Она просто перепутала, она молодая. Но я видела мамино лицо и понимала, что она сама не верит в то, что говорит:

– Я хочу узнать, что с Машуком.

Муравьи расползлись по всему горлу, и говорить было невозможно. Мама посмотрела на меня, как будто первый раз увидела.

– Мама, это я, Вера, и я тоже хочу узнать, что с Машкой.

Отец встал, обнял меня и голосом человека, похоронившего всех родственников одномоментно, сказал:

– Доктор считает, что у Маши рак крови.

– Па-а-па! Во-первых, рак бывает какого-то одного органа. Вот у бабушки было что? Рак желудка. У деда Николая – рак легкого. Как может быть рак крови? Ведь она течет по всему организму, и потом, рака у детей не бывает.

Тут я поняла, что на меня в упор смотрят четыре родительских глаза: один серый, два карих и один голубой в крапинку.

– Да, – уверенно сказала я. – Рака у детей не бывает.

– А ее завтра переведут в детскую онкологию, – сказала мама, – в Балашиху, где Ивакина лежала.

Кто такая Ивакина, я не знала. Но папа закивал головой:

– Она там долго лежала.

– Вылечилась? – спросила я, активно интересуясь судьбой неизвестной Ивакиной.

– Нет, умерла. – Папа вдруг всхлипнул.

– Ты что! – ошарашенно посмотрела на него мать. – Она же не от рака умерла.

Судьба Ивакиной становилась все более и более интересной.

– Да ведь она на лыжах пошла и в прорубь провалилась.

Дальнейшее я помню плохо. Я смеялась, громко и заливисто, как будто неизвестная Ивакина подмигнула мне с небес. Я хохотала так, как никогда в жизни, – даже когда накормила сволочь Прунова слабительными ирисками перед четвертной контрольной по алгебре. Почему-то папа нес меня на руках, а я все смеялась, а потом плакала, а потом что-то такое щелкнуло внутри, и я поняла, что в нашей жизни все изменилось, и успокоилась.