1

Президент дурно спал этой ночью: болели раны на лице, болела душа за судьбу страны, психика находилась в состоянии крайнего возбуждения в связи с окончательной победой на президентских выборах и недавним принятием присяги на верность народу. Президентское кресло не только радовало, но и тяготило. Это тяготение нравилось больше всего, оно как бы возвышало его в собственных глазах: его страна, его нация в его руках. Как тут не беспокоиться, что будет завтра со страной, как быстро войдет она в Евросоюз и после скольких лет он, Виктор Писоевич, станет главой всего Евросоюза? В Евросоюз он должен привести страну кристально чистую, в которой все граждане, от мала до велика, общаются только на украинском языке, слушают музыку, сочиненную украинскими композиторами, читают великие произведения, написанные украинскими авторами, и танцуют только украинский гопак. Это нелегко будет сделать, но это возможно, если приложить определенные усилия. И… тогда, ему, великому президенту, потомки в качестве благодарности, поставят памятники в каждом городе, на каждой улице, на любой площади, которая будет носить его имя.

В мудрой голове рождались мудрые мысли, так утверждала эта голова, и в этих мыслях президент плавал, как в Днепре, и не заметил, как рассвело и пришло время заняться рутинной работой, набрасывать на себя длинный, немного замусоленный халат, принимать ванну, а затем пройти на кухню, чтобы вкусить первый завтрак.

Телефоны все время трещали в приемной, но никто не поднимал трубку, зная, что звонят персоны второго, третьего класса. Наконец раздался громкий звонок по правительственной связи в кабинете. Катрин вздрогнула, взяла трубку и отнесла на кухню, где допивал кофе ее Витя. Муж догадался, что это звонок от Юлии.

– Да, Юлия Феликсовна, слушаю тебя. Я еду к тебе. Что, что? Не к тебе, а ко мне? Ты хочешь приехать ко мне в мою резиденцию? О, нет. Там все еще этим стариком пахнет. Его, правда, вытурили оттуда больше недели тому назад, но я все равно не хочу туда. К тому же там делают ремонт и перестановку мебели. Отныне это будет кабинет лидера нации Вопиющенко, которого благословила Америка и весь остальной мир. А с кучумизмом покончено раз и навсегда. И к тебе в твой штаб я не очень хочу. Тогда где? У тебя на даче? Хорошо, еду. Меня это устраивает.

Он тут же оделся, оставив недопитым кофе, спустился во двор, где его уже ждал водитель.

– Поедем на дачу Болтушенко, – произнес он, и водитель развернул машину, направляя ее в противоположную сторону от центра. Вскоре машина Юлии догнала, а затем и опередила их. Она помахала ему ручкой и широко улыбнулась. У Юлии, как у и.о. премьера, были две машины охраны, одна спереди, другая сзади, а у президента никого.

– Что так скромно, Виктор Писоевич? – спросила Юлия, выскакивая из машины. – Ну, да, да, великие люди обычно непростительно скромны, ничего не поделаешь. Однако я должна сказать, что ты не имеешь никакого права так относиться к самому себе. Теперь ты себе не принадлежишь, ты принадлежишь народу численностью в сорок семь миллионов и всему человечеству. И я, хоть я и маленький человек, делаю тебе серьезное замечание.

– Ладно, ладно, что это за фамильярность? У тебя перекусить найдется? Сало там, картошка, лук, чеснок. Я дома не люблю кушать. Моя Катрин жареными пончиками меня потчует и всякими другими американскими блюдами, консервами, а я… сама знаешь. А что касается охраны… не знаю, кому бы поручить этот вопрос. Может быть, Бенедикту Тянивяму? Он не так давно проштрафился немного, но не беда, я его уже простил.

– Фи, да он слишком противен и развратен, – сказала Юлия, хватая его за руку. – Пойдем. Своим поварам я уже сообщила, что еду. Но никакого сала, учти. Тебе такая пища вредна, запомни.

Во время чаепития Юлия завела разговор на служебные темы.

– Я хотела бы обсудить вопрос назначения министров, а также их количество, – сказала она.

– А зачем обсуждать количество? Оставим так, как было при Яндиковиче, а то и сократим. Сколько было раньше, двадцать пять? Оставим двадцать. Я собираюсь ГАИ ликвидировать. Не нужна она нам. Наш революционный народ вполне сознательный, ему дорожная милиция не нужна. Давай ликвидируем ее, а потом за нами последует и Западная Европа.

– Витя, дорогой, милиция… это все впереди. Это потом. У нас есть более важные вопросы. Давай обсудим министерские посты и назначения. Я наметила тридцать одно министерство. Члены моей фракции займут двадцать портфелей, а фракции «Наша Украина» двенадцать. Почему такой расклад? Да потому, что я премьер и я формирую правительство. Мне с ними работать, я за них в ответе.

– Юлия, дорогуша, ты немного офонарела. Разве можно предлагать такую галиматью своему президенту? Ты – премьер. Одна эта должность равняется двадцати твоим министрам, которых ты предлагаешь. От твоей фракции кроме тебя никого не будет. Я, если ты помнишь, подписал унизительные соглашения с лидером социалистической партии Морозовым, с Кикинахом и некоторыми другими. Куда я их дену, скажи? А мои бездельники? Да каждый из них спит и видит себя в министерском кресле. Если я их обойду, они просто пристрелят меня либо отравят. И не таким ядом, как на лице, а смертельным.

– Ой, Боже мой! Ты на всякий случай напиши политическое завещание. Если с тобой что случится, обязанности возложить на премьер-министра, вернее на меня. Никто так пунктуально не будет исполнять твои заветы, как я. Твой великий труд в объеме тридцати страниц под названием «Наша цель» у меня будет всегда на рабочем столе, и я в своих действиях не отступлю ни на шаг. Уж если мы друзья и единомышленники, то будем ими до конца. Ну, давай напишем такое завещание. Что тебе стоит подмахнуть? Черкни один раз и все тут, а я в архив для истории. А что касается министров, этих министерских портфелей, давай увеличим до сорока. Тогда двадцать моих человек могут войти.

– Об этом не может быть и речи. Давай так: ты за десять министров и еще один из твоей команды, вот уже одиннадцать. Кого бы ты хотела?

– Турко-Чурко, он поэт и хороший работник. Пишет поэмы и нас с тобой хочет прославить. Правда, его вирши, как правило, состоят из одной-двух строк, а поэма, которую он недавно сочинил в мою честь, занимает треть страницы.

– Черт с ним, пусть остается. Только чтоб работал, а не вирши кропал. Обычно от этих бездельников поэтов толку мало. Бери его под свое крылышко, только чтоб не баловала его и не баловалась с ним. Но остальные – все мои. Все правительство должно состоять из моей команды. Выбирай себе, кого сама хочешь. Бенедикта будешь брать?

– Сохрани Боже!

– Курвамазина будешь брать?

– Сохрани Боже. Он мне уже звонил, напрашивался.

– А этого, как его, Дьяволивского?

– Сохрани Боже. Такое дерьмо: ни в сказке сказать, ни пером описать.

– А Пустоменко?

– Пустоменко? Это тот, что гундосит? Я взяла бы его завхозом. Хотя… уж больно он маленький, ничтожный, как недоразвитый ребенок. О нем давай в последнюю очередь. Начнем с Пети.

– С Пети? Что это ты так за него переживаешь? Да знаешь ли ты, что он ненавидит тебя всеми фибрами своей души. Именно он хотел быть на твоем месте, но тут Катрин дельный дала совет.

– Катрин? Она была за меня и против Пети Пердушенко? Не может этого быть.

– Именно так и было.

Они долго обговаривали, согласовывали каждую кандидатуру, но это было не окончательным решением, поскольку необходимо было собрать политсовет партий Вопиющенко и Болтушенко для утверждения конкретных кандидатур. К тому же лидеру нации позвонили по телефону и сказали, что если их обойдут, то члены фракции уйдут в оппозицию.

– Да что вы, ребята? Вы собирайтесь, а мы через тридцать-сорок минут будем в штабе и обсудим все кандидатуры коллегиально.

– И сколько же министров будет в составе правительства? Работы так много, так много. Я планировала министерство очистных сооружений, министерство развлечений трудящихся, министерство речного транспорта, министерство мостов и бетонных перегородок, а также министерство по реприватизации трех тысяч предприятий. И еще. Неплохо было бы образовать министерство по строительству загородных коттеджей и даже интима. В интимном плане нация слишком отстает от Запада. Надо, чтобы наши юные девушки умели себя подать, когда приедет кто из высокопоставленных чинов Запада, а то… все при выключенном свете, в ночной рубашке и со слезами на глазах.

– Юлия, это все слишком современно, давай будем действовать по старой схеме, а там увидим, как оно будет получаться, может, создадим министерство быта, куда войдет также интим. Впрочем, нам надо ехать, наши фракции уже в сборе, они нас ждут. Вопросы расстановки кадров обсудим на совместном политсовете.

– Да подожди, не торопись. Я хотела бы тебе сделать сюрприз, но… не решаюсь без твоего одобрения.

– Что это за сюрприз, если я заранее буду о нем знать?

– У великих людей все не так, как у простых, обыкновенных личностей. Если сюрприз исчисляется в полмиллиарда долларов, то это особый сюрприз. Мы с тобой отдали пятнадцать миллионов долларов судьям Верховного суда? Отдали. По существу мы купили власть и теперь… мы должны вернуть эти деньги. А почему бы нет?

– Гм, я тоже об этом думал, но как?

– Очень просто. Каждый министр, прежде чем получить свой портфель, должен раскошелиться. И губернаторы тоже. Ну, как?

– Согласен. Только я не буду влезать в подробности, делай все сама, я как бы здесь ни при чем.

Виктор Писоевич, обсудив кандидатуры на министерские посты с Юлией, не придерживался договоренностей. Мало того, он начал сомневаться, назначать Юлю на пост премьера или этот пост мог бы занять его друг и кум Пердушенко.

«А как быть с Юлией? Ведь она изуродует мое лицо еще больше. Нет уж, пусть она побудет… несколько месяцев в этом кресле. Кресло премьера – это вулкан, а не кресло, оно ей быстро надоест. Она сама откажется от него, начнет слезно умолять: Витенька, освободи меня, я лучше буду тебе яичницу готовить, а то эта мымра Катрин, кроме пончиков, ничего предложить не может. Тогда я издам указ, освобожу ее, а следующим указом назначу кума премьером, а пока пусть он возглавляет Совет национальной безопасности».

Он решительно снял трубку, нажал на кнопку и, услышав рабски преданный голос, сказал:

– Кум, я назначаю тебя секретарем Совета национальной безопасности и обороны Украины. Это по существу второе лицо в государстве. Я первый, а ты второй. А когда я где-то задержусь не по своему желанию, считай, ты первый… до тех пор, пока настоящий первый, то есть я, не изволю вернуться. Правильно я говорю или нет, дорогой кум? Юлия уже нос задирает, поэтому нужен за ней тщательный и постоянный присмотр. И этот присмотр можешь осуществлять только ты. Даже у меня нет таких способностей, как у тебя, я это признаю. Может получиться так, что через несколько месяцев придется ее убирать. А для этого нужен материал. Только ты можешь его подготовить так, чтоб ни один иностранный эксперт не придрался. Тогда ее место займешь ты, а пока… я все еще оставляю за собой право думать. Думать и еще раз думать.

Кум дипломатично промолчал, он все же хотел премьера, но и этот пост сойдет на первый случай.

Юля каким-то образом дозналась о втором лице и тут же ринулась к лидеру нации.

– Виктор Писоевич, разве не я второе лицо после тебя? Что это Петя лезет, куда его не просят? Ведь ты – первый, я – вторая, не так ли?

– Ммм, – ответил президент.

– Отвечай, иначе задушу, я ни перед чем не остановлюсь, так и знай, лидер нации, – произнесла Юля, но так, чтобы другие не услышали ее угроз.

– Я… должен согласовать твою кандидатуру с супругой Катрин, а она с Пробжезинским, а тот с Пеньбушем. Как видишь, это сложный вопрос.

– А мое участие и тот вклад, который я внесла в благополучный исход оранжевой революции, ты согласовывал со своей Катрин и с Пеньбушем? – спросила она громко под аплодисменты некоторых депутатов, не получивших никакого поста, но оставшихся в зале в качестве наблюдателей. – Кроме того, ты уже подписал указ о моем назначении в аэропорту Борисполь, забыл, что ли?

– Великая Жанна д'Арк, – дрожащим голосом произнес президент, – как только будет получено добро, я тут же сообщу тебе о своем решении. Я ведь тоже избран украинским президентом не в Украине, а в Вашингтоне. А вообще будь дисциплинированной, бери с меня пример. А что касается указов, то я их издаю и отменяю, это моя прерогатива.

Юля позеленела от злости. Это был первый удар, полученный от могущественного непостоянного соратника. Горькая пилюля была ею проглочена с достоинством: она и вида не подала, как это оскорбило ее.

Юлии не понравилось и то, что правительство формируется не так, как они недавно договорились, и теперь уже без ее согласия, то есть должности первых заместителей уже названы, а премьер под вопросом. Вот они, первые замы – Кикинах, Рыба-Чукча, Бессмертно-Серый, Коля Пустоменко.

«Мне с ними не справиться, – подумала она. – Кикинах ведь сам был премьером при Кучуме. Не справился и был снят. А теперь будет мне ставить палки в колеса, а точнее, делать все, чтобы у меня ничего не вышло. Я ведь все равно стану премьером», – думала Юля.

Раздались аплодисменты. Депутаты, а теперь уже и министры одновременно, обрадовались, что их предшественники не только будут лишены должностей, но и наказаны: их уволят без выходного пособия, их никто не возьмет на работу, мало того, у них отберут дачи и другое имущество, нажитое нечестным путем; у них отберут машины, лишат бесплатного медицинского обслуживания и бесплатных путевок в лучшие санатории страны и за рубежом.

– Прямо сейчас на штурм дома правительства, – призвал будущий вице-премьер по вопросам административной реформы Роман Бессмертно-Серый.

– Я поддерживаю вице-премьера, – сказал будущий вицепремьер по гуманитарным вопросам Пустоменко. – Вот только… я настаиваю на этом, прошу гуманно отнестись к своим вчерашним коллегам. Не бить их палками, не выбивать им зубы, глаза, не отрывать им члены. Гуманно – это значит просто предложить освободить кабинет на добровольных началах, а если окажет какой-то бывший министр сопротивление, взять его нежно за руку и вывести из кабинета. А что касается выходного пособия, то поступить согласно инструкции президента, он лидер нашей нации, мы его слуги, мы слуги народа и его слуги, потому поступим так, как он нам велит.

– Можно я?! – поднял руку будущий министр иностранных дел, лидер всех националистов и нацистов западной Украины Борис Поросюк. – Разрешите, господин президент!

Президент кивнул головой в знак согласия.

– Так вот, – продолжил Поросюк, – я предлагаю отправить всех в Москву к москалям, пусть там воняют, а не у нас. А то можно и в Гвинею Бисау рыть котлованы.

– Я всех возьму к себе на работу, – сказал будущий министр транспорта и связи Женя Червона-Ненька. – Мне нужны дежурные по вокзалам, рабочие путейцы и прочая шваль.

– А старых бездельников, кто работал с бывшим министром Кирпой, куда ты денешь? – спросил министр экономики.

– Всех уволю, до единого. Это быдло голосовало за Яндиковича, а любой, кто посмел сделать такую пакость своему народу, автоматически подлежит увольнению, короче, изгнанию. Айда, ребята, на Грушевского, – настаивал Червона-Ненька.

– Что скажет президент?

– Я скажу так, – Вопиющенко вытер слюнявые губы. – Никому не сметь являться в дом правительства на Грушевского, пока не состоится ваше утверждение в Верховной Раде. Подождите денька три-четыре, или не терпится? Я еще не решил с премьером. Хотя уже давно решил, но Америка все еще колеблется. Не забывайте, что в правительстве, так же как и в каждой фракции, есть своя копилка, и эту копилку не грешно пополнить. Так что приготовьтесь к опустошению карманов.

– Это правда, – согласились министры.

– Какие будут вопросы?

– Есть у меня вопрос, – поднял руку Кикинах. – Скажите, какая ставка, точнее, стоимость министерского портфеля?

– Я не могу сейчас ответить на этот вопрос. Позже. Вы подумайте, кем вы были и кем вы стали. Возьмите министра транспорта и связи Червона-Ненька. Кто он был раньше? Он охранял меня, чистил мне туфли, гладил брюки, подавал чай. Что он понимает в транспорте? А ничего. Кто он такой? Нуль без палочки. И вот таким министрам я буду давать инструкции на каждый день. Они хорошие ребята, симпатичные, немного наглые, очень тупые, но работать с ними можно. Не Боги горшки обжигают, как говорится. Или, скажем, Пинзденик. Он уже был на этой должности и все завалил. Или министр юстиции Заварич-Дубарич, да у него нет образования. У него всего восемь классов. А диплом кандидата наук он купил. Не так ли, Дубарич? Если это станет известно общественности, ему придется уйти в отставку. Относительно ставки… это решится на месте, хотя я предлагаю пустить этот вопрос на самотек: кто сколько сможет.

– Виктор Писоевич, – поднял руку Пизденик, – вы, конечно, говорите абсолютно правильно, я полностью с вами согласен. Ваша ошибка лишь в том, что вы слишком откровенны, слишком выпукло все подаете на всеобщее осмысление, а людей это обижает. Не создавайте себе лишние трудности. А в основном я вас полностью поддерживаю. Господа министры, не суйте свой нос на Грушевского, пока не будет зачитан указ о вашем назначении в Верховной Раде. Осталось всего четыре дня. Что вам так не терпится? Третьего февраля мы утверждаемся, а потом, в тот же день или в тот же вечер, можете оккупировать свои кабинеты. Так, Виктор Писоевич?

– Тем более что кабинеты уже будут свободны, – сказала Юлия. – Я это сделаю сама. Я заставлю убрать эти кабинеты, чтоб и запаха не было от старой власти. Мы начнем жить и работать по-новому. Мы станем свидетелями процветания нашей нации, роста экономики. Наше государство разбогатеет. Я уже наметила три тысячи предприятий. Мы их отберем у владельцев и продадим по новой, более высокой цене. Это триллионы и триллионы долларов. И все это для нашего многострадального народа. Мы войдем в ВТО. Это всемирная торговая организация. Из-за границы хлынет товар, дешевый, добротный. Мы получаем дешевое топливо из России и продаем его втридорога за границу. Миллионы и миллионы кубометров газа прихватим на халяву, а наши доноры москали пусть и дальше хлопают ушами. Ну и пусть, это нам на руку.

 

2

Должность премьера обошлась в тридцать миллионов долларов. Предварительные разговоры двух соратников осторожно подводили к самому главному разговору о стоимости должности премьера. Парадокс в том, что Юля сама начала его с Вопиющенко. Она хорошо знала, что если она купит свою должность у президента, то посты министров она продаст без зазрения совести и покроет свои затраты с лихвой. Писоевич широко раскрыл глаза, когда устами Юлии была названа такая высокая цена, долго чихал, прочищал горло, а потом спросил:

– Рази такое возможно? Мы два лидера оранжевой революции, которая должна перекинуться и в Россию, я ведь ездил в эту темную страну, крепко чихал, и все мои бациллы заразили русских и они тут же должны были совершить оранжевую революцию. Так вот, я отвлекся. Разве я могу принять у тебя такую сумму за премьерское кресло?

– Можешь, конечно, можешь. Ты возьмешь, и я возьму. Ты думаешь, наши будущие министры бедны? Как бы не так. Они наворовали больше, чем ты, когда ограбил банк и все увез на Кипр.

– Это только злобные слухи, не верь им, прошу тебя.

Тем временем Юля нажала какую-то кнопку на своем мобильном телефоне, дверь тут же отворилась и в кабинет Писоевича вошли две молоденькие девочки в коротких платьицах, они внесли тяжелую сумку серого цвета, поставили у ног Виктора Писоевича, повернулись как по команде и тут же, не мешкая, вышли из кабинета.

Вопиющенко почесал затылок и уставился на мешок, где были упакованы тридцать миллионов долларов.

– Витенька, я пошла… осваивать свой рабочий кабинет. Представляешь, всю ночь не спала, все думала, как я войду, что буду делать, кто будет регулировать очередь посетителей?

– Успехов тебе, Феликсовна! – пожелал Виктор Писоевич, протягивая руку Жанне д'Арк.

Юля стрелой помчалась в Дом правительства, имея на руках ключи от великолепного кабинета. Как ни странно, в кабинете она долго не задержалась. Старые помощники бывшего премьера Яндиковича вошли одновременно, молча стали кланяться в пояс новой хозяйке и сказали, что в зале заседаний ее ждут все члены бывшего правительства. А может, понравится кто из них новой хозяйке, и она могла бы того оставить в своей команде с испытательным сроком.

– И мы бы служили вам верой и правдой, – произнесли оба и стукнули лбами о крышку стола.

Юля расхохоталась.

– Нет, ребятки, вы мне не нужны, – сказала она. – От вас пахнет чем-то тюремным.

– Почему?

– Ваш бывший хозяин когда-то сидел в тюрьме, правда, это было в молодости, но все равно, оно не забывается, оно передается…

– Гм, а Виктор Федорович честный, порядочный человек, не то что ваши бандиты…

– Тогда идите к своему Виктору Федоровичу.

Бывшие члены правительства встретили нового премьера стоя и приняли сидячее положение только тогда, когда Юля разрешила. Она и сама села, оглядывала каждого и, как добрая хозяйка, улыбалась.

– Ну что, будем расставаться… с мягкими креслами, – сказала она весело. – Я понимаю, как это трудно, но что поделаешь. Министерские кресла не вечны. Потом, у нового человека – новая команда. Может, вы и хорошие люди, но вы мне не нужны, говорю честно и откровенно. Сейчас расходитесь по своим бывшим кабинетам, приведите в порядок столы, шкафы, сейфы и от всех замков оставьте ключи. А вы, господин Озаров, останьтесь, я должна задать вам несколько вопросов.

Озаров в то время еще был вне политики и мог бы остаться в новой команде. Если бы Юля была более дальновидной, более прозорливой, она бы оставила его и ее будущее сложилось бы, возможно, совсем по-другому. Но Юля неконтролируемый романтик, она полагала, что сама судьба благоволит ей на пути к вершине власти. Пост премьера – это всего лишь трамплин. А там кресло, которое занял Писоевич. Писоевич никогда не справится со своими обязанностями, а вот она – да.

Поэтому она долго в упор смотрела на Озарова, как будто что-то ожидала от него. Но Озаров ни на что не решился. Он не просил оставить его в новой команде, не предлагал двадцать миллионов долларов за должность министра финансов страны, он тоже сидел молча, ждал, что скажет новая хозяйка. А хозяйка мучительно долго молчала и наконец протянула руку для прощания. Ни он, ни она в тот момент не знали и не могли догадаться, что придет время и Озаров сменит ее, великую Юлю, на этом посту.

Что-то дрогнуло в груди Юлии, и она немного расстроенной вернулась в премьерский кабинет, теперь уже ее кабинет, где сразу почувствовала себя полной хозяйкой. «Неужели старая команда попала в эти роскошные кресла без взяток? Не может этого быть! Нет, мои министры так просто сюда не попадут. Я не позволю им этого. Четыре первых зама по пятнадцать миллионов долларов каждый – это уже шестьдесят. Остальные восемнадцать по десять миллионов – это сто восемьдесят. Таким образом, общая сумма двести сорок миллионов долларов, сто из коих отдам Писоевичу, пусть подавится ими. Ведь он будет еще назначать губернаторов. Двадцать пять областей по пятнадцать с каждого это огромная сумма».

Размышления Юлии прервал робкий стук в дверь.

– Входите!

В проеме двери показался Саша Турко-Чурко.

– Садись, Саша. Ты самый преданный человек, и… я рада тебя видеть.

– Чем могу быть полезен, великая, несравненная Жанна? Всю ночь не спал, думал, что бы такое сделать, чтоб тебя порадовать?

– Правдивым советом и больше ничем. Только от души. Считай, что не я, а ты задаешь мне свои вопросы, а я тебе на них отвечаю. Саша, ты знаешь, что каждый депутат за место в парламенте платит от двух до трех миллионов гривен? Так вот, я подумала, вернее, меня вынудили подумать: а почему бы не заплатить за портфель министра? Я Писоевичу отдала сто миллионов долларов за это кресло, в котором сижу. Надо же компенсировать, верно? Я очень хочу тебя сделать своим первым замом, но ты, кажется, бедный и не сможешь выложить за портфель первого зама пятнадцать миллионов, так ведь? Так, конечно. Поэтому будешь курировать службу безопасности, работа – не бей лежачего. Ты согласен, Саша?

– Вы мудрая, вы прозорливая, у вас чутье: я могу выложить только десять миллионов, но никак не пятнадцать. А что касается службы безопасности, то я подниму ее на недосягаемую высоту. Только… что я должен делать сейчас? Может, отпустите меня в банк, я сниму со счета, набью полную сумку, сверху накрою картошкой и принесу. Тут же, без задержки. Позвольте идти?

– Да нет, Саша. Тебя ждет более почетная миссия.

– Какая? Не томите душу. Я ко всему готов.

– Ты собери наиболее выдающихся деятелей оранжевой революции, проведи с ними мирную беседу от моего имени и в конце своего выступления раскрой перед ними карты. Скажи, что это нужно для страны, для нашей партии, для нашей оранжевой революции. Пусть приносят наличными, складывай в мешки и тащи ко мне на дачу. Затем сто миллионов отсчитаешь и отвезешь Вопиющенко на его дачу, пусть он ими подавится. Я сказала, что отдала сто миллионов, но не отдала, а только собираюсь. Он ужасно скупой. Все отнесет жене, а та прямиком в Америку. Я ее хорошо изучила. Все про какой-то голодомор талдычит.

– Так вы уже отдали Виктору Писоевичу сто миллионов, еще сто получается?

– Я только намеревалась, то есть я обещала сто. А может, и больше придется отстегнуть. Должность премьера – это тебе не хухры-мухры.

– Понял. А сколько с кого брать?

– С первых четырех замов по пятнадцать миллионов, с остальных восемнадцати министров по десять. Итого двести сорок миллионов должно быть у меня на даче. Все, Саша, иди, выполняй государственное задание.

– А с кого брать? А то получится, с кого возьму, тот и министр.

– Я тебе даю список кандидатур. Фамилии согласованы с президентом.

– О, это другое дело. Можно мне взглянуть?

– Взгляни, почему бы и нет.

Турко-Чурко взял список дрожащими руками, отошел к окну и стал искать свою фамилию. Фамилия значилась предпоследней. От радости Саша щелкнул языком, трижды подпрыгнул и ушел, не оглядываясь. У него была неестественно сгорбленная спина и немного опущенная голова, потому он смахивал на вопросительный знак, и этот вопросительный знак, произвел на хозяйку кабинета дурное впечатление. А вдруг откажутся, что тогда делать? Писоевича к этому делу не подключишь. Взятка, или точнее выражаясь, благодарность за определенную услугу, это деликатное дело. Оно всегда таким было. Известно, что взятка довольно устойчивая и соблазнительная штука и живет не только в Украине, но во многих других странах. В развитых странах с ней довольно успешно воюют, она сдается, замирает, уходит в тень, а потом снова возникает на удивление многим и на радость взяточникам.

Юля не считала себя взяточницей, она больше занималась махинациями, и это приносило ей огромные прибыли. А что взятка, подумаешь каких-то двести сорок миллионов долларов, и то сто из них надо отдать Писоевичу.

«Это вовсе не взятка, это скорее покупка министерского портфеля, – рассуждала Юля, – чем дороже портфель, тем больше обладатель этого портфеля будет ценить и беречь свое место. Надо вообще сделать продажу министерских портфелей официальной. Я внесу это предложение в парламент. И то, что Писоевич берет по двадцать миллионов за должность губернатора области, в этом я не вижу ничего предосудительного или аморального. Все берут, и пусть берут до тех пор, пока есть что и откуда брать».

Мудрые мысли Юлии прервал Турко-Чурко: он ввалился в кабинет без стука со списком в руках, подошел сзади и, дыша ей в шею, произнес:

– Ваша мудрая мысль нашла свое практическое воплощение. Завтра до двенадцати мешки с долларами будут на вашей даче. А вот список министров и первых четырех заместителей.

– Саша, присядь, чтоб я тебя видела. И скажи: никто не бузил, не возмущался?

– Кикинах только издавал дурной запах. Как это так, возмущался он, я, когда был премьером, никому министерские портфели не продавал. Как хочешь, ответил я ему спокойно. Вон великий оратор современности, Цицерон двадцать первого века, Курвамазин сует тринадцать миллионов, а два отдаст, когда заработает.

– И как себя повел Пустоменко?

– Высморкался в грязный платочек и согласился.

– Молодец, Саша. Ты проявил настоящее усердие. Если у тебя трудно с деньгами, я могу миллиончик убавить. Пожертвуешь не десять, как остальные, а только девять.

Юля ласково посмотрела на Сашу, хорошо зная, что он не согласится, гордость ему не позволит.

– Я как все, – произнес Саша, гордо задрав голову.

– Ну, вот и хорошо. Ты будешь хорошим председателем службы безопасности. Завтра в двенадцать дня я буду у себя на даче. Надо же куда-то спрятать эти мешки.

– А когда мы можем занять свои кабинеты?

– Не гони лошадей. Сначала меня утвердят в Верховной Раде, а потом я буду называть фамилию каждого из вас, а президент тут же в нашем присутствии подпишет указ о назначении каждого.

– А когда это произойдет?

– В конце января или в начале февраля.

– Так долго ждать? Это не очень хорошо. А вдруг кто-то раздумает и попросит вернуть деньги обратно.

– Ты попросишь, Саша?

– Я? Ни за что на свете.

– То-то же.

Все шло как по маслу, пока не раздался звонок от лидера нации.

– Юля, срочно собирай свою команду, я приведу своих, и мы начнем предварительное обсуждение кандидатур на вручение им министерских портфелей.

– Виктор Писоевич, ну мы еще не готовы. Я должна все продумать, куда кого, а потом согласовать с тобой. И самое главное – чаевые. Ты с меня взял тридцать копеек, а я хочу тебе дать сто. Построишь дачу на Кипре, и мы, когда ты устанешь от своей жены, поедем туда отдыхать. Идет, Витя, а? Я как раз занимаюсь этим вопросом. У меня сидит этот бритоголовый Турко-Чурко. Он гол как сокол, и потому я его буду рекомендовать председателем службы безопасности. Ты возьмешь его? Это же твое ведомство.

Юля могла бы щебетать еще очень долго, но в кабинет, так же, без разрешения, с пузатым, слегка ободранным портфелем ввалился будущий первый заместитель по вопросам евроинтеграции Рыба-Чукча. Споткнувшись о ножку кресла, в котором сидел Турко-Чурко, он грохнулся на пол, не издав ни единого звука.

– Докладывай, что у тебя в портфеле.

– Билеты в Евросоюз. Я одним из первых вам их доставил, потому как на евроинтеграцию претендует не то Курвамазин, не то Заварич-Дубарич. А я не могу на это дать согласие, поскольку я уже сориентировался. И наш прямой путь в Евросоюз. И лидер нации меня в этом поддерживает. Эту должность он мне пообещал. Я знаю, что вы меня не очень жалуете вниманием и испытываете ко мне неоправданное негативное отношение, ко мне лично, к Кикинаху и еще к некоторым. Но мы собрались и решили увеличить квоту с пятнадцати до двадцати миллионов за то, чтобы быть поближе к вам. Хотите, открою портфель?

– Я сама открою, не переживай. Где остальные нелюбимцы с пухлыми портфелями? Только если хоть одной банкноты не хватит, не видать тебе этой интеграции, как своих ушей. Мог бы и тридцать дотащить.

– Все соответствует, клянусь честью.

– А разве она у тебя есть?

В кабинет уже рвался будущий первый зам по гуманитарным вопросам Пустоменко.

– Я не могу долго ждать, – сказал он и у порога начал речь: – Мы должны все отбросить, школы продать, русский язык запретить, телевидение прибрать к рукам, Пеньбушу дать под задницу, Путину запретить въезд в нашу вильну Украину, Крым украинизировать.

– Да перестань ты молоть чепуху, поставь свой портфель под стол, а сам освобождай кабинет. Будет тебе портфель министра, не переживай. – Юля повернула голову в сторону Турко-Чурко и спросила: – Почему сейчас? Мы же договорились на завтра. Что я с этими мешками буду делать, стены оклеивать?

– Они стараются как можно быстрее отчитаться, госпожа Жанна.

– Ну что мне с вами делать? Я и не знала, что вы у меня такие точные, такие аккуратные. Кто следующий? Заходи.

 

3

В одно из воскресений февраля к огромному особняку, огороженному высоким забором с колючей проволокой, подъехали несколько машин во главе с Юлией. Было десять утра. Лидер нации только что проснулся, и его личный врач сейчас же навестил его и спросил, как он почивал и требуется ли какая-нибудь услуга. Президент пожаловался, что спина чешется. Доктор с великой радостью стал почесывать лидеру нации спину. В это время зазвонил телефон, номер которого знали только два человека – министр обороны и Юля.

– Слушаю – Первый, – произнес президент, жмуря глаза от неудовольствия. – Что-что? Секретную комнату? Подвальную? Да это на двадцать метров вглубь. Ты собираешься туда сгрузить мешки с пулями? Ты, наверное, рехнулась, Юля. А, это бумажные пули с портретом Франклина? Тогда другое дело. Сейчас дам команду. Где Катрин? Она в Америке, ее вызвал Пробжезинский по поводу голодомора. Никак у нас не идет этот голодомор. Хорошо, хорошо. Себя ты не обидела, надеюсь?

Два солидных джипа «ниссан» без сопровождения въехали на территорию крепости, обогнули дом с тыльной стороны и остановились под узкими продолговатыми окнами, в которые даже самый маленький и самый худой человек не пролезет после того, как выбьет стекла.

Тут же открылась массивная железная дверь, и у двух джипов с работающими двигателями остановились два бритоголовых амбала.

– Выгружайте мешки с бриллиантами, – дала команду Юля, и когда они это тут же сделали и направились в секретный бункер, последовала за ними.

– Сюда нельзя, – сказал один из них, сгибаясь под тяжелым мешком.

– Это тебе нельзя, а мне можно, – не растерялась Юля. – Развязывайте мешки и высыпайте на пол в комнате, только потом спустите в бункер. Кому сказано, ну!

Два преданных лидеру нации галичанина сделали десять ходок и освободили все двадцать мешков. Каждый из них основательно покрылся потом, а чтоб не разъедал пот глаза, вытирались рукавом. Юля постояла, полюбовалась довольно высокой горкой, за которую можно было спрятаться, если присесть на корточки.

– Все, – сказала она. – Это контрибуция за Черноморский флот. Но никто, кроме лидера нации, не должен об этом знать. И еще: не забудьте надежно запереть. Копейка в копейку должно сойтись. Сумму я уже назвала лидеру нации.

Сказав эти мудрые слова, Юля, преодолев сопротивление приоткрытой массивной двери, вышла во двор и заняла место рядом с водителем в одном из джипов с работающим двигателем.

– Поехали! – дала она команду. – Писоевич умрет от счастья, – добавила она про себя шепотом.

Она не звонила ему в этот день до десяти вечера, чтобы не нарушить тот мир, в который он погрузился при виде золотой горы, превращенной в зеленые бумажки, на которые одинаково повышенный спрос что в Киеве, что в Пекине, что в Гвинее Бисау. И сама она почувствовала какую-то легкость, как любой человек после выполнения почетной миссии, имеющей значение для судьбы страны и для своей личной судьбы. Ведь это же президент, а не дерьмо собачье. Да и вообще, почти пятьсот миллионов долларов нельзя считать взяткой. Это божий дар, ведь Господь подарил ему президентский жезл, а президентский жезл не бывает и не может быть пустым. Так вышло. Депутаты раскошелились, будущие министры раскошелились, губернаторы тряхнули своей мошной – вот и получилась внушительная сумма. И никто не в обиде. И губернаторы, и министры компенсируют свои потери с лихвой. Каждый из них как бы сидит на мешке, который все время пополняется.

Эти правдивые, исторически выверенные мысли будоражили ее маленькую головку в то время, когда лидер нации с колотящимся сердцем спускался в волшебный бункер, немного волнуясь при мысли, как бы чего не вышло. Когда он наконец оказался перед горкой упакованных стодолларовых банкнот, сознание помутилось и он рухнул на пол, вернее, на эту горку.

«Боже, – сказал он себе после того, как отдохнул и успокоился в горизонтальном положении, – за что ты наградил меня президентским жезлом? Как это много значит. Даже если меня лишат этой должности, выгонят с позором, я еще сто лет могу жить припеваючи. Это почти сравнимо с Градобанком, который я очистил и отправил на Кипр весь золотой запас страны. Все это президентский жезл. Я обязательно приведу сюда Катю, как только она вернется из Америки, надо же куда-то девать эти денежки. Швейцарский банк… там меня каждая собака знает, надо пополнить и американские банки. Вот это жезл! Жезл – это не только деньги, но и почет, каждая хромая бабка кланяется, руководитель любого государства шапку снимает при моем появлении».

 

4

Третье февраля – день утверждения Юлии Болтушенко в должности премьер-министра депутатами Верховной Рады.

Всю неделю она неважно спала, продумывала каждую строчку своей речи перед депутатами и перед народом, поскольку такая речь обязательно транслировалась по радио и телевизионными компаниями. Ей так хотелось произнести речь, которая вызвала бы ажиотаж в стране, восторженные отклики за рубежом, а для этого речь должна быть нетрадиционной. Кто бы мог составить такую речь? Конечно, философы. И она решила обратиться за помощью к лучшим философам страны – кандидатам, профессорам и академикам философских наук, поскольку свой доклад, а вернее, программу правительства надо представить в необычном плане, не как делали все ее предшественники при вступлении на этот высокий пост. Надо… представить план экономического развития страны в виде философского трактата.

Доктор философских наук Безмозглый Варфоломей Артурович, в тапках вместо туфель, явился к Юлии с докладом из шести разделов.

Вот эти разделы: вера, справедливость, гармония, жизнь, безопасность, мир.

– Как здорово! – всплеснула Юлия руками.

– Такого доклада не было даже у Маргарет Тэтчер, – выпалил доктор философских наук.

– И что мне с этим делать? – спросила Юлия.

– Выучить наизусть. День и ночь сидите в отдельном кабинете, пейте кофе, не переставая, и зубрите, как стихи Павла Тычины в восьмом классе… Память у вас хорошая, надеюсь, потянете.

– Благодарю, профессор, – запела Юлия, выкладывая стодолларовую бумажку на стол перед профессором.

– Маловато. Нас было пятнадцать человек, мы отдали этому докладу сто пятнадцать часов. По сотни каждому не мешало бы, Юлия Феликсовна.

– Хорошо, согласна.

Осталось три дня до третьего февраля. Юлия заперлась в своем кабинете и уже к концу второго дня, за день до утверждения, вызубрила философский доклад назубок. Теперь осталось только надеть соответствующее платье. И здесь ей оказали помощь. Это были лучшие столичные модельеры. Юлия выглядела и молодо, и хорошо. Даже синяки под глазами удалось убрать. А то, что была худая, как щепка, свидетельствовало о ее молодости.

Накануне третьего февраля перед сном она приняла легкий душ, несколько таблеток снотворного и спокойно легла в кровать.

Утром зазвенел будильник. Снова душ, чашка крепкого кофе – и полет в Верховную Раду.

Верховная Рада произвела на нее совершенно новое впечатление. Чистота, торжественность, приподнятость и, главное, все кресла в зале заседаний заняты, все четыреста пятьдесят депутатов на месте. И все при галстуках, в новых костюмах, в белых рубашках, причесаны, прилизаны, лица блестят, как у кота яйца. Такого никогда не было. Даже когда сам президент принимал присягу.

Ее появление встретили аплодисментами. Даже лидер нации поморщился, а затем улыбнулся, как дохлый лев в зоопарке. Юлия сидела и все время улыбалась.

Вступительное слово произнес президент. Главное в его речи было то, что он сказал, показывая раскрытые ладони рук: эти руки красть не будут и взятки брать не станут. Остальная часть его вступления – сплошной сумбур. Впрочем, как всегда. Затем вышла Юлия со своим знаменитым докладом.

Философско-лирическая программа была изложена в течение пятидесяти минут. И странно: депутаты были в восторге. Ну, кому могли не понравиться заверения в том, что Украина очень скоро встанет впереди планеты всей, она будет не только географическим, но и экономическим центром Европы и весь мир будет рукоплескать ее реформам и успехам. Лидер нации Вопиющенко, едва во второй раз присягнул на Библии, уже беспокоится о создании Эрмитажа искусств. Ну, где это, в какой другой стране возможно?

В разделе «Жизнь» Юлия была наиболее лаконична. Здесь она пообещала:

– Жилищно-коммунальная система, доведенная до катастрофического состояния Яндиковичем и Кучумой, будет реформирована уже в этом, 2005 году. Каждый житель Киева получит новую квартиру, каждый житель Львова отдельное жилище.

Львовяне вскочили с мест и до хрипоты славословили Юлию. Лидер нации начал хмурится. От зависти, разумеется. Он не терпел соперников, да еще в юбке.

В разделе «Гармония» прозвучала не всем понятная, загадочная фраза о сиамских близнецах, а потом пошел Юлин конек – реприватизация трех тысяч предприятий. Тут многие депутаты просто опустили головы.

В последнем разделе «Мир» Украина, по убеждению Юлии, займет одно из первых мест, и вскоре Евросоюз раскроет свои объятия с превеликой радостью, дабы Украина могла занять почетное место в кругу международного европейского центра, который расположится в Киеве, вокруг которого станут лепиться все страны.

Окончание доклада было встречено громом аплодисментов. Даже лидер нации вынужден был бить в ладоши и топать ногами.

Начались выступления по докладу.

