками и прилавком, уставленным бутылками вин. За прилавком сидела хозяйка, уже немолодая, сильно пожившая дама, а с ней рядом молодая девушка, что-то вязавшая.

После этого посещения я начал захаживать в этот бювет ежедневно, чтобы выпить ароматного кофе, а главное, поговорить с француженкой, обмениваясь словами перемешанными французскими и русскими, и, как было видно, оба были довольны своими беседами. Француженка оказалась болтливой и рассказала мне всю свою жизнь. Будучи еще очень молодой, она привезена была в Петербург и сразу попала на содержание к какому-то великому князю (имя его она не сказала). Великий князь оставил у нее превосходную по себе память, говорила про него всегда с большим уважением и любовью, уверяла, что она с ним была очень счастлива. Прожив в Петербурге долго, она соскучилась по Франции, куда ее великий князь и отправил, обеспечив хорошей суммой денег.

Приехав в Париж, еще молодая, красивая, увлеклась каким-то молодым французом, и с ним вместе быстро были спущены ее деньги, и, когда у нее родилась дочь, он ее бросил с девочкой. Сначала она в Париже перебивалась кое-как, но и молодость, и красота у нее ушла, она решила поехать в Ниццу, где и открыла бювет, им кормилась.

Между прочим она мне рассказала, что ее дочке через месяц исполнится 15 лет, и это событие ее сильно смущает, так как по законам Франции всякий посягнувший на молодую девушку, когда ей не исполнилось еще ровно 15 лет, присуждается к каторжным работам, а после 15 лет, хотя бы прошли только сутки, это преступление не наказывается. Зная хорошо южных французов, она вполне уверена, что ей не придется уберечь от этого несчастья свою дочку и она погибнет, а потому решила продать свою дочку за 40 тысяч франков любому богатому, чтобы этими деньгами обеспечить ее на черный день.

Она мне тоже рассказала, что клиентура ее кабачка была преимущественно из крупье Монте-Карло, предпочитающих жить в Ницце из-за дешевизны, сообщение же по железной дороге скорое и легкое. Крупье имеют обыкновение после своей работы заходить в ее бювет по несколько человек и ведут между собой разговоры о всех событиях дня в Монте- Карло. Присутствием хозяйки они не стесняются, говорят откровенно, а потому ей много известно, что тщательно скрывается администрацией казино.

Француженка воспылала ко мне благорасположением, быть может, из-за моей щедрости, так как я покупал у нее вина для своего стола и платил хорошо, а она этого не имела права делать — продавать на вынос, а потому всегда вечером приносила вино ко мне на виллу в бутылках, закрытых плащом, а еще, может быть, и мечтала, что сделаюсь покупателем на ее дочку, но только она со мной разоткровенничалась и поведала многое, что делалось в Монте-Карло, в этом злачном месте.

Она передавала, что крупье уверяют, что не бывает дня, чтобы не было смертоубийства в Монте-Карло. Для этих событий приспособлен целый штат ловких служащих, тихо, умело, моментально уносящих трупы самоубийц в подвальный этаж казино, где они в верхних этажах этого роскошного здания только что потеряли все состояние, а зачастую и честное имя. Из подвала казино ночью трупы самоубийц увозятся.

За всеми лицами, прибывающими в Монте-Карло, в Ниццу и другие местечки, близ их лежащие, администрацией казино устроена слежка, прежде всего из каждого банка им сообщают о лицах, имеющих крупные аккредитивы; для привлечения их в казино пускаются в ход всевозможные средства: для любителей дам имеются красивые, изящные женщины, делающие все, что указано им администрацией казино.

Крупье ценятся и оплачиваются только ловкие, умеющие пускать шарики, чтобы они попадали в места, выгодные для казино, а менее ловким сначала делают выговор, а потом удаляют со службы. Имеются агенты, разъезжающие по железным дорогам, на их обязанности рассказывать вслух о случаях обогащения каких-то англичан или американцев, увозящих к себе на родину сотни тысяч франков, и тому подобные другие небылицы, сильно разжигающие у слабых людей страсти, и такие рассказы мне приходилось самому много раз слышать. Еще она мне многое кое-что рассказывала, я теперь уже забыл.