Юлия практически не слушала ораторов, произносящих осанну в ее честь. Ей было уже наплевать на то, кто что говорит. Только Турко-Чурко она слушала, надеясь, что он прочитает хоть кусочек поэмы. Она подсаживалась к разным депутатам в зале и каждого награждала пожатием руки и едва слышным шепотом у самого уха.

Лидер партии коммунистов Синоненко в своем выступлении заявил, что коммунисты не будут голосовать за кандидатуру Юлии: у нее нет конкретной программы, все сплошная философия, власть распределялась кулуарно, к управлению страной пришла непрофессиональная команда. Но голос смотрящего вперед потонул в море недовольства, мяуканья, змеиного шипенья и словесного поноса, издававшего нехороший запах в сказочно торжественной обстановке. Даже оппоненты приняли сторону Юлии. Абсолютное большинство в количестве трехсот семидесяти трех депутатов проголосовало за утверждение Юлии в должности премьер-министра Украины под скандирование оранжевых. Только Вопиющенко вторично поморщился. Негоже в его присутствии воздавать подобную хвалу кому бы то ни было.

После утверждения Юлия представила своих министров, положительно характеризуя каждого. Все оказались выдающимися сынами отечества, корифеями наук, людьми, обладающими огромным авторитетом в Украине и в мире, знающими много иностранных языков, жаждущими трудиться на благо родины. Под их руководством Украина совершит невиданный прыжок в Евросоюз, в НАТО, а впоследствии станет одним из престижных штатов Америки, которая к этому времени уже будет на Марсе.

Все депутаты Верховной Рады всерьез стали верить в то, что с такой командой Юлия Болтушенко обгонит бывшего премьера Англии Маргарет Тэтчер. Она, безусловно, оставит ее далеко позади и эдакой голубкой войдет во всемирную историю не только как железная леди, но и как выдающийся реформатор.

Это благодушие в результате заблуждения, что оранжевая команда во главе с серым кардиналом Вопиющенко и его подопечной Болтушенко немедленно выведут Украину на мировую арену, могли заметить единицы. И если быть объективным, это были коммунисты. Даже сторонники Яндиковича готовы были поверить бредням оранжевой команды. А коммунисты не хотели верить и высказали это с предельной откровенностью.

Никто уже не вспоминал о грубом захвате власти при помощи долларов США.

Юлия порхала как птичка от одного депутата к другому и сладко пела на ушко о том, что лучшего премьера невозможно было найти во всем государстве. Даже с Курвамазиным у нее состоялся лирический разговор.

– Вы хорошо выступили. Жесткость, которую вы предложили, я постараюсь внедрить в постоянную практику при помощи этого дебила Залупценко. Вы не знаете, какой он жестокий. Да это же Дзержинский третьего тысячелетия. А что касается вас, то вы оставайтесь в парламенте, нам тоже нужны свои люди. Парламент, как вы знаете, разношерстный. Здесь у нас есть не только друзья, но и враги.

– Юлия Феликсовна, пост министра юстиции…

– Я поняла. Как только появится окошко, а оно появится, я в этом не сомневаюсь, вы, Курвамазин, – министр юстиции Украины, вокруг которой пританцовывает вся Европа.

 

5

Две тысячи тринадцатое выступление Курвамазина в парламенте не было оценено по достоинству, его не заметили ни лидер нации, ни глава правительства Болтушенко. Поистине великие люди, а Курвамазин считал себя великим человеком, Цицероном двадцать первого века, долгие годы пребывают в тени. Чаще пребывание в тени тянется до самой смерти, и только потом, когда ты уже отправился в мир иной и тебе совершенно безразлично, как относятся к твоему имени, тебя, наконец, начинают ценить, а то и сожалеть, что при жизни не замечали. А если и замечали, то делали вид, что не замечают. И это исключительно потому, что всякий, кто должен замечать, считает другого человека никак не лучше, не выше самого себя.

Эти мудрые мысли высказала супруга Курвамазина Одарка, когда Юрий Анатольевич ни жив ни мертв сидел за столом, ломившимся от всяких яств, и глядел в одну точку с опущенной рукой, в которой торчала вилка.

– Юрик мой, Цацарон мой! Плюнь ты на них, слепых оглоедов, будь выше должности министра юстиции. Ты прежде всего великий олатор, какого не знала наша матушка Украина. Такие люди рождаются раз в тысячелетие. Министров много, а Цацарон один. И ты у нас один. И памятники тебе будут стоять по всей стране, а вот Вопиющенко никто памятник не поставит, потому как президентов… бесконечно много. Вон уже третий по счету.

Юрий Анатольевич будто проснулся, извлек какую-то бумажку, напялил очки на переносицу и встал на обе ноги. Одарка уже знала, что он будет произносить речь, и приготовилась слушать.

– Юрий Курвамазин, партия «Защитников Отечества», «Наша Украина», блок Виктора Вопиющенко, – произнес он дежурную фразу, которую всякий раз, прежде чем начать речь, произносил в парламенте. – Уважаемые депутаты, вернее, уважаемая Одарка! Я честный человек, щирый украинец, русская фамилия – это чисто случайное совпадение, служу верой и правдой своей батькивщине. Это мое две тысячи триста семьдесят седьмое выступление, абсолютный рекорд слуги народа в парламенте любой страны. Должен сказать, что лидер нации смотрит слишком далеко, поднимает голову слишком высоко и потому не видит преданных ему людей. И не только преданных, но и умных, способных привести страну к процветанию и благополучию, как, скажем, Ватикан или Тайвань. Если бы я был министром юстиции, я бы реорганизовал эту отрасль, поставил все с ног на голову и с головы на ноги. Памятники расставил бы Писоевичу в каждом городе, большом и малом, с надписью: лучший националист мира. Тебя, Одарка, я сделал бы председателем Конституционного суда, а сам направил бы служителей фемиды в русло народных чаяний – достичь правового государства. В правовом государстве все граждане, проживающие в этом государстве, перед законом равны. И, конечно, это правовое государство сразу же приняли бы в Евросоюз.

– Юрик, поешь, я тебя умоляю, остынет картошка, а я ее на пару еще вчерась приготовила, не жарила, не крошила сало, зная, что твой желудочек не выносит жареной картошки, равно как и свиного жира, на котором эта картошка пожарена. Поешь, мое солнышко.

Юрий Анатольевич оторвался от текста, снял и протер запотевшие очки, его глаза выражали не только грусть, но и злобу, в этот раз направленную не на Одарку, а на двух руководителей государства – Вопиющенко и Болтушенко. Эта злость была так велика, что аппетит, несмотря на то, что от голода голова кружилась, пропал, как в воду канул. Измерив, а затем пронзив щедрую Одарку осуждающим взглядом, он так же, как на трибуне парламента, протер, а потом надел очки, с силой придавив их к переносице, и направил взор трибуна на заготовленный текст.

– Я вынужден объявить, что партия «Защитники Отечества», лидером которой я являюсь, выйдет на парламентские выборы 2006 года самостоятельно. Партия не находится и не будет находиться в оппозиции к президенту, лидеру нации, который избран волеизъявлением половины населения страны, в чем заслуга не только Запада и США как основного спонсора оранжевой революции, но и моя личная заслуга. На момент назначения Виктора Писоевича президентом я выступил тысячу пятьсот раз в парламенте, и все мои выступления были направлены на его защиту и поддержку. И в суде я защищал интересы Виктора Писоевича и мешки с долларами подтаскивал. Жаль, что у лидера нации голова закружилась от успехов и он забыл самого преданного раба своего.

Далее Цицерон перешел к еще более высоким материям, далеким от понимания Одарки: она дважды незаметно зевнула, прикрывая рот жирными пальцами, а затем, во избежание недоразумений, ушла в ванную, оставив вместо себя кошку Изабеллу в качестве слушателя.

Кошка Изабелла уставилась на оратора умными глазами, навострив уши, свидетельствуя о том, что она вся превратилась в слух, а Юрий Анатольевич продолжал свою речь, будучи уверен, что не только Одарка, но и все соседи прибежали с тетрадями, ручками, карандашами послушать его историческую речь.

– Я против многих решений правительства во главе с Жанной д'Арк, в частности, реприватизации трех тысяч объектов и возращения их в собственность государства с последующей повторной продажей. Это есть спекуляция чистой воды. Я также против того, что на местах, во всех регионах нашей великой европейской державы, без которой Европа неполноценна, осталось прежнее руководство, единомышленники Яндиковича. Они были не с нами, а кто не с нами, тот против нас, как мудро выразился совсем недавно лидер нации Вопиющенко. А посему я отправляюсь в творческую командировку в свой родной город Одессу и там наведу порядок. Наш мудрый Гурвиц подал в суд на мэра города Одессы, который три года тому назад незаконно выиграл выборы с перевесом в пятьдесят тысяч голосов. Наш оранжевый суд просто обязан признать выборы мэра Одессы, состоявшиеся три года тому назад, сфабрикованными. Пусть наш Гурвиц, единственный еврей в правительстве Юлии Болтушенко, займет кресло мэра Одессы.

– Мой Цацарон, заканчивай, – сказала Одарка после возвращения из ванной, в которой она пробыла полтора часа. – Твое время вышло, ужин давно остыл, время час ночи, у меня глаза слипаются.

– Полминуты, и я заканчиваю, – сказал Курвамазин, перед глазами которого был последний листок с текстом выступления. – Итак, подводя итоги вышеизложенного, я вынужден констатировать следующее…

В этом месте Одарку покинуло мужество, и она вынуждена была резко повернуться, дабы направиться в спальню, где ее ждали высокие мягкие подушки из пуха и жаркая печка из кафеля, в которой горел ненавистный мужу донецкий уголь.

В спальне висел единственный портрет в позолоченном обрамлении: лидер нации, такой молодой, с гладким лицом и светлым взглядом, как бы благословлял своих подданных на продолжение рода, поскольку был прикреплен выше ночника, прямо над головами супругов.

«Зря ты тут висишь, – подумала Одарка, – никакого продолжения рода нет и быть не может. Это ты охмурил моего Юру, переориентировал всю его мужскую энергию и заставил восхвалять свое имя. Теперь уж не может остановиться. Даже если придет к власти Яндикович и посадит тебя за решетку, Юрий Анатольевич не перестанет восхвалять твое имя».

Она уже собиралась повернуть портрет лидера нации лицом к стене, как вошел муж в халате, застегнутом на все пуговицы.

– Юрик, ты подними вопрос о выплате пособий матерям-одиночкам и многодетным матерям, когда будешь в Одессе. Почему это третий месяц им ничего не выдают? Не выдавали в двухтысячном году, когда Вопиющенко был премьером, а теперь, когда стал президентом, тоже не выдают. Как это так?

– Это вина прежней власти. С них надо спрашивать. Повернись на бочок: завтра трудный день. У меня запланировано до десяти выступлений в парламенте.

Одарка тяжело вздохнула и повернулась на правый бочок.

 

6

Один из приближенных лидера нации Бенедикт Тянивяму не получил никакой должности и с расстройства пил беспробудно почти месяц подряд и никак не мог остановиться, хотя его близкие друзья делали все возможное, чтобы он вышел из этого, как они думали и утверждали, опасного состояния.

В пьяном бреду он проклинал Вопиющенко за черную неблагодарность, и только это приносило ему некоторое успокоение, но это было временное успокоение. И только когда при врачебной помощи он начал приходить в себя, пришло понимание, что все бесполезно: лидер нации знает за ним не одно дельце, за которое можно поплатиться свободой, стоит только пикнуть генеральному прокурору, охотнику на всякие сенсации. Взять хотя бы последнее выступление, пропитанное духом национализма и русофобии, на могиле бандеровцев! Виктор Писоевич в душе рад был этому выступлению, но в то же время он помнил, что он президент, первое лицо в государстве, и ему хотелось продемонстрировать как бы свой нейтралитет в этом вопросе. Это позже, когда нацистский червяк пробрался в его черепную коробку и там натворил много бед, Вопиющенко уже не стеснялся и ни с чьим мнением не считался, и славословил в адрес бандеровцев.

«Прости мя грешного, великий сын украинского народа, ты не только закрыл глаза на мои, мягко говоря, шалости, но и чуть-чуть приблизил к себе, – размышлял Бенедикт. – А мог бы и больше приблизить; во время оранжевой революции я был рядом с тобой. Тут-то и возникла надежда занять министерский пост по делам национальностей, если таковой будет образован в новом правительстве. Но мечта моя не сбылась, не суждено: правительство уже образовалось. Практически вся команда Вопиющенко села в министерские кресла, а я остался на бобах. Разве такое допустимо? Что это за дружба такая?

В конце недели, а точнее, в воскресенье, Бенедикт весь день думал, как лучше поступить, и только к вечеру пришел к единственно правильному выводу: не надо дразнить собак, могут покусать, и довольно основательно. Лучше блеснуть в своем амплуа.

Так он начал готовить выступление в парламенте страны, дабы привлечь мировое общественное мнение к самому заклятому, самому ненавистному врагу украинской нации – русскому народу, который спит и видит неньку Украину в составе Российской империи. Ведь когда Украина входила в состав СССР, русские запрягали не лошадей в брички, а его земляков украинцев и погоняли кнутом в светлое будущее. Армия гениального фюрера пыталась освободить неньку от русского медведя вместе с дивизиями Степки Бандеры, да российские империалисты сломили сопротивление освободителей и Украина снова очутилась под сапогом москалей.

В речи фигурировали не только Гитлер рядом с выдающимся сыном Галичины Степаном Бандерой, но и фамилии тех западных украинцев, в чьих жилах текла частичка польской крови, кто верой и правдой служил эсесовцам, кто ловил партизан, вспарывал им животы и обматывал кишки вокруг полевого дуба.

Но Гитлер в речи Бенедикта выглядел как-то слишком современно, если не сказать преждевременно: ни Запад, ни украинцы еще не созрели, чтобы понять и восхвалять деяния мудрого полководца с черными усиками в борьбе с коммунизмом. Окончив составление текста своей бесстыдной речи, он взобрался на парламентскую трибуну и произнес эту речь. Беспардонная речь безмозглого националиста, эсэсовца двадцать первого века, вызвала возмущение не только в парламенте, но и во многих регионах страны, исключая Галичину.

Бенедикт обиделся и снова ушел в запой.

«Кохайтеся чернобрыви, та не с москалями», – цитировал он Шевченко и опрокидывал очередной стакан с сивухой.

Потом Бенедикт в ярости бросился к телефону и позвонил не кому-нибудь, а самому Школь-Нолю.

– Андрей Вацлавич, ты? Как я рад, как рад! Мы с тобой оба обижены, незамеченные лидером нации, что нам делать, скажи. Я тут выступление готовлю и хочу приурочить его к приезду президента России, пусть знает, как к нему относятся на Украине. У меня текст немного не получается. Гитлер всплыл совершенно случайно. И теперь расстаться с ним не могу. А по-моему, это не совсем кстати. Даже старик Пробжезинский может не одобрить. Ты понимаешь?

– Ты сходи к Борису Поросюку, министру иностранных дел, он мудрый человек и, главное, наш человек. При трех должностях: депутат Верховной Рады, министр иностранных дел и руководитель «Руха». Для него лидер нации сделал исключение: разрешил все, что просил Поросюк.

– «Рух» слишком либеральная партия, – сказал Бенедикт. – Что касается меня, то я более откровенный и прямолинейный: мой девиз – ни одного москаля на вильной Украине. А Борис Поросюк, кажется, не прочь якшаться с москалями. У меня с ними никаких дел.

– Дуй к Поросюку: он думает приблизительно так же, как и ты. Он иногда только для вида выказывает либерализм, а на деле он не слабее самого фюрера.

– Спасибо, дорогой.

Бенедикт тут же достал мобильный телефон и набрал номер Поросюка. Поросюк принимал в это время американского посла и не обращал внимания на звонки. Американский посол был для него великим и мудрым гостем. Он сидел напротив и поедал глазами представителя далекой страны, зятем которой по иронии судьбы и был лидер нации Вопиющенко.

– Господин посол! Мы должны обговорить визит Виктора Писоевича в вашу страну. Желательно, чтобы такой визит состоялся как можно раньше. Ведь Виктор Писоевич – зять Америки, и что бы он ни говорил русскому медведю Путину, он думает об Америке и только об Америке. Стоит президенту Пеньбушу чихнуть в сторону Кремля, мы с Виктором Писоевичем будем рядом. Я не только министр иностранных дел и депутат, я еще и руководитель «Руха». А «Рух» по сути враждебная всему русскому организация. Мы никогда не подружимся с Россией, мне об этом в доверительной беседе сказал президент Вопиющенко. Если он и пожмет русскому президенту руку, то это так, для отвода глаз. Если русский медведь коварный и агрессивный, то наш лидер хитрый: он говорит одно, а думает совершенно другое.

– О'кей, о'кей, – сказал посол. – Я доложить на президент Пеньбуш. Как только президент Пеньбуш найдет хоть минутку свободного времени, он примет ваш президент и угостит его кофе.

– Благодарю, благодарю вас, господин посол. Наши народы – братья по духу. Мы с Россией ничего общего не имеем и иметь не желаем, мы, как и вы, хотим ослабления России.

В это время, вопреки правилам, помощник Поросюка Мизинец просунул голову в дверь и, как Поросюк ни хмурился, Мизинец все не уходил. Мало того, он просунул руку и поднял указательный палец кверху, что означало нечто необычное, нечто нестандартное.

– Экскьюз ми, – сказал Поросюк послу. – Заходи, Мизинец, что там могло случиться?

– Бенедикт Тянивяму напирает, он разъярен. Требует вынести предупреждение России за вылазку в Севастополе.

– О, йес! Севастополь, Бенедикт, звать Бенедикт. Бенедикт известен ин Америка.

– Зови, что поделаешь, – разрешил Поросюк.

– Хай живее Степан Бандера и президент Пеньбуш! – произнес Бенедикт, подходя к столу строевым шагом и низко кланяясь американскому послу.

– Плиз, плиз, – произнес посол. – Садится, садится.

Бенедикт плюхнулся в кресло, стоящее рядом с послом.

– Я требую убрать русский флот из Севастополя, прошу американского посла поддержать, – произнес Бенедикт замечательную фразу.

– Ми не вмешиваться, ми толко дать совет, прислать специалист, оказать экономический помощь. Так же ми делал с оранжевой револушэн. Ми не вмешивались, ми толко совет и немножко доллар выделять на револушэн.

Министр иностранных дел все записывал в блокнот, а потом сказал:

– Я инкогнито поговорю с министрами иностранных дел Европы. Что еще, Бенедикт?

– Я хотел согласовать свое выступление в Верховной Раде накануне приезда в Киев главного москаля Путина.

– Я сейчас занят. Но я понял, что от меня требуется, а посему я поручу своим экспертам, и они такую речь подготовят, позвонят тебе и передадут текст. Ты с этой речью смело выступай в парламенте. Пусть все слышат и знают, какие у нас претензии к России.

– О'кей, о'кей, – произнес посол, закуривая сигару.

 

7

И Дьяволивский, и Школь-Ноль никогда не думали, что их обойдут, по существу предадут, а они ночами не спали, думая, как приблизить победу оранжевой революции. Они составляли проекты борьбы с русскими, проживающими в восточных областях, о том, как ликвидировать их поганый язык, язык мата и попсы, как писал великий галичанский писатель Андрухович. И вот на тебе: не предложили ни самой ничтожной должности губернатора Донецкой или Харьковской области.

– Да меня хоть в мой родной город Львов пошлите, я и там смогу быть губернатором, – умолял Дьяволивский госсекретаря Бздюнченко. – Я вам такой порядок наведу в Лемберге: не узнаете города. Во-первых, ни одного русского, ни одного еврея, ни одного венгра или татарина вы там не найдете. Любой язык, кроме украинского, будет запрещен, любого шпиона, прежде всего москаля, я изгоню из города.

– А поляка?

– Ну, поляки – наши добрые соседи. И потом, у меня у самого польские корни.

– Все понятно. Губернаторов назначает лидер нации, и тут… что вам сказать? Все зависит от него, – произнес Бздюнченко и уткнулся в бумаги.

– Пся крев, – загадочно произнес Дьяволивский, – я верой и правдой служил оранжевой революции, и теперь вы мне предлагаете ходить в денщиках. Несправедливо это. Вы оставили за бортом самых преданных делу оранжевой революции людей. Это и Школь-Ноль, и Курвамазин, и ваш покорный слуга Дьяволивский, писатель и великий философ.

Бздюнченко оторвался от бумаг и с тоской посмотрел на своего соратника депутата, а потом сказал:

– Вы знаете, я подозреваю, что лидер нации делает правильный ход. Самых преданных людей оставляет про запас. Мало ли кто из его соратников начнет выкобениваться, а так, когда знаешь, что у тебя есть люди про запас, которые находятся в тени, вернее в резерве, можно спать спокойно. Вон Пердушенко: уже вступил в конфликт с нашей Юлечкой. Еще немного, и Пердушенко коленкой под одно место. Тогда его пост наверняка займете вы, а может, и Курвамазин. Одно можно сказать: всем найдется место. Только терпение и еще раз терпение.

– Дзенкуе, пан Бздюнченко. Теперь я буду спокойно ждать своей очереди, – произнес Дьяволивский и встал со стула.

– Только не ведите пассивный образ жизни. Выступайте с трибуны, как и раньше, восхваляйте нашу оранжевую демократическую революцию и в особенности ее лидера, нынешнего президента Вопиющенко, и да поможет вам Бог.

– Я незаметно стараюсь держаться на уровне нашего Цицерона Курвамазина. Он по десять раз в день держит речь с трибуны парламента, и я столько же. В редких случаях выходит и больше.

Секретарь доложила Бздюнченко, что в приемной депутат Школь-Ноль. Бздюнченко поморщился и сказал:

– Все по тому же вопросу. А что я могу сделать? Пусть обращаются к лидеру нации.

Но Школь-Ноль не стал дожидаться возвращения секретаря и вошел с кислой улыбкой на лице.

– Здравия желаю, пан Бздюнченко. Я по совместительству, так сказать, неофициально командую дивизией «Галичина». Это будущий костяк нашей армии в борьбе с москалями. Поскольку меня никто не пригласил занять какую-нибудь должность, то я решил… впрочем, надо поговорить с лидером нации и создать спецвойска, которые смогли бы противостоять агрессии извне. Я согласен быть главнокомандующим дивизии «Галичина». Это должность на уровне заместителя министра обороны страны, неплохо, правда, господин, вернее, пан госсекретарь? Как вы на это смотрите?

– Я, кажется, положительно. Но без Виктора Писоевича нельзя решить окончательно эту проблему.

– А что вы можете решить вообще, что вы за госсекретарь?

– У меня маленькая должность. Это не то, что в Америке. Мы бедная страна.

– Так давайте станем богаче. Как только я организую дивизию, а затем и армию, мы сможем покорить, а затем и присоединить Россию с ее ресурсами, а потом войдем в Евросоюз. Чем плохо?

Школь-Ноль хорошо подготовился. Он задавал четкие, требующие честного ответа вопросы и предлагал то, что устроило бы и лидера нации.

– Андрей Вацлавич! Вы так хорошо говорите… вы настоящий оратор. Дождитесь президента, он в поликлинике, ему там желудок промывают, токсины выводят. Ваше предложение ему понравится.

Школь-Ноль почесал затылок.

– Вы говорите верно, но президент не склонен будет вести такие, прямо скажем, щекотливые переговоры. Я мог бы завтра либо послезавтра к нему наведаться, вы запишите меня на прием к нему.

В это время раздался звонок по прямому проводу. Бздюнченко вздрогнул и тут же схватил трубку.

– Слушаю, господин президент! Насчет Колюсникова? Все идет по плану. Наши люди работают в Донецке, у них полные карманы долларов. Организовано тотальное прослушивание переговоров председателя областного совета. Сбоев нет, но и компромата пока нет. Министр безопасности Турко-Чурко и министр Залупценко делают все, чтобы скомпрометировать Колюсникова. Да, да, слушаю. Какие у меня предложения? Гм, надо подумать. А, вот. Надо пригласить этого Колюсникова и поставить ему одно условие. А какое, я подумаю и доложу вам.

– Доложите обо мне, господин госсекретарь, – произнес Школь-Ноль, складывая ручки, как православный перед изображением Христа. – Одно словечко замолвите либо, если такое возможно, передайте мне трубку, я сам скажу, что у меня наболело на душе.

Но Бздюнченко не реагировал на просьбу коллеги по Верховной Раде: все внимание, как и положено госсекретарю, было сосредоточено на разговоре с президентом.

– Атака против тех, кто был не с нами на майдане, идет полным ходом: производятся аресты, работают следователи. Скоро будет освобожден от должности мэр Одессы – как сторонник Яндиковича. Что, что? Виктор Писоевич, да как вы могли подумать? Все ваши указания по компромату разрабатываются службами национальной безопасности. Только что мне доложил Турко-Чурко: к одному бизнесмену, который финансировал Яндиковича, вошли работники в масках и стали производить обыск. Один из наших сотрудников подбросил пистолет под диван, а затем при понятых нагнулся и приказал извлечь пистолет из-под дивана. Был составлен протокол, на хозяина квартиры надеты наручники, и он доставлен в КПЗ. Какой суд может его оправдать? У другого бизнесмена при обыске нашли пачку долларов, подброшенных нашими же работниками. Турко-Чурко надо наградить орденом… Андрея Первозванного.

Школь-Ноль стал дергать Бздюнченко за полу пиджака.

– Смилуйся, госсекретарь, замолви словечко!

В телефонной трубке раздались гудки: лидер нации не стал больше выслушивать методы мести, без которых он не мыслил процветание своей нации, своего народа. Он вспоминал судьбу отца, долгие годы проведшего в немецком плену, и хорошо знал, каким отец был послушным к концу своей жизни: если ворона каркнула, он вздрагивал и прижимал ладони рук к бедрам. Надо, чтоб все так делали, тогда и успеха можно достичь невиданного.

Бздюнченко еще долго держал трубку в руке и смотрел на нее, как на чудо, при помощи которого он передал лидеру нации то, над чем мучился целых две недели. Лидер нации слишком занятой человек и со своим денщиком по имени госсекретарь общался слишком редко: то поездка в Европу, то в Россию, а теперь еще и Америка, сказочная страна.

Школь-Ноль трижды кашлянул, прежде чем Бздюнченко поднял голову и тут же бросил трубку.

– О Боже! Вы все слышали? А знаете ли вы, господин Школь-Ноль, что у меня с лидером нации состоялся разговор, который относится к строгой военной и государственной тайне? А вы все слышали. Вы – шпион, позвольте мне доложить. Как вы могли стоять здесь и внимательно слушать, а?

– Мм, ммм.

– Я тоже, конечно, виноват, но…

– Мы можем договориться, – осмелел Школь-Ноль.

– Никаких договоренностей. Вы сейчас же даете слово, что ничего не слышали, ни одного слова, поняли? Ни одного слова, и тогда я обещаю вам содействие в утверждении вашей кандидатуры в должности заместителя министра обороны… Кузь-Мука.

– Кузь-Мука? Так он уже давно не министр обороны.

– Ну, тогда этого, как его? Память проклятая, подводит. Короче, там разберемся. Но я сейчас же хочу услышать от вас то, что хотел бы услышать госсекретарь любой страны, в том числе и США.

– Клянусь своей бородкой!

– Довольно, я верю в вашу искренность и вашу порядочность. А теперь извините, я должен принять русского посла Черномордина. Этот русский медведь должен работать на нас, иначе его многочисленные предприятия на Украине будут национализированы, а его жена, украинка по национальности, даст ему развод.

Тут вбежал помощник Бздюнченко и доложил, что Черномордин поднимается по ступенькам лестницы.

– Дверь перед ним открой, поклонись до пояса, но все сказанные тобою слова произнеси на щирой украинской мове, понял?

– Так точно, понял, пан Бздюнченко.

Помощник открыл дверь, на пороге стоял крепкий, улыбающийся великий муж и юморист России Черномордин.

– Га, га, как у вас тут воняет, хоть форточку бы приоткрыли.

 

8

Юля вошла в свой, теперь уже законный кабинет, выпила чашку кофе, подкрасила губки, ресницы и брови и отправилась в конференц-зал, зная, что ее подчиненные уже там.

– Здравствуйте, господа министры! – сказала она, оглядывая каждого.

Министр службы безопасности Турко-Чурко вскочил и захлопал в ладоши, остальные сидели вразвалку.

– Господа министры, этикет требует, чтобы вы вставали, когда я, как глава правительства, вхожу в зал, где вы все сидите. Это нужно не мне, а нашей стране. Далее. Мы все новые. И мы должны по-новому работать, работать, да так, чтобы утереть носы старой команде, которую я выпроводила буквально на днях. Кабинеты мы убрали, кресла подготовили, в столах чисто, и работать начнем с чистого листа. Сейчас вам принесут блокноты, карандаши и ручки, выдадут каждому по ноутбуку. Мы будем собираться три раза в неделю, а когда войдем в курс дела – только дважды, в будущем, возможно, один раз. – Она нажала на кнопку вызова. В зал вошло пять девушек, раздали письменные принадлежности каждому, а потом и компьютеры. – А теперь начнем работать. А где Петро Пердушенко? Его нет? Ладно, обойдемся. Прошу фиксировать в своих блокнотах каждое мое слово. Итак, первое. Работа с кадрами. В кратчайшие сроки вы должны убрать старые кадры и заменить их новыми. Это должны быть революционеры, все те, кто нас поддерживал не только на майдане, но и на местах. Президент губернаторов уже сменил, сейчас идет подготовка к замене руководства Крыма. Вам легче: губернаторы и их помощники знают, кто чьи интересы выражал.

– Как можно заменить инженера с высшим образованием на малограмотного токаря в оранжевой куртке? – спросил первый зам Кикинах.

– Э, не боги горшки обжигают, – парировала премьер. – Заменить, и никаких гвоздей. Главное – политическая ориентация. Вы что думаете: я специалист во всех областях? Как бы не так. Но… у меня есть политическая воля, политическая ориентация. А коль этого Божьего дара в изобилии, то смогу поднять матушку Украину до уровня Саудовской Аравии, на худой конец, до уровня США.

– Я всех сменю сам, мне не нужна консультация с губернатором, – сказал министр транспорта и связи Червона-Ненька. – Все вагоны прикажу покрасить в оранжевый цвет, фасады вокзалов тоже, а проводникам и машинистам носить оранжевые рубашки, оранжевые галстуки, оранжевые фуражки. Сам буду ходить в оранжевых сапогах и заместителей своих заставлю, пусть хоть в лаптях ходят, лишь бы в оранжевых. И в столовых заменю посуду: ложки, вилки, тарелки, столы, котлы на кухне – все должно быть в оранжевом цвете. И пассажирские билеты.

– А белье? – спросил Кикинах.

– И белье тоже.

– А волосы у женщин-проводников?

– Пусть перекрашиваются.

– А что думает глава МВД Залупценко? Правда, ты еще не утвержден на коллегии, но президент сказал, что будет в следующий вторник. Будем считать, что ты уже министр, – сказала Юлия, закусывая губу.

– Позвольте не торопиться, – пролепетал глава МВД Залупценко.

– Почему? Обоснуйте свое требование, господин министр, – сказала Юлия.

– Да потому, что я должен всех старых работников арестовать, посадить за решетку до того, как их уволят. Бандиты должны сидеть в тюрьмах. Это слова президента, это не мои слова, но я поддерживаю этот тезис целиком и полностью. Вот, Саша, ты уволил крупного чиновника и заменил его другим. А тот, кого ты уволил, на радостях укатит в Москву к москалям, а то и в другую страну. Ищи-свищи потом. Где я его найду? А так… пусть побудут на местах. Я соберу свою гвардию, мне нужно минимум десять тысяч следователей… только где их взять?

– Я тебе подсоблю, – сказал Генеральный прокурор Пискуляко.

– Благодарю и прошу главу службы безопасности оказать помощь.

– Но проблем, – сказал Турко-Чурко.

– Господа, – не выдержала Юлия. – Давайте этот разговор перенесем на конец нашего заседания.

– Га-га-га, – рассмеялся вице-премьер по вопросам административной реформы Бессмертно-Серый. – Ты сказала «на конец». А у меня вопрос: на чей конец?

– Как вы смеете? Еще слово, и я вас попрошу избавить нас от вашего присутствия, – рассердилась Юлия.

– Ну, не так строго, – не сдавался Бессмертно-Серый. – Это всего лишь шутка. Если премьер не умеет шутить или не понимает шутку, что это за премьер?

Юлия стукнула кулачком по столу, да так, что министры втянули головы в плечи.

– Пошутили, и хватит, – сказала она миролюбиво, давая понять, что в своей работе с министрами будет использовать кнут и пряник одновременно. – Я хочу поставить один вопрос, он уже хорошо мной продуман. Это вопрос реприватизации, или, выражаясь простым, понятным каждому гражданину языком, возвращение государству приватизированных предприятий. Это миллиарды долларов. Мы отберем, а затем снова продадим, но уже по более высокой цене. А то зять Кучумы Пинчук приобрел «Криворожсталь» почти задаром. Это недопустимо. Я предлагаю силовым министрам послать туда как можно больше следователей с целью все проверить, предъявить требования и этого Пинчука посадить за решетку, а завод отобрать. Покончив с «Криворожсталью», возьмемся за другие предприятия, и у нас казна никогда не будет пустой. Если Яндикович поднял пенсии, и это было не в интересах пенсионеров, это был политический трюк, то мы действительно поможем малоимущим и пенсионерам, за что нам люди будут бесконечно благодарны. Они на деле поймут, что значит оранжевая команда. Есть ли ко мне вопросы и предложения, я, кажется, все сказала.

– За решетку! – одобрил Залупценко, снимая очки.

– За решетку, – поддержал министр юстиции Заварич-Дубарич.

– В Сибирь! – произнес министр безопасности Турко-Чурко.

– Сибирь, к сожалению, еще не наша, – сказал министр иностранных дел Борис Поросюк. – Но недалек тот час…

– Отремонтируем старые тюрьмы, построенные еще советской властью, – уверил всех Залупценко.

– Молодец, – сказала Юлия. – Вы настоящий министр. Может, мне вас представить милицейскому руководству?

– Благодарю. Но мне обещал президент, он меня представит. Дело в том, что моя должность ключевая. На меня возлагается нелегкая миссия. Виктор Писоевич поручил мне вспомнить Ленина, вернее, его высказывание: сажать, сажать и еще раз сажать. Я это уже взял на вооружение.

– Результаты уже есть? – спросила Юлия.

– Вот министр транспорта Кирпа застрелился, не дожидаясь ареста. Это я к нему подбирался все ближе и ближе.

– Не с арестов нам следует начинать, – произнес Кикинах.

– А, сиди, молчи, – сказал Турко-Чурко, – без тебя знают, что надо делать.

 

9

Главу МВД Залупценко утвердили в Верховной Раде наряду со всеми министрами, но поскольку он был близким человеком Виктора Писоевича, его личным другом и кумом, то кум долго ломал голову, как представить своего денщика на коллегии МВД. Поскольку это был первый акт государственной важности президента, вступившего в должность, то он решил обставить этот акт наиболее пышно и торжественно.

Виктор Писоевич долго думал над этой сложной проблемой, и так как никаких стоящих мыслей в голову не поступало по этому поводу, решил посоветоваться со своим госсекретарем Бздюнченко, как лучше обставить это утверждение с показом на всю страну по всем каналам телевидения.

– Я с радостью дам совет, господин президент, – торжественно произнес госсекретарь. – А если что не понравится – сейчас же отбросьте, как недокуренную сигарету. Я не хочу быть виноват перед вами. Ни в чем, нисколечко, ни трошечки.

– Давай… без вступления, Бздя. Ты уже не начальник избирательного штаба. Докладывай конкретно – я человек конкретный, – насупил брови президент.

– Значит, так. Вы берете Залупценку за шкирку и тащите на коллегию МВД. Все генералы в форме сидят, уже описанные, а кое-кто и наложил в штаны, ждут своей судьбы. И это понятно: у них у всех семьи, куча родственников, кумовьев и прочих прихлебал. Они не могут встать при вашем появлении, не только животы, но и мокрые штаны мешают. Залупценко возмущается и кричит: встать, смирно! Перед вами президент, а не какая-нибудь шваль. Они все встают: руки по швам, а вы, вместе с министром, молча идете к столу президиума, глядите каждому в глаза по очереди и только потом даете команду садиться. Дальше вы говорите: вот вам политический деятель, заместитель лидера фракции в Верховной Раде господина Морозова, великий сын Украины с оранжевым шарфом на шее, генерал-полковник МВД Залупценко. Слушайте его, ухаживайте за ним, чтоб у него ботинки блестели, борода не росла, чтоб не ходил с расстегнутой ширинкой, поскольку это у него слабое место.

– Так он у нас ефрейтор всего-навсего, как так? Я не собираюсь врать… бывшим работникам МВД, – с сожалением произнес президент. – Эти губы не врут, эти руки не крадут.

– И никогда не крали? Не было такого? Стоит ли кривить душой перед своим госсекретарем. А Кипр, а США? Вы ить весь национальный бюджет туда отправили на черный день, так сказать. А что касается ефрейтора Залупценко, то почему бы не издать указ о присвоении ему генерал-полковника. Я могу заготовить такой указ, а вы только подмахните, и дело в шляпе.

– Ты, оказывается, сообразительный, Бздя. Готовь текст указа срочно и тут же вызови мне Залупценко, – сказал президент.

Когда Залупценко узнал, что сам президент будет представлять его на коллегии МВД как нового министра, он на радостях купил себе новые хромовые сапоги, оранжевую рубашку и зачесал челку под фюрера.

Сапоги поскрипывали, массивные очки висели на кончике носа, когда он вошел вместе с президентом в зал коллегии МВД Украины. Генералы вскочили с мест, грудь колесом, животы колесом, подбородки кверху, как это было при старом министре Белом Коне. Никто не омочил штаны, не свесил голову на грудь.

Виктор Писоевич вместе с новым министром прошли к столу президиума и тоже стали по стойке смирно. Генералы ждали, что вот-вот прозвучит гимн, но вместо гимна каждый по очереди ощутил на себе проницательный взгляд президента.

– Садитесь, господа, – смилостивился президент. – Я возлагаю большие надежды на нового министра МВД независимой Украины, а потому хочу лично представить его вам. Он генерал-полковник МВД. Указ о присвоении ему звания подписан мною десять минут назад за особые заслуги перед оранжевой революцией. От него зависит порядок в стране, а завтра и во всем Евросоюзе. У нас был жуткий бардак в стране, когда милицией командовал Белый Конь. Но это не главное. Главное – бандиты должны сидеть в тюрьмах. Ленин говорил: сажать, сажать и еще раз сажать. Ленинский лозунг буду контролировать я, а он будет моим Троцким, или, если хотите, Дзержинским. Покажи кулак, Троцкий! Могучий, не правда ли? Ну-кась стукни раз по столу.

На столе стоял графин не то с водой, не то с водкой. Залупценко встал и со всего размаху ударил кулаком по крышке стола. Крышка не выдержала оранжевого кулака и приказала долго жить. Лидер нации захлопал в ладоши, но генералы оцепенели от испуга и потому не поддержали лидера нации.

– Сейчас я подойду к каждому из вас и по куполу стукну кулаком. Почему не аплодируете?

– А мы останемся…

– Вопросы потом, – рявкнул новый министр Залупценко. – А пока аплодисменты, ну же!

Генералы не только захлопали в ладоши, но и затопали ногами. Это понравилось лидеру нации.

– Конечно, ему предстоит нелегкая работа по замене кадров, – сказал Вопиющенко, – и она, эта работа, должна быть на первом месте.

– А мы… нас тоже?

– Молчать! У президента много работы. Не забивайте ему голову пустяковыми вопросами. Мы с вами останемся и решим все наболевшие вопросы, – отчеканил новый министр. – Я думаю, половина из вас может рассчитывать на отдых.

– Да, да, верно, – подтвердил Виктор Писоевич. – Отдыхать тоже полезно: кому на даче, кому на нарах. Я к вам еще наведаюсь и послушаю отчет на тему: «Бандиты получили прописку в тюрьмах».

Потом лидер нации дал краткую характеристику министру и в заключение пожелал ему успехов в борьбе с коррупцией и бандитами, которые должны сидеть в тюрьмах.

– А почему Белого Коня нет? Он же наш министр, – спросил один генерал.

– С Белым Конем мы разберемся, не переживайте, – сказал президент, покидая коллегию. Генералы преградили дорогу президенту, пытаясь выяснить свою дальнейшую судьбу, но Залупценко скомандовал:

– По местам! Не сметь, б… уволю всех до единого.

Генералы испугались и вернулись на свои места. Они с ужасом наблюдали, как новый министр достал лист бумаги, на котором были напечатаны фамилии генералов и полковников, являющихся членами коллегии МВД.

– Господа генералы! Я заготовил приказ и в вашем присутствии подпишу его. С сегодняшнего дня вы все увольняетесь с двухнедельным выходным пособием. Этот приказ я отдам в бухгалтерию, и вы получите расчет. Благодарю за службу.

– Я оранжевый, я оранжевый, – сказал один полковник с бородкой. – Оставьте меня в прежней должности.

– Какие у вас есть доказательства сотрудничества с народной властью?

– Я был посредником в переговорах президента и бывшего главы МВД Белого Коня. Речь шла о том, что МВД не будет принимать участие в разгоне майдана. В этом я сыграл большую роль.

– Предатель, шкура псовая, лапшу еще на уши вешал, мол, я с народом, – сказал один генерал, которому было уже все равно.

– Хорошо, оставайтесь, – сказал Залупценко. – Есть еще оранжевые? Нет? Ну все, будьте здоровы и примите благодарность за службу.

– Я перекрашусь, – сказал один генерал.

– Я тоже могу стать оранжевым, – жалобно произнес полковник. – У меня большая семья. Кто их будет содержать?

– Я вас могу определить в дежурную часть, будете чистить сапоги нашим новым генералам, – обнадежил полковника Залупценко.

– Не имеете права, – сказал самый пожилой генерал в зале. – А где конституция? Вы, господин ефрейтор, нарушаете конституцию.

– Я понижаю вас в звании до ефрейтора и лишаю выходного пособия. Все, можете быть свободны.

В зале начался шум. Прозвучали новые слова о конституции, о трудовом законодательстве, наконец, о простом человеческом отношении к бывшим работникам, которые все еще являются гражданами Украины, имеют семьи.

Еще один генерал вышел и стал заверять, что он оранжевый, но Залупценко ему не поверил.

– А где был раньше? Почему не был на майдане? Теперь каждый из вас проникся любовью к оранжевым. Нет, нет, господа. У меня есть свои люди. Это не генералы, конечно, но ничего, не Боги горшки обжигают, как говорится. Обойдемся без вас. Оформляйте пенсию и живите на пенсию, хотя, и я уверен в этом, каждый из вас побеспокоился о своей старости. А теперь позвольте нам. Дорогу оранжевым!

Генералы, втянув головы в плечи, стали покидать помещение коллегии.

– Пойдем все в ресторан, выпьем как следует, – предложил один.

– За Белого Коня тост поднимем, – произнес полковник.

– Поторопитесь, господа бывшие, а то мои люди уже стоят перед подъездом, ждут должностей, – сказал Залупценко.

В зал коллегии вошел известный работник МВД, бывший губернатор, работник министерства при Яндиковиче Гоша Моськаль.

– Гоша Моська, ты раньше работал в Закарпатье главным мильтоном, я тебя помню, поскольку отдыхал там когда-то. Мы вместе с тобой по бабам бегали, помнишь?

За Гошей последовали другие великие люди в оранжевых рубашках, но без погон, и каждый получил должность в МВД Украины, даже если он раньше не имел никакого отношения к милиции или другим службам МВД. Конечно, сюда попали и родственники, и близкие друзья, и даже те, кто раньше эмигрировал в Израиль.

 

10

Виктор Писоевич покинул коллегию МВД в хорошем настроении. По пути домой, он торопился дать отчет жене, что сегодня у него день был одним из выдающихся – день наведения порядка в стране, когда, наконец, можно будет реализовать лозунг – бандитам тюрьмы. «Этот очкарик, мой друг и мой кум – принципиальный человек, – размышлял президент, сидя в «мерседесе». – А главное, у него мышцы – любой позавидует. Он как двинет этому Яндиковичу, тот ногами накроется. Мой Залупценко весь Донбасс пересажает, если будет нужно. Мне необходимо отправиться в этот Донбасс. Соберу всю элиту и посмотрю им в глаза, поганцам».

И вот актовый зал областного Совета народных депутатов Донецка. Так все знакомо. Те же кресла, те же колонны, все так же дышит ненавистью, как и в прошлый раз, когда в него, кандидата в президенты, летели тухлые яйца и с этим ничего нельзя было поделать.

С каменным выражением лица, высоко задранной головой, он поднимал ноги, взбираясь по ступенькам, чтоб не споткнуться и не грохнуться, пробрался к столу президиума, уселся в жесткое кресло и стал вытаскивать бумагу, свернутую в рулон. Не протянув руку встречающему его председателю областного совета Борису Колюсникову, он погрузился в бумаги и начал шептать слова, напечатанные на машинке.

Залупценко с отрядом боевиков заняли кресла с наганами в карманах, а возле областной рады, в крытых машинах, сидели солдаты с автоматами наготове.

Депутаты явились все как один. Многие шли на эту встречу по обязанности, но были и такие, которые надеялись на то, что лидер нации скажет: забудем прошлые обиды и начнем работать на благо своего народа.

Но лидер нации был суров и зол как сыч. Он произнес сумбурную, дышащую злобой речь. Слушатели в зале сидели, опустив головы. Президент в своей сумбурной речи делал слишком длинные паузы, ожидая аплодисментов. Но аплодисментов не было (аплодировали только переодетые молодчики нового министра МВД Залупценко); но это были слишком редкие, жидкие хлопки. Наконец лидер нации возмутился.

– Почему не аплодируете, если перед вами выступает президент? – задал он нескромный вопрос. – Или вы не видите, кто перед вами выступает? Конечно, вы хотели бы видеть на этой трибуне Яндиковича, но моя нация проголосовала за меня… почти единогласно. Я ваш президент. Не признаете меня? Погодите, я вам покажу! Я выведу каждого из вас на чистую воду. Думаю, подавляющее большинство сидящих здесь, в этом зале, в скором времени будут сидеть за решеткой.

Зал никак не реагировал, даже гула не было. Казалось, на трибуне не президент, а пионер, у которого украли галстук и он, потеряв здравый рассудок, грозит всем местью.

Сумбурная и злобная речь лидера нации произвела на активистов самой большой области в стране отвратительное впечатление, но в стране в целом никто на это не обратил внимания.

Схватившись за грудь, лидер нации, вернулся на свое место: он хотел послушать выступления депутатов областной рады. Но никто с выступлением не спешил.

«Правильно сделал мой отец, что пошел на сотрудничество с немцами, находясь в плену. Он ненавидел москалей, которые оккупировали Украину, и делал все, чтобы воины УПА были награждены железными крестами. Но было уже поздно. То, что не успел сделать отец, сделаю я. Я выкурю москалей отсюда, я лишу их родного языка. Вон они здесь сидят и смотрят на меня, как на врага народа. А сами они кто? Закоренелые враги моей нации».

– Ну, что, нечего сказать? Вы все ждете русского президента, я это вижу. Но напрасно. Не дождетесь. Я покидаю вас. Залупценко, разберись с ними! Все. Домой, в Киев, срочно! Где мой самолет? В аэропорт, и немедленно. Этого Бориса Колюсникова арестовать! Экая противная рожа.

На улице он повторил свой приказ арестовать Колюсникова.

– Он же председатель областного совета, у него депутатская неприкосновенность, мы не имеем права, – отчеканил Залупценко.

– С тобой каши не сваришь, – буркнул президент. – Куда бы мне свалить? Уехать, что ли, к Пеньбушу на ланч, а ты в мое отсутствие займешься этим вопросом. Передай Генеральному прокурору, пусть возбудит уголовное дело, это более весомо.

В тот же день Виктор Писоевич вернулся в Киев. Здесь его ожидала приятная новость: госсекретарь Бздюнченко доложил, что власти Галичины уже наметили ряд улиц и проспектов, которые должны носить имена не только Степана Бандеры, но лидера нации Вопиющенко.

– Моя нация начинает оценивать мои заслуги. Это хорошо, – сказал президент. – Я бы желал, чтобы так же почитали еще одного героя Украины.

– Кого именно? Назовите фамилию, и я передам… Поросюку.

– Это Мазепа, чей нательный крест стучит и по моей груди.

– А можно я передам Бенедикту Тянивяму. Уж он точно заставит переименовать все улицы тремя славными именами.

– Только так незаметно, без лишнего шума, когда я буду в Америке. И еще Шухевича, генерала УПА.

Тут без стука, без звонка вошли близкие люди, которые не прочь были съездить в Америку. Президент обрадовался:

– Друзья мои, вам надлежит сделать так, чтоб ни одной сволочи не оказалось в чиновничьем кресле из числа тех, кто поддерживал Яндиковича. Одни должны быть просто отстранены от власти, другие отстранены и посажены за решетку.

– А если человек не виновен ни в чем? – задал наивный вопрос Пердушенко.

– Как это не виновен? Если он был не за нас, значит, он был против нас и уже потому совершил преступление. А что касается юридической подоплеки, то… у вас есть головы на плечах? Есть или нет, я спрашиваю.

– Есть, есть, господин президент, – сказал генпрокурор Пискуляко. – Надо сделать так, чтоб этот жлоб Яндикович оказался виновным.

– Каким образом? – спросил министр КГБ Турко-Чурко.

– Подбросьте ему наркотики, деньги, оружие и таким образом поймаете его с поличным.

– Га, мудро, – согласился Турко-Чурко. – А как господин президент на это посмотрит?

– Сквозь розовые очки, – сказал лидер нации. – Надо помнить хорошее коммунистическое высказывание: все средства хороши для достижения цели. А теперь, друзья мои, выдающиеся сыны моего народа и моей нации, мне предстоит поездка в США. Эта поездка очень важна для моей нации. Америка наш друг. Так вот, друзья мои, во время моего пребывания в США, вы должны разгромить российское гнездо в Донецке. Нефть это хорошо, газ это хорошо, но Россия должна знать свое место. Я с Пеньбушем обговорю этот вопрос более подробно. Покончив с Донецком, возьмемся за Харьков, за Запорожье, а затем и за Крым. Заселим Крым татарами, а москали пусть убираются восвояси. Мне об этом все время напоминает крест Мазепы.

– А как же быть с проектом указа относительно русского языка в Украине, направленного в правительство? – спросила Юлия, будучи все еще далека от националистической бациллы, давно поразившей лидера нации.

– Подержите этот проект в своих столах подольше. Помните: мы должны быть актерами, надо научиться играть. Я максимально вежлив с Путиным, хоть больше всего его ненавижу. Чем шире у меня улыбка на лице, тем больше ненависти к нему в моей душе и сердце. Учитесь у меня, я не только лидер нации, но и ваш лидер, не так ли, господин Пердушенко?

– Точно так, – произнес Пердушенко, вставая и опрокидывая кресло.

 

11

Пеньбуш-младший был избран на второй срок, но особым умом не блистал, дальновидностью не отличался и потому, как любой простой смертный, непростительно часто ошибался, допускал просчеты в политике до тех пор, пока не озлобил не только соседей, но и подавляющее число стран всех континентов.

Вдобавок ко всем своим «выдающимся» способностям, он подобрал себе Госсекретаря – злую незамужнюю даму солидного возраста, которая в душе ненавидела всех, кто пользовался благами жизни, всех, кто относился к сильному и слабому полу, а к славянам, населяющим значительную часть суши, испытывала особое негативное отношение. Как-то лежа у себя на диване в том же неизменном одиночестве, она вспомнила, что есть такие два государства, как Украина и Россия, и тут же решила, что если бы удалось поссорить эти два народа, это принесло бы ей величайшее наслаждение. Этот замысел осуществлялся ею долго и последовательно и, надо сказать, небезуспешно.

Америка стала не только великой и могущественной, но и неоправданно агрессивной страной. Нечто ковбойское, опирающееся на силу, но не на разум, стало доминирующим в ее поведении по отношению к другим народам. Твердолобость президента передалась воякам, и у них зачесались кулаки. Война в Ираке несла смерть не только самим иракцам, но и американцам.

Под видом так называемого насаждения демократии в других странах Америка, не имея на это никакого морального и юридического права, вела необъявленную изощренно иезуитскую войну в отдаленных на десятки тысяч километров странах.

Уже позади конфликты в Югославии, Грузии, Молдове, на Украине, и только Ирак не удается поставить на колени.

После падения коммунистического режима в СССР подавляющее большинство жителей распавшейся сверхдержавы смотрели на Америку, как на нечто посланное Богом, но никто из президентов США, ни Пеньбуш-старший, ни Билл Клунтон, ни Пеньбуш-младший, не поняли и не оценили этого: не хватило мозгов.

Окрыленный «победой» в Югославии, президент Пеньбуш-младший как бы мимоходом, не вникая в существо дела, сделал ставку на серого кардинала Вопиющенко и на деньги налогоплательщиков сделал его президентом великой европейской страны, совершенно не заботясь о том, что будет с этой страной и ее народом. Разруха, нищета, удушение элементарных гражданских свобод и экономический хаос – все это за пределами разума, лишь бы был верный, по-собачьи преданный сателлит. Пеньбуш всегда улыбался президенту России, крепко жал руку, обещал улучшение отношений между двумя странами, но как только они расставались, продолжал все так же улыбаться и делать свое черное дело в отношении русских.

И Вопиющенко оказался верным пастухом, точнее псом, который все время гавкал в сторону кровных братьев.

И вот сейчас этот сателлит направлялся в Вашингтон, его самолет был над Атлантическим океаном. Супруга Катрин громко посапывала на диване в длинном тонком халате, застегнутом на все пуговицы, а муж на отдельном диване поворачивался то на левый, то на правый бок, глотал снотворное, но сон к нему не шел. Он постоянно испытывал страх. Поводов для страха было больше чем достаточно: это и безбрежный океан, где нельзя совершить вынужденную посадку, и встреча с батькой Пеньбушем, и дела с разгромом оппозиции, и стеклянные глаза ближайшего друга Пердушенко, который находился здесь же в самолете, только в другом салоне. Это и его обезображенное лицо, это и непроходящая боль в желудке и кишечнике.

Даже если бы у лидера нации были стальные нервы, и то бы они не выдержали. Чувство дискомфорта и непроходящей боли даже во сне, сознание того, что у тебя лицо, как у старого бульдога, приводило к неуверенности в себе, а неуверенность вела к чувству неполноценности. А неполноценность – самая хорошая питательная среда для ненависти и мести по отношению к себе подобным. Лидер нации ненавидел себя и свою нацию. Его нация должна поклоняться ему, как когда-то поклонялась Сталину.

«Я должен заставить их полюбить меня такого, какой я есть, злого, плохого, уродливого. А Востоку я должен показать, что не лыком шит. Мои оппозиционеры все еще на свободе, а ведь я обещал в Донецке, что выведу их на чистую воду, если они к этому времени не сядут за решетку. Они все бандиты, а бандиты должны сидеть в тюрьмах. Эти слова принадлежат не мне, а великому Чорноволу, царствие ему небесное. Все, кто был против меня, – бандиты. Где мой Саша Бздюнченко? Пойду разбужу его. Какое он имеет право дрыхнуть, если я, лидер нации, не сплю, озабочен судьбами своего народа?»

Он опустил ноги на мягкий ворсистый ковер и в тапочках подошел к двери второго салона, где отдыхали его верные соратники – Бздюнченко, Пердушенко, Турко-Чурко, Бессмертно-Серый, министр транспорта и связи Червона-Ненька и министр обороны. Свет в обоих салонах был притушен, самолет гудел и слегка вздрагивал, преодолевая воздушные ямы. Дверь во второй салон открывалась и закрывалась так же бесшумно, лидер нации в носках ступал так осторожно и тихо, что собачье ухо не услышит, и это на какую-то долю секунды обрадовало его. Но эта радость была как блеск молнии. Она тут же сменилась подозрительностью, когда его заплывшие глаза встретились со стеклянными глазами Пердушенко. Петя тоже не спал. О чем он думал? О перевороте и захвате власти? Этого никто никогда не узнает.

– Садись, Витя, – пробасил Петя, не приподнимая головы. – Что, не спится тебе? Мне тоже не спится. Я все думаю о том, как нас встретит Пеньбуш. Пес он, этот Пеньбуш. Скуп, как Плюшкин. Выделил бы хоть миллиард долларов на развитие экономики, а то все жмется. Ведь тратит же он полмиллиарда на революцию в России. Ежегодно. И все впустую.

– Мне нужен Саша, – ледяным тоном произнес лидер нации.

– Саша здесь! – воскликнул Бздюнченко, вскакивая с топчана.

– Пойдем со мной. Хотя лучше поговорим здесь. Доложи о судьбе Колюсникова. Я не могу вернуться из Вашингтона до тех пор, пока этот Донецкий паша на свободе. Либо он работает на нас, либо мы работаем с ним… на его нейтрализацию. Донецк – это гнездо оппозиции на парламентских выборах 2006 года.

– Я постоянно держу связь со своими людьми. Там идет огромная подготовка. Я уже докладывал вам об этом. Сейчас налаживается подслушивающая аппаратура, выискиваются все возможные и невозможные компроматы. Мои люди все еще не могут с ним побеседовать на тему сотрудничества с нами. Надо найти какой-то предлог.

– Все это отговорки, которые меня не устраивают. Турко-Чурко, возьми на себя вопрос задержания Колюсникова.

– Я согласен. Но… надо позвонить Залупценко, он ретивый вояка и проведет все профессионально. Еще надо подключить Пискуляко, генерального прокурора. Я проконтролирую это, господин президент. Обещаю вам, что все произойдет до нашего возвращения из Вашингтона.

– Позвоните судье. Его, этого Колюсникова, не надо выпускать. Пусть судья вынесет нужное нам решение.

– Я бы советовал повременить, – произнес Пердушенко, не поворачивая головы.

– Почему, хотелось бы знать? – почти вскричал лидер нации.

– Попадем в нехорошую историю. Колюсников – председатель областного совета самой крупной области нашей страны. Зачем нам дразнить собак?

– Мне наплевать, слышите – наплевать на всех. Колюсников должен сесть за решетку, а за ним и Яндикович. Есть еще один губернатор на западе государства, правда, он уже снят и заменен другим. Его тоже арестовать. Фамилию его уже забыл. Козак, кажись.

– Нет, Рюкзак.

– Верно, Рюкзак. Правильно. Моя нация не может терпеть оппозиционеров, мой народ ни за что не позволит измываться над нашими святынями. Я, лидер нации, повелеваю покончить с врагами раз и навсегда. Вы слышите? Раз и навсегда!

 

12

Бздюнченко теперь всегда сидел рядом с президентом, высоко задирая голову, даже будучи в сонном состоянии. Его должность, как и в США, именовалась госсекретарь, но фактически ему приходилось исполнять роль няньки.

И сейчас госсекретарь сидел и мучился: сказать или не говорить самому лидеру нации, что они уже подлетают к Вашингтону и пора заканчивать эту бодягу про оппозицию, строить планы возведения новых лагерей для бандитов, которые должны сидеть в тюрьмах. Можно ведь обойтись и без этих концлагерей, поскольку и так ясно: оппозиция должна сложить оружие, перекраситься в оранжевый цвет, прийти с поднятыми руками и сдаться на милость победителя. Дошли до того, что якобы работники милиции, суда и прокуратуры являются авторами паршивых агиток типа «Леня Кучума, прости нас: мы погорячились». Может, кто из генералов и обижен на новую власть и проявляет тоску по кучумовскому режиму. Но ни один генерал не додумается просить прощения у бывшего президента. А вот оппозиционеры типа Бориса Колюсникова подзуживают бывших работников суда и прокуратуры.

Бздюнченко так погрузился в свои размышления, что уже не слышал, о чем говорят соратники.

Лидер нации сам наклонил ухо к няньке: уж слишком много времени прошло, а нянька к нему не обращалась. Тут Бздюнченко вздрогнул и выпалил громче, чем обычно:

– Уже, должно, подлетаем к Вашингтону, надо посетить нулевое помещение, избавиться от того и другого, потом я вам подержу зеркало…

– Да тише ты! Я пока не оглох, – сказал лидер нации. – Господа, прекратим этот спор, все по местам.

– Туалет не занимать, – добавил госсекретарь.

Приземление прошло благополучно, Катрин облегченно вздохнула и даже расцвела, осветив лицо американской улыбкой. Она как бы забыла обо всех и обо всем на свете. И это справедливо: она очутилась на своей родине. Если бы она не была женой президента, первой леди, если бы ее не ожидали стены Белого дома и сам Пеньбуш-младший, она, пожалуй, могла бы заявить мужу: я хочу вернуться домой.

После многочасового перелета Катрин чувствовала себя усталой, а ее Виктор Писоевич вообще имел жалкий вид.

В аэропорту «Кеннеди» толпа журналистов и худая высокая дама, знаменитая Кондализа Сарайт, появившаяся пять минут назад, ждали высокого гостя. Хорошо, что Пеньбуша не было. Ни лидеру нации, ни его супруге не хотелось предстать перед президентом в таком неприглядном виде после трудного и длинного перелета.

Встреча с президентом, хозяином Белого дома, состоялась на следующий день в десять утра по местному времени. Пеньбуш легкой походкой вошел вместе с супругой в зал, где уже сидели Вопиющенко с супругой и со своими министрами. Он протянул руку Катрин, а затем своему коллеге. То же сделал и Вопиющенко: поздоровался с супругой президента, а затем подошел к Пеньбушу и облобызал его. Наступила неловкая пауза. Виктор Писоевич уже намеревался достать нательный крест Мазепы, но хозяин Белого дома открыл рот: он пригласил гостя в овальный кабинет для беседы тет-а-тет, которая продолжалась чуть больше пятнадцати минут. Говорить было особенно не о чем. Вопиющенко тараторил о своей преданности не только лично Пеньбушу, но и Америке, напомнив, что у него жена американка.

Пеньбуш покивал головой и сказал, что он рад видеть у себя в гостях мужественного человека, борца за принципы западной демократии. Говоря это, Пеньбуш не знал, что по приказу борца за права человека только что арестован председатель Донецкого областного совета Борис Колюсников за симпатии к другому кандидату в президенты, а не ему, Вопиющенко. Пеньбуш не мог или не хотел знать, что Украина под руководством приверженца западной демократии погружается в пучину политических репрессий.

Известно, что политика грязное дело: здесь не может быть совести, чести, слепой веры в то, что говорят, в чем заверяют, – здесь есть интересы, амбиции, то, что диктуется не только соображениями перспективы, но и сиюминутными интересами. Возможно, Пеньбуш принимал черное за белое лишь потому, что ему хотелось, как и во времена холодной войны, если не полного поражения России, то хотя бы ее ослабления, и все, что работало в этом русле, устраивало его.

– От имени моей нации и моего народа я сердечно благодарю вас, господин президент, за моральную поддержку и материальную помощь в проведении оранжевой революции. И от себя лично хочу выразить благодарность за то, что вы меня, именно меня, а не какого-то там Яндиковича выбрали в лидеры моей страны. Я уже сказал европейцам, а теперь и вам хочу сказать: моя нация приняла решение о безвизовом режиме, как для европейцев, так и для американцев. В свою очередь, я осмелюсь попросить вас, господин президент, издать указ о безвизовом режиме для студентов, которые будут у вас обучаться, и для ближайших родственников дипломатов, которые работают у вас или желают получить работу.

Здесь будет соотношение один к тысяче, если не больше. Что касается вывода моих войск из Ирака, то, несмотря на то, что мы уже приняли решение о выводе, поступим так, как вы скажете. Я хочу сообщить главный девиз новой власти в Украине: навеки вместе с Америкой. С Россией мы только делаем вид, что хотим дружить. На самом деле я ненавижу Россию. Доказательством тому является мое решение назначить министром иностранных дел председателя украинского «Руха» Бориса Поросюка. Указ о русском языке я не подписал, а передал только его проект в правительство. Массы уже возмущаются, выражают протест. Под давлением общественного мнения, я отзову проект этого указа. Позвольте, господин президент, заверить вас в моей вечной симпатии к вам, к вашему народу, вашей нации и к вам лично.

– О, йес! – изрек Пеньбуш. – У нас в Америке этот вопрос не стоит: каждый может говорить на том языке, который ему нравится, но у вас особые условия. Если русский язык мешает вам в проведении демократических преобразований, то его надо изъять. Я хотел бы затронуть вопрос продажи ракет Ирану. Как так могло случиться? И можете ли вы пообещать мне, что подобное не повторится?

– Никогда, клянусь честью! Мы друзья навеки. Заверяю вас: Украина всегда с вами, всегда с Америкой, какие бы отношения у нее ни сложились с Евросоюзом. Если скажете, мы никогда не будем стремиться в этот Евросоюз: наша цель – союз с Америкой. Берите нас под свое крылышко. Прикажите отменить поправку Джексона – Веника, признайте нашу страну страной с рыночной экономикой, пустите наши товары на ваш рынок. Помогите нам подняться на ноги. Хотя бы с колен встать.

Вопиющенко сам стал опускаться на колени, но Пеньбуш удержал его. Поблагодарив его за мужество на трибуне майдана, он сказал, что Америка выделит еще пятьдесят миллионов долларов на помощь Украине, и добавил:

– Я хочу удостоить вас особой чести – выступить в Конгрессе США. Вы будете первым лидером на постсоветском пространстве, удостоившимся такой чести. У нас только Черчилль выступал в Конгрессе да Вацлав Гавел, президент Чехии, и, кажется, Борис Ельцин. Был еще Лех Валенса.

– Благодарю вас, от души благодарю.

– Сейчас мы выйдем к журналистам, а затем вы поедете на встречу с бизнесменами Америки.

Два президента вышли к журналистам, но их выступления были короткими и нерезультативными. Жалкая подачка в виде пятидесяти миллионов долларов – вот все, на что расщедрилась Америка после оранжевой революции.

Вопиющенко все хотел напомнить Пеньбушу о двух миллиардах, выделенных Америкой, но Катрин каждый раз щипала его и шептала: тише, болван.

На встрече с бизнес-элитой Вопиющенко требовал не давать взяток украинским чиновникам. Это было главным в его речи. В Америке спешили избавиться от гостя. Завтра, в пятницу, похороны Папы римского, и Пеньбуш должен быть в Риме.

Перед отлетом из США один из корреспондентов спросил:

– Колюсников арестован по политическим соображениям? Оранжевая революция принесла беззаконие на вашу землю?

– Мы будем действовать только согласно закону, – отмахнулся Вопиющенко и направился к самолету. Он тоже уезжал в Рим на похороны понтифика.

Рим его никак не встречал. Наоборот, здесь были проблемы с жильем: пришлось ночевать в посольстве.

– Давай поедем еще куда-нибудь, – предложила Катрин. – Я не горю желанием возвращаться домой и наблюдать эту ужасающую нищету.

– Куда мы можем поехать, я, право, не знаю. Хорошо бы в Китай: там мой Литвинов, председатель Верховной Рады. Он захлебывается от восторга в связи с победой оранжевой революции.

– Поехали. Я в Китае не была.

– Но я не согласовал этот вопрос с Пекином.

– Тогда в Марокко.

– Я тоже, кажись, там не нужен, меня там никто не ждет. Лучше позвоню своему другу Косневскому в Польшу. Если он свободен, он нас примет.

Президент Польши Косневский, сделавший так много для победы оранжевой революции, не смог отказать тому, кто стал его другом и единомышленником в непростых отношениях с Россией, и дал согласие на приезд Вопиющенко в Варшаву.

В Варшаве президентская чета несколько расслабилась: тут лидер нации чувствовал себя как дома. Он значительно оживился, задавал много вопросов, советовался, как ему быть с восточной частью Украины, что будет, если он посадит около миллиона человек, – ведь там живут практически все русские, а это мина замедленного действия.

Президент Польши советовал проявить максимальную осторожность в этом вопросе и выступить на пресс-конференции с заявлением о том, что он не станет давить на следствие в деле Донецкого председателя областного совета Бориса Колюсникова.

– Президент может быть инициатором не только ареста того или иного лица, но и его ликвидации, – сказал Косневский, – перед своими гражданами необходимо заявить: я к этому не имею никакого отношения, это дело правоохранительных органов.

Лидер нации нахмурился и ничего не сказал на это. Только вечером поделился с супругой.

– Косневский умный человек, не то что некоторые, – сказала Катрин. – Поступай, как он советует. Польша достигла многого под руководством этого Косневского: она уже член Евросоюза. Завтра же попроси журналистов и сделай заявление, что ты не будешь давить на следователей, занимающихся этим Колюсниковым, ставленником Москвы.

 

13

Кончился первый квартал 2005 года. Трудно давать оценку правлению Юлии, но опытный глаз стал замечать, что экономика страны идет на спад. Во всяком случае, такой спад наметился. И витание в облаках премьера тоже было замечено. И только лидер нации ничего не видел. Единственное, чего он боялся, так это роста популярности премьера. Как же, она в облаках витает! А он? Ввязался в борьбу с председателем Донецкого областного совета и застрял. Тут ему стали подсказывать, что не мешало бы подвести итоги первого квартала.

– Что ж, я согласен. Оповестите кого следует.

Совет национальной обороны собрался немедленно. При мчалась и Юля с кипой бумаг под мышкой. Ей дали слово. Она говорила долго, четко, улетая ввысь и вовлекая за собой всех членов президентской команды.

Вопиющенко все время улыбался, а потом произнес:

– Я не ожидал, что вы, Юлия Феликсовна, всего за какие-то три месяца выведете страну на стартовую площадку, с коей мы все в скором времени совершим прыжок в Евросоюз. Молодчина, браво! Так много сделано! Признаться, я долго сомневался, что женщина, пусть даже такая энергичная, как вы, сможет справиться с такой трудной работой. Но я ошибался, я это признаю. Браво, товарищи!

– Браво, браво! – воскликнули хором члены президентской команды.

Юлия, вдохновленная высокой оценкой президента, поднялась в облака еще выше и вскоре ринулась в атаку на нефтяных королей из России, которые обеспечивали Украину топливом, давали возможность двигаться поездам, автомобилям, нацеленным на Евросоюз. И Вопиющенко, и Болтушенко мечтали как бы на чужих колесах, а точнее на горючем, примчаться в этот земной рай под названием Евросоюз. Это обязательно будет. Если бывшему президенту Кучуме, который, стоя на коленях, со сложенными ручками у подбородка, как во время молитвы, просил: примите нас, примите нас, пожалуйста, мы хорошие, мы талантливые, мы умные, мы отдалимся от России, отказали в приеме, то теперешнему лидеру нации никто не сможет отказать.

Два человека рулили, все время двигаясь на Запад и витая в облаках. Неважно, что росли цены, останавливались заводы, разрушалась инфраструктура производства, катилось к нулю сельское хозяйство, продавались еще уцелевшие гиганты промышленности, – два лидера мчались в Евросоюз… по воздуху. Но жители западных стран, которые чудом объединились в этот Евросоюз, так испугались оранжевых нахлебников с Востока, что решили бойкотировать конституцию этого Евросоюза, поставив под угрозу целостность объединения европейского континента, в котором труженики могут работать на лодырей, а распределять материальные блага поровну. Ну, чем не коммунизм? Не хватало только Маркса с Лениным и колючей проволоки.

И вот русские нефтяные короли за одним столом с хрупкой, в чем-то грозной, в чем-то наивной Юлией Болтушенко.

– Дорогие русские братья! Мы с Виктором Писоевичем вот уже второй месяц сидим над текстом указа о введении русского языка вторым государственным языком, – ведь в Украине проживает свыше десяти миллионов русских. Кроме того, свыше сорока процентов украинцев говорят на русском. Как же мы в таком случае можем отказаться от того, чтобы не поддержать друг друга, не пойти навстречу друг другу в трудную минуту? Я так тщательно готовилась к поездке в Москву, но ваш Генеральный прокурор выступил с провокационным заявлением по поводу того, что я, премьер великой Украины, расположенной в центре Европы, все еще нахожусь в международном розыске. И мы с президентом отменили эту поездку. А зря. У меня было так много предложений об улучшении наших взаимоотношений – в десяти томах все это не уместить. Да… я немного отвлеклась. – Юлия очаровательно улыбалась, гордо выставила грудь, покрытую зеленым сукном, и показала прелестную ножку. – Так вот, ближе к делу, как говорится. У нас сейчас сезон посевной. Если мы упустим этот момент, если мы, так сказать, прозеваем, меня, как Жанну д'Арк, сожгут на костре. А я не хочу: я еще не выполнила обещаний, данных мною на майдане. Я прошу вас снизить цены на нефть, ну хотя бы на период посевной. Ну, скажем, процентов на тридцать, а то и на сорок. Пожалуйста, не отказывайте даме, дамам нехорошо отказывать. Итак, по рукам? Ну, не будьте такими Гобсеками, ужмитесь немножечко. Вы не пострадаете, я в этом уверена. А пройдет посевная, я вам уступлю, точнее, моя страна вам уступит. Ну, так как?

Наступила мертвая тишина. Одна-единственная муха, такая несознательная и невоспитанная, нарушила эту торжественную, судьбоносную тишину.

– Есть один вариант, – сказал один из магнатов.

– Ласково просимо вас, – запела Юлия на родном языке и тут же схватила авторучку.

– Поскольку расчеты происходят в гривнах, национальной валюте вашего государства, сделайте гривну дороже по отношению к доллару настолько, насколько сами хотите, тогда мы снизим цену на нефть ровно настолько, насколько вы снизите доллар по отношению к гривне. Таким образом мы ничего не потеряем, и вы тоже.

– Счас, счас, соображаю: я должна поднять гривну, снизить доллар и вперед! О'кей! Я не знала, что русские нефтяные магнаты такие сообразительные. Я, пожалуй, соглашусь, пусть будет и нашим, и вашим. Это пара пустяков, – произнесла Юлия, протягивая руку нефтяному магнату. Она совершенно не думала о последствиях этого опрометчивого шага. Как же! Она привыкла находиться в полете. – На сколько процентов поднять гривну?

– На шесть, – ответил сообразительный и расчетливый нефтяной король.

– Вы, должно быть, математик. Так быстро сообразили, и не на бумаге, а в голове. Не голова у вас, а тыква, но эта тыква наполнена не жмыхом, а добротным серым веществом. Я немножечко завидую вам. Итак, сколько должна стоить гривна по отношению к доллару по вашим расчетам? Вернее, сколько гривен будет стоить один доллар?

– Если раньше доллар стоил пять тридцать, отныне он должен стоить только пять гривен. Это и есть шесть процентов.

Главный банкир страны, присутствовавший здесь, зааплодировал.

– Юлия Феликсовна самая мудрая женщина двадцать первого века, я уже третий год об этом думаю. Еще не был председателем национального банка Украины, а уже думал об этом, не спал ночами. А почему бы нет? Гривна не хуже доллара, а почему она должна быть хуже, скажите на милость! Гривна – это все. Гривна должна стать национальной гордостью независимой Украины. Наши русские братья гривну ни во что не ставят, пусть теперь задумаются над этим вопросом. Позвольте воскликнуть «ура»!

– Восклицайте, – разрешила Юлия.

– Ура, ура, ура!

– Довольно! Отправляйтесь теперь на пятый канал и там выступите с речью по поводу возвеличивания гривны.

– Ура, ура! – восклицал главный банкир страны, направляясь к двери и снова поворачиваясь к столу, за которым сидела премьер с русскими нефтяными королями. – Адью, как говорится! – произнес он последние слова, открывая дверь.

Юлия быстро нашла общий язык с нефтяными королями несколько нетрадиционным путем. И была чрезвычайно довольна. Тут же был собран кворум оранжевых руководителей страны. На нем присутствовал и лидер нации Вопиющенко. Он расцеловал Юлию перед объективами телекамер и объявил, что ставит правительству во главе с Юлией самый высокий балл. Народ так обрадовался, что долго не мог прийти в себя.

Но эйфория длилась недолго. Жители крупных и мелких городов вдруг обнаружили, что на прилавках магазинов нет мяса. Куда подевалось мясо, кто его так быстро съел? Неужто русские?

Помутнение в умах граждан продолжалось бы еще бесконечно долго, если бы не исчез основной продукт питания с прилавков магазинов. Как же так, вчера было, а сегодня нет? – задавал себе простой вопрос любой слесарь и даже безработный полотер, живущий в центре Европы. К огорчению оранжевых, существовала оппозиция. И оппозиция начала открывать людям глаза. А тут еще и падение курса доллара сказалось. Подскочили цены на энергоресурсы, стоимость мяса вопреки политике премьера возросла в два раза.

Лидер нации стал чесать затылок. Надо себя реабилитировать хоть как-то. Пусть за счет авторитета Юлии, а то она слишком высоко хвост стала задирать. Если так пойдет и дальше, то в следующие президентские выборы она может стать президентом.

И он собрал все правительство у себя. Юлия уже не сидела рядом, а напротив, с опущенной головой.

– Такого плохого правительства я еще не видел, – неожиданно сказал президент. – Если бы мы не были членами одной команды, как говорится, я бы всех отправил в отставку. Почему цены непрерывно растут, а народ нищает? Евросоюз не примет нас, нищих, в свою богатую семью. Мне уж об этом сказали. Наши обещания на Майдане Независимости – коту под хвост. Куда это годится?

– Позвольте, господин президент, отпустить всех моих министров, а я отчитаюсь одна за всех перед вами… без свидетелей.

– Ну, если так, что ж! Так тому и быть. Отпускайте.

Когда все ушли, Юлия с укором посмотрела на президента и спросила:

– Ты чего такой злой? Мы давно не виделись. Я уже скучаю, а ты… устроил порку мне в присутствии этих дураков. Поедем лучше ко мне на загородную дачу. Только не смей мне отказывать. Я готова на непопулярные меры.

– Что это за непопулярные меры?

– Я могу покончить с собой.

– Ладно, поехали, – сдался лидер нации. – Покончить с собой успеешь. Может случиться так, что нам обоим придется об этом думать.

 

14

Лидер нации не любил кабинет, в котором сидел его предшественник Кучума, человек низкого роста, слабого характера, однажды попытавшийся проявить волю, да чуть не лишился должности. Еще перед поездкой в Америку новоявленный президент приказал произвести косметический ремонт, поменять цвет, вывесить его огромный портрет в золоченой раме и сменить кресла.

Ремонт был сделан в кратчайшие сроки, но, как и раньше, не радовал его глаз. Да и вообще тяжело привыкнуть к президентскому креслу. Если раньше он совершенно спокойно сочинял дешевенькие трактаты для газеты, мог уехать, куда вздумалось, излить свою злость на президента и его компанию, то теперь, когда сам стал президентом, обстановка совершенно переменилась.

Бесконечные звонки, бесконечные проблемы, среди которых главная – как расправиться с инакомыслящими оппонентами, держали его в постоянном напряжении, лишали покоя и возможности сосредоточится на чем-то конкретном и важном. И заводы, фабрики следовало бы отобрать в закрома государства, а потом продать снова, но уже своим близким, соратникам по майдану, и обезглавить весь восток и юг, расставить там своих людей, и немедленно войти в Евросоюз, и москалей поставить на место, чтоб никто из них не вякал по поводу Крыма, и… Да мало ли проблем?

Он со злостью вырубил все телефоны, трещавшие беспрерывно, и подошел к большому окну. Тут его внимание привлекли разноцветные флаги, ревущая толпа прямо под окнами его резиденции.

«О Господи, что делать? Подойти, а вдруг яйца в меня полетят, а то и булыжники, что тогда?»

Он подошел к столу и нажал на кнопку звонка. Тут же прибежал госсекретарь Бздюнченко.

– Слушаюсь, господин президент! Да здравствует лидер нации!

– Опусти руку. Послушай, что если я выйду к этим горлопанам, что под окнами собрались, они меня того – чик-чик?

Бздюнченко пожал плечами.

– Но ты же мой госсекретарь, должен знать. Я хочу к ним выйти, спросить, что им надо.

– Господин президент, я знаю одно: ваш авторитет высок как никогда. Я бы на вашем месте пошел, посмотрел в рожу каждому и спросил: чего тебе нужно, падло?

– Гм, а может, так и сделать? Только давай вместе, а?

– И охрану вызовем, – сказал госсекретарь.

– Вызывай. И прикажи, чтоб пулеметчики были наготове, – произнес лидер нации и встал перед большим зеркалом, чтобы в последний раз посмотреть на себя.

Он вышел из здания будто один, но его охрана успела выйти из других дверей и рассредоточиться на площади. Лидер нации поднял руку, но толпа митингующих стала скандировать: Вопиющенко – так! Слава, слава, слава!

– Ну, хлопцы, что за проблемы, что вас сюды привело? – спросил президент, подойдя к самому ограждению.

– Я скажу.

– Я скажу.

– Нет, я скажу.

– Хлопцы, давайте по порядку. Ну вот, например, ты, с рыжей шевелюрой, как тебя зовут?

– Тарас! Хай живе! Слава! Слава! Слава! Ура!

– Тарас, мне эти лозунги не нужны. Я, конечно, благодарен, что ты воздаешь хвалу лидеру нации, но я пришел послушать тебя. Что ты мне скажешь? Что мне скажут твои товарищи?

– В Днепре надо поменять губернатора. Поставьте своего человека, а того, что там расселся, раскомандовался и слезы льет по Яндиковичу, немедленно уберите.

– И ради этого вы все сюда пришли?

– Все, все! Ради одного этого, – заревела толпа.

– Спасибо. Завтра же будет подписан указ. Разрешите откланяться.

– Останьтесь с нами!

– Не могу: дел много, – сказал президент и повернулся, чтобы уйти.

– Мы завтра придем, хорошо? Вы выйдете к нам?

– Вы хорошие ребята, спасибо вам. Помогайте революции и дальше.

– Мы подражаем вам, господин президент.

Лидер нации позволил госсекретарю взять себя под руку, но направился теперь не к себе в кабинет, а в правительство к Юлии Болтушенко.

Бздюнченко открыл перед ним массивную дверь, охрана на первом этаже повскакивала с мест, и только один лысый полковник, наблюдавший через приоткрытую форточку, тут же позвонил в приемную Юлии и сообщил, что сам лидер нации поднимается наверх.

В правительстве переполох. Все встали по стойке «смирно» перед своими роскошными креслами, а двери раскрыли настежь. Но лидер нации ни к кому не заглянул. Он направился к Юлии и застал ее перед зеркалом.

– Навестил все-таки, – произнесла она, поворачиваясь к нему лицом. – Я делаю все, чтобы нация процветала. Вот только что дала указание повысить курс гривны и снизить курс доллара. Такого премьера, как я, ты нигде не смог бы найти. С чем пожаловал?

– Да ты представляешь? Стою, смотрю в окно, как любой великий человек. Мысли всякие лезут в голову на благо народа. И тут слышу: скандируют. Давай, думаю, спущусь. И спустился, без боязни, что убьют там или изуродуют. Подхожу, спрашиваю: что надо ребята? А они говорят: снимите губернатора Днепропетровска и поставьте своего человека, он был за Яндиковича, голосовал за него и теперь все еще тоскует о нем. Вот я и пришел сказать тебе: да с таким народом никакая инфляция не страшна. Люди пухнуть будут с голоду, а мой авторитет только расти будет. Я в этом уверен. Частичку своего авторитета я и тебе переброшу.

– Он у меня и так высок, – сказал Юлия, садясь рядом. – Тут пустили слух, что ты собираешься отправить меня в отставку. Звон раздается только тогда, когда колеблется маятник.

– Я это слышу впервые. Мы с тобой единое целое, учти. Сегодня мы соберемся все, и я поставлю тебе отличную оценку за работу в течение этих четырех месяцев. Только реприватизацию пока придержи, не торопись. Давай обойдем все твои кабинеты, я хочу увидеть твоих министров.