Как бы в подтверждение правоты рассказов француженки я встретил в Ницце, в центре города, моего старого знакомого по училищу Юлия Августовича Мансфельда, к слову сказать, который мне всегда был несимпатичен и даже неприятен со своими рыжими волосами, веснушчатым лицом и особой пронырливостью, но, соскучившись по обществу, я был рад этой встрече. Он меня сразу узнал, хотя мы с ним больше двадцати лет не виделись, был рад и упросил меня зайти к нему, жившему как раз на той улице, где встретились. Жил он один, занимал большую, хорошо обставленную квартиру, с полным штатом прислуги. Он мне рассказал, что в последнее время работал в С.-Петербурге, принимал какое-то участие в постройке дома «Метрополь» в Москве , заработал хорошие деньги и решился отдохнуть, отправился в Ниццу. Попал в Монте-Карло, где сел играть, и ему выпало счастие — он выиграл 600 тысяч франков. После чего перестал ездить в Монте-Карло, начал заводить в Ницце романы и посвятил все свое время им, пользуясь теми средствами, которые он выиграл в казино. Жил широко, ни в чем себе не отказывая. Потом он заходил много раз ко мне, рассказывал о своих приключениях и удачах с дамами. Причем старался меня предупреждать об опасности игры в Монте-Карло, а главное советовал: «Помните, если к вам обратится с просьбой дать взаймы проигравшийся в казино, то никоим образом не давайте, хотя бы с этой просьбой обратился ваш отец, брат или сын; можете быть уверены, что он с вашими же деньгами поедет обязательно играть в казино и не уйдет оттуда до тех пор, пока окончательно не проиграется». Мы с ним встречались в продолжение нескольких дней, он часто заходил ко мне, но вдруг исчез. Я пошел к нему, где прислуга сообщила, что господин куда-то уехал несколько дней тому назад и она не знает, где он.

Через несколько дней, как я был у него, он явился ко мне и рассказал: познакомился с очень интересной красивой дамой, конечно, увлекся ею, и они весело проводили время, разъезжая по окрестностям Ниццы, но дама упросила его заехать в Монте-Карло, а потом зайти в казино, где и засела играть в рулетку. Спустив все свои деньги, начала уговаривать его поиграть, он расчувствовался к просьбам ее, решил поставить какуюто сумму; проиграл, она умоляла продолжать, и он по слабохарактерности потерял голову, играл до тех пор, пока не проиграл 600 тысяч франков и все свои деньги, привезенные из России. Послал телеграмму в Петербург с просьбой перевести ему деньги и теперь ожидает их, но его тянет поиграть, а потому просит дать ему заимообразно 2 тысячи франков, которые отдаст по получении из Петербурга. На его просьбу я напомнил его мне совет: даже отцу, проигравшемуся в казино, ничего не давать. Обиженный Мансфельд ушел, и я больше с ним не видался. В Москве потом узнал от его родственников: из Петербурга ему высылали несколько раз деньги, потом перестали, и его казино отправило в Россию за свой счет, вручив железнодорожный билет в вагоне.

В то время, как я однажды сидел за кофеем в бювете француженки, пришли туда два крупье из Монте-Карло, рассказавшие, что акции казино поднялись благодаря приезду какого-то русского богача.

В этот же день узнал от своих московских знакомых, что приехал Николай Дмитриевич Стахеев, его приезд в Монте-Карло всегда сопровождается повышением курса акций, так как он крупно играет и обыкновенно проигрывает. Н.Д. Стахеева я лично не знал, хотя он был пайщиком Товарищества, где я был директором, но он ни разу не был на общем собрании пайщиков.

Николай Дмитриевич наследовал от отца крупное наследство, что- то около 5 миллионов рублей, и хорошее дело. Он серьезно занялся делом, обладая большими коммерческими способностями, сравнительно в короткое время 5 миллионов обратил в 40 миллионов рублей. Жил он в то время в Елабуге в Сибири , где женился на какой-то даме, откупив ее у мужа-чиновника за крупную сумму.

Переехал на жительство в Москву, купивши особняк в приходе Харитония в Огородниках , где был старостой, тратя большие деньги на украшение и благолепие храма. В Москве начал скупать старые дома на лучших улицах, строить многоэтажные дома, получая от них большой доход. Купил большую землю на Новой Басманной улице, где построил громадный особняк (в данное время [тут] помещается НКПС) .

В это же время начал увлекаться красивыми женщинами, тратя на них большие деньги. Жил с женой какого-то художника (Маковского), еще со многими артистками. С женой разошелся. Путешествуя за границу с дамами, он, естественно, попал в Монте-Карло, где и сделался хорошим клиентом казино, сильно разматывая свои капиталы без жалости и сожаления.