Юлия вышла первой и вошла в соседний открытый кабинет к министру Пинзденику. Тот, бледный как полотно, стоял навытяжку: руки по швам, а голову задрал так, что затылок едва не касался спины.

– Батько пришел, приветствуй его, Пинзденик!

– Здравия желаю, генерал-маршал, президент – лидер нации. Хай живе!

– Ну, как дела? – спросил Вопиющенко, не протягивая руки.

– Вспоминаю майдан! Каждый день вспоминаю и каждый день стараюсь быть полезен родине и ее лидеру Вопиющенко.

– Как скажется повышение курса гривны по отношению к доллару на доходах населения?

– Положительно, только положительно. Народ разбогатеет, Америка понесет убытки.

– Юлия Феликсовна, – строго сказал президент, – Америка не должна понести убытки, Америка наш друг.

– Да вы его не слушайте. Пинзденик ничего не понимает в экономике.

– Я гривны храню на сберкнижке, и только гривны; я предвидел, что вы, Юлия Феликсовна, будете инициатором повышения курса гривны, а Виктор Писоевич сделается ее отцом. Слава Виктору Писоевичу.

– Спасибо. Продолжайте работать, будьте спокойны, – я менять вас не собираюсь. Ваши недочеты восполнит Юлия Феликсовна и ее министр Терюха. Так, Юлия Феликсовна?

– Так, Вопиющенко, так! Экий был светлый лозунг. Жаль, что мы перестали строить коммунизм, а то бы сказали: так!

– Согласен; пойдем дальше.

В следующем кабинете оказалась Белозирко, министр культуры. Она встретила президента букетом роз и улыбкой до ушей. Юля косо на нее поглядывала и все время придиралась. И сейчас тоже.

– Почему пыль на портрете президента? Вы что, не можете взять тряпку или даже свой носовой платок и вытереть, прежде чем сесть в кресло?

– Да я… вчера пыталась пройти в театр русской драмы уладить скандал, да ничего не получилось, а вы помочь не хотите, не любите вы меня, Юлия Феликсовна, – осторожно перешла в атаку Белозирко, не отрывая глаз от лица президента.

– Спасибо вам огромное, – сказал лидер нации, передавая букет роз госсекретарю Бздюнченко. – А директор театра уволен? Он же голосовал против меня.

– Я его уволила, да суд восстановил, и актеры бастуют, все как один.

– С судом мы разберемся, не беспокойтесь, – сказал лидер нации. – Вы только не допускайте его к работе.

– А что делать с актерами? Такие противные люди, хоть ты им кол на голове теши: стоят на своем.

– Ничего. Пошумят, пошумят, а потом успокоятся: кушать-то надо.

– Слава лидеру нации! – воскликнула Белозирко.

– Пойдем к Терюхе. Как он там?

– Молодой, сопливый, амбициозный, – сказала Юлия Феликсовна. – Поедем лучше ко мне. Я уже команду дала своим поварам.

Тут зазвонил телефон. Это был прямой звонок Катрин. Вопиющенко нажал кнопку и приложил к уху аппарат.

– Хорошо, скоро буду, жди.

Юлия побелела, а затем посерела. Она даже не спросила, в чем дело.

– Торопись, коль пожар, – сказала она, глядя ему под ноги.

– Ребенок заболел: температура – тридцать девять. Прости.

– Всегда пожалуйста.

 

15

Катрин встретила мужа не как президента, а как провинившегося мальчишку. Она даже губы ему не подставила, а подбоченившись долго смотрела на него в упор, ожидая ответа по существу. У него мороз по коже пробежал.

– Ты что такая грозная? Не забывай, кто перед тобой. Перед тобой лидер нации, – сказал супруг, не поднимая глаз.

– Мне наплевать, кто ты. Ты мой муж, отец моих детей, и я не позволю над собой издеваться. А будешь так продолжать, я позвоню Збигневу, попрошу, чтоб доложил Пеньбушу, тогда… Вспомни историю Клинтона с Моникой Левински, он чуть не лишился должности. Жаль, что в этой стране президенту можно все. Он может голым по улицам ходить, будучи окруженным проститутками со всех сторон. И никаких последствий. Но я тебе могу подпортить международный имидж, учти.

– Что тогда? – робко спросил знаменитый муж.

– Тогда у тебя… задрожат колени и… еще больше побледнеешь и подурнеешь.

Катрин все больше распалялась, но он остановил ее и спросил:

– А кто из наших чад заболел?

– Никто не заболел, это я заболела. Семья на мне держится, а ты, ты не создан для семьи. Ты одну семью уже разрушил. А вторую береги. Я не твоя первая жена. Я не она, учти. За моими плечами Америка, великая страна. Я могу пожаловаться не только Пеньбушу, но и Пробжезинскому, он влиятельная фигура в мире, в том числе и в Польше.

– Ласточка, я немного виноват перед тобой. Ты не вмешивай в наши семейные дела этого Пробжезинского, я его боюсь. Он поляк, а поляки куда опаснее русских.

Президент опустился на одно колено и своим изуродованным лицом коснулся коленки Катрин.

– Вот это другое дело, – миролюбиво сказала Катрин. – А теперь доложи обстановку в Киеве в связи с незаконным арестом Колюсникова.

– Обстановка вроде ничего. Палаточный городок ведет себя тихо. Мой госсекретарь собирается послать к ним своих ребят, чтоб их малость пощипали. Отдубасят их, как следует, порвут, а возможно, и изорвут палатки. Власть за это отвечать не будет. А Колюсников пусть посидит. Тут так: либо мы, либо они. А что говорит наш советник Майкл?

– Майкл того же мнения. Он только против реприватизации заводов и фабрик. Будь с этим очень осторожен. Можешь нажить врагов и среди своих. И эту сучку Юлю возьми за жабры. А, ты этого не сможешь сделать, у тебя нет силы воли. Стоит ей вылупить на тебя глазки, как ты себе уже не принадлежишь.

– Неправда. Я ее могу уволить. И глазом не моргну. Подпишу указ и все тут. Я уже думал об этом. Только кого назначить взамен, кума Петра? Только не попрет он против меня?

– Пердушенко может это сделать; у него слишком много предприятий. Начнешь реприватизировать – обидится и захватит власть в стране. А ты останешься с носом.

– Его мы обойдем.

– Майкл говорит, чтоб ты использовал политику двойных стандартов.

– А что это такое?

– С одной стороны, ты заявляешь о желании сблизиться с оппозицией, прислушиваться к ее мнению, а с другой, ты ее давишь, давишь, давишь, как делал в свое время Ленин.

– У меня есть еще одна новость. Это хорошая новость.

– Какая? – спросила Катрин.

– Я еду в Кишинев, там будет много представителей южного региона: Молдавии, Грузии, Азербайджана и других. Украина может стать во главе нового образования государств. В противовес России.

– Ты пока на Россию не дави. Россия нас обогревает, дает топливо нашим двигателям, нашим кухням, она, можно сказать, жарит для нас блины, готовит шашлык и украинский борщ.

– А когда же я могу за Россию взяться как следует?

– Когда тебя примут в Евросоюз. Иди, кланяйся в ножки, складывай ручки, как твой предшественник, становись на колени и произноси: примите нас, пожалуйста, наставники, защитники наши дорогие, оградите нас от русского медведя, а то он в берлоге сидит, когти точит и все смотрит, как бы Крым оттяпать, а потом и всю неньку Украину поработить.

– Я выучу молитву и прочитаю ее на очередном европейском саммите. У них сердце дрогнет.

– Ищи молитву, ищи!

Муж тяжело вздохнул.

– Ты дави на Майкла, а Майкл пусть давит на Пробжезинского, а тот на Пеньбуша, а Пеньбуш на европейцев. Вообще… тяжела ты шапка Мономаха. Надо было заняться бизнесом. Мои единомышленники грызутся между собой. Кикинаху не нравится Юлия, Юлии не нравится Пердушенко. Как их примирить, просто ума не приложу.

– Намыль им всем шеи.

 

16

Юлия Феликсовна вела борьбу на несколько фронтов. С главным соперником по борьбе за власть, сахарным королем Пердушенко, первым заместителем Кикинахом, который исподволь препятствовал ее полету в заоблачную даль, а также с теми, кто никак не мог смириться с завоеванием ею дешевой популярности в народе, что умаляло самозваного лидера нации.

Пребывая в постоянном полете, а полет отрывал ее от реальной жизни, она, махая крылышками, все пела об улучшении жизни трудящихся и все больше завоевывала у них популярность. Чем выше росли цены, тем выше поднимался авторитет оранжевой ласточки. А цены катастрофически росли на топливо, на продукты питания, курс гривны поднялся по отношению к доллару, следовательно, и доллар страшно подешевел, теперь и он почти ничего не стоил, обесценилась основная валюта, нищета все больше, все шире расправляла крылышки, опускаясь на головы граждан. А Юлия в это время взлетала все выше и выше, и народ ей аплодировал все чаще, все громче. Что-то есть в народе странное и непонятное: чем больше давишь, тем громче кричат «ура».

Взлетая все выше и выше, она вдруг поняла, что ее кумир Вопиющенко настолько уменьшился в размерах, что казался едва заметной точкой. Еще немного, и эта точка станет незаметной не только для нее, но и для окружающих, кто еще раньше относился к лидеру нации с трепетом и рад был дышать с ним одним воздухом. По мере уменьшения авторитета лидера нации начала образовываться яма, куда надлежало свалиться политической авантюристке Майдана Юлии Болтушенко.

Но Юлия этого не замечала, она летела дальше. Нищий народ должен знать, что она работает по шестнадцать и более часов в сутки ради полета страны в Евросоюз, в котором каждому нищему украинцу будет как у Христа за пазухой.

Откуда у этой хрупкой женщины так много энергии и работоспособности, удивлялись простые граждане, признавшие ее своей богиней.

Вопрос только в том, куда, в какую сторону ее энергия была направлена. Ведь Владимир Ильич тоже трудился день и ночь, интересовался, сколько расстреляно, сколько концлагерей введено в строй. И все это во имя блага народа, во имя победы мировой революции.

Непродолжительное время покажет, что ум Юлии бессознательно был направлен не на созидание, а на разрушение того, что было достигнуто прежним премьером.

Было еще одно обстоятельство: женщина-премьер. Такого ни в России, ни в Украине никогда не было. Доказать, что женщина может справиться с этой должностью не хуже мужчины, ее священный долг.

И то, что у Юлии характер железной леди, все мужчины почувствовали очень быстро. К несчастью для страны, не только для Юлии, это не пошло на пользу. Никому. Все, что предлагала Юлия, находясь в постоянном напряженном полете и оттого выхватывая какую-нибудь идею, они как будто воспринимали, кивали головами, а потом, когда эта идея на практике трещала по всем швам, открыто говорили, что некие силы допускают абсурд в своих решениях. Был даже пущен слух о досрочной отставке премьера. Деструктивные силы сорвали поездку Юлии в Москву.

– Да что это такое? Похоже, под меня копают. И небезуспешно. Я предлагала реприватизировать три тысячи предприятий, а Виктор Писоевич заявляет только о ста. Это работа его кума Петра. Я укрепила гривну, понизила стоимость доллара, с сахаром и бензином вышла небольшая заминка, которую мои враги называют кризисом, а так остальное – все хорошо. Надо собрать членов правительства, журналистов и пригласить русских нефтяных королей, которые заявляют о неизбежном повышении цен на энергоресурсы. На этой встрече будет присутствовать президент. Я с ним заранее обговорю все вопросы и потребую его поддержки.

Рассуждая наедине с собой, она одобрила посетившие ее мысли и приступила к их осуществлению.

Она тут же вызвала своего помощника Обжорко и приказала ему срочно подготовить такое совещание, написать для нее текст выступления и позаботиться о том, чтобы все службы, в том числе и санузлы, работали четко, слаженно, как работает она сама.

Встреча состоялась уже через три дня. Было много трескотни, особенно много говорила премьер. Она, находясь на трибуне, все время поглядывала на лидера нации, потом переводила взгляд на бумагу и озвучивала мудрые слова о всевозрастающем влиянии лидера нации Виктора Писоевича в международных делах и его невиданной энергии по организации союзов, направленных против северного соседа.

Лидер нации слушал, как ребенок колыбельную песню из уст матери, и, наконец, не выдержав признания своих выдающихся заслуг перед народом и всем Европейским союзом, вскочил, схватил микрофон и торжественно заявил:

– Я ставлю высший балл правительству во главе с Юлией Феликсовной – пятерку за работу в течение этих трех месяцев. Что касается Юлии Феликсовны на посту премьера, то она долгодолго будет работать в этом качестве. Нет никаких оснований для ее отставки. Это просто слухи, дурные слухи, должен сказать. Украине повезло с премьером. Команда оранжевых сильна и едина, как никогда раньше. Никому не удастся нас перессорить.

– Это козни москалей, – заявил министр иностранных дел Поросюк. – Надо выразить им протест по линии МИДа.

– С протестом пока повременим, – смилостивился лидер нации.

Потом, когда все разошлись, Юлия, оставшись наедине с Вопиющенко, клялась, что все будет так, как он требует, что она согласна на реприватизацию только ста наиболее крупных предприятий, а не трех тысяч, как добивалась этого раньше. Он же давал обещание, что в любом случае, при любых обстоятельствах не станет отправлять ее в отставку и назначать на этот пост своего кума Пердушенко, который спит и видит себя в кресле премьера.

– Юля, я тебя не обижу, не переживай. В конце концов наплевать мне на свою нацию, я ведь должен стать всеевропейским лидером, об этом уже начаты сложные переговоры с президентской администрацией США. Ты дерзай. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Прижми к ногтю российских нефтяных королей, собери их еще раз и строго предупреди. Либо они понизят цены на нефть, либо мы за них возьмемся. Делай это не торопясь, будь твердой, не отступай ни на один шаг. Если опять запорешь, я для вида покритикую тебя и даже пригрожу отставкой. Знаешь, наша жизнь – это не всегда спланированный спектакль. Тут ничего нельзя предвидеть.

В приемной премьер-министра сидели поставщики мясной и молочной продукции страны. Кто-то улыбался, предвидя пустую перепалку в кабинете премьера, а кто-то чувствовал себя так, словно ему предстояла горячая, а затем и холодная баня.

– Что с нами будет? – вопрошал директор крупнейшего колбасного завода Сарделько. – Ить это полное и окончательное разорение. Мясо должно стоить от тридцати до тридцати пяти гривен за килограмм, а нам предлагают продавать населению по десять-одиннадцать.

– А ты прекрати производство. Сошлись на то, что надо провести генеральную уборку цехов, проверить оборудование и даже произвести капитальный ремонт, – произнес гражданин Украины армянского происхождения Жокорян.

– Да что вы! Как так можно поступать? А народ что будет кушать, кто коммунизм будет строить, простите, кто нас голодных примет в Евросоюз? Там ведь голодных не принимают и правильно делают. Сорок восемь миллионов граждан сметут все полки с продуктами в Евросоюзе. Нас начнут бояться, как чумы. Они, наверно, уже боятся, но виду не показывают. Надо кормить народ, кормить и еще раз кормить, – разошелся Сарделько.

В это время из кабинета премьера вышел молодой человек довольно приятной наружности и громко сказал столпившимся у входной двери просителям::

– Прошу, господа! Юлия Феликсовна готова встретиться с вами.

Просители робко загудели, но один из них, самый высокий и самый толстый, приложил палец к губам, что означало: ни звука больше.

Юлия сидела во главе огромного правительственного стола овальной формы, ничем не покрытого, ничем не украшенного, с одним графинчиком, в котором сиротливо торчали три увядшие гвоздики.

– Садитесь, кормильцы наши. Кто где хочет, там и усаживайтесь. Ковры у нас здесь новенькие, персидские, и прилечь можно, только чур не засыпать. Я, если вы не знаете, днюю и ночую здесь. Плохо сплю, отягощенная заботой о собственном народе, в том числе и о вас, кормильцы наши. Так и передайте своим крестьянам: Юлия Феликсовна думает об их судьбе. Цены на основные продукты питания растут не по дням, а по часам, и, кажется, вы имеете к этому негативному явлению непосредственное отношение. В чем дело, господа, бывшие колхозные председатели? Или вы не любите свой народ, или вы так плохо работаете, что не можете накормить граждан своей страны, недавно обретшей независимость от нашего северного соседа? Говорите честно, как на духу, иначе Залупценко займется вами. Он мне только что звонил и спрашивал: прислать ли крепышей в масках, у которых болтаются на боку не только дубинки, но и наручники, а я говорю: погоди, народный комиссар МВД. Как видите, я на вашей стороне. Думаю, вы это оцените по достоинству. Мне лично ничего от вас не нужно, кроме одного: понизьте цены на свою продукцию в два-три раза. Пусть килограмм свинины, телятины, баранины, курятины стоит не больше десяти-одиннадцати гривен. Это и будет доказательством того, что наша встреча прошла в духе взаимопонимания, на благо нашего многострадального народа. Надо думать о народе, которому место в Евросоюзе. Есть вопросы?

Жокорян поднял руку.

– Говорите. Можно сидя, – произнесла Юлия, впиваясь в смельчака глазами с целью парализовать его волю. Но Жокорян, как бывший кавказец, нисколько не растерялся. Он как бы забыл, где находится, и пронзительный взгляд Жанны д'Арк, казалось, не смутил его.

– Многоуважаемая госпожа Болтушенко! Мы можем снизить цены на мясо и продержаться не более недели, в крайнем случае двух, пока окончательно не разоримся. А потом, оставшись в драных штанах, пойдем искать работу. Если окажете нам содействие в устройстве на должность заведующего баней…

– Товарищ Жокорян, говорите от себя, а не занимайтесь обобщением. На каком основании вы говорите: мы, нас?.. Учитесь у своего премьера…

– Выдающегося премьера, – добавил поэт Турко-Чурко.

– Так вот, учитесь у премьера. Премьер всегда говорит: я. Я поведу Украину в Евросоюз, я сделаю всех граждан самыми счастливыми на земле, я займу кресло президента, когда Виктор Писоевич отслужит свой срок. А кто из вас не хочет брать на себя ответственность, назовите мне свой точный адрес, и завтра же представители Залупценко окажут вам честь своим посещением. Нужна ревизия, а у него ревизоров предостаточно.

– Пусть приезжают, я никого не убил, ничего не украл, миллионов долларов у меня нет ни в одном заграничном банке. Действуйте, госпожа Болтушенко! – смело высказал свою мысль Жокорян.

– Кто еще настолько смел, поднимитесь и говорите все, что думаете. Я хоть и женщина, но нервы у меня крепкие, все выдержу. Я везде пролезу, если захочу. Я буду первая в Евросоюзе, а вас туда не возьмут вообще. А вы, Жокорян, начитались «Витязя в тигровой шкуре» и теперь нам лирику тут толкаете. А вы Шевченко штудируйте, коль обосновались на Украине.

В кабинете воцарилась мертвая тишина.

– Если бы вы были рыцарями, – продолжала Юлия, – а не Гобсеками, вы уважили бы просьбу женщины. Причем эта просьба не личного плана, это касается нашего общества в целом. Мы на майдане обещали своим сторонникам сладкую жизнь, но… чего мы добились, скажите? Лидер нации не спит ночами, и я как премьер тоже не могу заснуть: все о народе думаю.

Все поставщики мясной продукции медленно склонили головы в знак согласия. Юлия долго смотрела на всех и каждого в отдельности, а потом захлопала в ладоши и сказала всем понравившуюся фразу:

– Все свободны. Да будет с вами Бог. Я вижу, вы согласны и теперь каждая сосиска будет стоить одиннадцать гривен.

– Килограмм сосисок, – добавил Турко-Чурко.

– Ах, да, я ошиблась, килограмм, вы слышите, господа? Килограмм. Это все от бессонной ночи.

– Я об этом напишу стихи, – сказал поэт Турко-Чурко.

– Пиши, Саша, пиши. Я люблю стихи. Надо заставить и мясников читать стихи и… и… надо заставить посетителей носить с собой сменную обувь, гляди, как ковер испачкали, – произнесла Юля, грустно улыбаясь.

Выйдя на улицу, поставщики колбасных изделий и всякой другой мясной продукции стали чесать затылки и задавать друг другу один и тот же вопрос: как быть, с чего начинать?

– Я начну капитальный ремонт трех цехов мясокомбината, – сказал Жокорян.

– А я двух цехов, – прошептал Сарделько, прикладывая палец к губам.

С горя кто-то решил произнести малозначащую фразу:

– Айда в ресторан, ребята.

– Айда! Почему бы нет?

Все сели в собственные «мерседесы», где их ждали сонные водители, и атаковали один из самых дорогих ресторанов в Киеве. Тут-то, после нескольких рюмок коньяка, было решено не поставлять мясо на прилавки магазинов, и не только в Киеве, но по всей стране. Правда, делать это постепенно, дабы не вызвать паники в правительстве Болтушенко, усыпить ее бдительность, создать видимость послушания, дать прессе насладиться мудрыми новациями железной леди, направленными на выполнение обещаний майдана. И действительно, пресса стала поднимать престиж премьера на недосягаемую высоту. Даже лидер нации призадумался. Глядишь, Юлия переплюнет его самого, ее авторитет возрастет до такой степени, что она невольно начнет подумывать о кресле президента. Он не знал, что в душе Юлии эти процессы уже происходили. Брожение началось с того дня, как она заняла кресло премьера. Она, как никто другой, знала, что лидер нации довольно серая личность, возведена в президенты американскими долларами, а точнее Пробжезинским да Мадлен Олбруйт при активном участии президента Польши Косневского. Если бы не доллары, ему бы никогда не видать президентского кресла как своих ушей. Народ по глупости и недалекости считает его выдающейся личностью, но каким бы ни был этот народ, он в конце концов поймет, что Вопиющенко – пустышка, не более того.

«Мне нужно понизить цены на топливо. Я сделаю это, во что бы то ни стало. Надо вызвать русских нефтяных королей к себе на беседу и предложить им снизить цены на топливо повторно. Я попрошу их. Нехорошо женщине отказывать», – говорила себе Юлия.

В этот день она работала до двенадцати ночи. Кому-то названивала, а потом улеглась на диван и долго не могла заснуть. Из дома стали поступать звонки, но Юлия в этот раз просто не снимала трубку: даже домашние ей надоели.

Под утро, когда она, как ей казалось, задремала, черное золото полилось рекой прямо перед ее восторженными глазами. Никаких денег не надо выкладывать, иди, наливай, заполняй баки тракторов, комбайнов и другой техники, без которой немыслимо любое современное хозяйство. Слава тебе, Господи! Народ рукоплещет Юле на улицах и площадях, в поселках и глухих деревнях. Виват, Юлия! – кричат восторженные граждане.

 

17

Став премьером, Юлия перестала топать ножками, будь-то по шумным улицам Киева или по длинным коридорам дома правительства, – она все время летала. Полет, конечно же, осуществлялся как бы в отрыве от реального мира, потому что ее подчиненные, посетители и даже высокие гости, как прежде, могли ходить не торопясь, вразвалку, вести разговоры друг с другом, а она… она не могла, даже не от нее самой это зависело. Надо признать, что это был полет духовный, но он так влиял на ее поведение, на ее манеру разговора с подчиненными, на принятие тех или иных решений, что ее друзья не могли нарадоваться, а противники, их было очень мало, не переставали удивляться. Этот полет был так высок, что Юля не заметила, как возникли три масштабных кризиса – топливно-энергетический, сахарный и мясной.

В редких случаях, когда она спускалась на землю, один из кризисов пощипывал ее самолюбие, и тогда она приходила к выводу, что в этом кризисе не она виновата, а ее помощники, ее замы и особенно кум президента Пердушенко. Она тут же снимала трубку и вежливо выговаривала лидеру нации, что он не может приструнить своего кума, а первого зама Кикинаха поставить на место. Президент обещал, успокаивал ее сонным голосом и вешал трубку, потому что Борис Поросюк сидел перед ним в кресле и читал доклад о незаконном пребывании российского Черноморского флота в Севастополе. Именно Поросюк внушил президенту навязчивую идею о пребывании в Севастополе российского Черноморского флота как злейшего, опаснейшего врага всего человечества и Украины в первую очередь.

Вытеснив российский Черноморский флот из Севастополя, исконно украинского города, он, Виктор Писоевич, как президент получает весомый аргумент выиграть следующие президентские выборы и таким образом обрести бессмертие.

Но сонный голос лидера нации и то, что он мямлил, нисколько не расстроило Юлю, и она в радостном настроении подошла к большому зеркалу. Из зеркала на нее укором смотрела умная женщина. Ведь действительно, цены в стране растут как на дрожжах. За сахаром и мясом стали дорожать крупы, яйца, молочные изделия, наземный и воздушный транспорт и коммунальные услуги.

Юлия вздрогнула и отошла от зеркала.

«Что если пойдут протесты, начнутся демонстрации и в толпе начнут кричать: долой Юлию?! Однако никто не выражает протеста. Слава тебе, Господи. С нашим народом – в огонь и в воду, из каждого гражданина свободной, независимой Украины можно вить веревки. Анекдот, который я помню со студенческой скамьи, и ныне актуален. Суть его в том, что парторг собрал членов КПСС и сказал: товарищи, поступило указание ЦК всех вас повесить. Все ясно? Есть ли вопросы?

– Есть! – поднял дрожащую руку один коммунист. – Скажите, а веревки самим приносить или их выдадут?

Что если мне собрать всех моих заместителей, всех министров и попытаться пересказать этот анекдот? Попытаюсь. И телевидение приглашу».

Тут вошел ее первый помощник Обжорко с улыбкой до ушей.

– Что, мил дружок, скажешь? – спросила Юлия.

– Только что был в толпе, среди стариков и старух. Знаете, что они говорят?

– Что? Говори, не тяни резину.

– Потерпим, – говорят старухи. – Скоро нас примут у Евросоюз, а там коммунизьма – всего полно: бери – не хочу. Нам не только Виктор Писоевич обещает, но и Юлечка, наша золотая девочка. Вот о чем они говорят. В народе, который привык еще с советских времен потуже затягивать ремень в надежде, что если не мы, то наши дети дождутся светлого будущего, и сейчас никаких протестов не может возникнуть. А вот восторгам нет конца, и, возможно, еще долгое время восторг… по поводу оранжевой революции не покинет наш народ.

– Да из наших дорогих граждан можно вить веревки, это правда. Жаль, что у меня нет рабочей одежды, а то я бы тоже под видом простой крестьянки прошлась по магазинам да по улицам, чтобы подслушать, что говорят люди.

– Вам нельзя: вас все равно узнают. Таких ярких глаз, такой классически светящейся улыбки ни у кого нет в целом нашем государстве, – произнес помощник нараспев.

– В государстве мало. Во всей Европе, так надо говорить. Но все равно, спасибо и на этом, как говорится. Прихвати моего второго помощника и дуйте в народ, изучайте настроение масс. Ведь может так получиться, что все за меня, абсолютно все. А тогда мы потесним Виктора Писоевича и его кума Петруху. Немедля возвращайтесь с данными и тут же, без промедления, ко мне на доклад.

Действительно, массы, помня майдан, продолжали пребывать в восторге и считали двух китов, то есть Виктора Писоевич и Юлию Феликсовну, стоящих у руля, идеальными, истинно народными представителями.

– Продухты подорожали, но и пензию повысили в два раза, а что касается подорожания бензина, то это даже правильно: богатых надо доить так же, как они нас, простых людей, доят. Наша Юлечка знает, что делает, – утешали друг друга старики.

Кризис между тем рос как на дрожжах, и это сказалось на продуктах питания, постепенно исчезающих с прилавков магазинов. А затем, если все же и появлялись, то уже по ценам, превышающим в два-три раза прежние. Юлия, как бы не замечая этих провалов, двигалась дальше, вперед, как она уверяла перед телекамерами, ко всеобщему благополучию.

Надо отобрать заводы, продать их по новой, более высокой цене и обогатить казну государства, поднять еще выше гривну по отношению к доллару, а то, что пострадают вкладчики, которые содержат свои накопления в долларах, – наплевать, им и положено пострадать за интересы государства и благополучие других людей. А приватизированные украинскими и зарубежными бизнесменами заводы – отобрать и продать заново по более высоким ценам. Здесь можно выиграть миллиарды.

Начались налеты молодчиков Залупценко в масках на заводские конторы. Это вызвало волну возмущения и удивления как в Украине, так и в Западной Европе. Жульнические замашки железной леди и ее патрона Вопиющенко никак не способствовали привлечению инвестиций богатых мужей из-за рубежа. Приток капитала в страну прекратился.

«Черт с ними, с инвестициями, – думала Юлия в тишине кабинета около десяти вечера, когда все ее сотрудники разошлись по домам, – мне надо укусить зятя Кучумы Пинчука, совладельца «Криворожстали». Укус должен быть болезненный, змеиный, так, чтоб и этому старику, бывшему моему мучителю, долго не спалось. За какие грехи он держал меня за решеткой несколько месяцев, что я ему такого сделала? Я бы его теперь посадила в сырую яму с решетками на окнах, да Витя не разрешает, видать, у него была тайная договоренность с Кучумой во время развертывания оранжевой революции. Не зря же Кучума никаких решительных шагов не предпринимал. Правда, все силовые министры были куплены нами и не повели бы свои отряды на усмирение майдана. А Пинчук, зять Кучумы, должен лишиться лакомого куска. Я буду не я, если этого не произойдет».

Тут раздался короткий звонок по прямому проводу. Никак лидер нации звонит? Юлия схватила трубку.

– Юлия Феликсовна, несравненная наша, я знаю, что вы еще не спите, думаете о благе народа, и я не сплю: думаю о законности в государстве. Это говорит Пискуляко, Юлия Феликсовна, прошу любить и жаловать.

– Вы в молодости не сочиняли стихи?

– Я и сейчас сочиняю, хотите, прочту?

– Насчет художественных достоинств судить не берусь, а что касается содержания, последовательности в изображении – точно, как у Пушкина. Ну и Пискуляко! Вот уж не думала, что вы на такое способны.

– Юлия Феликсовна, зачем, собственно, я вам решился позвонить… Издайте какое-нибудь распоряжение о скорейшей реприватизации «Криворожстали», а я, как Генеральный прокурор, прослежу, чтоб ваше распоряжение, имеющее силу закона, было выполнено в срок, без каких-либо промедлений. А если начнут кочевряжиться, я тут же возбуждаю уголовное дело. У меня этих уголовных дел уже тысячи по всей стране – что нам стоит возбудить еще одно?

– А ты молодец, как я вижу. Быть тебе Генеральным прокурором до конца дней своих. Я поговорю об этом с Виктором Писоевичем. Что же касается распоряжения правительства, оно будет завтра опубликовано в прессе. Ты прессу читаешь?

– Когда как. Но у меня есть помощники, они все читают, что надо и что не надо. И мне докладывают, – сказал Генпрокурор.

– Договорились. Тогда желаю вам приятных снов. Позвольте повесить…

– Кого?

– Трубку, разумеется, – сказала Юлия.

– Вешайте. А веревка у вас есть?

– Сам найдешь.

– Юлия Феликсовна, за что? Пощадите, пожалуйста, умоляю вас.

– Ладно, шутки в сторону, – произнесла железная леди, вешая трубку.

Только она стала расстегивать халатик из тонкой материи, чтоб расположиться на роскошной кровати, как снова раздался звонок по прямому, только одному лицу известному номеру. Этим лицом и был лидер нации.

– Юлия, я по делу. Наши идеологические враги все еще не низложены, Россия продолжает пускать когти, еще наши поборники русского языка не прекратили свои инсинуации по поводу введения его в ранг второго государственного. Я бы всех прижучил, пересажал весь Донбасс, весь Крым, но наши западные друзья начинают меня одергивать потихонечку. А тут еще проблемы с инвестициями. Кто купит национализированные заводы? Кроме того, если отбирать, то отбирать у всех одинаково. У кума Петра тоже надо отобрать, не так ли? Неужели нельзя уменьшить количество предприятий, подлежащих национализации? Все мои помощники, советники говорят одно и то же, в один голос: зачем вам эта национализация, вы что – большевики? Юлия, ты извини, но мне кажется, ты просто хочешь отомстить Кучуме за то, что он тебя некоторое время продержал за решеткой, это так? Признайся.

– Ничего подобного, – воскликнула Юлия громче обычного. – Я не мстительная, это ты мстишь своим противникам; зачем ты держишь за решеткой этого Колюсникова, ни в чем не повинного человека, отпусти его, и дело с концом.

Лидер нации умолк и только сопел в трубку.

 

18

Министр финансов выкурил четвертую сигарету, дым в кабинете был хоть топор вешай, а у него никак не сходился дебит с кредитом. Он возненавидел эти два слова, как только занял министерский пост. Дело в том, что не только Юля, его непосредственный начальник, задавала один и тот же вопрос: сходится ли дебит с кредитом? – но и президент, и начальник службы безопасности, и – о ужас! – даже его собственная супруга.

Дебит, кредит – не слова, а какой-то рок, никуда от них спрячешься. Сидя в дыму министр финансов уже начал подумывать, куда бы удалиться, как бы отвлечься от этих дурацких понятий, как вдруг в его радиодинамике, что висел на стене почти рядом с портретом президента, прорезался голос диктора, который возвестил… как гром среди ясного неба, о том, что две страны, Франция и Нидерланды, не поддержали Европейскую конституцию, а это был сигнал того, что Евросоюз может лопнуть, как мыльный пузырь. Вот где дебит не сходится с кредитом! Министр бросился к мобильному телефону, который… висел у него на шее на золотой цепочке. Нажал всего одну клавишу, и президентский номер высветился на дисплее. Пошли гудки. С каждым гудком министра все более охватывала паника. Лидер нации не отвечал. «Ах, ты, Боже ты мой! – восклицал про себя господин Пинзденик. – Что мне делать? Ну что делать? А вдруг сообщит кто-то другой президенту эту новость, а я останусь с носом? А телефон – барахло. Он должен звенеть так, чтоб занавески в кабинете президента шевелились, а то лидер нации вечно храпит, как старый дед. Пойду на Банковую, здесь недалеко, разбужу лидера нации, если спит, и попрошу срочную аудиенцию».

К счастью, в приемной президента оказался госсекретарь Бздюнченко. Он издали заметил Пинзденика, но нарочно углубился в какую-то важную бумагу и не поднял головы даже тогда, когда министр, запыхавшись, влетел в приемную.

– Г… господин госсекретарь! Срочное-пресрочное дело! Проведи к лидеру нации, умоляю тебя, ты меня давно знаешь, – просил Пинзденик.

– Нельзя, лидер нации занят.

– Кто у него?

– Делегация из Ужгорода.

– Рюкзак, что ли?

– Какой Рюкзак? Рюкзак за решеткой. Пипи-паши сидят, нервы ему мотают. Оба руховцы, должностей и полного запрета русского языка требуют. И должностей не только для себя, но для остальных собратьев-бандеровцев. Ненормальные они немного, сразу видно. Ссылаются на то, что министром иностранных дел является их собрат, главный руховец страны Борис Поросюк, а они как бы на задворках. Прозябают как бы. Впрочем, знаешь что. Я тут отлучусь по делу, а ты ввались вдруг неожиданно в кабинет и начни тут же докладывать. Начни с успехов. О поднятии курса гривны и падении доллара. И еще скажи, что это очередной удар по нашим идеологическим противникам.

Бздюнченко не успел договорить, а Пинзденик уже ломился в дверь. Пинзденик плавал в области экономики и финансов, а что касалось всяких интриг и связей с первыми лицами государства, тут он был великий мастер и преуспевал в этом деле, как никто другой. Особенно ему удавались интриги.

– Здравия желаю, господин президент, – ворвавшись в кабинет, крикнул он. – Я по делу, не терпящему отлагательств. Нас бохато, нас не подолаты, – произнес он условный сигнал.

– Присядь, – спокойно сказал президент, прерывая беседу с гостями – главным редактором «Карпатского голоса» и его дядей. – Что там у тебя случилось? Дебит с кредитом, видать, не сходится.

– У нас теперь ничего не сходится.

– Говори конкретно, что произошло.

– Нас не примут.

– Куда не примут?

– В Евросоюз.

– Ты что, больной, Пинзденик?

– Только что передали, – со страхом произнес Пинзденик. – Шо две страны, Франция и Нидерланды, проголосовали против Европейской конституции. Им, видите ли, не нравится, что такие страны, как Польша, Эстония и другие бывшие советские республики, будучи голодными, в рваной одежде, вступили в Евросоюз, ничего не делают, а едят ихний хлеб задаром. А тут еще и Украина сует свое рыло. Сорок восемь миллионов ртов. Дармоедов, стало быть.

Лидер нации побледнел.

– Ты это сам своими ушами слышал или кто болтал?

– Так точно, сам.

– Поклянись!

– Клянусь пузом, – выдал Пинзденик.

– Пинзденик, ты свободен! И вы, – обратился президент к визитерам из Ужгорода, – тоже. Должности вам будут только в том случае, если нас примут в Евросоюз. А пока все свободны, оставьте меня одного. Эй, окно откройте, воздуху не хватает! Или, нет, кондиционер включите, окно нельзя открывать, вдруг сторонники Яндиковича или этого, как его, Колюсникова ворвутся, подсыплют ядовитый порошок в графин с водой. Бздюнченко, где ты?! Меня отравить хотят. Я лидер нации, мое место в Евросоюзе. Как же? Я должен стать председателем Евросоюза, бессменным председателем, на вечные времена.

Госсекретарь Бздюнченко примчался со свертком в руке. Это он подготовил уйму указов о реприватизации объектов, в том числе и успешно работающих, обеспечивающих рабочими местами десятки тысяч граждан, но принадлежащих идеологическим противникам, тем, кто голосовал не за лидера нации, а за Яндиковича на прошлых президентских выборах.

– Что у тебя в руке?

– Проекты указов, господин президент!

– О чем?

– О национализации собственности наших идеологических противников, господин президент, – тех, кто имел наглость голосовать за Яндиковича, а не за вас, лидера нации.

Бздюнченко стоял у стола в полусогнутой позе и влюбленными глазами смотрел на своего кумира.

– Какое у вас мужественное лицо, господин президент. Вы меня почаще вызывайте к себе на допрос.

– Ладно, садись. Оставь эти проекты, я их подмахну потом. А теперь о другом. Я только что услышал поганую новость. Возможно, это просто сговор реакционных сил, я и сам понять не могу. Вроде в Евросоюзе против вступления новых стран, и Украины тоже. Что будем делать? Может, нам войска двинуть на Западную Европу? Не хотите нас принять добровольно, так мы вас принудим это сделать. Я еще со школьной скамьи помню поговорку: не умеешь – научим, не хочешь – заставим.

– Они забыли, что мы – в центре Европы. Надо еще раз напомнить им об этом. Давайте пошлем Юлю в Польшу, поляки наши друзья. И оттуда, из Варшавы, напомним той же Франции и Нидерландам, кто мы такие, что собой представляем и где находимся.

– Говоришь, Юлю – в Варшаву? Гм, а почему бы нет? Там нас поддержат прибалты. Чехия поддержит и даже Венгрия. Ты молодец, Бздюнченко. Не зря я тебя госсекретарем сделал. Ты сейчас вернешься к себе и срочно созвонись с коллегами из Венгрии, Чехии, Словакии, Польши. Проси у них поддержки и чтоб приехали в Варшаву. Нам надо продемонстрировать единство в стремлении занять свое законное место в Евросоюзе. Потом доложишь, понял?

– Так точно, господин президент. Разрешите удалиться?

– Разрешаю. Давно пора.

Госсекретарь Бздюнченко задом толкнул входную деверь, давая возможность лидеру нации насладиться одиночеством.

 

19

Неугомонная Юлия уже послала своих молодчиков с оранжевыми повязками на «Криворожсталь» брать власть в свои руки и установить полный контроль над финансово-хозяйственной деятельностью промышленного гиганта. Она, как всегда, спешила. В деятельности премьера она руководствовалась поговоркой: куй железо, пока горячо. Эта поговорка к ней прилипла еще в комсомольском возрасте, и надо сказать, она была довольно активной комсомолкой. Партийное руководство вуза, в котором она училась, не оценило ее стараний и не дало ей возможность перебраться в Москву или на худой конец в Киев, в отличие от многих днепропетровцев, которые при своем земляке Леониде Ильиче составили основной костяк партийных кадров.

Однако не будем углубляться в биографию премьера, скажем лишь, что в решении политических вопросов эта поговорка не всегда хороша. Национализация трех тысяч предприятий поставила бы Украину в тяжелое положение, когда ни один западный инвестор не решился бы вложить даже доллара в экономику чужого государства, где всякий раз при смене команды отбирают собственность и, как жулики, продают ее повторно.

Юлия постепенно уменьшила свои аппетиты, и цифра три тысячи сократилась до ста предприятий, подлежащих национализации. Но даже это пугало западных инвесторов, и казна никак не пополнялась. А тут еще этот Евросоюз. Как Вопиющенко ни кланяется в ножки каждой крысе из Евросоюза, ничего не помогает. Там уже привыкли к упрашиваниям. Еще президент Кучума со слезами на глазах умолял европейцев.

Но европейцы не спешили. А теперь тем паче. Нельзя перегружать мешок, он может лопнуть. Если пустить туда Украину, Турцию, а затем и Россию, то в колыбели изобилия, так похожей на общество, которое мечтали создать коммунисты, может произойти глубокая трещина. А ведь европейцы веками создавали для себя эти блага, и, к их счастью, там не было никаких коммунистических экспериментов – голодоморов, чекистских стуков в дверь глубокой ночью, мест, огороженных колючей проволокой, где содержались миллионы безвинных граждан.

Бедные нищие украинцы стремились, стремятся и будут стремиться к европейскому столу, полному изобилия.

– Ты, Юля, пробивная баба, за это тебе многое прощается, – сказал ей лидер нации, промокая вспотевший лоб салфеткой. – Поезжай к полякам. Поляки – наши друзья. Они чувствуют вину перед нами, ведь когда-то большая часть Украины была отобрана у нас поляками. И мы терпели. Это царь Николай завоевал Польшу. Украинцы не имеют к этому ни малейшего отношения. Мы – народ покорный и добрый. Обстановка вполне благоприятная. Помнишь, как нам Косневский помогал захватить власть? Он и теперь поможет. Покажите кукиш этому Евросоюзу. Пригрозите им малость.

– Да я их к ногтю, – расхохоталась Юлия. – Ты мне только побольше полномочий отвали.

– Затем отправишься в Париж. Постарайся очаровать этого Ширака…

Польша устроила украинскому премьеру поистине королевский прием. По инициативе поляков в Варшаву прибыли чехи и венгры. Они поддержали стремление Украины войти в Евросоюз во что бы то ни стало. Поляки впервые погрозили пальцем западным странам. Юлия, правда, не делала никаких грозных заявлений в адрес руководства Евросоюза, она хорошо помнила, что находится не на майдане в Киеве. Честь ей и хвала за это. Если подвести итоги поездки в Варшаву, то они равны нулю. Бывшие сателлиты СССР, принятые в Евросоюз больше по политическим мотивам, никакого влияния не имеют на такие страны, как Англия, Франция, Германия, которые составляют хребет Евросоюза. Без них Евросоюз развалится, как карточный домик. И судя по тому, как принял Жак Ширак Юлию в Париже, команде Вопиющенко надо было раз и навсегда отказаться от бесполезной мечты – стать полноправным членом Евросоюза. Но не тут-то было. Лидер нации мечтал стать главой Евросоюза и довести этот Евросоюз до ручки, так же, как он довел свою страну за короткий период своего незаконного правления после захвата власти.

Юлия вернулась с пустыми руками. Но это не помешало прессе и телевидению поднять шумиху о том, как европейцы принимали премьера Украины, как многого добилась Юлия во время своего первого европейского турне.

Теперь ей предстояло готовиться к большому совещанию иностранных инвесторов в Киеве в июне 2005 года. Уж здесь-то она покажет, на что способна Украина и ее премьер. Но к этому времени стали появляться критические статьи в иностранной прессе относительно методов реприватизации уже приватизированных предприятий на Украине.

Саммит в Киеве состоялся. Юлия выступила с зажигательной речью перед гостями. Красивая, как куколка, она нравилась многим гостям, хотя никто из сидящих в зале не мог понять одного: как такая красотка занимает пост премьера страны? Ведь она решительно ничего не понимает в экономике. То, что она предлагает, и то, что она делает, походит на сказку с нехорошим концом. Никакой законодательной базы в государстве нет для таких шагов. Сначала продали промышленный гигант в Кривом Роге, а потом, когда он стал рентабельным и начал приносить колоссальную прибыль, его решили отобрать и снова выставить на аукцион для повторной продажи. Не получится ли так, что какой-то грек или немец вложит свои капиталы, будет сидеть день и ночь над тем, чтобы поднять этот завод на мировой уровень, а какая-нибудь новая Юлия, заняв кресло премьера, вздумает отобрать и продать по новой цене не принадлежащее ей предприятие?

Даже лидер нации не на шутку испугался. Была составлена срочная декларативная бумажка о том, что никто ничего отбирать не будет. Никакой реприватизации. Кто раньше приватизировал, тот и останется хозяином. А что касается иностранных инвесторов, то они смело могут вкладывать средства в экономику Украины: неприкосновенность собственности им гарантирована. Эту декларативную бумажку подписали три человека – Вопиющенко, Болтушенко и Литвинов, председатель Верховной Рады. Но и это не помогло. Инвесторы покинули Киев, а Юлия в который раз осталась с носом.

 

20

В загородной резиденции президента собрались самые могущественные люди – сила, мозг, перспектива страны, на которых опирался президент во всех своих великих делах, направленных на процветание государства и вхождение его в Евросоюз. Рядом с Вопиющенко уселась Юля в новой одежде, только что доставленной из Парижа. Глаза силовиков испуганно уставились на мадонну. Генеральный прокурор Пискуляко тут же схватился за ручку и стал чертить профиль Юлии, выходивший в изуродованном виде. Турко-Чурко принялся сочинять поэму. А министр иностранных дел Борис Поросюк вынул из внутреннего кармана блокнот с изображением Кондализы Сарайт, чтобы сравнить ее красоту с красотой Юлии. Лидер нации трижды кашлянул, но никто из присутствующих не поднял голову, а положено было встать и ждать команды. Виктор Писоевич впервые подумал о том, что иметь такую женщину в мужском коллективе не совсем сподручно, да поезд уже ушел, придется терпеть. Он еще раз прокашлялся, но уже более продолжительно и более громко. Турко-Чурко вздрогнул, поднял голову и отвел глаза от божественного облика Юлии.

– Над чем работает председатель Совета национальной безопасности? – спросил президент.

– Над поэмой, посвященной самой красивой, самой мудрой женщине двадцать первого века Юлии Болтушенко, – с гордостью произнес Турко-Чурко.

– Нас не интересует поэма, нас интересует национальная безопасность, – сказал президент. – Известно, что северный сосед не дремлет.

– Ни к чему это посвящение, его не следовало мне адресовать, Саша, – величественно произнесла Юля, чьи глаза по-прежнему смотрели в потолок поверх голов всех мужчин.

– Ого! Гениально, – расхохотался Залупценко, и все последовали его примеру.

– Не до смеха, господин Залупценко, – ехидно заметил лидер нации. – Наши заклятые враги, те, что нам гадили во время выборов, продолжают гадить и в настоящее время. Они все еще на свободе. Один Колюсников изолирован, а остальные гадят. Почему? Господин Пискуляко, почему они на свободе? Господин Залупценко, господин Турко-Чурко! За что вы деньги получаете?

Секретарь Совета национальной безопасности, сидевший рядом с президентом, смотрел на всех исподлобья, тяжело сопел, а потом сказал:

– Некоторые должностные лица тратят время на написание сомнительных трактатов вместо того, чтобы честно выполнять свои должностные обязанности. Верно, я говорю, кум?

– После, после, – произнес лидер нации. – Давайте по существу.

Министр внутренних дел Залупценко поднял левую руку.

– Начинай, Юра, – смилостивился президент.

Залупценко поднялся во весь рост и, поправив очки, уткнулся в бумажку.

– Враги оранжевой революции все еще не разоружились. Они ждут выборов в парламент, и эти выборы не за горами. Осталось меньше года. Народ им не верит, однако восточная часть Украины, где живет много русских, это проблема, с которой пока трудно бороться: москали могут поднять шум, а жители этой части страны смотрят на врагов Украины с надеждой. Я призываю моих коллег обезглавить оппозицию в Донецкой, Харьковской, Луганской, Днепропетровской областях и в Крыму. У любого лидера есть грешки.

– Вы на кого намекаете, господин Залупценко? – спросил президент. – Я тоже лидер, и не только ваш лидер, а лидер всей украинской нации, которая мне доверяет. Какой процент мне доверяет, ну-ка скажи, Залупценко?

– Семьдесят пять и три десятых.

– Врешь, – изрекла мудрую фразу Юля. – Восемьдесят семь, а мне девяносто семь.

– Эти руки чисты, – произнес президент, поднимая руки над головой. – Или глава МВД не верит?

– Вам? Что вы, Боже сохрани. Вы всегда были чисты, как стеклышко. Даже когда Березовско-Гнильский деньги присылал на оранжевую революцию, а они тут же испарились, а точнее, осели в кармане одного из членов нашей команды, вы к этому не имели никакого отношения. Вы в рубашке родились, в рубашке и умрете, господин президент…

– Что это ты, Залупценко, говоришь о смерти президента? Наш президент никогда не умрет, – трагически произнес Бессмертно-Серый. – Он будет жить вечно, как большевистский лидер Ленин.

– Ладно, перестаньте выдавать тут словесный понос, лучше перейдем к делу, – потребовал Виктор Писоевич.

– Я многих врагов разоблачил и уже стал подбираться к самому Яндиковичу. Скоро я его скручу в бараний рог, – обещал Залупценко, делая движение правой рукой, будто он закручивает гайку.

На этом месте лидер нации захлопал в ладоши. Его поддержали все силовики, кроме министра обороны. Глава МВД Залупценко, вдохновленный одобрением лидера нации, достал свежий платок из левого кармана широких брюк, снял и начал протирать очки. Он делал это с некоторой гордостью и глядел, вернее, блуждал подслеповатыми глазами поверх голов своих коллег. Скомкав платок и бросив его на стол, решительно насадил очки на переносицу и снова уткнулся в бумажку.

– Так вот, я думаю: надо извести лидера оппозиции Яндиковича путем вызовов на допросы в каждую из областей нашего великого государства. Если, скажем, закончился допрос в Ужгороде часа в три ночи, то в девять утра того же дня его ждет следователь в Одессе. Конечно, ни одним наземным транспортом он добраться не сможет в ту же Одессу, пусть садится на самолет. Самолеты часто попадают в аварию, но даже если эта авария и минует его по счастливой случайности, то все равно ему некогда будет заниматься делами своей партии. К тому же психологическое состояние у него будет таково, что он откажется от руководства оппозицией.

– Я считаю, что его посадить нужно, – сказал руководитель службы безопасности Турко-Чурко. – А то расхаживает по улицам Киева, портит воздух, и все это безнаказанно. Так не годится.

– А что думает министр обороны? – спросил президент.

– Если честно и откровенно, то я думаю: почему нет здесь министра финансов Пинзденика, министра аграрной политики Александра Барана, министров социальной и промышленной политики. Тут присутствует расфуфыренная Болтушенко, но она ничего не знает, что творится в экономике, почему катастрофически растут цены на продукты питания, – Юлия Феликсовна витает в облаках, она парит и оттуда поражает мужские сердца. Вот почему наш придворный поэт сочиняет о ней поэму. Да это же смешно, Виктор Писоевич. Это стыдно. Куда мы катимся? В болото мы катимся, вот что, господа.

– Я требую снять министра обороны с высокого поста, – стукнула Юля кулачком по столу.

– Фи, – брезгливо произнес Залупценко, – зачем эта экономика? Что у нас здесь, колхоз? В стране нужно наводить порядок, а не заниматься глупостями типа сельского хозяйства да промышленности. Промышленность никуда не денется. Пусть этим Кикинах занимается в одиночку, а мы коллективно будем заниматься государственными делами. Надо ликвидировать оппозицию, здесь мы частично выполним обещание президента, данное им в Донецке по поводу тюрем, а затем уж медленно, не торопясь, приступим к социальной политике, повышению пенсий на полпроцента, пособия матерям-одиночкам и увеличению должностных окладов лидерам оранжевой революции.

– Иди ты, Залупценко, куда подальше, – произнес Пердушенко и расхохотался. – Ты, кум, скажи ему, что если гривна падает, то и должностные оклады должны увеличиваться, иначе начнутся взятки на самом верху, а потом это начнет сползать до самых низов, как было при Кучуме.

– Я поддерживаю предложение министра внутренних дел, – произнес Вопиющенко и уставил свои рыбьи глаза на министра обороны. – За министром обороны давно водился грешок. Он, как только занял этот почетный пост, сразу отправился к москалям налаживать дружеские отношения. Такая вольность не может понравиться лидеру нации, и я буду готовить указ об отставке министра обороны. Эти руки подпишут этот указ, это чистые руки, они не крадут, взяток не берут.

Почти все вице-премьеры, почти все министры в правительстве Юлии Болтушенко занимали по две должности – оставались депутатами Верховной Рады и занимали министерские кресла. Статус депутата ограждал любого вора, сидевшего в кресле министра, от наказания.

Можешь делать все, что угодно, совершать какие угодно сделки, не платить налоги, воровать, никто тебя не притянет к ответу – ты вне закона, ты сам закон. А должность министра давала колоссальные прибыли.

К примеру, министр иностранных дел Борис Поросюк умудрился занимать три должности: он – министр иностранных дел, депутат Верховной Рады и председатель националистической партии руховцев. Нищий не только духом, но и телом, он нигде не блистал. Разве только среди руховцев, поскольку здесь требовалось одно – поносить москалей. От депутата Поросюка не было пользы. Он, как правило, специализировался на национализме и большую часть времени находился за границей. Иностранные дипломаты, будучи в эйфории оттого, что победил тот, на кого они сделали ставку, отнеслись к Борису Поросюку как к известному и авторитетному дипломату, хотя серый дипломат, шкодливый националист понимал в руководстве МИДом ровно столько, сколько Ленин в выращивании скота.

«Экая дрянь, – глядя на Поросюка, иногда думал Петро Пердушенко, чье тщеславие было уязвлено тем, что ему досталась довольно скромная должность по сравнению с Юлией и даже по сравнению с Поросюком, перед которым двери любого государства были теперь открыты. – Ведь он ни одного важного дела для страны сделать не сможет. Горе-дипломат может только напортачить. Но он будет держаться до тех пор, пока к нам окончательно не остынут на Западе».

– Ну что, Борис, не тяжело ли быть в трех ипостасях одновременно? Такой маленький и щупленький, а занимает три должности, откуда столько сил? – спросил Пердушенко.

– Я, как и Виктор Писоевич, – лидер, прошу прощения, не лидер, а всего лишь сын Украины, верой и правдой служу ей. В мои обязанности входит… пробудить национальное самосознание, убедить президента не идти на поводу у поборников русификации неньки Украины. Я считаю так: русский язык необходимо запретить, русские школы в Украине ликвидировать. Крым и восточные области полностью украинизировать, перейти на родной язык в государственных учреждениях, в больницах, в банях, саунах, на рынках, на дорогах, в торговых ларьках, а также в загсах, запретив там общаться на русском, чуждом нам языке.

– Ладно, – сказал Пердушенко, – вопросы национализма меня мало волнуют. Ты скажи вот что. Ты, как лидер «Руха»…

– Знаю, знаю, о чем вы меня пытаете. На этот вопрос я могу ответить точно так же, как всем, кто меня спрашивает. «Рух» – это будущее Украины. Наша партия провозглашает полную независимость Украины…

– Полная независимость невозможна, это нереально. Страны Евросоюза объединились потому, что каждая из них зависима друг от друга. Экономически, разумеется. А вы хотите полной изоляции. Разумно ли это в наше время?

Петро Пердушенко смотрел на Поросюка, как смотрит сытый кот на полудохлую мышку, не зная, что с ней делать, – проглотить или брезгливо отвернуться от нее. Поросюк заморгал глазами, а потом расчихался и достал носовой платок оранжевого цвета, свидетельство того, что он тоже участник успешно завершившейся революции.

– Ап… апчхи! Истинная правда, дорогой Петр Пирамидонович. Но, позвольте заметить, великий Чорновол придерживался того мнения, что… Он и учение создал о незалежности Украины и, прежде всего, от России. Ведь москали – наши заклятые враги, были, есть и будут. Кого они хотели видеть в кресле президента? Яндиковича, зэка, готовящегося продать неньку Украину москалям. Почему они намереваются продавать нам газ по европейским ценам? Они хотят нас задавить экономически. Вы понимаете, дорогой Петр Пирамидонович. О, простите, Кондализа Сарайт звонит. Слушаю, министр иностранных дел великой незалежной Украины Борис Поросюк. Так, так, принимаем меры. Крым возглавляет наш человек. Количество русских школ сокращено вдвое. А через год они будут вообще ликвидированы. Я прошу у США поддержать нас в плане полного запрета русского языка на нашей территории. Что-что? Это пока нельзя делать? Вы меня огорчили. И наш президент будет огорчен. Ну, так это у вас. Такой демократии во всем мире нет, как у вас. И мы будем стремиться. Я бы разрешил по одной русской школе в каждом крупном городе, скажем, в Киеве и Донецке. Вот и все. Две школы. Разве этого мало? Хватит им двух русских школ. А больше ну никак невозможно. Хватит засорять певучий украинский язык. Что-что? Вы думаете несколько иначе? Слушаюсь, слушаюсь, дорогая Кондализа.

Поросюк повесил трубку и блаженно вздохнул. Чихнув еще дважды, он смело посмотрел в улыбающиеся глаза Петра Пирамидоновича и трижды приподнялся в кресле.

– Ну вот, ну вот и договорились. Две школы, нет, одну школу мы москалям оставим. А что касается Крыма… в правительстве Крыма уже украинский язык. Крым – наш. Он никогда не был русским. Мы его отвоевали у турков. Наши солдаты гибли при освобождении Крыма от турецкого ига. Мы недавно с Виктором Писоевичем были в Турции, и нас там принимали как дорогих гостей. И речь шла о Крыме. Полная поддержка, полная. Москали по этому поводу молчали, в рот воды набрав.

Петр Пирамидонович схватил бокал и налил себе минеральной воды. Сделав несколько глотков, он сказал:

– Виктор Писоевич доверил вам важнейший участок, будьте максимально выдержанным и неторопливым и помните одно: националистические идеи сейчас не в моде. Что касается двойного гражданства, это еще спорный вопрос, так же как и русский язык как второй государственный, но что касается русских школ и запрета русского языка на территории Украины, то это полный и абсолютный бред. Министр иностранных дел не должен быть националистом или нацистом. Ты что, Поросенок, с неба свалился?

– Виноват, виноват. Три школы, а не две согласен оставить. О, четыре! Ну, хорошо – пять русских школ. Великий Чорновол завещал нам… впрочем, как вы скажете с президентом: он ваш кум, и вы, должно быть, имеете на него влияние. Я дисциплинированный министр. Такого послушного, дисциплинированного министра вы не найдете во всей Европе. Как только мы вольемся в Евросоюз, я стану министром всей Европы. Вы поддержите мою кандидатуру, Петр Пирамидонович? Поддержите, а? Тогда, если вы поддержите, я дам согласие на двадцать русских школ в Украине.

 

21

Оригинальным вице-премьером по гуманитарным и социальным вопросам стал Николай Пустоменко, мужчина лет сорока, а может, пятидесяти, низкого роста, узкий в плечах, тонкий в ногах, с широченным ртом, усталым взглядом и каким-то жалким выражением лица. Глядишь на него и думаешь: бедный ты бедный, как же ты тянешь этот трудный воз, который ни в гору, ни с горы сдвинуть не в силах? Только Вопиющенко мог вручить портфель вице-премьера такому внешне непривлекательному, слабосильному, не внушающему доверия человеку за его собачью преданность. Сколько бы он ни шамкал у микрофона, как бы ни пыжился и даже ни стучал кулачком перед микрофоном, как бы ни старался очаровать слушателей своим писклявым голосочком, – все его старания ни к чему не приводят: его речь неубедительна, нет того огонька, который так нужен трибуну и вице-премьеру. Получив эту высокую должность, Пустоменко так разволновался, что впору было вызывать «скорую», но его спасла его четвертая жена, сама больная, бездетная, суетливая, относившаяся к нему не то что с любовью, не то что с уважением, а скорее с жалостью. Она порылась в домашней аптечке, извлекла последнюю таблетку «успокоительного», и великий муж был спасен не только от обморока, но и от насмешек со стороны сотоварищей по партии.

– Коленька, успокойся. К чему так волноваться, сердце может не выдержать, – сказала Веля, вытирая платком совершенно сухие глаза. – Радоваться надо, сердце должно петь, а не печалиться.

– Я, я… впервые в жизни вознагражден за свои муки, страдания, за свой труд, а так всю жизнь, что бы я ни делал, все коту под хвост. Это… какое-то знамение, ибо не может так быть, чтоб человек старался, сильно хотел и не добился того, что так хотел. Жизнь – сплошное противоречие: ты тянешь на себя одеяло, а оно сползает, ты снова тянешь, а оно опять сползает. И так без конца. И вот только теперь я министр, великий человек в независимой Украине. Знаешь, Веля, налей сто грамм, а лекарства убери. Я всю жизнь на лекарствах. Мой организм пропитан этими лекарствами, он уже не реагирует на них.

Коля выпил залпом и еще попросил. Полегчало; лицо озарилось начальственной снисходительной улыбкой. И Пустоменко отправился в дом правительства.

У входа стояла усиленная охрана. У Пустоменко еще не было удостоверения министра, но охрана узнала его. Он так часто рычал на майдане, что даже гуляющая дворняжка и то могла бы его узнать.

Не нажимая на кнопку лифта, он помчался по лестнице вверх, словно семнадцатилетний возраст вернулся по мановению волшебной палочки. Юлия в большом зале уже проводила совещание с министрами.

– Юлия Феликсовна, разрешите присутствовать, я малость опоздал по причине нерабочего состояния лифта. Пешком пришлось подниматься на седьмой этаж, но все этажи я преодолел. Можно я произнесу речь перед депутатами?

– Садитесь, Пустоменко, и не болтайте глупости, – сказала Юлия и отвела от него глаза на весь рабочий день.

Коля присел в конце зала заседаний и с завистью смотрел на трех вице-премьеров – Анатолия Кикинаха, Олега Рыба-Чукча и Романа Бессмертно-Серого.

Вице-премьер Рыба-Чукча так высоко задрал голову, что когда чихнул, брызги разлетелись высоко над головами остальных членов правительства. Роман Бессмертно-Серый жевал соломку, а Анатолий Кикинах с ученым видом уткнулся в бумаги.

– Господа министры, – сказала Юлия, очаровательно улыбаясь. – Позвольте представить вам моих заместителей. Это… – она перечислила все фамилии, а Пустоменко назвала в последнюю очередь.

Испуганный Пустоменко еще ниже опустил голову, вместо того чтобы встать, сделать грудь колесом и произнести слово, состоящее из одной буквы «я».

– Где вы, Пустоменко? Почему не рядом со мной? Садитесь в президиум, вы же вице… – сказала Юлия, щедро улыбаясь.

– Да? Разве я?.. О, благодарю вас! Я еще готов стоять на майдане хоть в двадцатиградусный мороз, – выпалил Пустоменко и посеменил к столу президиума.

– Какие будут предложения относительно рабочего дня на первых порах, пока мы не сделаем для нашего народа что-то такое необычное, ну, скажем, не поднимем курс гривны на недосягаемую высоту или не отберем завод «Криворожсталь» у Пинчука, зятя Кучумы?

Юлия четко сформулировала вопрос, глядя на всех и каждого и ища одобрения в преданных глазах своих министров.

Пустоменко поднял обе руки вверх и, не дожидаясь разрешения, встал и сказал:

– Я предлагаю увеличить рабочий день до шестнадцати часов. Лично я буду приходить на работу в шесть утра, а уходить в десять вечера. Дважды в неделю обязуюсь ночевать в своем кабинете. Я все сказал, спасибо, что выслушали.

Юлия первая захлопала в ладоши, и тут раздались жидкие хлопки министров. Пустоменко был на седьмом небе от счастья. Ему везло как никогда. Он был вполне счастлив.

После совещания он шастал по коридорам до тех пор, пока не нашел табличку, на которой золотистыми буквами сиял текст следующего содержания: «Вице-премьер по гуманитарным и социальным вопросам НИКОЛАЙ ПУСТОМЕНКО».

Коля захлопал в ладоши и трижды подпрыгнул, чтоб поцеловать табличку, но не достал. Он еще раз подпрыгнул, а затем ринулся в свой роскошный кабинет, который оказался открытым.

Вскоре вошла секретарь в очень короткой юбке и кофточке с большим вырезом.

– Глория Пирамидоновна, – представилась она и схватила пачку «Примы» без фильтра. – Позвольте прикурить, господин Пустоменко. Значит, будем работать. И развлекаться тоже.

– Послушайте, Глория…

– Пирамидоновна.

– Глория Пирамидоновна, развлекаться будем потом. Сперва наладим работу, чтоб нас ценили не только простые люди, наши потенциальные избиратели, которые голосовали за нашего президента и признали его лидером нации, но и премьер Юлия Феликсовна чтоб нас ценила и в пример остальным ставила.

– Что касается работы, вы будете мной довольны. Я буду не только секретарем, умеющим запустить компьютер, но и вышибалой. Это пригодится, когда у вас скопится много просителей. Жаль, что презенты нельзя принимать… в крупных размерах. А что касается мелочи, икорки там баночку, балычка кусочек, пирожное, тортик, – эти мелочи, я думаю, наш президент не имел в виду, когда обещал на майдане покончить со взяточничеством.

– Тссс! – едва слышно произнес вице-премьер. – Вы, Глория, слишком неосторожны. А вдруг жучок где вмонтирован, скажем, в этой авторучке, в чернильном приборе или в настольной лампе? Что тогда?

– Надо оборвать все провода, – предложила Глория Пирамидоновна и тут же ухватилась за телефонный шнур. Но в это время телефон издал душераздирающий звук. И Глория, и ее начальник вздрогнули одновременно.

Пустоменко быстро пришел в себя и приложил трубку к уху. Это была Юлия. Она сообщила, что начинается прием подчиненных, затем прием представителей различных организаций, которые уже три месяца как записаны в очереди, затем, приблизительно после полуночи – прием населения… инвалидов войны и представителей ОУН/УПА (Организация украинских националистов – Украинская повстанческая армия).

Рабочий день начался.

Первой вошла бывшая певичка, а ныне министр культуры Оксана Белозирко и начала излагать свою просьбу не только при помощи слов, но и слез, обильно текущих по розовым, а потом и свекольным щекам. Она желала во что бы то ни стало расправиться с директором театра русской драмы Михаилом Резниковичем.

– Какие могут быть вопросы? Если точно установлено, что господин Резникович голосовал за кандидатуру Яндиковича во время президентских выборов, а не за лидера нации, то занимать Резниковичу самую высокую должность в театре не полагается.

– Я хотела бы видеть его дворником, – злорадно произнесла Оксана.

– Крепко тебе насолил?

– Он домогался меня, а когда понял, что это ни к чему не приведет, постарался избавиться от меня. Хорошо еще, что подвернулась работа в качестве депутата Верховной Рады. А то что бы я сейчас делала?

– Воля твоя. Делай с ним, что хочешь. Может быть, лучше гардеробщиком его назначишь? В том же театре.

В это время послышался шум в коридоре, чуть приоткрылась дверь и в щелочку зарычал Бенедикт Тянивяму:

– Ты что, Ксюшенька, так долго занимаешь кабинет Коли Пустоменко, заставляешь ждать великого человека, коим является сам Бенедикт Тянивяму, который стоит пред тобой персонально. Ты же министр. Вот и решай свои проблемы более оперативно. Со мной тут генерал УПА Косой Глаз, пожилой человек, ему восемдесят семь лет.

Оксана вышла в коридор, посмотрела на генерала и с ужасом воскликнула:

– Он мертв!

– Нет, пока жив. Они почивают. А потом, он бессмертен. Он будет жить, пока жива Украина. Молодежь должна брать пример с него, учиться его мужеству и стойкости в борьбе с москалями.

Сказав эти слова, Бенедикт решительно распахнул вторую половину двери и ввалился в кабинет Пустоменко:

– Привет, Пустобрех. Я не один. – И повернув голову назад, добавил: – Втащите генерала вместе с койкой.

Четыре бойца с нацистскими нашивками на рукавах, где вместо свастики значилось ОУН/УПА, втащили железную кровать на колесиках, на которой лежал генерал Кривой Глаз.

Генерал открыл глаза, обрадовался, увидев министра, и в качестве приветствия громко стрельнул, а потом едва слышно крякнул: хай живе!

– Генерал ОУН/УПА Кривой Глаз! Прошу любить и жаловать, – отрекомендовал Бенедикт Тянивяму, прикладывая руку к фуражке с изображением Степана Бандеры. – Прошу, генерал, открыть пошире свои всевидящие очи! Боец Ширинка, открыть веки генералу и помочь ему принять сидячее положение. Подушки подложите под спину героя, подушки: у генерала спина не сгибается, в синяках вся от москальских пуль, которые не прошивали спину, а только скользили вдоль спины.

Боец Ширинка и боец Портянка открыли веки генералу и подложили подушки под несгибающуюся спину; генерал принял сидячую позу и прокашлялся.

– Вам слово, генерал, – сказал Бенедикт в ухо Кривому Глазу.

– Ась?

– Вам предоставляется слово, генерал, – повторил Бенедикт довольно громко.

– Дзенкуе бардзо, – произнес генерал и приложил платок к беззубому рту.

– Откуда вы так хорошо знаете польский? – спросил Пустоменко, протягивая руку. Но генерал протянул свою высохшую руку к губам вице-премьера. Коля так растерялся, что вздрогнул, а потом все же приложил бледную щеку к костлявой руке генерала.

– Он долгое время жил в Польше под видом звонаря католического собора, в котором служил Иоанн Павел Второй, владыка Римский. Как только владыка отправился в Рим, а Украина обрела независимость, генерал Кривой Глаз вернулся во Львов, в бывший личный особняк. Правильно я говорю, генерал?

– Ась? Дзенкуе бардзо. Вы говорить вшистко правильно.

Генерал действительно неважно слышал, но был убежден в том, что Бенедикт Тянивяму свой человек, не подведет.

– Я очень рад гостю, знатному человеку, – сказал Пустоменко. – Чем могу быть полезен?

– Дзенкуе бардзо, – произнес глухой генерал.

– Коля, дорогой, – сказал Бенедикт. – Генерал просит уравнять его с героями Отечественной войны. И не только его лично, но и всех оставшихся в живых офицеров и рядовых ОУН/УПА. Этот вопрос, как ты знаешь, трудный и даже спорный, но оккупация Украины сначала Гитлером, а потом Сталиным – все равно оккупация, как ни крути. Настоящие щирые украинцы это хорошо понимают. Москали ничуть не лучше солдат Гитлера. Ты согласен с этим?

– М-м-м.

– Не мычи, а скажи, что согласен.

– Я проконсультируюсь с лидером нации, – произнес Пустоменко убийственную фразу. – А что касается генерала, постараюсь что-то сделать. Скажем, поймаю какого-нибудь богатого человека и скажу: помоги генералу. И дальше. В Украине, как и в России, готовятся торжества по случаю шестидесятилетия Победы. Я сделаю так, что парада победы на Крещатике не будет. Пусть прогуляются старички по Крещатику и довольно. Об этом уже был разговор с первым лицом государства.

– Лицо, с которым ты говорил об этом, мне хорошо известно. Он всегда «за» и руками, и ногами. А что касается ОУН/УПА, так это его кровные братья. Как только он помрет, в чем я очень сомневаюсь, скорее, он никогда не помрет, но все же, если такой казус произойдет и нация лишится своего лидера, мы ему памятник поставим. И этот памятник будет гораздо выше памятника Степке Бандере.

Бенедикт принялся излагать свою программу вице-премьеру. Он высказал уже в который раз свою симпатию и поддержку организации украинских националистов, благодаря которым Украина обрела независимость. Если бы Украина оставалась в составе России, все щирые украинцы были бы рабами, ходили в лохмотьях, питались бы только русскими щами, потому что черная земля Украины не давала бы урожаев, будучи под гнетом москалей. Да и вообще, ее бы никто не принял в Евросоюз. А так двери Евросоюза для Украины открыты.

– Нам осталось сделать немного, – продолжал Бенедикт. – Русский язык надо запретить, русские школы ликвидировать, а тех, кто балакает на чужом и чуждом нам языке, бить по морде. Я дневал и ночевал на майдане ради этого. Лидер нации не оценил мои старания. Время покажет, что он был не прав. Но дело не только во мне. Дело в тех идеях, которые я отстаиваю. Лидер нации на шестьдесят процентов стал националистом, а за ним тянется и Юлия Феликсовна. Теперь она переходит на галицкий говор. Недавно произнесла: «Мы мусимо пышатыся нашими успехами».

– Бардзо хорошо, – произнес генерал и попытался захлопать в ладоши.

– Ты ошибаешься, мудрый Бенедикт. Лидер нации начинает с Мазепы. До него еще никто не решился ставить памятники Мазепе, который хотел отдать Украину полякам и шведам, лишь бы освободить ее от москалей, да в то время не получилось. Кроме того, Виктор Писоевич с величайшей радостью принял нательный крест Мазепы во время инаугурации, за что его стали уважать не только в Европе, но и в Америке. Джордж Пеньбуш-младший даже на похороны Павла Иоанна Второго чуть не опоздал, чтоб принять Вопиющенко, угостить его кофе и пообещать ему всяческую поддержку, в том числе снять поправку Джексона – Вэника.

– Ну и грамотный же ты, Пустоменко, – сказал Бенедикт, все больше наклоняясь к левому уху вице-премьера, будучи уверен в том, что хозяин кабинета, как и его подопечный Кривой Глаз, неважно слышит.

Бедный Коля уронил подбородок на ладони рук, локти которых опирались о крышку стола, и почувствовал, что куда-то проваливается.

– Что-то голова у меня разболелась, – простонал он и умоляюще посмотрел на посетителя. – Пожалей меня, Бенедикт. Встретимся как-нибудь еще и продолжим этот разговор. Я полностью со всем согласен, но понимаешь, пока ситуация складывается так, что надо ждать. Ведь москали – это наш газ, это электроэнергия, это нефть, это все. Без них, проклятых, мы задохнемся. Я понимаю, что москали «чужи люды, роблять лыхо с нами», как писал Тарас Шевченко, но пока Евросоюз не уложит нас в свою мягкую постель, необходимо терпеть. Так учит и лидер нации. Пеньбуш об этом знает. Но он хитрый, каналья. А ведь мог бы нам подбросить пятьсот-шестьсот миллиардов долларов, чтоб мы выбрались из ямы. На оранжевую революцию не пожалели двух миллиардов, и вот тебе, пожалуйста: мы победили.

Коля зевнул во весь рот. Секретарь Глория пожалела его и громко сказала:

– Николай Парфенович, обедать пора. Юлия Феликсовна приказали тридцать минут отвести на обед. А после обеда – коллегия. На коллегии отчет – кто что сумел сделать до обеда на благо Родины и укрепления ее независимости.

– Ну, в таком случае я просто вынужден покинуть ваш кабинет, – сказал Бенедикт. – А планировал посидеть и поговорить еще часика два с гаком.

– Так вы уже три часа здесь сидите, – сказала Глория, фыркая.

– Милочка, у меня столько идей, столько нерешенных проблем, на всю неделю хватит. Я один из политиков будущего. Меня оценят потом. Примеров в истории много. Вот Черчилль. Никто его не ценил при жизни, хоть он и войну выиграл. Даже на выборах прокатили. А теперь англичане гордятся им. Так и я. Когда я уйду, моим именем начнут называть улицы и города, а ты, Глория, с гордостью будешь рассказывать своим внукам, с кем ты сидела в одном помещении и чью пламенную речь слушала.

– Николай Парфенович, опоздаете. Впрочем, как хотите, а я пошла: у меня живот подводит, – произнесла Глория и взялась за ручку двери.

– Ты настоящий демократ, раз позволяешь своему секретарю так разговаривать в твоем присутствии, – сказал Бенедикт, протягивая руку на прощание.

 

22

Юрий Залупценко довольно часто вступал в конфликт с правоохранительными органами, в основном с работниками дорожной службы, не предполагая, что ему самому когда-то придется возглавлять эту могущественную организацию, ломающую человеческие судьбы, способную лишить здоровья, а то и жизни любого, кто имеет несчастье попасться им в руки, совершив какое-нибудь незначительное нарушение.

Если он забывал очки и переходил улицу на красный свет, его задерживали, грубо с ним обращались, он мужественно терпел, сносил оскорбительные слова и площадную брань. И только в редких случаях вытаскивал депутатское удостоверение, желая удовлетворить свое самолюбие, слыша, как страж порядка извиняется перед ним и просит прощения.

И только однажды депутатское удостоверение не спасло его от привода в участок и составления протокола. Это случилось в самом начале оранжевого путча, когда он на радостях пропустил несколько рюмок, сел за руль старенького «жигуленка» и мчался по Крещатику, выжимая педаль акселератора до упора и совершенно не обращая внимания на светофоры и даже на регулировщиков. Капитан Моисеенко, стоявший на вышке, принял его за террориста, срочно передал по рации сигнал тревоги. Несколько машин службы ГАИ, а также мотоциклы с колясками настигли Юру на повороте в сторону майдана. В мгновение ока он был взят в плотное кольцо и остановлен.

– Руки за спину! – приказал майор милиции Егоров.

– Я депутат Верховной Рады, – сказал Залупценко, принимая гордую позу.

– Руки за спину! – повторил Егоров. – Ребята, наденьте на него наручники.

Залупценко заморгал глазами, принял позу наступающего и сжал кулаки, но тут же был сбит с ног ударом кулака, твердого, как кувалда.

– Ах вы суки! – сказал он, но покорился и сел на заднее сиденье между двух работников дорожной службы в милицейской форме. – Я, как только мы победим эту камарилью, попрошусь на работу в МВД и разгоню дорожную службу. А вас всех уволю в первую очередь.

В машине раздался хохот. Даже водитель притормозил, чтобы посмотреть на дорожного хулигана, у которого, по всей видимости, не все в порядке с головой.

– Чего лыбишься? – спросил Залупценко водителя. – Ты даже не знаешь, что я – депутат Верховной Рады, а лыбишься. Ну, я вам устрою баньку… без горячей воды.

– Докажи! – произнес водитель, трогаясь с места.

– У меня во внутреннем кармане, – произнес Юра, пошевелив локтями связанных рук. Сидевший справа старшина милиции извлек удостоверение и ахнул. В нем значилось, что такой-то имярек – депутат Верховной Рады.

– Ребята, что делать будем, это же действительно депутат! Может, отпустим его на все четыре стороны?

– Нет уж, – сказал Залупценко, – везите, я хочу посмотреть вашему начальнику в глаза.

– Что теперь будет? – вздохнул второй страж порядка. Каждый работник милиции знал: каким бы гадом ни был депутат Верховной Рады, что бы он ни сделал в общественном месте, он лицо неприкосновенное и лучше с ним не связываться. Вон Пердушенко с нынешним министром транспорта и связи Червона-Ненька, состоявшим тогда в охране Вопиющенко, при всем честном народе избивали работников милиции у здания ЦИК, и никто даже не подумал привлечь их к ответственности. Уже тогда соратники Вопиющенко показали всей стране и всему миру, кто они такие и на что способны. Но люди оказались слепы: они смотрели побоище, снимаемое на пленку, и ничего не видели.

В одном из отделений милиции Киева Залупценко сразу же нашел общий язык с начальником, и оба разошлись, формально извинившись друг перед другом.

Но депутат Залупценко оказался таким же злопамятным и мстительным, как и тот, кто назначил его на эту должность.

Белый Конь, бывший шеф МВД Украины, добровольно сложил с себя полномочия, выбил себе прекрасную пенсию и ушел на отдых. А потом, как утверждали злые языки, убежал в Россию. В бывшего министра никто не стрелял, не привлекал к ответственности потому, что он слишком много знал. К тому же состоял в сговоре с лидером нации при захвате власти – отказался дать команду на подавление путча оранжевых. И лидер нации по достоинству оценил этот поступок и сохранил жизнь бывшему шефу МВД Белому Коню.

Возглавив МВД, Залупценко ринулся в городской отдел, где также сидели полковники и генералы. Он приказал всем собраться в актовом зале, дав на сборы десять минут.

Могущественные генералы и полковники заняли места согласно чинам, прихватив с собой ручки и блокноты, чтобы записать каждое слово нового министра. А вдруг министру понравится их дисциплинированность и собранность, аккуратность в конспектировании каждого слова, и таким образом все останется, как прежде?

Залупценко вошел в актовый зал ровно в десять утра и, ни с кем не здороваясь, сел за стол президиума.

– Господа генералы! По поручению президента представляю вам нового начальника по фамилии Оранжевый Дог. Прошу любить и жаловать. Сержант Дог! Всех полковников и генералов убрать и назначить новых. Городское управление милиции и охраны общественного порядка подготовить к вступлению в Евросоюз, а затем и внедриться в этот Евросоюз, дабы мы могли пользоваться его богатствами, его роскошью и всеми остальными благами. Будут вопросы?

– Какое звание у господина Дога?

– Юра Оранжевый Дог не имеет звания, он имеет больше, чем воинское звание. Это доверие лидера нации и премьера Юлии Болтушенко. Что еще надо? По-моему, этого вполне достаточно. Слово начальнику МВД города, прошу, Юра.

Юра, не поднимаясь с места, произнес одну весомую фразу:

– Господа офицеры! С сегодняшнего дня вы все уволены, все до единого.

В зале воцарилась мертвая тишина, а потом раздался ропот. Но Оранжевый Дог никак не реагировал и не объяснял причину такого важного и неожиданного решения. Он нажал на потайную кнопку, вмонтированную под столешницей, и в актовый зал вошел его помощник с несколькими листками, свернутыми в трубку.

На трех листках мелким шрифтом были напечатаны свыше ста фамилий людей, подлежащих увольнению.

– Вывесите это в коридоре, – сказал начальник, поставив подпись в конце текста приказа.

Напичканный идеями Залупценко, Оранжевый Дог приступил к изоляции всех, кто голосовал против самозваного лидера нации и его сторонников. Здесь он тесно взаимодействовал с Залупценко и Генеральным прокурором Пискуляко, руководителем службы безопасности Турко-Чурко и министром юстиции Заваричем-Дубаричем.

Заодно он расправился со службой ГАИ города. Фактически она уже была разогнана президентом. Эта акция прошла безболезненно и незаметно для лидера нации и премьер-министра. На дорогах стало свободнее, взяток от нарушителей никто не требовал, все складывалось как нельзя лучше. Единственный маленький штрих, возникший и не привлекший к себе внимания министра, это увеличение количества ДТП не только с увечьями, но и с гибелью взрослых и детей.

В этом вопросе министр МВД поддержал оранжевого сержанта и вышел с ходатайством о присвоении ему звания генерала.

– Я буду ходить в сержантах, а Догу надо присвоить звание генерала, – твердил он президенту.

Лидер нации молчал, в рот воды набрав.

– Во всех областях от запада до востока, – продолжал министр, – все враги не только сняты со своих должностей, но и находятся под следствием. В этом деле не последнюю роль играет Генеральный прокурор. Мы с ним нашли общий язык сразу, как только я приступил к исполнению обязанностей министра. Надо бы подумать о поощрении этого Пискуляко. Что вы думаете по этому поводу, Виктор Писоевич?

– Пусть благодарит, что его оставили в прежней должности. Этот Пискуляко единственный, кто остался, будучи назначен еще Кучумой. Если будет хныкать, так ему и скажи: благодари лидера нации, что оставил тебя в прежней должности. Что еще?