Жена его, испугавшись плохих результатов для своих детей, задумала взять его под опеку, обратилась к известному присяжному поверенному Плевако с просьбой об этом. Плевако отказался, сказав: «На таких людей, как ваш муж, наложить опеку не придется: он сумел сравнительно в короткое время капитал отца увеличить во много раз».

Потом Н.Д. Стахеев обеспечил своих детей несколькими домами, а жене отдал свой особняк на Новой Басманной. Жена Стахеева переехала из него, сдав его внаймы вдове С.Т. Морозова Зинаиде Григорьевне за 25 тысяч рублей в год. Строил этот особняк мой знакомый архитектор Михаил Григорьевич Бугровский, сообщивший, что постройка дома обошлась в 1 миллион рублей.

В 1932 году, когда я писал об этом, Н.Д. Стахеев был жив, жил за границей на получаемую пенсию от казино в Монте-Карло.

На юг Франции, в местечки, разбросанные между Ментоном и Канном, стремятся богатые люди из всей Европы, чтобы в тяжелые зимние месяцы пожить под полуденным солнцем и насладиться красотами природы, чудным воздухом и всеми удобствами жизни, устроенными предприимчивыми французами. В первые месяцы своего пребывания туристы отдаются полному наслаждению всеми этими благами дивного земного уголка мира. В нем все приспособлено, чтобы наполнить жизнь приехавших всеми удовольствиями, какие только возможны: карнавальные шествия с остроумным изображением смешных сторон жизни, волновавших в то время общество; битва цветами между публикой, сидящей на устроенных особых верандах, с катающимися нарядными дамами и господами в экипажах, украшенных вплоть до колес живыми цветами. Я не в состоянии перечислить все удовольствия, какие там только имеются, приноровленные ко вкусу всех народностей; так, мне в Ницце пришлось видеть впервые любимое испанское развлечение — бой быков, а в 1890 году, в мое первое посещение Ниццы, увидал первый кинематограф, устроенный в простом деревянном балагане, когда еще не было его в других больших городах Европы. В эти местечки устремляются лучшие гастролеры всех стран, да вообще все выдающиеся по талантливости в мире искусств и развлечений — все едут туда со своими услугами позабавить богатых людей, только платите деньги — и отказа не будет ни в чем.

Все эти местечки — сплошное место развлечений, но как они ни разнообразны и ни интересны, а месяца через полтора надоедают — набивают оскомину; так и случилось со мной, меня оттуда потянуло, и, пользуясь случаем отъезда моих знакомых, кавказца (не то абхазца, не то менгрельца) и его жены-француженки, в Рим на Пасху, я поехал с ними.

С кавказцем (имя и фамилию забыл) я познакомился через его жену, учившую моих детей французскому языку. Кавказец рассказал мне, что он попал в Париж, бежав из России, будучи замешан в каком-то политическом деле. В Париж приехал без всяких средств и очень бедствовал, встретил девушку, занимающуюся педагогикой, она приняла в нем участие и помогла устроиться ему в какое-то дело, а потом он на ней женился. Француженка, жена кавказца, была истая католичка и все время мечтала попасть в Рим во время праздника Пасхи и побывать у папы. В Риме у нее был какой-то родственник — прелат , он обещался для них устроить помещение и свидание с папой.

Накануне нашего отъезда в Рим оттуда приехал мой знакомый Николай Васильевич Скобеев и сообщил, что он прожил в Риме десять дней и все время была отвратительная погода, а в день его отъезда выпал большой снег, а потому советовал выезд отложить, подождать, пока установится хорошая погода, но ввиду того, что с прелатом был согласован день нашего выезда и он должен был нас встретить на вокзале, то мы поехали.

Когда приехали в Рим, и помину не осталось от снега, был превосходный солнечный теплый день. Встретивший нас прелат отвез на нанятую им квартиру, почти в центре города, близ Корсо , на очень узенькой улице, населенной, как сказал прелат, преимущественно интеллигенцией. Когда проезжали по улицам, бросалось в глаза особое оживление, улицы были наполнены туристами, обыкновенно прибывающими к празднику. Прелат уверял, что в гостиницах нет свободных номеров: переполнены приезжими, и мне Рим еще более понравился, чем в первый раз, когда я был в нем.