– Мой предшественник Белый Конь все никак не успокоится. Вчера позвонил мне по прямому проводу и попросил о встрече. Я принял его в конце рабочего дня, около девяти вечера. Он пришел в гражданском костюме, побрит, отглажен, при галстуке, выглядел молодцевато. В беседе со мной пытался внушить, что обошлись с ним непорядочно. Дескать, вы обещали ему сохранить прежнюю должность задолго до оранжевой революции в обмен на то, что он не выведет внутренние войска и милицию для разгона демонстрации на майдане. Я не помню, мы с ним вели такие переговоры?

– Да, я обещал, это верно, но, как говорят: обещанного три года ждут. И потом, я решил заменить ему сохранение должности на непривлечение его к уголовной ответственности за преступления, которые он совершил. И еще несколько дач я решил ему оставить. Радоваться должен. Не обращай на них внимания. Занимайся основной своей работой – сажай наших врагов. Мои враги – это и твои враги. Если мы уничтожим оппозицию – мы на коне, учти это.

– Мой лидер Морозов косо смотрит на меня, – произнес Залупценко.

– Мы твоего лидера к ногтю, если надо будет. Так что будь спокоен. Работай не покладая рук.

 

23

Бывший второй или третий серый кардинал оранжевой революции после Юлии и Пердушенко, отвечающий не только за боевой дух ревущей толпы, но и за дозировку всевозможных транквилизаторов, добавляемых в напитки, за поставку алкоголя и продуктов питания, Роман Бессмертно-Серый получил высокую должность вице-премьера по административной реформе.

– Надо же что-то делать, – сказала он сам себе, – нельзя сидеть сложа руки. Надо же реформировать административную реформу, на то она и реформа, чтоб ее реформировать.

Поспешно закончив утреннюю трапезу и отказав себе в удовольствии выкурить сигару, он помчался к президенту, дабы получить у него добро на реформирование административной реформы. И странно: президент не задавал никаких вопросов, а сразу дал добро, да еще вдобавок присвоил себе идею административной реформы.

– А ты знаешь, я еще задолго до вступления в должность президента задумал такую реформу. А ты откуда о ней узнал? Ты украл у меня эту идею, чтоб тебе ни дыхнуть, ни охнуть.

– Вы думали, и я думал то же самое, что вы думали. А что это значит? Это значит – мы настоящие единомышленники, духовные братья. Можно сказать, единое целое.

– Да? Тогда я согласен. Я хочу, чтоб ни одного названия не осталось от прежних структур, от прежних наименований городов и поселков. Никаких там названий Донецк, Харьков, Луганск. И Крым следует переименовать. Так что иди, делай все, как я сказал, мой духовный брат. Я вот президентский дворец решил переделать, – произнес президент, похлопывая по плечу Бессмертно-Серого и добавил: – Ты, Роман, инициативный малый, так сделай, чтоб от прошлого только рожки да ножки остались. Пусть видят наши зарубежные друзья – мы не даром хлеб едим.

– Мой друг Залупценко умудрился разогнать ГАИ, а я…

– Ты ошибаешься, это я разогнал службу ГАИ, я приказал Залупценко, – перебил его президент. – Ну, давай дальше.

– …разгоню всяких там мэров городов, упраздню председателей сельских и поселковых советов, ликвидирую детские поликлиники, а заодно и такие понятия, как Донецкая, Харьковская, Луганская области, всякие отделы областных управлений. Пусть оранжевые штабы занимаются хозяйственной деятельностью в поселке, городе, областном центре, куда будут входить все села, поселки и небольшие города.

– Молодец! А с Юлией согласовал?

– Скажу, что с вами согласовал, и баста. Ей некуда будет деваться.

И действительно, идею административной реформы поддержали все члены правительства во главе с Юлией.

Бессмертно-Серый тут же собрал пресс-конференцию, произнес хвастливую и сумбурную речь по переустройству органов управления, доказывал, что, как только прежние властные структуры будут ликвидированы, страна совершит небывалый скачок не только в экономическом, но и в политическом плане. Результатом напряженной работы явится прием Украины в Евросоюз. Западные страны с распростертыми объятиями примут многострадальную Украину в свое лоно, а лидер украинской нации станет председателем Евросоюза на вечные времена, поскольку Украина – это центр Европы и уже поэтому она должна стоять во главе Евросоюза.

Подавляющее большинство журналистов с умилением слушали хвастливый бред Романа Бессмертно-Серого, записывая каждое слово выдающегося вице-премьера на диктофоны, а те, у кого не было этой техники, старательно конспектировали, дабы затем передать на телевидение, написать статьи и отнести их в редакции газет и журналов.

Сам Роман Бессмертно-Серый еще больше убедился в правоте своей бредовой идеи после окончания пресс-конференции и, придя домой, около двенадцати ночи, разбудил жену Эвелину и старшую дочку Аню, чтобы поведать им, какую масштабную реформу он затеял. Дочка Аня, заканчивавшая девятый класс и готовившаяся к отправке в Лондон для продолжения образования, то закрывала, то открывала глаза, а затем и вовсе заснула в мягком кресле, поджав ножки под себя.

Дольше слушала Эвелина, но и она искала причину, как бы прервать мужа, однако ей это не удалось даже в постели. Роман весь, с потрохами, был в административной реформе и несбыточных мечтах о славе Петра Великого или Богдана Хмельницкого.

Пресса, радио и телевидение действительно подняли невероятный шум вокруг реформы, народ ждал чуда, и это чудо было связано с желанием вступить в Евросоюз.

Великий реформатор так вдохновился своей бредовой идеей, что эта идея вознесла его в собственных глазах на недосягаемую высоту. И эта идея родила еще одну, а именно: показаться своим избирателям во всем своем величественном виде.

«Пусть земляки посмотрят на меня в новом качестве, – подумал он. – Вернее, во многих ипостасях. Я великий реформатор, вице-премьер и депутат Верховной Рады. Они могли бы мне памятник поставить и районную столицу моим именем назвать. Ай да молодец Бессмертно-Серый!»

Пользуясь высоким званием вице-премьера и депутата Верховной Рады, он дал команду журналистам собраться и следовать за ним за сто километров от Киева и осветить его встречу с избирателями, с которыми он не встречался со дня захвата власти оранжевыми.

Вереница машин, правда, без сопровождения работников ГАИ – они были к этому времени ликвидированы, ринулась за город. Избиратели уже были извещены телеграммой. Они, бедные, немедленно собрались. Дело в том, что это было великое событие для избирателей. Встретить своего депутата, которого они видели всего дважды – когда его выдвигали и когда избирали: он приехал поблагодарить избирателей за доверие и обещал, что отремонтирует дорогу, построит несколько магазинов, возведет каменный мост через речку. И построит новое здание школы. Но, как и все оранжевые, он щедр был на обещания и тут же забывал о них. Исчез, как в воду канул. Избиратели забрасывали его письмами, ответы, правда, приходили, но за подписью совсем других лиц, а не их депутата, которому они, наивные, писали.

И вот теперь труженики поселка над названием Самостийный собрались в клуб «Безнадежный». Их было так много, что многие вынуждены были стоять между креслами и на балконе.

Депутат Бессмертно-Серый торжественно вошел в актовый зал с большим портфелем под мышкой и сказал очень громко:

– Здравствуйте, избиратели. Потеснитесь, освободите место для журналистов. Клуб, к сожалению, не может вместить всех желающих послушать земляка, великого реформатора, коим являюсь я, уроженец этого села, Бессмертно-Серый…

В реформатора полетели тухлые сырые яйца.

– Ромка, беги, убьют, – закричала Одарка, родная тетя Бессмертно-Серого.

Рома сложил ручки перед толпой, как перед святым образом, и едва слышно промолвил:

– Простите, граждане. Я хочу сказать, кто я такой, я великий…

Избиратели отреагировали топотом ног.

– Благодарю, – сказал великий земляк.

На сцене был единственный столик без графина с водой и стул на трех железных ножках.

Журналисты ворвались, как дикари, и ринулись к розеткам. Но пройти к ним было невозможно.

– Передайте провод и включите его в розетку, – приказывали тележурналисты.

Депутат на сцене застыл в ожидании. Подключение телекамер длилось почти двадцать пять минут. В зале начался гул. Бессмертно-Серый достал огромную папку и перечитывал свой доклад. Устав, он оторвался от текста и уставился в конец зала, где целовались девушка с парнем. Поцелуй продолжался так долго, что депутат отвел глаза. Наконец он встал и начал читать:

– Украина перейдет к трехуровневой модели административно-территориального деления: община, которая будет включать в себя не меньше пяти тысяч человек, район с населением в семьдесят тысяч человек и – регион, где проживает не менее семисот пятидесяти тысяч человек…

– А нельзя ли без бумажки, хорек? – раздался голос из зала, который был поддержан всеобщим хохотом.

– …Будут также введены понятия городов-районов… – читал дальше народный избранник.

Тут снова начался топот ног, а потом грохнуло: будет врать.

Депутат местного совета Козюлько выскочил на трибуну и громко заревел:

– Хватит врать! Сегодня мы тебя лишим депутатских полномочий. Что ты гундосишь про какую-то реформу? Укрупнять он вздумал. Наши старшеклассники и так ходят за пять километров в школу, а теперь будут за двадцать. Старухам надо будет чапать двадцать километров, чтоб получить нищенскую пенсию, потому что с твоим укрупнением почтового отделения у нас не будет. Муть какую-то выдумал. Ты с трудом школу у нас закончил, учился между двойкой и тройкой. Вот он и результат. Ты лучше ответь нам, почему цены повысились вдвое-втрое на все виды продуктов? Что вы там делаете, безмозглые руководители? Почему сахар исчез с прилавков магазинов? Почему бензин подорожал в два с лишним раза?

– Это не я, это не я. Я не занимаюсь этими вопросами, – растерянно бормотал Роман. – Это надо спросить Пинзденика да Юлию Болтушенко. Я здесь ни при чем. А в общем, за все отвечает лидер нации Виктор Писоевич.

– Все вы Писоевичи, – выкрикнул кто-то из зала.

– Ату его, Серого! – завопила толпа.

– Да нет уж, – произнес депутат Козюлько. – Пусть ответит на все ваши вопросы!

Вопросов было так много, что сама Юлия Болтушенко не смогла бы на них ответить, не то что Бессмертно-Серый. Он поднял руку и произнес:

– Давайте примем такое решение. Вы задаете свои вопросы, это ваше право, так же как ваше право одобрять или не одобрять административную реформу, а я эти вопросы записываю, доложу о них президенту. Обговорив все и согласовав с руководством страны, я вернусь к вам… недельки через две и подробно отвечу на каждый ваш вопрос. Только я прошу быстрее, уже третий час дня, а мы еще не завтракали, пока доберемся до Киева, депутатская столовая может закрыться.

В зале раздался смех, закончившийся аплодисментами.

– Живоглот, а не депутат.

– Выслуживается.

– Мы за него никогда больше не будем голосовать.

– Хмырь болотный.

Не все словечки доходили до слуха Бессмертно-Серого. Он находился будто в коме. Журналисты, корреспонденты газет были просто поражены уровнем демократии. Как она быстро набирает силу. Демократия не созрела. И к тому же, если все осветить, как было на самом деле, Украину не примут в Евросоюз. Но тут снова полетели яйца и уже не только в Романа, но и в журналистов.

 

24

В начале июля 2005 года в Верховной Раде разгорелись страсти по поводу вступления Украины во Всемирную торговую организацию. Депутаты с восторгом встретили такую возможность. Еще бы, москалей не принимают, как бы Москва ни стремилась, а Украину ждут с распростертыми объятиями, ведь это первый шаг к вступлению в Евросоюз.

– Ура! – кричал депутат Школь-Ноль, стоя в зале заседаний Верховной Рады. Как его ни останавливали, ни просили, он никого не слышал. Его поддержали и Рыба-Чукча, и Дьволивский, и другие. Тут поднялась и Юля, подняла ручки над головой и захлопала в ладоши. Раздался гром аплодисментов. Лидер нации, сидевший в специальном президентском кресле, трижды кивнул головой в знак благодарности.

Минут десять спустя, когда горлопаны устали от собственных лозунгов, председатель произнес одну неутешительную фразу:

– Господа слуги народа! Для того чтоб нашу страну приняли в ВТО, руководство этой организации предлагает нам принять ряд законов, которые регулируют деятельность наших руководителей в тех или иных областях. Вот закон «О защите интеллектуальной собственности», который нам необходимо принять, бьет по карману многих наших депутатов. Мы должны проголосовать в ущерб собственным экономическим интересам. Приняв этот закон, многие наши избранники лишаются миллионных прибылей, а некоторым грозит полное экономическое разорение.

Депутаты втянули головы в плечи и исподлобья стали смотреть на председателя Верховной Рады.

Лидер нации Вопиющенко понимал, что добиться принятия подобного закона, равно как и других, будет непросто. Поэтому сам со своей администрацией прибыл в Верховную Раду. Он тут же поднял руку, прося слова.

– Я прошу вас принять этот закон. На Западе товаров полно, их девать некуда, и потому они хлынут к нам за символическую цену. Мы сможем закрыть все фабрики и заводы, в том числе и выпускающие пищевые продукты. Давайте примем все законы скопом, одновременно. Если Украина, вступив в ВТО, будет одной ногой в Евросоюзе, то вступив в НАТО, мы уже станем членом Евросоюза. У меня, в моей папке, которая лежит передо мной, томится еще один закон – емкий, значительный, имеющий для судеб страны не меньшее значение, чем весь пакет законов, способствующих вступлению в ВТО, но я его пока не раскрываю перед вами. Это будет праздник для вас, когда вы услышите все его положения.

– Что это за закон, дорогой Виктор Писоевич? Нельзя ли хоть в общих чертах? – спросил депутат Лизопоп, член фракции президента, повертел головой во все стороны, а потом яростно захлопал в ладоши. Депутаты фракции президента дружно зааплодировали, а Лизопоп несколько раз произнес громкое «ура».

Президент схватился правой рукой за сердце и стал бить поклоны своим духовным последователям. После пятого поклона он развернул свою драгоценную папку и произнес:

– Так и быть: раскрою секрет перед вами, депутатами, поскольку вы все мне прямо-таки родные. Это закон про голодомор. Он, конечно, может и не обсуждаться, я по нему издам указ и пущу его в народ. А пока принимаем пакет законов по требованию ВТО и особенно США.

Выслушав сумбурную речь президента, депутаты переполошились. Если украинские рынки, украинские магазины будут завалены дешевым мясом, дешевой колбасой и другими продуктами питания, особенно теми, срок хранения которых закончился два месяца назад, то что делать собственному сельскому производителю? Куда девать свои заводы, выпускающие свою продукцию, которая не может конкурировать с западной?

– У нас погибнет не только сельское хозяйство, но и замрут заводы, фабрики, мы лишимся работы и станем рабами западных капиталистов, – утверждали многие депутаты.

После выступления президента депутат Курвамазин поднял руку и задал вопрос:

– Виктор Писоевич, почему вы нас заставляете принять целый пакет законов, с которыми мы не знакомы? Ведь проекты этих законов можно было распечатать и раздать каждому депутату, не так ли?

– А разве у вас на руках нет проектов этих законов? – спросил Вопиющенко. – Юлия Феликсовна, почему у депутатов нет проектов законов?

– Они печатаются, – не растерялась Юлия, – их вот-вот принесут.

– Все равно, я вас прошу, проголосуйте, пожалуйста, – произнес лидер нации, пряча кулаки под стол. – А потом голодомор.

Но в зале заседаний стоял шум. Не успел председатель Верховной Рады открыть рот, как со всех сторон раздались крики, свист, а затем в президиум прорвались несколько человек и вырвали все шнуры из микрофонов. Юлия встала и дала команду депутатам своей фракции, которые тоже ринулись в президиум защитить председателя.

Несколько минут спустя вбежали монтеры и заменили микрофоны. Можно было начинать обсуждение. Но противники закона «О защите интеллектуальной собственности» оккупировали трибуну, достали мегафон и стали произносить речи – проклятия в адрес тех, кто хочет поработить неньку Украину.

Подкупленные депутаты ринулись на защиту не только председательствующего, но и трибуны. Тут и началась драка. Юлия, сидя в правительственной ложе, жестами поднимала своих сторонников, сидящих в зале, и приказывала вступить в драку с противниками принятия законов.

– Ау! Долой! Долой! – кричали депутаты.

– Прошу голосовать! – шипел председательствующий. – Закон не принят!

– Еще раз поставьте на голосование! – требовала Юлия.

– Согласен! – простонал председатель.

В это время Юлия подозвала своего человека и что-то пошептала ему на ухо. Это был Школь-Ноль. Он так обрадовался, что забыл о законе, ущемляющем его интересы. Школь-Ноль побежал в зал, быстро собрал своих сторонников, и во время повторного голосования они бегали по полупустому залу и нажимали все кнопки «за». Так получилось большинство.

– Закон принят! – торжественно произнес председатель.

– Долой! Долой! – кричали изумленные депутаты. Многие из них поняли: их обманули, проголосовали вместо них.

Снова началась потасовка. Били коммунистов, социалистов, разукрашивали морды друг другу. Депутат Бенедикт Тянивяму лупил и тех и других, всех, кто попадался ему под руку. Стражи порядка не вмешивались: неприкосновенный избивал неприкосновенного. Премьер сидела в правительственной ложе и радовалась тому, что сюда никто не смог пробраться и ей не попало. Сюда пускали только одного депутата из зала. Это было доверенное лицо – Школь-Ноль.

Министры, сидящие в правительственной ложе, поздравляли друг друга. Улыбающаяся Юлия тоже пожимала руку каждому.

– Это первая победа, – говорила она министрам. – Я отсюда не уйду до тех пор, пока нужные мне законы не будут приняты.

– Что делать дальше? – спросил растерявшийся председательствующий.

– Как что? – удивилась Юлия. – Объявляйте перерыв на обед. Накройте столы… за счет правительства, я выделяю пять миллионов на обед. Не жалейте коньяка, шампанского, русской черной икры, норвежской семги, крабов, поставьте пиво, впрысните туда немного жидкости, как это мы делали на майдане. Двадцать минут спустя после окончания обеденной трапезы соберите всех в зале заседаний и поставьте на голосование любой закон. Увидите: все проголосуют «за». Даю гарантию.

– Я боюсь…

Коммунисты, социалисты и эсдековцы вывесили фотографии тех министров, кто не хотел добровольно отказаться от депутатского мандата.

Верховная Рада – единственный орган в стране, где совмещаются кулачные бои с речами, в которых звучит забота о народе, его благе и процветании государства. Никакой цирк не в состоянии заменить то, что порой происходит в парламенте. Здесь редко сила уступает разуму. Можно смело утверждать, что парламент – это микрогосударство, в котором есть разные кланы, группировки, лидеры и подчиненные, серые кардиналы, продающие свой голос за доллары. Наивные избиратели думают, что депутат, за которого они отдали свои голоса на выборах, защищает их интересы.

По рекомендации Юлии обед был действительно шикарный. Однако многие депутаты, особенно те, кто был категорически против принятия закона, к пиву не притрагивались. Здесь помогла разведка. Транквилизаторы не сработали. И все же сытые, немножечко под градусом, они расселись по своим креслам и погрузились в дремотное состояние. Юлия и духовно сломленный председательствующий воспользовались моментом и протащили еще несколько законов.

Во время голосования многие депутаты похрапывали и никак не реагировали на слова председательствующего: «Кто «за», прошу голосовать».

Школь-Ноль и его подручные спокойно подходили к столам и нажимали кнопки «за».

Болтушенко торжествовала. Она еще раз показала не только своим согражданам, но и соседям, что она многое может. Если, конечно, захочет. Как ни сильна была оппозиция на этот раз, премьер все же протащила много необходимых законов. Пусть не все, но основные прошли. Лидер нации сказал ей:

– Юлия – ты лучший премьер не только в Европе, но и в Латинской Америке! Если только нас примут в ВТО, то это значит, что мы уже стоим у ворот Евросоюза.

Уже через час ядро оранжевой власти заседало в кабинете президента.

– По моим наблюдениям и по умозаключению, – сказала Юлия, не пользуясь бумажкой с написанным заранее текстом, – мы теряем очки не только среди народа, но и в Верховной Раде. Это недопустимо.

– Разве? – удивился президент. – Я это слышу впервые. Шумят кое-где, что, дескать, я затеял кампанию преследования по политическим мотивам отдельных оппозиционеров, но… пошумят, пошумят и забудут, а наши враги будут сидеть за решеткой. Это куда важнее, чем уличный шум по поводу политических репрессий.

– Это не совсем так, Виктор Писоевич. Цены у нас подскочили в два-три раза, смертность растет, рождаемость в стране прекратилась, энергоресурсы дорожают, Москва нам угрожает повышением цен на газ, наша промышленность может остановиться, в стране наступит коллапс.

– Но вы же премьер, вы не должны допустить этого безобразия. На днях я выступлю с критикой правительства, вы уж, Юлия Феликсовна, не обижайтесь. А что касается Москвы, то я ей подсуну голодомор. Мы с Катрин над этой проблемой активно работаем. А вы за критику не обижайтесь. Идет?

– Я должна опираться на законы, – твердо заявила Юлия. – Я не президент. Это президенту позволяется творить беззаконие, не оглядываясь на Верховную Раду. А я без Верховной Рады, как без пищи. Мне нужны законы… по «Криворожстали», по ценам на мясо, по защите интеллектуальной собственности. Я должна подвести страну к вступлению в ВТО.

– Тогда подводите, в чем же дело? Давайте предложения, и депутаты в Верховной Раде проголосуют. Вот и вся премудрость.

Роман Бессмертно-Серый, депутат по совместительству, сидел и улыбался. Если бы он не сидел рядом с президентом, он покрутил бы пальцем у виска. А тут пришлось сдержаться.

– Ну что вы на меня смотрите, будто давно не видели? Я что-то не то сказал? Если так, то все равно лидер нации имеет право на ошибку, тем более это все мелочи, – закончил президент и почесал мочку левого уха.

– Виктор Писоевич, вы, как лидер великой нации, много времени проводите за рубежом, встречаетесь с главами государств, а я никуда не выезжаю, – заявила Юлия. – Была один раз в Польше и Франции, и то бегом. Поэтому я все вижу. Вот вы внесли предложения по уголовно-процессуальному кодексу из пяти пунктов и думаете, что все пункты будут приняты. Как бы не так! Короче, я вытащила сюда Романа Серого вот с какой целью. Из четырехсот пятидесяти депутатов триста миллионеры. С ними работать очень сложно. Тут не все наши. А вот остаток – сто пятьдесят депутатов – должны быть нашими и голосовать за любое предложение власти. Переговоры, обработку, подкуп этих депутатов надо поручить Роману, это у него хорошо получается, иначе нам ВТО не видать, как своих ушей.

– Это правда? – спросил президент, глядя на Романа Бессмертно-Серого.

– Думаю, Юлия Феликсовна – не в бровь, а в глаз. Я удивляюсь ее прозорливости, – произнес Роман.

– Сколько денег на это потребуется?

– Пятидесяти миллионов хватит, – сказала Юлия.

– Делайте, делайте. Надо, чтоб в это ВТО нас приняли с распростертыми объятиями. А затем и в Евросоюз. А ты, Роман, давай действуй. Пятьдесят миллионов это ерунда. Надо – печатный станок запустим. Когда-то денежные знаки мы печатали за границей, а теперь сами.

Лидер нации протянул руку сначала Юлии, а затем Роману.

– А как же административная реформа? – спросил Роман у Юлии.

– Брось ты, Роман, зачем тебе головная боль? Забудь пока об этой, так называемой административной реформе. Если потребует Евросоюз, скажем, поставит нам условие, что без административной реформы нам не видать этого Евросоюза, тогда другое дело, а пока что занимайся делом, покупай голоса. Это важнее реформы.

– Да нет, пусть доложит об административной реформе. Он способный парень. Пусть подведет нас к вступлению в ВТО, а потом продолжит свою реформу. Должны же мы что-то делать, – возразил президент.

– Гм, гм, – произнес Роман, почесывая бородку. – Ежели вы так настойчиво, с таким интересом спрашиваете про административную реформу, я за нее возьмусь. Я уже был в своем районе, получил одобрение избирателей. Мои избиратели все время кричали «ура». Журналисты, правда, немного исказили эту встречу, но ничего: все забывается. Мои избиратели поддержат мои идеи по административной реформе, я тут же продвину ее вглубь, и вширь, и ввысь. Лидер нации одобрит, я уверен в этом на сто процентов.

Школь-Ноль, стоявший рядом, захлопал в ладоши и воскликнул:

– Великий реформатор! На западе оставь только две области – Львовскую и Ивано-Франковскую, остальные ликвидируй. Распорядись поставить памятники Степке Бандере в каждом селе, в каждом районном центре, а в Хмельницком, переименованном в город Бандера, на каждой улице… по памятнику. Я буду тебя поддерживать вместе с Дьяволивским и Курвамазиным. Поезжай к своим избирателям и не вздумай отказываться от совместительства: депутат может и не являться на заседания.

– Благодарю от всей души, – произнес Бессмертно-Серый, радуясь, что Школь-Ноль, не удостоившийся никакой должности в правительстве, так же как и раньше дружелюбен.

– Все, благодарю вас, все свободны, – сказал президент.

 

25

В своей кадровой политике президент руководствовался известным постулатом: своя рубашка ближе к телу. На первом месте стояли ближние и дальние родственники, кумовья и соратники по оранжевой революции. Но в такой стране, как Украина, горстка родственников и те, кто недавно стоял рядом на майдане, растворилась, как чайная ложка сахара в канистре с водой. А дальше? Откуда брать кадры и назначать губернаторов в областях, как заполнить гигантский айсберг чиновников во всех министерствах и ведомствах не только в Киеве, но и на далеком западе и востоке, юге и севере.

Аналитический ум Виктора Писоевича привел его к единственно правильной мысли: кузница кадров – Галичина. Бандеровцы разъехались по всей Украине и заняли командные посты. Эти посты доставались легко и просто, где за доллары, где по доброте душевной лидера нации. Знание проблемы, опыт не имели значения. К примеру, Червона-Ненька стал министром железнодорожного транспорта, он разбирался в этом как свинья в апельсинах. Правда, надо признать, что он несколько раз ездил по железной дороге в качестве пассажира – вот и весь опыт.

Своими достижениями в области кадровой политики президент всегда делился с Катрин. Как правило, она одобряла действия мужа, хотя всякий раз намекала на то, что неплохо было бы пригласить молодых специалистов из Америки, а то и из Франции, но Виктор Писоевич только сопел, а однажды сказал:

– Как только Украину примут в Евросоюз, я поменяю всех губернаторов из Галичины на американцев.

– Йес, йес, – согласилась супруга и больше не беспокоила мужа по кадровым вопросам.

– Завтра у меня встреча с учеными Львова, Тернополя и Ивано-Франковска. Что бы ты мне посоветовала, как мне с ними вести себя, ведь они ученые, трудные люди, а я в науке нуль без палочки.

– Всех ученых Галичины перевести в Киев.

– Спасибо за совет, я так и сделаю.

– И издать указ о голодоморе, – посоветовала Катрин мужу в который раз.

– Катрин, ты умница, ты почти убедила меня. Я как раз думал о тебе и о твоем плане по голодомору. Сегодня, когда я присутствовал на заседании Верховной Рады, мне пришлось обрадовать депутатов… голодомором, поэтому я вернулся домой раньше, чем обычно. Еще восьми нет, а я уже дома. Президент никогда так рано не возвращается. Рузвельт приходил домой не раньше одиннадцати.

– Не мели чепухи, – добродушно произнесла Катрин. – Любой великий человек может трудиться не только на работе, но и дома. Сегодня ты будешь трудиться над голодомором. Знаешь, как это важно? Если большинство стран признает этот голодомор, России придется раскошелиться. Несколько миллиардов долларов в нашем кармане. Мы их тут же переведем в Штаты. Ты ведь хорошо знаешь: если на второй срок тебя не изберут, мы улетим в Америку. Я ни на один день здесь не останусь.

– А Россия может компенсировать наши потери?

– Ее заставит мировое сообщество. Не секрет, что мировое сообщество голосует так, как этого хочет Америка. И так будет всегда.

– Я счастлив, что у меня такая мудрая жена, – произнес знаменитый супруг. – Кстати, я уже настрочил указ о голодоморе. Вот он.

Катрин пробежала одну строчку, из которой состоял весь указ, и расхохоталась.

– Что, не понравилось?

– Ты смешной. А еще лидер нации. Вот ты пишешь тут: назначить голодомор на осень 2008 года и подпись. Разве так издают указы? Голодомор – это целая эпопея в твоей политической деятельности, как лидера нации. Давай так, сначала перекуси, а потом возьмемся за работу. Надо составить план, а потом постепенно, шаг за шагом браться за выполнение намеченного плана. – Катрин раскрыла увесистую папку и уселась напротив мужа. – Так вот, Америка требует благодарности за то, что она тебе подарила президентское кресло. Ты понял?

– Я давно это понял. Только что от меня требуется? Отдать Украину американцам? О, я к этому готов. Я отдам всю Украину с потрохами, только пусть Америка согласится взять нас под свое крылышко.

– Да, но это не так просто. Предстоит большая подготовительная работа. Сперва надо реабилитировать оставшихся в живых воинов ОУН/УПА. Уравнять их с бойцами Красной армии, присвоить каждому, кто еще передвигается на своих двоих, звание героя Украины, назначить им самые высокие пенсии, поселить в новые благоустроенные квартиры, обеспечить бесплатным транспортом, поставить памятники в каждом городе Степану Бандере. Следует переписать все школьные учебники. В учебниках истории Красная армия должна быть представлена как агрессор, а УПА – освободитель. В каждой школе – музей воинов УПА. Русский язык убрать из всех школ, институтов, убрать из всех научных словарей русские слова. Когда закончится эпопея с УПА, ты переходишь к голодомору. Это большая работа. Памятники жертвам голодомора в каждом городе Украины, в каждом поселке. Весь научный мир Украины работает над созданием многотомной книги, праздник каждый год.

– Траурный праздник, – поправил муж.

– Не перебивай. Все страны должны признать голодомор и еще геноцид. Когда геноцид признает ООН, ты получишь большую компенсацию от России.

Тут лидер нации захлопал в ладоши, а потом, свесив голову, закрыл глаза и засопел. Катрин позвонила в Штаты и доложила, что они с мужем согласовали все вопросы и приступают к выполнению рекомендаций из Вашингтона.

Рано утром президент умчался на работу. У входа его уже ждали сгорбленные старички, ученые западных институтов и университетов. Они низко кланялись президенту, прижимая локтями спрятанные под мышкой свои великие труды в несколько страниц о роли Степана Бандеры в украинской истории.

Виктору Писоевичу стало как-то жалко их, и он хотел было прослезиться, но ученые, как пионеры, стали скандировать: Украине слава, Вопиющенко слава, Степану Бандере слава.

– Хорошо, хорошо, заходите, пожалуйста, – пригласил их президент, открывая массивную дверь своей резиденции.

Ученые расселись в мягкие кресла и выложили на стол свои труды.

– Господа, времени очень мало. Через полчаса должен явиться посол США, а вы сами знаете, что такое посол великой страны, нашего стратегического партнера. Я думаю, вы пришли с какими-то предложениями, представьте их, и будем принимать решения.

Предложение было одно: заменить киевских ученых на галичанских, присвоить ученые звания как можно большему числу выходцев из Галичины, заменить всех ректоров вузов на галичанских и срочно готовить молодежь опять же из Галичины.

– Ваше предложение принимается. Вы, господин Кишка, назначаетесь академиком Академии наук и ее руководителем. Вам и карты в руки. Тащите галичанскую молодежь в Киев, работайте с ними. Надо переписать историю Украины, школьные учебники тоже. Не может быть учебник алгебры с русской фамилией, там должна стоять украинская фамилия, – сказал президент.

– А физики?

– И физики тоже. И вы должны постоянно говорить о голодоморе!

– Москали устроили нам голодомор, – произнес ученый Рябчук.

 

26

Генеральный прокурор Украины Пискуляко – человек трудной судьбы, особенно если принять во внимание его служебную карьеру. Его назначали, снимали, восстанавливали, снова снимали, а затем, в разгар так называемой оранжевой революции, а точнее путча, он подал в суд жалобу на незаконное увольнение. И суд восстановил его.

Взлеты и падения сопровождали его так часто, что он уже искренне полагал: если однажды его назначат Генеральным прокурором, то в этой должности он задержится не дольше года.

Многие ожидали, что новый, захвативший власть президент уберет его с этого поста, как только поклянется на Библии народу, что будет служить ему верой и правдой. Но ничего подобного не произошло. Всех президент сменил, начиная с министра и заканчивая заведующим баней, назначил новых ключевых министров и губернаторов, а те, в свою очередь, заменили всех на местах, а Пискуляко остался цел и невредим. Это казалось невероятным. Пискуляко ждал указа о своем увольнении ежедневно, еженощно, бессонница извела его, довела до изнеможения, но такого указа президент не издавал.

Глава МВД Залупценко планировал на эту должность своего человека и дважды заикался об этом президенту. Некий Поперно, друг его детства, купивший диплом об окончании Харьковского юридического института, претендовал на эту должность и обещал следовать советам Залупценко и ежедневно возбуждать уголовные дела против сторонников Яндиковича. И не только это: он предлагал, негласно, правда, объединить Генеральную прокуратуру и МВД.

– Витя, друг, пойди мне навстречу, последний раз, Христом Богом прошу. Смени ты этого Пискуляко на более достойного человека, нашего человека, он верой и правдой будет служить Украине и нам с тобой. Я этого человека знаю с детства, он, как и я, не захотел эмигрировать в Израиль. Это Поперно Абрам.

Но президент, помассировав то место, где прилип крест Мазепы, твердо сказал:

– Хватит мне одного еврея в правительстве.

– Это камушек в мой огород?

– Приблизительно. Ты лучше навести этого Пискуляко и выясни, чем он дышит. Вернешься, доложишь, потом будем решать. Поговори с этим Пискулякой и, если увидишь в нем надежного человека, преданного оранжевой революции и президенту лично, тащи ко мне на дачу, я устрою ему хороший дополнительный экзамен. Если он выдержит экзамен, пусть работает и дальше. Только учти, я не только тебе даю такое задание, поэтому не финти там, а то сам поплатишься. Я человек глубокий и сложный: познать меня до конца еще никому не удавалось.

– Понял, господин президент!

Залупценко сам сел за руль «ауди» и поехал на дачу к Генеральному прокурору Пискуляко в выходной день.

У железных ворот, освещенных тусклым фонарем, он увидел пустую будку. Залупценко посигналил, но никто не вышел. Он еще несколько раз нажал на сигнал. Тогда в одном из окон второго этажа зажегся свет и показалась большая голова с короткой стрижкой, блеклыми усами и дрожащей нижней губой. Но только на миг – и тут же спряталась. Свет потух.

Залупценко выругался матом и еще раз стукнул кулаком по сигнальной кнопке. Тусклый свет фонаря освещал его настолько, что любой наблюдатель мог бы без труда понять, что посетитель безоружный.

– Я Юрий Залупценко, – громко представился он. – Я приехал по приказу лидера нации Вопиющенко. Открой ворота, гад. Это в твоих интересах. А меня нечего бояться, я всего лишь министр внутренних дел, твой напарник по борьбе с бандитами Яндиковича.

Пискуляко уже был на первом этаже, прикладывал к замочной скважине то правое, то левое ухо и, когда услышал знакомую фамилию, заверещал от радости. Он тут же нажал на рубильник, и все окна прокурорской дачи засветились ярким оранжевым светом. Он долго не мог сунуть ключ в замочную скважину, поэтому кричал, сколько было сил:

– По-го-о-ди-ите! Сейчас я вас впущу для переговоров о сотрудничестве.

Когда открылась входная дверь, автоматически открылись и ворота, Залупценко сел за руль и въехал во двор.

Пискуляко в длинном до пола халате встретил его на маленькой парадной лестнице.

– Добро пожаловать, господин министр! Душевно рады вашему появлению на нашей скромной даче, – пролепетал Пискуляко.

– Ладно, ладно. Возвращайся в свои покои, облачись в лучший костюм: тебя ждет лидер нации. Будь с ним максимально корректным, преданным, покорным и выкажи ему свою любовь, если чувство любви тебе вообще присуще.

– До гробовой доски! До гробовой доски! – пищал Генпрокурор, убегая и все оглядываясь.

Прошло чуть меньше двадцати минут, и Генпрокурор вышел в черном костюме, оранжевой рубашке с оранжевым галстуком набок и в брюках галифе.

– Что ж так долго возился?

– Оранжевую рубашку искал, – дрожащим голосом произнес Пискуляко.

Уже через час они были у лидера нации. Юра боялся, что его подопечный не сможет сказать ни одного слова президенту: у Генпрокурора парализовало язык, как только машина въехала на территорию дачи Вопиющенко. Он заставил своего подопечного тут же принять большую дозу успокоительного. По всей видимости, это были те транквилизаторы, которыми кормили участников путча на майдане.

Они поднялись на второй этаж, вошли в приемную, но им здесь велели подождать, пока лидера нации не отпустят врачи-массажисты.

Минут тридцать спустя Пискуляко совершенно преобразился: напевал песенку «нас бохато, нас не подолаты», затем стал щелкать пальцами, пританцовывать, а когда, наконец, Вопиющенко вошел в приемную со сдвинутыми бровями в оранжевом халате и в тапочках на босу ногу, гость захлопал в ладоши и упал на колени.

– Вопиющенко слава! Слава, слава, слава!

Лидер нации кивнул головой, подавая знак следовать за ним и указывая на кресло.

– Не могу! – весело произнес гость.

– Садись, садись, в ногах правды нет, – произнес хозяин.

– Сесть прежде вас никак не получается: ноги в коленях не сгибаются, господин президент, лидер великой нации, взявший курс на евроинтеграцию.

– А, вот что! Хвалю, хвалю. Нам нужны преданные люди. А теперь скажи, с чего ты начнешь, если мы тебя оставим Генеральным прокурором? Только честно.

– Я начну сажать, сажать и еще раз сажать… всех ваших идейных противников, пока не дойду до Яндиковича. Клянусь честью! Вы не думайте, она у меня есть. Это у Кучумы нет совести. Если бы была, он бы меня не уволил. Я хоть был выкинут, но совесть моя со мной осталась. Вот вам крест, дорогой лидер нации, которого еще не было в истории Украины.

– А что скажет Юра Залупценко? – спросил Виктор Писоевич.

– Предан, как собака, как ваш бульдог, – произнес Юра, прикладывая руку к сердцу, как это всегда делал лидер нации.

– Скажите, как у вас со здоровьем?

– Если честно признаться, то я болею, – ответил Пискуляко. – Я болею ненавистью к Кучуме, Яндиковичу и всем пророссийски настроенным гражданам, – бодро ответил Генпрокурор.

– Это хорошая болезнь, продолжайте в том же духе, – сказал Вопиющенко, а потом обратился к Залупценко: – Как объяснить нашей команде, что этот симпатичный человек не подлежит замене?

– Никак не надо объяснять. Генерального прекурора назначает президент. Вы просто никого нового не назначайте, не издавайте указ о назначении и все тут. Кто посмеет сомневаться в том, что вы его оставили в той же должности?

– Я одобряю этот план, – сказал Виктор Писоевич. – Ну что же! Поздравляю вас. Надеюсь, вы на деле докажете преданность оранжевой революции и истинно народному правительству.

– И лидеру нации в первую очередь! – произнес Генпрокурор, вытягиваясь. – Разрешите отбыть? Я поеду к себе возбуждать уголовные дела.

Пискуляко весь сиял. Не жалея времени и сил, он готовил уголовные дела на всех губернаторов прежнего режима, на всех идеологических противников, хорошо помня популярное при коммунистическом режиме выражение – кто не с нами, тот против нас.

Виктор Писоевич остался доволен беседой с Генпрокурором, хорошо спал в эту ночь, а утром отправился в поездку по западным регионам, много выступал, призывая вновь назначенных губернаторов возбуждать уголовные дела против тех, кто носит камень за пазухой по отношению к оранжевой революции и президенту лично.

Политическая оппозиция должна быть деморализована, запугана, а ее руководители сидеть за решеткой, тогда можно идти на выборы в 2006 году, дабы избрать новых оранжевых депутатов в парламент.

– Вы не должны так ярко светиться, Виктор Писоевич, – советовал Залупценко. – Иногда можно и покритиковать наши действия. Это даст возможность оставаться демократом в глазах ваших избирателей и мирового общественного мнения. Мы будем пахать, правильно я говорю?

– Может и так. Я посоветуюсь по этому вопросу с Майклом Корчинским.

 

27

Генеральный прокурор не только воспрянул духом, но и осмелел. Такого с ним никогда раньше не было. Узнав, что лидер нации вернулся из поездки по западным регионам, он тут же, без всякого предварительного согласования, помчался к президенту, и тот незамедлительно позволил ему войти в свой рабочий кабинет. Пискуляко остановился у двери и застыл на месте, будто его парализовало: ни вперед, ни назад. Хозяин поднял голову и тоже застыл в ожидании. Так прошло минуты две.

– Говори, чего ты медлишь? Я тебя слушаю. А то проходи, садись в кресло для почетных посетителей.

– Вот спасибо, вот спасибо, уважили, – пролепетал прокурор и поковылял к столу президента. – Я… у меня есть предложение. Если вы согласны меня выслушать, то я приступлю к изложению своего предложения. Я насчет реформы. Эту реформу надо загнать в угол, а то ишь, нашлись! Хотят лишить вас полномочий, а вся власть сосредоточится в руках одного человека. И этим человеком будет председатель Верховной Рады. Вы человек добрый, я знаю. Они пользуются вашей добротой. Зачем нам эта парламентская республика? Обойдемся и без республики. Никакой республики, понимаешь. Я, как Генеральный прокурор, категорически против парламентской республики.

– Ты это серьезно?

– Клянусь животом своим.

– Я тоже против, но как это сделать?

– Не соглашайтесь, вот и весь сказ. Издавайте всякие указы, приказы, постановления. Надо создать такую ситуацию, чтоб в Украине без президента ни туды ни сюды.

– Слишком общо, – сказал президент. – Правда, должен признать, что предложение дельное и оно мне подходит. Кто мог бы разработать сценарий?

– Я.

– Тогда жду этот сценарий к завтрашнему утру.

– Не получится, господин президент.

– Должно получиться.

– Пока я не стану Генеральным прокурором Евросоюза, я…

– А понятно. Хорошо, пусть будет по-твоему.

Теперь, когда воробей был выпущен из клетки и засел в мозгу лидера нации, конституционная реформа не давала ему спать. Как бы сделать так, чтоб не ограничили власть? Кто будет расправляться с политическими противниками, кто будет будет сажать их за решетку?

 

28

Виктор Писоевич всякий раз порывался чинить расправу над инакомыслящими, все растопыривал ладони и утверждал, что эти руки чистые, но как-то не получалось: то прокурор медлил, то глава МВД не соглашался на арест того или иного бизнесмена, особенно после того, как тот позолотил ручку. Юля, став премьером, больше не напоминала о том, что всех донецких надо повесить, выдав им веревки, или заполнить ими тюрьмы. Как-то все само собой затихло. Работники госаппарата не упускали случая набить карманы долларами, видя, что президент и премьер лояльно относятся к взяточникам, поскольку сами не прочь поживиться. Затем началось соревнование между президентом и премьером – кто лучшую дачу построит, кто сколько денег переведет в иностранный банк.

Короче, образовался вакуум. Президент приходил на работу, дремал в кресле до трех, а потом принимал ходоков, особенно из Галичины.

В одно из воскресений Виктор Писоевич в одиночестве сидел у себя на даче. Жена с детьми гостевала в Америке, слуги и воспитатели детей были отпущены на выходные. Один охранник торчал у входных ворот с автоматом наперевес.

«Боже, какая скука, – сказал себе лидер нации. – Никогда бы не подумал, что такое возможно. Рожи министров так надоели – сил никаких нет». Он еще долго бродил во дворе, затем зашел в библиотеку, достал Библию, изданную во Львове на украинском языке, – подарок львовского настоятеля католической церкви, и начал листать.

В Евангелии от Матфея он наткнулся на Нагорную проповедь Иисуса Христа.

«Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.

Блаженны плачущие, ибо они утешатся.

Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.

Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.

Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.

Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими.

Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное».

Виктор Писоевич поцеловал то место в книге, где были напечатаны эти знаменитые строки, закрыл книгу и, заложив руки за спину, долго расхаживал, потом стукнул себя по лбу и воскликнул:

– А почему бы мне не взойти на гору и не произнести проповедь? Ведь гора есть, страждущие и молящиеся на мой облик тоже есть, а проповедь я сочиню по дороге к этой горе. Я мученик, меня травили, лицо у меня мученика, оно в ранах. Я кроткий и наследую землю, я милостивый и помилован буду, я чистый сердцем и я узрю Бога. Я нищий духом и буду в царстве небесном.

Он тут же вызвал своего госсекретаря Бздюнченко и поделился с ним своей замечательной идеей. Бздюнченко захлопал в ладоши от восторга и сказал:

– Вы, как и Иисус Христос, – мученик. Иисус страдал, и вы страдали, и сейчас страдаете за свой народ, вон у вас какое лицо. Хорошо бы дать информацию в газетах под заголовком: «Вторая Нагорная проповедь лидера украинской нации». Только где, на какую гору вы решили отправиться? На Арарат?

– На Говерлу, – ответил Вопиющенко. – Говерла в Ивано-Франковской области. На границе с Закарпатской. Это наша украинская гора, и я там буду читать проповедь.

– Это там, где вы работали бухгалтером? О, замечательно, символично. Надо собрать корреспондентов со всего мира. Какая высота у этой горы? Метров двадцать есть?

– Две тысячи с гаком, – гордо ответил президент.

– Простите, оговорился. А паломники на эту гору взойдут?

– Сколько угодно. Я думаю, тысяч пятьдесят наберется. Немедленно вступи в переговоры с губернатором области. Скажи ему, что если он соберет менее десяти тысяч паломников, я его лишу должности.

– Позвольте добавить такую фразу: если не обеспечишь паломников, Виктор Писоевич отдаст тебя в лапы Залупценко, га-га-га.

– Хвалю за инициативу, – покровительственно изрек президент. – И, кстати, вот еще что… достань Евангелие, найди Нагорную проповедь, внимательно прочитай ее и составь выступление наподобие этой проповеди. Должен же я выступить в качестве нового мессии перед моим народом, который нуждается в духовной поддержке в этот трудный час. Все вокруг начинает трещать по швам, и нашим братьям-американцам ничего не остается делать, как нанести ядерный удар по Китаю, Индии, Пакистану и, конечно же, по России. В первую очередь по России.

Бздюнченко сделал три поклона и вышел в дверь задом, бормоча слова благодарности лидеру нации и как бы благословляя его вторую Нагорную проповедь. Несмотря на поздний час, он разбудил главу администрации Ивано-Франковской области и передал ему распоряжение.

Губернатор страшно перепугался, а потом обрадовался и тут же приступил к созданию плана эвакуации, вернее, к восхождению на Говерлу всех двуногих, обитающих в области. Согласно этому плану, все представители печати области с диктофонами, бумагой, ручками, телекамерами в день явления мессии в лице лидера нации Вопиющенко, задолго до его прибытия, должны взойти на гору Говерлу. За ними следуют попы, настоятели храмов, главы районных администраций, руководители различных сект и, конечно же, руховцы во главе колонны.

И вот загремели церковные колокола, завопили руховцы, проснулись хозяйки, зашевелился сильный пол, начали собираться члены делегаций сел и городов, кому разрешено было лицезреть лидера нации, выдающегося политика и президента всех времен и народов Вопиющенко.

Ганка Бурбулюк с пятью детьми засобиралась в путь, отлично зная, что маленькую девочку, которой недавно исполнился годик, придется нести на руках, а сынишка Тарасик и девочка Оксанка будут идти пешком, держась за материнский подол. Но ничто не могло остановить Ганку.

– Я не бачила живого лидера, только по телевизеру бачила, как же так? На коленях проползу, но его увижу живого или мертвого. Надо благодарить Господа Бога, что он прислал его к нам, в нашу область. Эта Говерла наша, а не москальская, вот мы и двинемся в путь. Деточки мои дорогие, вы живете в счастливое время, когда лидер нации идет благословить вас на независимость от москалей и прочей международной сволочи.

– Ганка, не трепись. Никто на твою незалежность не посягает: москалям до тебя, как до прошлогоднего снега, – говорила ей соседка Евдокия.

– Так сказали же. Лидер нации – божий человек, он спас нас от порабощения и от режима Кучумы. И я хочу его видеть, полюбоваться его мужественным лицом. Как же он, бедненький, руководит всем государством? Позычь буханку хлеба на дорогу, а?

По селам, поселкам и мелким городам собирались знамена, разучивались песни с такой же поспешностью и прытью, как и в советские времена, работающие предприятия принимали обязательства в честь этого выдающегося исторического события. А священники служили молебны, благословляли прихожан на святое дело и даже сами возглавили шествие в день явления мессии к вершине Говерлы.

Верующие ждут Пасхи. Пасха каждый год, слава Богу, а явление мессии один раз в жизни. Толпы оборванных и нищих, благополучных и зажиточных, всех нищих духом от рождения ринулись пешим ходом к знаменитой горе.

Заревели моторы, заржали кони, полились песни во славу лидера нации, защелкали фотоаппараты и фотокамеры у подножия высокой горы.

– Прзвучит Нагорная проповедь из уст лидера нации! – кричали мегафоны, шипели охрипшие глотки оранжевых.

У Ганки и ее детей не было повязок. Она очень расстроилась. Соседка по походу выручила ее советом:

– У тебя же мальчик в оранжевой кофточке, сыми с него, разорви на части и повяжи детям: рады будут. Видишь, все с повязками на руках.

Ганка несказанно обрадовалась. Она положила дочку на землю, подозвала сына Йозефа и сняла с него рубашку. Мальчик расплакался. А когда мать стала рвать ее на части, взвыл.

– Йозеф! У нас нет оранжевых повязок, нас не пустят на Говерлу слушать Нагорную проповедь! Пожертвуй своей рубашкой, а там, на горе, мы отдадим тебе все конфеты, которые нам подарит Иисус Христос.

Мальчик вытер глаза грязными кулачками и успокоился.

Восхождение было очень тяжелым. Небо покрылось тучами, вершина горы ушла в облака, вдали загремел гром. Но Ганка не горевала, она карабкалась на вершину, как и тысячи ее сограждан. Неудобство состояло в том, что из-под ног идущих впереди сыпались камни, катились вниз и ранили тех, кто находился гораздо ниже. Послышался мат среди грешников, рвущихся услышать Нагорную проповедь. Несколько камней угодило Ганке в живот и в грудь, а ребенку в ножку. Ребенок дико заверещал. Заплакала и Ганка.

– Не плачь, осталось немного. Мессия уже ждет нас, – утешала ее соседка.

Среди жаждущей очиститься толпы были и работники правоохранительных органов. В их задачу входило следить за тем, чтоб никто из рабов не нес тяжелые вещи. Подозрение пало на Ганку. Ее уже пытались взять в окружение, поскольку она несла что-то похожее на ребенка. Но живой ли это ребенок или просто кукла с бомбой внутри? Но ребенок снова запищал, когда мать поскользнулась и уронила его на камни. Он покатился клубком под гору, но его подхватили идущие позади и передали матери. Бдительное око залупценковцев переключилось на других граждан, среди которых мог быть провокатор.

– Помилуй нас Боже! – запел польский ксендз, сердце которого вот-вот готово было выпрыгнуть из груди.

 

29

Новоявленный мессия прибыл в аэропорт Ивано-Франковска с небольшим опозданием. Семья губернатора в составе шести человек встречала его с огромными букетами цветов. Даже маленький Тарасик, которому только что исполнилось пять лет, волочил тяжелый букет роз и все плакал, когда же придет этот дядя, чтоб можно было швырнуть проклятый букет ему под ноги.

Наконец самолет приземлился, охрана аэропорта взяла на караул, и из открывшейся двери показался новый мессия. Никто не имел права подойти к трапу самолета, кроме губернатора Яцека Шнурковского с семьей.

– А где остальные, почему нет встречающих, разве так встречают президента? – спросил Вопиющенко, покусывая нижнюю губу.

– Все на Говерле. Весь народ области – там. Миллион с лишним человек – пенсионеры, школьники, студенты, рабочие, служащие, дряхлые старики и грудные дети. Туда же последовали и отары овец с пастухами и два ослика, вчера доставленные самолетом из ялтинского заповедника. Если прикажете, сгоним свиноматок и маленьких поросят. Вопрос только с инвалидами и престарелыми воинами УПА. Прикажите вызвать вертолетный полк, и воины УПА через час будут доставлены на Говерлу. Мы все делали, как во время Нагорной проповеди Иисуса Христа.

– Если миллион с лишним человек на Говерле, то как там разместить воинов УПА? – спросил лидер нации.

– Мы расширили площадку. Овцы будут стоять у подножия Говерлы, свиней трогать не станем, а враждебные элементы, которые по своей наглости балакают по-русски, просто не допустим на вершину горы. Таким образом воины УПА поместятся. Там всего-то человек тридцать наберется.

– Почему так мало?

– Москали сгноили в сибирских лагерях цвет украинской нации – воинов УПА, – пояснил Яцек.

Тарасик первым подошел к президенту и швырнул ему в ноги букет с цветами.

Виктор Писоевич сделал несколько шагов назад в целях безопасности: в букете могла быть бомба, а потом уставился на жену губернатора. У жены задрожали губы, и она уже достала платок оранжевого цвета, чтоб вытереть пот у переносицы, как президент улыбнулся ей и дружелюбно спросил:

– А как мы туда доберемся?

– На джипе, – ответил губернатор за супругу.

– На джипе мы можем подъехать только к подножию горы. А дальше как?

Шнурковский пожал плечами. Мозги Шнурковского работали только в одном направлении: он ждал того момента, когда Украина будет принята в Евросоюз и он со своей областью соединится с Польшей.

– Может, вертолет использовать, – предложила Марыся, жена губернатора.

– Золотые слова! – воскликнул лидер нации. – Это надежно?

Губернатор снова пожал плечами.

– Вызывай вертолеты из Киева, – велел Вопиющенко своему госсекретарю. – Один вертолет доставит меня, а остальные – героев Украины из освободительной армии УПА.

Вертолеты из Киева прибыли через два с половиной часа. Мессия вместе с бандеровцами наконец сели в вертолеты и направились в сторону горы.

Двадцатитысячная толпа стояла ниже вертолетной площадки недалеко от макушки Говерлы. Двухчасовое восхождение на гору и четырехчасовое ожидание под проливным дождем – свидетельство огромной любви к лидеру нации. Ничего что цены подскочили в два, в три раза на продукты питания, одежду, энергоносители, транспорт и на все виды всевозможных услуг: мессия избавит Украину от влияния москалей и присоединит ее к Евросоюзу. А там начнем хлебом кидать друг в друга.

Обессиленная толпа слабо заревела, когда приземлился вертолет и из него вышел президент. У него был жалкий вид: заплывшие глаза, взъерошенные волосы. Он слабо поднял руку, а затем приложил ее к сердцу и поклонился. Оранжевые знамена неестественно колыхались на ветру. Снова загремел гром, затем раздался грохот. Это молния ударила в одно из оранжевых знамен. Погибли два человека. Толпа шарахнулась. Люди попытались двинуться вниз, но воины МВД во главе с Залупценко стали горой: ни туды ни сюды.

Мессия подошел к микрофону и начал говорить. Никто не понял ни единого слова из его «Нагорной» проповеди.

Губернатор Шнурковский взял микрофон и произнес несколько фраз.

– Это москали нам бурю послали! Отомстим москалям!

Лидер нации еще некоторое время брызгал слюной в микрофон, а затем приказал отключить его: молния ведь могла взять курс на этот микрофон, и что тогда? Не лучше ли проповедь перенести на другой день и в другое место?

– Капсулу с автографами, – приказал Вопиющенко, когда унесли убитых и раненых и удалили других пострадавших. – Все, кто поставил подписи, должны вернуться сюда через сто лет, за исключением тех, кто сядет за решетку, кто умрет либо эмигрирует в другую страну. Кто там еще вопит? Перестаньте. Тут кто-то сломал руку или ногу, так врачи же должны здесь быть, они тоже принимают, надеюсь, участие в восхождении на гору по случаю Нагорной проповеди.

Крики раздались еще сильнее. Вопиющенко, не моргнув глазом, рассматривал вышитую карту Украины и заметил, что остров Тузла отнесен к территории Украины. И он восторженно захлопал в ладоши.

Когда крики восторга смешались с криками о помощи, президент дал задание губернатору области:

– Собери актив области. Пригласи журналистов, а мой госсекретарь даст команду тележурналистам: надо преподнести это как встречу лидера нации со своим народом. А что там за крики? Где Залупценко? Где Турко-Чурко? Никак провокация?

– Нет, это народ давит друг друга, – сказала жена губернатора Марыся, стоявшая рядом. – Ветром их сдувает, ноги у них скользят, вода почву под ногами вымывает.

– Москали дождь нам послали, – сказал министр иностранных дел Поросюк.

– Не бреши, Поросюк. Москалям не до нас: у них своих проблем хоть отбавляй. Вон в Чечне снова теракт. Да ты зонтик получше держи, а то затылок у меня намокает. – Лидер нации зло посмотрел на Поросюка. – Зря я тебя послушал. Нечего было карабкаться на эту проклятую гору именно сегодня.

– Позвольте протереть ваш затылок носовым платком, – предложил губернатор.

Марыся ущипнула мужа, да так основательно, что он принял стойку «смирно».

– Распорядись, чтоб подъехали машины «скорой помощи»: там внизу много раненых, есть, кажется, и умершие.

– Революция требует жертв, – произнес лидер нации и устремил свой мудрый взор на вертолет, стоявший в ста метрах.

– Кажется, нам пора, – сказал Поросюк. – Во Львове нас ждут мои коллеги по партии. Многие обижены, что их обошли при формировании правительства. В соседней Закарпатской области есть дядя и племянник Пипи-паши, они каждый день пишут слезные письма по поводу того, что им не предложено никакой должности.

– А что им нужно?

– Как что? Внимание, повышение по службе.

– А чем они сейчас занимаются?

– Газету «Карпатский голос» выпускают.

– И как газета?

– Так себе.

– Передай им от моего имени, пусть работают над тем, чтобы газета стала европейского образца: нам в Евросоюзе надо иметь качественные газеты. За счет спроса и увеличения тиража у них повысится доход, возрастет имидж. И тогда я их переведу в Киев.

– Вертолет готов к вылету, господин президент! – доложил командир корабля Мизинец.

Две машины «скорой помощи» выехали из Ивано-Франковска, где когда-то лидер нации работал бухгалтером, лишь после того, как вертолет приземлился в аэропорту.

Мертвых укладывали на буковые ветки и тащили вниз, к подножию горы, а раненых, кричащих и плачущих, несли на руках по двое молодцев в униформе из дивизии «Галичина». Было обидно, что никто не услышал Нагорной проповеди, да и лидер выглядел ощипанным петухом.

Он, похоже, так испугался удара молнии, что вместо Нагорной проповеди вышло одно мычание.

 

30

Юлия постоянно укрепляла свой имидж. То ли мошенники, то ли люди, имеющие вес, стали печатать деньги с ее изображением. Для виду она возмутилась, выказывая свою невиданную скромность, а на самом деле была несказанно рада. Еще бы, при жизни ее портрет с веночком вокруг головы на денежных знаках.

Пятитысячная банкнота с ее портретом, где она, подобно римским императорам, поднимает большой палец кверху и улыбается обворожительной улыбкой, гуляла по восточным областям. Мошенники выдавали пенсию пенсионерам с прибавкой в размере около тысячи гривен и получали четыре тысячи сдачи. Не каждый пенсионер мог дать сдачу с пяти тысяч. Приходилось занимать у соседей, и не у одного, а у нескольких.

Афера обнаруживалась сразу же, как только наивный старик обращался в магазин за покупкой. Юлия тут же узнала об этом, долго хохотала, а затем вызвала Залупценко, чтоб дать ему хороший нагоняй. Но Залупценко держался независимо и даже вступил с премьером в пререкания.

– У меня сотни, нет, тысячи уголовных дел, а что касается мошенников, разбирайтесь сами, Юлия Феликсовна. Кроме того, есть сведения, что эти так называемые мошенники не без вашего согласия пустились на эту аферу. Выходит, вы одной рукой милуете, а точнее, благословляете, а другой наказываете. И то не сами, а через другие службы. Я, может быть, слишком прямолинейно держусь с вами, но такова моя жизнь, когда нет никакой жизни, президент меня даже ночью поднимает и задает один и тот же вопрос: когда будет покончено с оппозицией? Вы думаете, мне легко? Да один Колюсников чего стоит! А тут еще Ахмутова надо прижучить. Да знаете ли вы, что ни тот, ни другой никаких правонарушений не совершали? Просто Виктору Писоевичу надо, чтоб они сидели за решеткой. И правильно: враг должен быть обескровлен накануне выборов в парламент. А мошенники, воришки, взяточники… да хрен с ними со всеми. Если мошенник в нашем лагере, пусть потихоньку воняет, лишь бы за нас голосовал. А то, что мошенники умудрились выпустить пятитысячную банкноту с вашим изображением, с вашего согласия и пустить ее в оборот, свидетельствует о вашем все возрастающем авторитете, – чего вам волноваться, Юлия Феликсовна?

Юля только развела руками и вместо выговора наградила министра очаровательной улыбкой. Министр был действительно прав. В глубине души она его давно побаивалась: в его облике было что-то от Адольфа Гитлера. Залупценко с маниакальной энергией брался за разоблачение несуществующих врагов и страстно доказывал в парламенте, что председатель областного совета Донеччины Борис Колюсников если не уголовный преступник, то совершил уголовно наказуемое деяние.

– Дачу Виктора Писоевича в Новых Безрадичах под Киевом, где активно ведутся строительные работы, вы тоже охраняете? – спросила Юлия, чтобы что-то спросить, сменив таким образом пластинку, и вернуться к взаимному дружескому расположению.

– Круглосуточно, Юлия Феликсовна. Я содержу там целый полк. Днем еще ничего. Ночью куда сложнее. Есть птицы, то ли удоды, то ли уроды, которые пищат ночью, а мои бойцы принимают эти крики за крики провокаторов. Иногда они самостоятельно применяют оружие, но чаще их командир звонит мне ночью, когда я сплю, а во сне вижу того же Колюсникова, будь он неладен. И вот мне приходится вскакивать с постели, расстилать карту Киевской области, изучать местность, думать, откуда это провокатор мог бы приблизиться к будущей даче лидера нации. Хорошо, если я с этой картой и засыпаю через некоторое время, а то ведь чаще и вовсе не могу заснуть. А тут, позавчера, пришлось сесть на бронированный «мерс» и мчаться в эти Новые Безрадичи, чтоб они сгорели, простите, чтоб они вечно встречали лидера нации и ласкали его взор своими красотами.

Залупценко так разволновался, что пришлось извлечь носовой платок огромных размеров, но эта тряпка понадобилась лишь для того, чтобы вытереть линзы очков, глаза же его, маленькие, глубоко посаженые, вечно бегающие, были сухими, как высушенное болото.

– Да-а… несладкая у вас жизнь, как я вижу, – ласково произнесла Юлия и незаметно нажала на потайную кнопку. Тут же два дюжих молодца вошли с подносами, где было шампанское в ведерке со льдом, коньяк, водка и всевозможные правительственные закуски.

– Мне нельзя.

– Почему? – спросила Юлия.

– У меня, как только выпью, особенно коньяк с шампанским, в голове начинается брожение – вижу то, что даже во сне мне не приходится видеть. Я начинаю бредить, а это называется галлюцинации, так, кажется? Я веду перестрелку с врагами революции, оранжевой, разумеется. А вдруг и здесь у меня это начнется? Даже Турко-Чурко вам не поможет. Так что отпустите меня с миром, Юлия Феликсовна. Меня ждет Генеральный прокурор Пискуляко. Еще пятьдесят уголовных дел надо возбудить. Позвольте поцеловать вашу ручку на прощание, Юлия Феликсовна.

Последнее предложение он произнес, вскакивая и прикладывая два пальца к пустой голове.

– Не торопитесь, Залупценко, я же ваш непосредственный начальник. Прикажу вам остаться у меня под дверью и всю ночь дежурить, что вы будете делать? Вам придется подчиниться, иначе дружба врозь, а коль дружба врозь, то и служба врозь. Даже Виктор Писоевич вам не поможет, вон какой разгон он дал вам всем на коллегии МВД! Службу ГАИ ликвидировал, нескольких генералов уволил. Это он к вам подбирается. Эх вы, наивный вы человек. Такого пустяка не можете определить. Ликвидация ГАИ серьезно подпортит ваш имидж, представляете, сколько дорожных происшествий будет происходить ежедневно на дорогах? Уму непостижимо.

– А что делать, Юлия Феликсовна? Подскажите! Отныне я только ваш слуга. И пусть в этих Новых Безрадичах ветер гуляет, враги птичьими голосами трещат и теракты совершают.

Глава МВД присел в кресло, согнулся в три погибели и действительно пустил слезу из правого глаза.

Юлия добилась задуманного. Теперь она торжествовала.

– Господин Залупценко! – произнесла она дружески. – Пока вы выполняйте все капризы лидера нации. То, что вы мне только что сказали без задней мысли, пусть остается между нами. Если так случится, что вы мне понадобитесь, я вам скажу: Юра, становись за моей спиной. А пока все пусть будет по-прежнему…

– А если меня уволят?

– Без моего согласия вас не уволят. Ни при каких обстоятельствах!

Юлия протянула руку министру и поднялась с кресла.

 

31

Встреча с учеными состоялась во Дворце наций. Ученые, особенно историки, пришли с пузатыми портфелями к десяти утра, хотя начало форума было назначено на час позже. Ученый мир страны за исключением академика Патона, который сослался на плохое самочувствие и известил президиум, что не сможет присутствовать на встрече с президентом, собрался в зале заседаний и гудел как пчелиный улей. Особенно шумно вели себя историки. Они нашли так много нового в истории Украины, что не могли сидеть спокойно. Они должны были поделиться с соседями, представителями других наук. Ученые атомщики философски смотрели на историков и экономистов, доказывающих, что Украина давно могла быть в составе Евросоюза, если бы в свое время не была оккупирована Россией.

В половине двенадцатого явился президент. Часть зала встречала его жидкими хлопками, а часть бурными аплодисментами.

– Господа, у нас всего час времени, и в этом не я виноват, а мой госсекретарь Бзддюнченко. Согласно его договоренности в двенадцать часов я должен принять посла Японии… Я с уважением отношусь к нашим ученым и намеревался рассмотреть все вопросы, а теперь придется сократить повестку дня. У нас история Украины была в загоне или освещалась однобоко, поэтому начнем с истории. Господин Кишка, вам тридцать минут для доклада.

– Тридцать мало, прошу сорок пять.

– Пусть сорок пять, – согласился президент.

Кишка, сгорбившись и поправляя очки, неуверенным шагом вышел к трибуне, разложил кипу бумаг, побарабанил в микрофон указательным пальцем, дабы убедиться, что он исправно издает звук, и приступил к чтению заготовленного текста.

– Тема моего доклада называется так: «Искривление и выпрямление позвоночника нашей незалежной матушки Украины». Институт истории и этнографии, который я возглавляю, разделился на три группы. Одна группа, под руководством академика Ноготка, отправилась в Крым для изучения архивных материалов с целью выяснить, кто же отвоевал Крым у турок, москали или украинцы, кто защищал Крым от англичан и французов во время их нашествия в 1855 году, москали или украинцы? Вторая группа, наиболее многочисленная, разделилась на две подгруппы: одна, под руководством профессора Пузо, отправилась в Подмосковный военный архив с целью изучить, почему москали терпели позорное поражение в начале войны с Гитлером, который хотел очистить Европу от коммунизма. Вторая подгруппа, под руководством академика Узелевского, осталась в Киеве, имея ту же задачу. Ну и третья группа, которую возглавлял я самолично, изучала голодомор, а точнее, стремление москалей низвести украинскую нацию до минимума. Докладываю результаты исследований по Крыму. Оказывается, Крым завоевали запорожцы. Оказывается, Тарас Бульба, выиграв сражение с поляками, отправился в Крым и прогнал турок с полуострова. Об этом свидетельствуют раскопки. В одной яме найдена табличка с надписью «Я отомстил за тебя, сынку». Он имел в виду старшего сына Остапа. Я отомстил за тебя туркам, а потом отомщу и полякам. Добыв ценные сведения о завоевании Крыма, ученые направили свои усилия на изучения вопроса, кто же защищал Крым от завоевателей. Да, обороной Севастополя командовал полковник Нахимов, это факт, тут никуда не денешься. Но кем командовал Нахимов, москалями? Ничего подобного! Он командовал украинскими полками. Об этом свидетельствуют не только архивы, но и надписи на надгробных плитах и на всевозможных памятных досках. Вот мы читаем фамилию Козачихин, но это же искаженная фамилия. Это никакой не Козачихин, а Козаченко, наш земляк. Или, скажем, Иванов. Да никакой это не Иванов, а Иваненко. И так далее, и так далее!

На этом месте президент активно захлопал в ладоши, ему последовал госсекретарь Бздюнченко и все ученые историки, сидевшие в зале. Академик Кишка вдохновился так, что никак не мог остановиться. Он доказывал, что если бы не совершился исторически справедливый акт передачи Крыма в состав Украины в 1954 году, годовщину столетия Крымской войны, Украина самостоятельно присоединила бы Крым. Но великий сын Украины Никита Хрущев вовремя сообразил, что именно так и надо поступить. Это он заставил Президиум Российской Федерации утвердить это историческое решение. Москали хотели бы вернуть себе Крым, но не смеют, поскольку правда на нашей стороне. Это мы завоевали Крым, это наши солдаты гибли в Севастополе. Я предложил бы переименовать Севастополь в город имени Бандеры.

Лидер нации наклонился к уху госсекретаря.

– Позвони в посольство Японии и скажи, что я смогу принять посла Кикимоно и его супругу в шесть часов вечера у себя на даче, поскольку я сейчас занят разговором с Кондализой Сарайт. Разговор длится уже полтора часа, и она все не вешает трубку, все говорит о скорейшем указе по голодомору. Иди, выполняй задание.

Бздюнченко тут же испарился, а президент снова погрузился в слушание речи ученого.

Кишка продолжал: касаемо военного архива в Подольске, профессор Пузо констатирует: москали с большой неохотой согласились на работу наших ученых в военном архиве. Однако за короткий срок Пузо, вместе с профессором Ноготком и военспецом Мизинцем, выяснили очень многое. Докладаю очень кратко: в первые дни войны украинские солдаты не хотели воевать против Гитлера, поэтому советская армия терпела сокрушительное поражение на всех фронтах. Очень скоро был взят Киев немецкой армией. И тут Гитлер допустил ошибку. Он хотел вывезти наш чернозем в Германию, поселить немцев на нашей территории, а украинцев обратить в прислугу. И тогда солдаты-украинцы стали воевать по-настоящему, героически. И тогда советская армия стала теснить Гитлера на запад.

Президент поднялся во весь рост, одаривая ученого аплодисментами. Бздюнченко вернулся с сияющей улыбкой на лице: он договорился с послом Японии.

– Иди, неси медаль Героя Украины и скажи секретарям, пусть печатают указ, я подпишу его здесь же. Это великий ученый, я хочу его наградить. Иди, у тебя времени много. Через два часа чтоб был здесь. Я думаю, Кишка к этому времени устанет и закончит свой исторический доклад. Прошу не обращать внимания, профессор Кишка.

– Я не профессор, я академик, – возмутился Кишка.

– Вы еще и Герой Украины. Продолжайте.

– Таким образом, – продолжал ученый, – миф о победе советской армии довольно спорный. Если бы не было наших солдат, особенно наших командиров, генералов типа Рыбалко, Тимошенко, Рокоссовского, немецкую армию нельзя было бы победить. Ваш покорный слуга сам служил в советской оккупационной армии. Я хорошо помню майора Степаненко. Он командовал ротой. Он был очень строг, и благодаря его строгости наша рота занимала первое место в полку. Майор Степаненко был уже в возрасте, его сын служил в армии, жена работала в штабе вольнонаемной, но ему почему-то не присваивали очередного звания, он так и не дослужился до полковника, хотя его одногодки уже носили погоны полковников и даже генералов. Я еще тогда, в молодые годы, задался вопросом: а почему? Не потому ли, что Степаненко – украинец? Он и выговаривал одно слово на украинском, а другое на москальском языке. Вот вам отношение к нам, украинцам. Я призываю ученых беречь свою незалежность, а вас, Виктор Писоевич, как президента всея Украины, быть гарантом нашей незалежности. А теперь я перехожу к голодомору. Вся мировая общественность требует признать голодомор геноцидом украинского народа.

В это время один ученый встал во весь рост и демонстративно вышел из зала.

– Это Табачник? – спросил академик Кишка. – Скатертью дорожка, как говорится. Надо будет поставить вопрос о лишении его ученого звания профессора. Надеюсь на вашу поддержку, Виктор Писоевич.

Однако за Табачником последовали и другие ученые. Около десяти человек. Виктор Писоевич покрутил головой, а затем обратился к Кишке:

– Яцек Анусович! Я предлагаю вам срочно отдать свой доклад в печать и приступлю к его изучению. Может, мы поступим таким образом. По моему личному распоряжению печатается указ о присвоении вам Героя Украины за вклад в украинскую науку, сейчас его должны принести, я тут же на ваших глазах подпишу его, и мы приступим к процедуре награждения. А вот и госсекретарь. Ручку! Нет? Бегом за ручкой! Да шевелись, госсекретарь! Какой ты неповоротливый. Господа, одолжите ручку для подписи указа.

Шесть ученых подарили президенту свои замусоленные ручки. Президент подмахнул указ, и тут началась церемония награждения.

Многие ученые с завистью глядели на Кишку. У них самих были труды на историческую тему не менее значимые, чем у Кишки. К примеру, у профессора Пузо готовилась к печати целая монография о великой Галичине, где научно было доказано, что галичане – это цвет украинской нации и галичанское наречие, сдобренное польским диалектом, необходимо признать основой украинского языка в пику советским ученым, которые когда-то давным-давно по указанию сверху признали основой украинского языка киевско-полтавский говор.

Академик Узилевский уже имел несколько печатных работ, где доказывалось, что русский язык – это язык мата и попсы. Великий галичанский писатель Андрухович считал, что западный диалект превалирует над центральным и особенно восточным, это образец певучего украинского языка, которому нет равного в мире. За украинским языком можно бы признать английский, потом итальянский, а потом турецкий позади польского.

Однако ученые вынуждены были хлопать в ладоши и даже трижды крикнули «ура», когда лидер нации крепил медаль к новенькому пиджаку великого ученого по фамилии Кишка.

 

32

То, что темнокожая Кондализа Сарайт стала Госсекретарем США во время президентства Пеньбуша, по существу стала вторым лицом в государстве, свидетельствует о том, что расовая дискриминация, о которой так часто трубила коммунистическая пропаганда буквально на каждом перекрестке, прекратила свое существование окончательно и бесповоротно. Трудно сказать, как Пеньбуш относился к своему Госсекретарю в юбке, но по выражению лица Кондализы можно догадаться, что она была женщиной одинокой и несчастной.

Ее визит в Украину, где постоянно происходили свары в высших эшелонах власти, был для нее тяжелой нагрузкой, и, если бы не настойчивость Пеньбуша, она бы ни за что не совершила уже четвертую поездку в эту дикую страну. Она даже не знала, что в этой дикой стране всякий раз готовились к ее приезду, как к самому значимому празднику, связанному с провозглашением независимости или со злодейским убийством великого сына всех украинцев Степана Бандеры.

Госсекретарь Бздюнченко потерял покой, а затем это перекинулось и на президента, его здоровье ухудшилось, а Поросюк ходил с повязанной головой. Министр финансов Пинзденик выделил десять миллионов долларов на процедуру приема, на подарки, на содержание встречающих и на широкую вещательную кампанию в стране в связи с приездом госсекретаря США.

Один из телеканалов транслировал ток-шоу – встречу Кондализы с депутатами. Это ток-шоу продолжалось несколько часов, депутаты устроили там драку из-за микрофона – каждый хотел выразить высокой гостье свое почтение.

На передаче присутствовал и госсекретарь Бздюнченко. Он чувствовал себя обиженным и думал о том, как заявит о своих правах президенту. Так продолжаться не может. Кондализа Сарайт – все, а он – никто. А ведь должности у них одинаковые! Тем не менее лидер нации не обращает на него никакого внимания, не советуется с ним ни по одному вопросу, не прислушивается к его мнению и относится к нему, как к мальчику на побегушках.

«Он путает меня с министром транспорта господином Червона-Ненька, который у него до сих пор пробует пищу на предмет отравления, – думал про себя Бздюнченко. – Я не из тех, я госсекретарь – величина неизмеримая, почти президент. А он меня считает за дурачка. Эти Пердушенки, Бессмертно-Серые и другие – вот кто у него на первом месте, они-то и руководят государством, а не мы с президентом. Я должен положить этому конец. Может быть, лидер нации серьезно задумается и хотя бы поговорит со мной».

Но, к великому его сожалению, такого разговора лидер нации не запланировал – весь его скудный ум был погружен в проблему реабилитации воинов ОУН/УПА и искоренения русского языка из непокорных голов избирателей.

Бздюнченко возмутился еще больше, и это возмущение было окончательным и бесповоротным.

«Надо брать быка за рога», – сказал он себе и направился в кабинет президента.

– Я ухожу от вас, Виктор Писоевич, – заявил госсекретарь.

– Уходи. Но не дальше своего кабинета.

Вторую фразу президент произнес, когда его госсекретарь уже был за дверью. Бздюнченко чуть не расплакался от обиды и написал заявление о добровольной отставке. Заявление было отдано в секретариат. На следующий день президенту принесли целую кипу бумаг на подпись. У Виктора Писоевича была слабость – подписывать бумаги, не глядя в текст и не читая его. Так же, не читая, он подписал и заявление Бздюнченко о добровольной отставке.

Вот почему так быстро и легко Украина рассталась со своим Госсекретарем. Бздюнченко собрал пресс-конференцию и публично обвинил окружение президента во всех смертных грехах и в своей вынужденной отставке, не задевая, однако, самого президента, поскольку президент все же не баба Параска.

Как гром среди ясного неба разгорелся скандал. Это была первая незаметная трещина в организме оранжевой шушеры, созданной на деньги американских налогоплательщиков по инициативе Госсекретаря США и президента Пеньбуша. Стали гадать и думать, чьи это козни, и пришли к выводу, что все это затеяла Юлия. Она, хитрая лиса, замахнулась на сплоченное президентское окружение и добилась-таки своих неблаговидных целей. А не готовится ли она к следующим президентским выборам? Не зря она вечерами разъезжает по центральным магистралям города на малой скорости и высовывает ручку в открытое окно, собирая дружные аплодисменты и восторженные крики уличных зевак. Эдакий народный премьер, почти сливающийся с уличной толпой!

Петя Пердушенко, как глава национальной безопасности, усмотрел в этом империалистический сговор не только против президента, но и против незалежной Украины в целом. И все это не без участия спецслужб России.

– Она на себя работает, непростительно пиарится, свой рейтинг поднимает, а вы, Виктор Писоевич, побоку. Это недопустимо; президент не должен быть в стороне, – произнес Пердушенко убийственную фразу, попавшую прямо в сердце лидеру нации.

– Да? О Боже! Что делать? Ты, кум, как волшебник, все угадываешь наперед. Я тоже стал замечать, что Юлия слишком высоко задирает нос. Я заметил это еще во время моей инаугурации. Шествует в белом платье, которое по земле волочится, задрав голову кверху, улыбка до ушей. Толпа ревет и аплодирует, а на меня никто внимания не обращает. У меня, правда, лицо не такое, как у нее, к тому же я скромный человек, вид у меня величественный, но толпа… равнодушна, а вот Юля зажгла ее, привела ее в состояние бешеного восторга. У меня сердце сжалось. До сих пор не могу этого забыть. В целях стабилизации обстановки мне придется расстаться с ней. Нам необходимо собраться в узком кругу и обсудить судьбу нынешнего неудачного правительства в присутствии Юлии. Дай команду, пусть срочно все соберутся в этом кабинете. Минут через пятнадцать начнем.

Пердушенко выскочил из кабинета, захлебываясь от радости, и тут же дал команду от имени президента – собраться на экстренное совещание. Юлия прибыла одной из первых. Она сделала над собой усилие, поздоровалась с Пердушенко и даже спросила, как у него дела в бизнесе. Беседуя со своим идеологическим противником, она посматривала на президента и впервые обратила внимание на его стеклянные ненавидящие глаза. Он промолчал, когда Юлия приветствовала его. Нарушая небывалую, почти траурную тишину, стали прибывать министры правительства Юлии и некоторые из президентской администрации. Тут Юлия почувствовала недоброе.

– Господа! – произнес президент. – Давайте обсудим ситуацию, сложившуюся после ухода Госсекретаря Бздюнченко.

– Бздюнченко и Болтушенко – два сапога пара, – скоропалительно высказался первый зам премьер-министра Терюха-Муха. – Как только вы, господин президент, указали Бздюнченко на дверь, он тут же прибежал к Юлии Феликсовне в кабинет, и они там шушукались почти два часа. Я стоял под дверью, но, к сожалению, слышал только обрывки фраз, которые никак не мог и не могу до сих пор соединить воедино. Юлия Феликсовна хитрая дама.

– Как вы смеете?! – воскликнула Юля так громко, что президент подскочил от неожиданности.

– Да, да, что это вас так удивляет? – бросил реплику второй ее министр Бессмертно-Серый. – Бздюнченко пляшет под вашу дудочку.

– Это ложь! Виктор Писоевич, почему вы позволяете клеветать на меня?!

– Давайте я скажу, – произнес президент. – Правительство под вашим руководством, Юлия Феликсовна, с поставленными перед вами задачами не справилось. Цены выросли в три раза, иностранных инвестиций государство лишилось полностью. Стремление все реприватизировать сделало нас в глазах мирового общественного мнения большевиками. Да, да, большевиками. Далее. Вы, Юлия, стали завоевывать себе дешевый авторитет путем громких заявлений, короче, демагогией. Президент в тени, а вы на виду у всех. В России и Белоруссии есть президенты, а премьеров почти нет, вернее, они есть, но их не видно, они не высовываются, они ждут указаний своих начальников. А вы… Какие будут предложения? Прошу высказаться.

– Я предлагаю отправить правительство в отставку, – сказал Пердушенко.

– Я поддерживаю это предложение, – произнес министр Бессмертно-Серый. – Я также поддерживаю предложение Петра Пердушенко.

– Мы тоже поддерживаем, – в один голос заявили члены президентской администрации.

Юлия молчала, как в рот воды набрав. Она все еще не верила, что Вопиющенко решится на этот шаг.

– Все. Сегодня среда, седьмое сентября. Завтра до двенадцати дня я приму окончательное решение. Все свободны.

Юлия ушла последней. Она надеялась, что Вопиющенко поговорит с ней, но этого не случилось. Президент ушел куда-то с Петром. Она осталась в приемной одна. Ждать было бесполезно. Едва дойдя до своей машины, она упала на заднее сиденье, как только охранник открыл ей дверь.

– Куда поедем?

– На работу, – едва выдавила из себя она.

Как ее довезли, как открылся и закрылся лифт, как она вошла в свой кабинет, она не помнила. Только крепкий кофе и коньяк привели ее в рабочее состояние, и она, как и вчера, отвечала на многочисленные звонки, но была необычайно мягка и доброжелательна в разговорах. День кончился очень быстро. Домой она не стала возвращаться, а устроилась на ночлег у себя в кабинете. Два дня спустя, ближе к ночи, напросилась к президенту, и он принял ее в той же своей резиденции.