Квартира, нанятая прелатом, оказалась превосходной. Состояла из трех комнат, отлично меблированных дорогой мебелью, с коврами, зеркалами и картинами. В средней комнате помещалась наша общая столовая и гостиная, а по бокам наши спальни с отличными кроватями, умывальниками, чистым хорошим бельем, и за все это уплачивалось нами по 5 франков в день, да, кроме того, в эту же плату входил утренний завтрак, состоящий из хлеба, масла, кофе и молока.

Прелат оказался очень милым и любезным; несмотря на то что он был пожилым, но водил нас по всему Риму, объяснял и показывал все, что имело в прошедшем какое-либо значение, историю Рима знал отлично, и его рассказы были интересны и полезны.

Желая отблагодарить прелата чем-нибудь, пригласил его и моих попутчиков обедать в лучший ресторан Рима, но обед был прескверный, приготовленный на оливковом масле, вина плохие, о чем я высказал моим компаньонам мое неудовольствие: в лучшем ресторане — и кормят так скверно!

На другой день прелат, когда пришло время обеда, повел в какой- то плохонький с виду ресторанчик, находящийся недалеко от центра, в странном по своей архитектуре доме, помещавшийся в подвальном этаже, вход в него и лестница были очень неказисты, но, когда мы вошли в ресторан, меня поразила картина кухни, находящейся как раз при входе: на большом прилавке лежали груды разной провизии в живописно-красивом виде, напоминающие картины Рембрандта nature morte : здесь стояли корзины с рыбою, омары, устрицы, с горами всевозможных овощей, фруктами, сырами, а по бокам лежали куски мяса и разная птица и дичь. За прилавком стоял почтенный красивый старик, встретивший очень добродушно прелата приветствием, с любовью посматривая на него.

Ресторанчик состоял из нескольких небольших комнат; на столах были постелены чистые грубые скатерти. Нам был подан превосходнейший обед, с великолепным вином, и все это стоило чрезвычайно дешево. Во время нашего пребывания в Риме мы ежедневно ходили в него обедать, и всегда было там приготовлено так же хорошо.

Мне после этого посещения Рима приходилось бывать там несколько раз, но при всем моем желании я не мог найти этого чудного ресторанчика, переносившего нас своим видом на несколько сот лет назад.

Благодаря любезности прелата я получил билет на право посещения мессы в первый день Пасхи в соборе св. Петра.

В громадном соборе св. Петра, вмещающем в себя несколько десятков тысяч человек, был отгорожен один из приделов собора, куда допускались только по билетам, в нем помещалось 2 тысячи человек.

Играл знаменитый орган , пел чудный хор, где некоторые мужчины пели дискантом; передние места кресел были заняты кардиналами и другими старшими священнослужителями, одетыми в красные и синие мантии, с великолепными кружевными пелеринками, но той торжественности богослужения, что бывает в православных соборах, и помину нет.

Мне по непривычке было странно смотреть на почтенных священников-старцев, проходящих мимо алтаря, делающих книксен, наподобие молодых барышень, приседающих перед старшими; хотя, как мне казалось, барышни делают книксен с большим почтением перед старшими, чем эти священнослужители перед алтарем.

Я не получил особого впечатления от богослужения в этом величественном храме, с отличным органом и дивными певчими — было хорошо, и только. Но до сего времени у меня в памяти осталось воспоминание от богослужения во время праздника Благовещения в Севилье, в главном соборе этого города, где я сидел и так же равнодушно смотрел на все совершаемое, но запело сопрано под аккомпанемент органа и скрипки чудную молитву «Аве Мария» я не знаю, что со мной сделалось: слезы из глаз потекли градом, я не мог их сдержать: так трогательна была молитва к святой Деве Марии, бившая меня по нервам, вознося меня и мои мысли куда-то высоко.

Мои компаньоны по осмотру Рима с прелатом пошли к кому-то обедать, а потом должны были быть на приеме у папы, я же отправился на квартиру, где отдохнул, и решился идти в кофейню, где можно было достать русские газеты. Случайно подойдя к окну, я увидал в окне противоположного дома красивое лицо дамы, мне улыбающейся и в то же время что-то говорящей стоящей позади ее женщине. Я надел шляпу и вышел из дома, направляясь в кафе. Пройдя немного, я заметил, что кто-то спешит обогнать меня, я приостановился, чтобы дать дорогу, но спешившая за мной старуха остановилась тоже, говоря мне что-то по- итальянски; она, видя, что я не понимаю, начала говорить со мной ломаным французским языком, и я понял: синьора, ее хозяйка, просит меня зайти к ней по случаю праздника, у нее собираются гости, и она будет рада, если я останусь у нее пообедать. Я немного подумал и решил пойти, хотя это пахло авантюрой, но в некотором случае все-таки приключение, могущее меня позабавить более, чем я один буду шататься по улицам, а потом сидеть в кафе и скучать. Старуха меня повела в противоположный дом, мы поднялись на третий этаж и вошли в квартиру, очень изящно и нарядно убранную.

К нам выбежала дама, в которой я сейчас же узнал смотревшую на меня в мое противоположное окно через узкую улицу. Она засыпала словами, из которых я ни одного не понял, но старуха начала переводить их по-французски, и я узнал: дама артистка, сегодня у нее спектакля нет, она свободна, ожидает своих друзей к обеду, будет у нее весело, а потому просит меня остаться пообедать; ее друзья, у нее обедающие сегодня, много говорят по-французски, и я не буду скучать.

Повела меня показывать всю квартиру и даже кухню, рассказала, что кухарка ее готовит. Принесла все свои нарядные костюмы, шляпы и даже обувь. Поведала, что она любит одного молодого лейтенанта и он ее, показала фотографические карточки его и свои, снятые в разных костюмах ее ролей. Меня усадила в своей будуарной комнате, притащила кофе, сладких пирожков и заставила меня есть. Остаться на обед я не решился с моим плохим знанием языка в незнакомом обществе, сказал ей, что приду к обеду, а теперь мне нужно быть в одном месте, но просил ее написать по-итальянски адрес ее. Зашел в цветочный магазин, купил корзинку цветов и приказал снесть по ее адресу.

На другой день утром покинул моих спутников по путешествию в Рим, уехал один в Париж, и больше не пришлось видеть красивую итальянку.

В Париже пробыл несколько дней, оттуда вернулся в Ниццу, где прожил тоже несколько дней, и выехал с детьми к себе в Москву.

1* Российским генеральным консулом в Вене в 1901 г. был Алексей Николаевич Кудрявцев.

2* Имеется в виду Семен Иванович Алексеев, торговавший церковной утварью и владевший в 1890-х гг. домами № 27 по Новой Басманной ул. и № 4 по Никольской ул.

3* Соль (лат. Solea vulgaris) и тюрбо (лат. Bothus Rhombus maximus) — рыбы из семейства камбаловых.

4* Леденцовая карамель и монпансье в металлических коробках выпускались Б Петербурге кондитерской фабрикой Товарищества «Георг Ландрин».

5* Promenade des Anglais («Английский бульвар», фр.) — центральная улица Ниццы, обсаженный пальмами бульвар, идущий вдоль пляжа.

6* Некорнетный — здесь: не состоящий на военной службе, гражданский.

7* Бювет (от фр. buvette — ‘стойка’) — заведение типа бара-буфета с продажей спиртных и прохладительных напитков «в розлив».

8* Гостиница с рестораном «Метрополь» была построена в 1899–1905 гг. на Тетральной пл.

9* Елабуга находится в Прикамье и до 1917 г. являлась уездным городом Вятской губ. Ныне — районный центр Республики Татарстан.

10* Храм св. Харитония Исповедника в Огородниках был выстроен в 1661 г. в центре Огородной слободы, на углу современных Большого и Малого Харитоньевских переулков. Разрушен в 1935 г. См.: Романюк С.К. Москва. Утраты. М., 1992. С. 240–242.

11* Памятник архитектуры Москвы — дом Н.Д. Стахеева на Новой Басманной ул., № 14 — с 1918 г. находился в ведении Народного комиссариата путей сообщения (НКПС), а с 1946 г. принадлежал Министерству путей сообщения. Ныне здесь расположен Центральный Дом детей железнодорожников.

12* Прелат — в католической и англиканской церквах звание, присваиваемое высшим духовным лицам.

13* Корсо (Via del Corso) — одна из центральных улиц в Риме.

14* Nature morte (фр.) — натюрморт.

15* Автора подвела память. В соборе св. Петра в Риме, на территории государства Ватикан, какого-либо «знаменитого органа» нет и не было. См.: «…Собору недостает органа, достойного такого сосуда» (Стендаль. Прогулки по Риму // Стендаль. Собр. соч. М., 1978. Т. 9. С. 377). См. также: Papafava F. Vatican: Monumenti, musei e gallerie pontificie. Roma, 1993. P. 24–27.

16* «Аве Мария» (лат. «Ave Maria») — первые слова католической молитвы «Радуйся, Мария благодатная…».