Казалось, он потеплел. Все складывалось как будто нормально. Еще немного, и великий муж, лидер нации, дрогнул бы перед плачущей красивой женщиной, но… в кабинет ворвался без стука Петро Пердушенко, обхвативший голову руками, как будто случилось землетрясение и президентский дворец на краю пропасти. Юлия вскочила, как ужаленная. Казалось, из покрасневших глаз лились окрашенные кровью слезы. То были слезы ненависти.

– Виктор Писоевич! – воскликнул Петя, не обращая внимания на плачущего премьера. – Беда. Меня лишили депутатского мандата – как же я теперь без него? Помоги, дорогой кум. Ты мне предложил добровольно уйти в отставку, и я послушался твоего совета, дал добро, ну мандат-то мне надо оставить, у меня несравнимые заслуги перед отечеством: я был на трудном участке и по совместительству исполнял обязанности депутата Верховной Рады. Это волшебное удостоверение делало меня неприкосновенным. Я мог попасть в любую неприятность, но достаточно было показать эту волшебную книжечку, и от тебя все отворачивались и даже приносили извинения.

– Литвинов сейчас в Америке. Пойдем, позвоним Мартынюку, если еще не поздно.

– А как же я? – пропищала Юлия, но лидер нации ушел под руку со своим кумом, даже не повернув головы в ее сторону.

 

33

После бессонной ночи, утром 8 сентября, Юлия отправилась на работу раньше обычного. Выпив две чашки кофе, чтоб не слипались глаза, она села на переднее сиденье и дала команду сонному водителю ехать к правительственному зданию. Был седьмой час утра. Дежурные на первом этаже уже привыкли к тому, что хозяйка здания на Грушевского приходит раньше всех, а то и ночует в своем роскошном номере, рядом с рабочим кабинетом. Но так рано, как сегодня, она еще ни разу не появлялась. Возможно, ей уже позвонили и сообщили тяжелую для нее новость, в которую она никак не может поверить.

Капитан Шкандыбайло испугался, не случилось ли что-нибудь, не возник ли пожар на верхних этажах и ей об этом сообщила пожарная служба, но запаха гари не чувствуется. Капитан вытянулся в струнку, но не так, как всегда, а несколько нервозно, глядя на хозяйку испуганными глазами.

– Доброе утро, – весело сказала Юлия и протянула капитану руку.

– Служу ридной неньке Украине! – пропел капитан, прикладывая руку к козырьку.

– Ну что нового, капитан?

– Ничего хорошего… – запнулся капитан. Он хотел сказать Юлии, что она уже не премьер, что он слышал Би-Би-Си, но Юлия, как игривая кошка, прыгнула в раскрывшийся лифт и умчалась на верхние этажи в свой кабинет.

Едва она открыла кабинет, как услышала непрерывные звонки сразу нескольких аппаратов. Она схватила три трубки одновременно: две приложила к ушам, а третья повисла в воздухе.

– Говорит Турко-Чурко, примите сигнал SOS! Юлия Феликсовна, это вы у телефона?

– Да, я, а что произошло?!

– Произошло самое страшное, хуже землетрясения, хуже начала третьей мировой войны с применением атомного оружия. Этот Квазимодо предал нас. Он издал указ об отправке правительства в отставку во главе с вами, Юлия Феликсовна. Вы великая, благородная женщина, дочь всего украинского народа, но вы больше не премьер, а я не министр. Что нам делать, куда деваться? У меня пропало свыше двадцати выгодных сделок, которые могли принести двадцать миллиардов гривен дохода. У меня фундамент будущего особняка в Испании, два ресторана и одна гостиница в Крыму, и все это провалилось в преисподнюю. А сколько у вас особняков недостроенных, Юлия Феликсовна? Голубушка, если вы эмигрируете в Англию к своему зятю, возьмите и меня, я буду вам верным слугой.

Турко-Чурко мог говорить еще минут двадцать, но Юля прервала его.

– Не может этого быть, – произнесла она со злостью. – Это провокация, Турко-Чурко. Я вас накажу. Или вы решили посмеяться надо мной?

Она бросила трубку и поднесла к уху другую.

– Говорит министр юстиции Заварич-Дубарич! Произошел государственный переворот. Наш президент совсем рехнулся и отправил нас всех в отставку. Мы с вами потеряли слишком много – лишились депутатских мандатов и должностей. Надо организовать массы на Майдан. Необходимо действовать слаженно и быстро. У меня на западе шестнадцать дивизий под командованием Школь-Ноля.

– Обзвоните всех и попросите срочно прибыть на закрытое совещание по поводу выработки новой тактики.

Юлия произносила эти слова с увлажненными глазами. Она чувствовала себя оскорбленной, в одиночестве на тонущем корабле и, хотя на спасение надежд было катастрофически мало, делала все во имя спасения.

Следующая трубка была из Харькова. Губернатор сказал:

– Я возмущен поведением президента и готов выйти на Майдан. Лучше и красивее премьера в Украине еще не было. Вы были первая женщина-премьер. Думаю, все особи женского пола, а их не меньше двадцати пяти миллионов, плачут и скорбят вместе с вами.

– Благодарю, мой дорогой! – и Юлия повесила трубку.

Еще был звонок от Курвамазина.

– Вы взяли в правительство не профессионалов, а дерьмо. С кем поведешься, от того и наберешься, ха-ха-ха! Я чрезвычайно рад. Поздравляю с падением.

Уже к девяти утра собрались министры и другие члены правительства. Все стояли в кабинете премьера, как на похоронах, молча, опустив головы и изредка поглядывая на свою бывшую хозяйку. Как и всякий человек в трудную минуту, Юлия на людях старалась казаться бодрой, хоть и хорошо понимала, что только что произошло землетрясение силой в десять баллов по шкале Рихтера. Здание разваливается, окна трещат, стекла звенят, и все ее сотрудники смотрят на нее в надежде, что она спасет их. И только предатели улыбаются.

– Головы выше, господа! Вавилонская башня зашаталась под нами, но ведь у нас есть возможность покинуть ее целыми и невредимыми для того, чтобы построить новую Вавилонскую башню – высокую до небес и широкую до берегов Адриатического моря. Пойдемте в зал коллегии, обменяемся мнениями, сфотографируемся на память и разбредемся для краткого отдыха, а потом снова за работу. Прессу не пускать, интервью пока никому не давать. Я скажу, когда можно интервьюироваться.

– Мы что, никогда больше не вернемся? – спросил министр очистных сооружений Моськоленко.

– Не знаю, как вы, а я еще вернусь и буду премьером целых два года. Президент будет ходить ко мне на поклон.

Коллегия прошла сравнительно быстро и скучно, хоть и необычайно напряженно. Все смотрели на Юлию. Лицо у нее выглядело искаженным, не таким, как всегда. Дорожки от слез остались, хоть слезы высохли еще до того, как началась коллегия.

Юлия вернулась в свой, теперь уже чужой кабинет, стала перед зеркалом и увидела маленькую злую женщину, настоящую Жанну д'Арк, способную совершить нечто такое, что навсегда войдет в историю государства, а может, и в европейскую историю.

Купание в лучах славы и небывалого величия было недолгим, но ярким. Во всех уголках мира знали, что среди славян есть выдающийся политик, премьер-министр в образе прелестной женщины, необычайно говорливой, общительной, улыбающийся и… зовущей. В свои сорок она выглядит на тридцать, и пусть она не писаная красавица, но чрезвычайно симпатичная, приятная, оригинальная женщина с высокими полномочиями. По существу второе лицо в государстве.

– Лишили всего, не дали свершить великие дела! – произнесла она перед зеркалом. – Да горите вы все огнем. А ты, Квазимодо проклятый, уже в третий раз меня предаешь! Ты еще пожалеешь об этом.

За дверью послышались какие-то звуки. Юлия тихонько подкралась и толкнула дверь от себя со всей силой, дабы застать провокатора на месте. Не исключалась возможность мести: у Юлии, как и всякого большого человека, были враги. Но за дверью стоял преданный воздыхатель, министр госбезопасности Турко-Чурко. Он получил дверью по голове, но не зашатался.

– Ты?! Что ты здесь делаешь? Небось, стихи сочинил на мои похороны. Что ж, заходи.

Турко-Чурко продекламировал:

– Что ж, хорошие стихи. Правда, я никуда не собираюсь. Кажется, судьба только начинает раскрывать мне свои объятия. Я побыла восемь месяцев премьером, а почему бы мне не побыть восемь-десять лет президентом? Ты будешь за меня голосовать?

– Обеими руками!

– Что ж, садись, выпьем. В самый раз. Давай напьемся и будем песни петь. Я буду реветь, а ты петь.

– Я не смогу петь, глядя на ваши слезы, – сказал бывший министр.

– Где остальные? – спросила Юлия.

– Разбежались, как крысы с тонущего корабля, – произнес Турко-Чурко.

– Ты один остался. Молодец. В трудную минуту остался со мной. Назначаю тебя своим замполитом. Если будет трудно, не сбежишь?

– Никогда, ни при каких обстоятельствах.

 

34

В команде Вопиющенко начался непредсказуемый разброд, посыпались обвинения в адрес друг друга. В этом нет ничего удивительного. Люди, у которых нет совести, чести, люди, которые не знакомы с элементарными нравственными принципами, не могут поступать иначе. В любой волчьей стае происходит грызня, и это в порядке вещей. Двуногие волки разделились как бы на два лагеря. С одной стороны, члены команды президентской администрации и приближенные лидера нации, куда вошел, в качестве главного, Петр Пердушенко, а с другой – Юлия со своей командой. Президент старался примирить два лагеря, но у него ничего не получалось. Юлия была слишком амбициозна, слишком эгоистична, слишком рвалась к неограниченной власти, и, как это ни удивительно, ее популярность в народе не упала, а только возросла.

«Этот Бздюнченко, очевидно, неравнодушен к Юлии, – подумал президент. – Должно быть, она потребовала, чтобы он ушел с поста Госсекретаря, выступил публично с разоблачением моего ближайшего окружения, дабы опорочить моих любимцев, а следовательно, и меня самого. Хаос, который царит сейчас в моем государстве после ухода Бздюнченко, говорит о том, что Юлия не та, за кого себя выдает».

Вслед за Бздюнченко ушли еще несколько министров, а когда был издан указ об отправке правительства в отставку в полном составе, многие министры, кроме Юлии, все еще продолжали оставаться на своих местах до прихода новых и решительно ничего не делали. А, например, Залупценко беспробудно пил и, пока находился в сознании, все твердил о том, что все равно всех пересажает.

Как ни трудно было Виктору Писоевичу в этот тяжелый период, он ни на минуту не забывал о своем верном бульдоге Залупценко и решил позвонить ему, успокоить, заверив в том, что он, президент, и в дальнейшем хочет видеть Залупценко в должности министра МВД. Но Залупценко не отвечал, и телефон у него был выключен. Тогда к нему был послан гонщик Кривулько. Бывший министр парился в бане, и Кривулько с трудом пробился туда, тыча в нос охранникам свое удостоверение.

– А, Кривулько, рад тебя видеть, – сказал министр. – Как поживает лидер нации? Передай ему, что я его все равно люблю и пойду охранять его… вместе с Червона-Ненька. Он богатырь, и я богатырь. А теперь говори, кто тебя прислал и зачем? Не скажешь – посажу. У меня уже тысячи сидят за решеткой.

– Меня прислал президент. Позвоните ему срочно, – сказал Кривулько, поворачиваясь к выходу.

Залупценко включил один из мобильных телефонов, и тут же раздался звонок.

– Бывший глава МВД Украины и всего Евросоюза слушает! Это вы, господин президент? Не может такого быть. Чтобы я, министр в отставке, удостоился такой чести, когда сам президент, лидер украинской нации и всего Евросоюза, звонил мне, бывшему… Но я все равно очень благодарен… и позволю себе сказать, что я одобряю ваши решения по поводу отставки правительства и меня как министра… Что-что? Повторите еще раз, сделайте такую любезность. Вы меня приглашаете работать в той же должности в новом правительстве? О, я чрезвычайно рад. Я всех пересажаю. И до Кучумы доберусь, и его мы посадим. У меня две тысячи уголовных дел открыто, а будет двадцать, нет, двести тысяч уголовных дел. Кругом одни бандиты, а бандиты должны сидеть в тюрьмах. Это ваши слова, господин президент, они неоднократно звучали с трибуны Майдана.

Залупценко долго держал трубку в руках, в которой раздавались гудки, а потом вдруг вскочил и начал одеваться.

Залупценко как бы вторично воскрес. Он перестал пить и приступил к своим обязанностям: впереди были тысячи уголовных дел, которые предстояло открыть только ему, министру внутренних дел.

Весть о том, что президент предложил Залупценко ту же должность в новом правительстве, облетела всю страну с быстротой молнии. В тот же день радио и телевидение сообщили о жесте доброй воли президента, и, в интересах нации, Залупценко снова министр.

Весть о предложении президента повергла в уныние остальных министров, но унывать они не привыкли, поэтому унынию они предпочли надежду. Каждый надеялся, что звонок от президента поступит именно ему, если не сегодня, то завтра уж точно.

Министр финансов Пинзденик увешался телефонными трубками и не расставался с этим чудом современной цивилизации ни днем, ни ночью. Звонки поступали постоянно – от любовниц, друзей, знакомых и даже руководителей тех или иных предприятий, которые все еще надеялись, что министр финансов им поможет. Пинзденик все время прикладывал трубку к уху и произносил одну и ту же фразу:

– Министр финансов слушает.

Но звонка от президента не было.

В половине одиннадцатого вечера кто-то позвонил и долго молчал. Это удивило Пинзденика.

– Господин президент, это вы? Я у телефона. У телефона бывший министр финансов Пинзденик, ваш покорный слуга. Я вас слушаю, господин президент. У меня много творческих планов, я еще не исчерпал себя. Вы правильно решили убрать эту кикимору Юлию, она всегда хвасталась дружбой с вами. По ее выражению лица можно было догадаться о том, что у вас с ней не совсем обычная дружба. И в народе это бытовало. А тут, своим указом, вы как бы всем украинцам, всей Европе продемонстрировали: у меня, лидера нации, нет ничего общего с премьер-министром в юбке.

– Дурак ты, Пинзденик, – прогремело в трубке, и раздались гудки. Пинзденик почти угадал голос президента. Он обхватил голову руками, затем начал массировать виски и, наконец, догадался, что он в разговоре с лидером нации проявил невежливость и близорукость. Нельзя было намекать на близкие отношения президента, это оскорбило его.

Но тут раздался самый громкий сигнал, выраженный в мелодии. Этот мобильник стоил семьсот долларов.

– Лидер нации, простите, министр финансов внимательно слушает вас! – произнес Пинзденик, вставая с дивана.

– Это Червона-Ненька, – громко произнес министр путей сообщения и связи. – Ты где, Пинзденик? Я умираю со скуки, хоть всякие мысли раздирают мою душу. Если меня уволят, возьмет ли меня президент на старую должность? Давай встретимся и выясним этот вопрос. Ресторан за мной. Денег до черта, а радости никакой. Если у тебя есть какие-то предложения, говори, я выслушаю и приму к сведению. Любая электричка все еще в моем распоряжении. Даже целый поезд могу оккупировать.

– Прикажи выделить поезд. Скоростной, комфортабельный. Уедем в горы к Балыге в Ужгород. У этого Балыги отличные девочки-венгерки, с цыганской кровью. Если лидер нации нам позвонит и скажет, что мы остаемся на старом месте, мы тут же примчимся, на том же поезде, он должен быть не только комфортабельным, но и скоростным.

Пока бывшие министры переговаривались и назначали свидание, министр юстиции Заварич-Дубарич и глава службы безопасности Турко-Чурко лили слезы в связи с утратой на вечные времена своих престижных должностей.

– Этот Вопиющенко вовсе не лидер нации. Лидер – Юлия, богиня моего сердца, – доказывал Турко-Чурко Заваричу-Дубаричу. – Он потому и поспешил убрать ее, что дрожал за свою шкуру и держится за свое президентское кресло. Он на фоне Юлии, яркой, самобытной женщины, прекрасного политика в образе Жанны д'Арк двадцать первого века, слишком бледно выглядит.

– Да я верю тебе, но нам от этого ни холодно, ни жарко, – доказывал Заварич-Дубарич, утирая слезы ладонью, поскольку не было платка.

– Мы еще покажем, кто мы такие.

– Покажем, – грозил кулаком Заварич-Дубарич.

 

35

Турко-Чурко не оставлял Юлию ни на минуту. Он руководствовался не только симпатией, но и порядочностью, не отвернулся от нее в трудную минуту в отличие от других министров, особенно таких, как Залупценко, Червона-Ненька, Пинзденик, Пустоменко и некоторых других, у кого были хоть малейшие шансы сохранить свои посты в новом правительстве.

Но Турко-Чурко, несмотря на дифирамбы, возможно, излишнюю опеку, быстро надоел Юлии: она терпела, сколько было сил, а потом, вся в слезах, сказала:

– Саша, прости. Я сейчас никого не могу видеть, в том числе и тебя. Ты уходи куда-нибудь в бункер, закрой дверь на ключ, опусти шторы, включи настольную лампу и при мягком зеленом свете сочиняй трагические куплеты о трагической судьбе несчастной дочери Украины Жанны д'Арк. Когда весь этот кошмар кончится, мы издадим твои куплеты миллионными тиражами. А пока прощай.

Турко-Чурко покорно удалился. Юлия сразу потеряла его из виду: она глядела в одну точку, но ничего не видела… кроме своего роскошного премьерского кресла, которое так неожиданно, так быстро и так безжалостно выскользнуло из-под нее. И теперь что ни делай, вернуть его никак невозможно.

«Это все они… Пердушенко, Бессмертно-Серый, возможно, Пинзденик, Кикинах, они заморочили голову Вопиющенко. Не может такого быть, чтобы он самостоятельно решился на такой шаг. Ведь он по существу предал меня, подло, гадко, нажал на горло слабой женщины. Он немного труслив, немного подловат, немного мстителен, злопамятен и невероятно тщеславен. Я должна сделать заявление о том, что я и мой блок вместе с ним, с его партией, что я на него не держу обид, что я ему по-прежнему предана, хотя он – порядочная дрянь. Я бы так никогда не поступила: самого верного человека не предала бы. А он предал меня, предал, предал. Какое он имел моральное право так поступить со мной, Юлией, украинской Жанной д'Арк?»

Юлии не с кем было поделиться своими крамольными мыслями. И хорошо, потому что она вечером того же дня уже думала иначе. Она видела его на белом коне в кольчуге: сквозь огонь и воду он мчался ей навстречу. И она протягивала ему руки и широко улыбалась. Затем снова злилась и даже плевала на его изображение, а потом ревела как белуга.

Нелегко примириться с такой потерей даже очень сильному мужчине, особенно если его ум не защищен ни одним философским постулатом, а что касается женщины, то ей легче потерять ногу или руку, чем премьерское кресло. Как бы мы ни осуждали хрупкую, довольно волевую, довольно энергичную и, бесспорно, миловидную женщину, мы не можем не посочувствовать ей, не пожалеть ее и не восхищаться ею, если она переживет этот тяжелый стресс и не попадет в больницу с нарушением психики.

Единственной маленькой отдушиной для нее было то, что вскоре после отставки ей предоставили телеэфир. Она сделала все, чтобы отоспаться и хорошо выглядеть. Готовить заранее выступление на телевидении не было необходимости, Юлия воспользовалась своим даром – раскованностью на публике, умением говорить, не останавливаясь, и способностью доказать, что правительство, возглавляемое ею, сделало больше для блага народа, чем все предыдущие правительства вместе взятые.

И как это ни парадоксально, ей поверили не только малограмотные бабульки, которые были прикованы к стареньким телевизорам, но и солидные мужи, не без основания считающие себя сливками нации. Авторитет Юлии поднялся на недосягаемую высоту. Она с трудом пробилась сквозь рукоплещущую толпу после выступления на первом канале и села в свою шикарную машину с тем же водителем, что обслуживал ее как премьера.

Теперь она с полным основанием заявила восторженному народу, что ее партия идет на парламентские выборы 2006 года самостоятельно и, победив на этих выборах, сформирует свое правительство и таким образом вернется в свой, законно принадлежащий ей кабинет. Народ ликовал, и кое-кто громко кричал:

– Юлия, наша Юлия, мы с тобой!

Турко-Чурко на следующий же день прислал ей стихи по электронной почте:

Юлия впервые за эти дни расхохоталась, но стихи выбросила в мусорную корзинку. Однако, вдохновленная более чем удачным своим выступлением на телевидении, а также изменчивой ликующей толпой и неумолимым желанием вернуться в премьерское кресло, Юлия публично предложила президенту принять участие в формировании нового правительства в надежде опять возглавить это правительство.

Возможно, лидер нации и не сумел бы разгадать коварный замысел неугомонной Юлии, но тут на помощь пришли советники и после недолгого умственного массажа раскрыли ему слегка слипшиеся веки. И, как это положено президенту, он раскрыл глаза, а затем увидел на горизонте бывшего своего соперника Яндиковича со сложенными на груди руками и слегка опущенной головой.

– Ну, ладно уж, иди, – произнес Вопиющенко и поманил его пальцем. Яндикович прибежал и слегка склонил голову согласно этикету. – Если твоя фракция в парламенте поддержит мою кандидатуру на пост президента на следующих выборах, я прекращаю так называемые политические репрессии против тех, кто голосовал за тебя на прошлых выборах.

– С превеликим удовольствием. Давай объединим усилия на благо украинской нации, – торжественно произнес Яндикович и подписал договор о взаимной поддержке и ненападении. Правда, доверчивый Яндикович и не предполагал, что несколько дней спустя его снова вызовут в Генеральную прокуратуру по распоряжению Пискуляко для дачи показаний по поводу преступлений, которые он никогда не совершал.

В этом маленьком эпизоде весь Вопиющенко, его честность, порядочность, его президентское слово и цена этому слову, наконец, просто его ум. Радуйтесь, нищие духом, каковы вы сами, таков и ваш президент.

Юлия поняла, что ее предали вторично и теперь уже окончательно. Она была похожа на мать, которая потеряла не только мужа, но и всех своих детей. Теперь она приняла это как свершившийся факт и переключилась на публику. Но демонстраций в ее поддержку не было, статей в газетах тоже. Мало того, в ее адрес стали раздаваться критические замечания со стороны людей, имеющих солидный вес в обществе. Она садилась в свой роскошный автомобиль, сама рулила, катаясь по улицам и проспектам Киева, но толпа не преграждала ей путь, не рукоплескала, работники дорожной службы хоть и узнавали ее машину, но уже не вытягивались в струнку, как раньше. И даже готовы были оштрафовать ее за нарушение правил дорожного движения.

Но Юлия двигалась плавно, медленно, в ожидании скандирования толпы. А толпа изменчива и равнодушна. Вчера вы могли быть ее кумиром, а уже сегодня вы для нее никто, ничто.

– О Боже! – воскликнула она неожиданно и нажала на газ. – Неужели!? Не лучше ли искупаться в Днепре вместе с машиной и пойти на дно?

Вдруг ей преградили дорогу. Она со всей силой нажала на тормоз. Заскрипели, завизжали тормоза, Юлия ударилась лбом о переднее стекло.

– Что такое, кто такой!? – произнесла она, придя в себя.

Из машины, что заставила ее притормозить, вышел Турко-Чурко с толстой тетрадью в руках.

– О Боже! – снова воскликнула она, тяжело вздыхая.

– Юлия Феликсовна, я сочинил много куплетов в вашу честь и хочу прочитать их. И потом я испугался скорости, с которой вы двигались по прошпекту Незалежности. Вы же могли угодить туда, за бордюр, а там глубина пятнадцать метров. Это вам не шутка, дорогая Жанна д'Арк. Украина не может лишиться своей Жанны. Не обращайте внимания на этого жалкого Виктора Писоевича. Это мы с вами сделали его президентом, а у него не хватило порядочности и, конечно же, ума оценить наш щедрый и благородный поступок. Он предал нас, а вместе с нами предал и матушку Украину, которая добилась независимости с таким трудом. Ведь Яндикович продал бы Украину москалям. Это было ясно как Божий день. – Турко-Чурко раскрыл тетрадь, принял театральную позу и собрался читать.

– Саша, не надо, прошу тебя. Тем более здесь. Ты садись за руль и увези меня подальше из этого города.

– А как же мой автомобиль?

– Брось его на дороге, как делают в Америке. Я куплю тебе новый. Или подарю этот, он тебе понравится.

– Почту за честь, великая Жанна.

– Саша, запомни, – сказала Юлия. – Я сделаю так, что Вопиющенко некуда будет деваться и он вынужден будет назначить меня премьером снова.

 

36

Юля отвела две недели на переживания по случаю отставки, а потом начала активно действовать. Она, конечно же, обладала определенными достоинствами. Могла часами говорить у микрофона, не пользуясь конспектом. Речь у нее грамотная, эмоциональная, но какая-то такая, от которой начинала голова болеть: слушаешь ее и думаешь – да черт с тобой, пусть будет так, как ты скажешь. Что-то ленинское присутствовало в ее речах. Даже депутаты к концу ее длинного, эмоционального, хоть и пустого по существу выступления, кивали головами в знак согласия, а что касается простых людей, то они, нищие и голодные, верили ей и считали ее своим лучшим премьером.

Чутье подсказывало ей: не надо выступать каждый день, дважды в день, трижды в день, дабы не прослыть пустомелей, ведь одно выступление было похоже на последующее, как две капли воды. Это трудно было уловить с первого раза, да и не каждому это удавалось. Но страна большая, избирателей много – дважды выступать перед одной и той же аудиторией не приходилось. Говорильня без конца и края – ее несомненно первое достоинство.

Далее. Бесстыдная ложь, так похожая на правду. Никто так правдиво не лгал, как Юля, никто так последовательно и так убедительно не ставил все с ног на голову, как Юля. И третье достоинство или преимущество перед другими политиками – это умение держаться королевой в обществе сытых, самодовольных мужчин, которые всегда пожирали ее глазами. Она тратила огромные средства на платья, макияж, косметику, фитнес: она не ленилась слетать в Париж на примерку платья или костюма и выкладывала по сто тысяч долларов, приобретая новые наряды. У нее был свой модельер в Париже, своя парикмахерская в Лондоне и в Киеве. Парижский стилист ей удачно пристроил искусственную косу светлых волос, уложенных на голове венком. Она с гордостью носила этот венок, воображая себя римской богиней.

Можно с уверенностью сказать, что большинство депутатов, входивших в ее фракцию, были влюблены в нее и покорно сносили все обиды, унижения, оскорбления в свой адрес. Когда Юля отчитывала всех и каждого на заседании фракции или кого-то в отдельности, она становилась еще красивее и величественнее. Не зря ее прозвали Жанной д'Арк.

По истечении двух недель после отправки в отставку она приказала своим депутатам бойкотировать работу Верховной Рады, а затем и вовсе уйти в бессрочный отпуск.

Президент сначала долго чесал затылок, а затем стал дурно спать, боясь, как бы его не обвинили в развале демократической власти. Как же, Верховная Рада урезана почти наполовину. Пришлось осторожно позвать Юлю на индивидуальную беседу. Юля охотно согласилась.

– Я требую роспуска Верховной Рады и назначения новых парламентских выборов, – произнесла она довольно громко и беспардонно, сверкая бриллиантами стоимостью десять миллионов долларов. Эти бриллианты слепили глаза лидеру нации.

– И что это даст стране? – спросил он.

Юля сразу ответила, за словом в карман не лезла. Ее ответ продолжался сорок минут. Президент даже задремал было, а потом проснулся и понял, что она, чертовка, права. Именно так и следует поступить. Конечно же, партия Яндиковича потерпит сокрушительное поражение на выборах, а его партия достигнет недосягаемых высот, а если Юля укрепит свои позиции, то они объединятся, породнятся, как это всегда бывает в политике, и тогда две партии, партия Вопиющенко и партия Юлии Болтушенко, составят конституционное большинство, то есть больше трехсот голосов. Можно будет запретить русский язык на всей территории Украины, поставить памятники Бандере и жертвам голодомора во всех городах, а потом вместе грохнуться в этот злополучный, но сытый Евросоюз.

– Согласен, – президент выдавил из себя роковую историческую фразу.

– Сейчас же подпиши указ о роспуске парламента и о назначении даты новых выборов, – потребовала Юля.

– Но я… должен подумать… как это грамотно сочинить, – виновато произнес Вопиющенко.

– Его текст уже составлен, вот он, тебе остается только подмахнуть. Ознакомься и подпиши. И дело с концом.

Виктор Писоевич дрожащей рукой поднес бумагу к глазам, быстро пробежал текст и поставил свою подпись.

– Вот теперь ты настоящий мужик, – сказала Юля, вставая. – Ах, да, копии соответствующие сделай. Мне нужна копия, в Верховную Раду, в секретариат и один твоей клуше Катрин, – добавила она и расхохоталась.

Виктор Писоевич и злился на нее, и думал о том, что она прекрасна. Змея, но красива.

– Да, ты, чертовка, как всегда права. Гляжу я на тебя и думаю: как так могло случиться, что наши пути разошлись. Бывает ли возврат к прошлому?

– Бывает, бывает, – сказала красотка, хватая копию указа и ускоренным шагом направляясь к выходу.

На радостях уже в десять вечера Юлия собрала членов своей фракции, зачитала указ о роспуске парламента и дала всем задание всю ночь сидеть над составлением предвыборной программы.

К утру полторы тысячи страниц у нее были на столе. Чего там только не было. Если избиратели проголосуют за ее партию и дадут ей возможность вернуться в кресло премьера, то будет отменена служба в армии, на двести процентов повысятся пенсии, появятся новые рабочие места, вдвое понизятся цены на продукты питания, на газ, а коммунальные услуги… расходы на коммунальные услуги возьмет на себя государство. Матери-одиночки получат тысячи гривен за рождение ребенка, а за второго сумма удвоится.

С этой программой все депутаты Юлии Болтушенко пошли в народ и… народ поверил в щедрую ложь. Юля значительно укрепила свои ряды, ее фракция стала второй по численности в стране. А вот Виктор Писоевич потерял много мандатов: избиратели разочаровались в своем вчерашнем кумире и начали обращать свои взоры в сторону украинской Жанны д'Арк.

Мало того. Став премьером, Юля потратила сто миллионов долларов, а возможно, и больше, дабы переманить часть депутатов от Виктора Писоевича на свою сторону. И депутаты соблазнились. Все-таки это миллион долларов, а то и два. А Вопиющенко… пусть занимается голодомором и пчелами на Галичине в выходные дни. Партия президента раскололась, а точнее, развалилась. Юля стала независима. Сначала она философски относилась к своему бывшему шефу, а потом, по мере приближения президентских выборов, пошла в атаку. Виктор Писоевич переживал, тайком плакал, издавал многочисленные указы, которые никто уже не выполнял, а потом сам перешел к угрозам. Теперь он уже грозил не Юлии, а нации.

– Нация недостойна такого президента, как я. Она еще пожалеет, не проголосовав за мою кандидатуру.

Вопиющенко постепенно терял ориентацию. Его рейтинг приближался к нулю, в то время как рейтинг Юлии неуклонно рос. Юля торжествовала, но прекрасно понимала, что пока она в кресле премьера и ей доступно абсолютно все, что есть в государстве, почему не прикарманить миллиардов двадцать-тридцать на президентскую избирательную кампанию, ведь это в интересах Украины, ее населения, поскольку она, став президентом, будет заботиться денно и нощно о благе каждого и всех вместе. Именно при ней страна выберется из мирового кризиса, именно при ней заработают фабрики, заводы, повысятся урожаи. Не надо будет покупать хлеб и сахар за границей.

Она создаст могучую армию на контрактной основе. Именно при ней Евросоюз раскроет Украине свои объятия. Словом, планов было так много, просто душа радуется. А тем временем страна оказалась на грани экономической катастрофы. Юля парила в облаках, а президент издавал все новые и новые указы о голодоморе, увековечивании памяти Бандеры и всех нацистов, воевавших с собственным народом во время оккупации Украины гитлеровскими войсками.

Виктор Писоевич – не президент, он анекдот, находящийся в двух ипостасях – бумажного президента и человека. Он, безусловно, переживал и посылал проклятия в адрес Юлии, которая его так коварно обманула, но уже ничего не мог сделать. Он стал ближе к своей супруге. Теперь ее советы представляли ценность, как никогда раньше. Именно она сделала всех детей гражданами США, именно она позаботилась о том, чтоб ее семья не бедствовала, чтоб средств хватило до десятого колена.

– Еще бы эдак миллиардов пятьдесят долларов и хотя бы двадцать миллионов евро, да поместить все это в швейцарском банке, – высказала она замечательное предложение мужу.

Ну как было не согласиться с таким предложением?

 

37

У Виктора Писоевича закончились процедуры, и, как обычно, после этих процедур он отдыхал не меньше сорока минут. В это время к нему никого не пускали, даже мобильный телефон отключался, дабы никто не мог его побеспокоить. Но сегодня телефон остался включенным и вдруг ни с того ни с сего зазвонил. Да так протяжно, что президент вздрогнул, нажал на кнопку и дрожащей рукой поднес трубку к уху.

– Кто это? По какому праву… я сейчас отдыхаю…

– Кацо, дорогой! С тобой говорит Сукаашвили с солнечного Тбилисо. Как твоя жизнь? Приезжай ко мне срочно. Я даю команду, и за тобой прибудет самолет. Есть проблем. Этот проблем надо решить. Я, как и ты, хочу наказать Россия. Давай объединимся – легче будэт. Давай, кацо. И дядя Сэм нас поддержит: он за нас горой, мы его дэти.

При этих словах Вопиющенко вскочил. Он даже сам не понял, откуда у него взялись силы, как в молодости, ведь процедуры были связаны не только с массажем, но и с промыванием желудка и кишечника. Но при слове «Россия» появилась энергия, а откуда она взялась, он и сам не знал, значит, сам Господь Бог послал ему новую энергию, дабы еще раз плюнуть в спину москалям.

– Спасибо тебе за звонок и за приглашение. Я, конечно, не могу отказаться от… от такого мероприятия, но… зачем посылать самолет, коль у меня свой есть. Недавно из ремонта. Трудились лучшие специалисты из США. Вот только автомашина плохо работает: через день барахлит. У меня такое впечатление, что с моими ремонтниками связана российская разведка, поэтому они то слишком накачивают резину и меня трясет на плохой дороге, то очень часто левое переднее колесо спускает. На большой скорости разбиться можно.

– Кацо, у меня два новеньких «мерседеса» для тебя припасены, – произнес Сукаашвили и расхохотался. – Ты мне один самолет бомбардировщик, а я тэбэ два «мерседеса». Срочно приезжай.

– Но… – в нерешительности сказал Виктор Писоевич и почесал затылок. – Я так быстро не могу. Мне надо поставить в известность посла США, а к нему дозвониться проблема. Если это возможно, подожди до завтра. Завтра пятница. В Киев я могу вернуться в понедельник. У меня запланировано совещание Совета национальной безопасности. И это как раз кстати: то, что мы обговорим относительно моего северного соседа, я смогу вынести на это совещание. Там, конечно же, будут дополнительные предложения. Мой Совет состоит в основном из галичан, а это люди – во! Таких даже у тебя нет.

– А ты подари мне несколько персон, мэнэ тоже советники нужны. Твои советники ненавидят Россию, и мои будут ненавидэт.

– Это обговорим при встрече.

– Согласэн. Давай, вперед. Жду.

Вопиющенко засобирался в путь. Уже к вечеру того же дня все было готово к вылету, и тут ему доложили, что приземлился транспортный самолет из Тбилиси с секретным грузом. Пришлось тайно на своей старой колымаге мчаться в аэропорт, дабы дать добро на распаковку секретного груза.

Уже через сорок минут президент был на месте и, находясь на расстоянии трехсот метров от груза, мало ли что могло случиться, дал согласие на распаковку, а когда увидел два новеньких «мерседеса» черного цвета, стал аплодировать и улыбаться. И эта улыбка была щедрее и продолжительнее, чем во время второй инаугурации на пост президента. Он тут же сел за руль, своему водителю приказал сесть за руль второго «мерседеса» и следовать за ним на дачу в Конче-Заспа.

– А эту машину? – спросил водитель.

– Оставь ее. Я прикажу министру культуры сдать ее в музей на вечное хранение. Пусть первая машина первого лидера нации хранится для потомков.

В пятницу в четырнадцать часов Виктор Писоевич уже сидел рядом с Сукаашвили и изрядно кряхтел в его объятиях.

Он вздохнул полной грудью и запел: «Кохайтеся, черноброви, та не с москалями».

– Какой хороший песня. Надо перевести этот песня на грузинский, – воскликнул Сукаашвили и похлопал Писоевича по плечу. – Если народу Грузии понравится твой песня, я прикажу сделать его гимном Грузии. Эта песня ты написал?

– Слова написал мой сын, – покривил душой президент, – а музыку сочинил я.

– Харашо, очэн харашо. Давай сдэлаем твой сын зять Грузия.

– Как Грибоедова? – спросил Виктор Писоевич.

– Грибоедов нэт, я скоро прикажу убрать Грибоедов из Тбилисо, пуст его памятник забирают… как ты их называешь…

– Москали…

– Вот-вот, – похлопал Сукаашвили Вопиющенко по плечу.

Наконец начались переговоры по поставке оружия в Грузию, которая должна во что бы то ни стало проучить Россию за ее вмешательство в кавказские дела и навсегда покинуть Абхазию, Южную и Северную Осетию.

– План изгнания русских с Кавказа согласован с нашим спонсором, США, – начал Сукаашвили, – Мало того, он утвержден там. Сам президент Пеньбуш кивал головой в знак согласия, хоть его подпись и не стоит в конце этого исторического документа. Что мне от тэбя нужно? Пушка, как это… Нэ могу вспомнить.

– Система залпового огня, – подсказал Виктор Писоевич. – Ракеты.

– А, вспомнил – ракеты, много ракеты. Спасибо, кацо. Ти умный мужик. Этот система мнэ нужен как воздух. Дальше – танки, снаряды, автоматы, самоходные орудия, пулеметы, мины и остальной военный снаряжений. Но ты знаешь: Грузия нищая страна. У нас нэт денег. Мне, как президэнту, платят американцы. Все члены правительства и моей администрации живут на зарплату американцев. А куда дэнэшся? Прогоним русских с Кавказа, тогда начнем зарабатывать сами. Ты мне поможешь построить военные заводы, Иран обещает снабжать газом и нефтью. Тогда России покажем дулю. И ты, и я. Но сначала их надо проучить как следует. Два «мерседеса» – один самолет, тонна мандарин – один танк, но и тебе на строительство дача два миллиарда доллар. По рукам?

Вопиющенко вначале кивал головой в знак согласия, а потом подумал, что столько мандаринов ему не надо, да и Катрин этого не одобрит. А если узнает Юля – катастрофа, она тут же растреплет по всем телеканалам.

– По рукам? – снова спросил Сукаашвили.

– Я так не могу. У меня парламент… у меня оппозиция… у меня Юля, мой самый заклятый и самый опасный враг. Я ее уже убирал один раз, так она пролезла вторично… путем обмана, лести, лжи, она у меня вот здесь сидит. – Виктор Писоевич показал на горло. – Я миллион отдам, если ты ее уберешь.

– Кто тэбэ еще мешает, москали?

– И они тоже. Я мог бы дать, вернее, продать тебе военную технику в десять раз дешевле… только чтобы никто не знал, и Юля в особенности.

– Все понял. Я все сдэлаю, чтоб так и было.

– Когда ты начнешь военные действия против России?

– Как только подготовлюсь. Американские инструкторы скоро прибудут к нам, ты в течение один месяц поставишь мне военный тэхника и инструкторов по системе залпового огня.

– Я это сделаю с великим удовольствием. Как только ты прогонишь москалей из Абхазии, я их вытурю с Крыма. Крым наш. Ишь, флот содержат на чужой территории, а? Короче, ты их из Абхазии, Осетии, я их из Крыма. В таком случае я официально обговорю это на Совете безопасности у себя в Киеве.

– Правильно сдэлаешь. Дуля им, а не Крым.

– Договор составлять будем?

– Поверим друг другу на слово, мы же духовные братья.

 

38

Вопиющенко подружился с грузинским президентом и продал ему неимоверное количество оружия, а чтобы скрыть следы воровства, приказывал устроить пожары на военных складах. Снаряды и другая техника взрывались, раскидывая осколки на многие километры. Под видом якобы самовозникающих пожаров списывалась и другая техника – танки, пушки, самоходные установки и даже самолеты. Карманы президента пухли от американских долларов, он уже потерял им счет.

– Кум, – сказал он однажды Сукаашвили, – я не буду тебе больше продавать оружие, хватит, а то я разорю твою страну. Так друзья не поступают. Я буду тебе дарить: сколько хочешь, столько бери. Только одно условие: каждая украинская пуля, каждый снаряд должен поразить москаля, одного или целую группу. Когда ты их основательно потреплешь, я начну бомбардировку Черноморского флота. Севастополь должен быть свободным. Я многим русским запретил въезд в этот украинский город и даже московскому мэру, а то он там дома начал строить.

«Лишь бы он одержал победу, – подумал Виктор Писоевич. – Я тоже начну войну с москалями. Я освобожу Крым от москалей и заселю его татарами».

Но победы у Сукаашвили не получилось. Грузинская армия, вооруженная до зубов украинской и американской военной техникой, трусливо бежала с поля боя, побросав эту технику, чаще не притрагиваясь к ней и, как правило, не произведя ни одного выстрела. Правда, одна украинская ракета сбила самолет российских вооруженных сил. Сам президент Сукаашвили с перепугу едва добежал до бункера, откуда названивал своему другу Пеньбушу, находившемуся в Китае на Олимпиаде.

– Помоги, друг, спаси. Русская армия на подступах к Тбилисо! Революция роз на грани уничтожения.

– О'кей, о'кей, – обещал президент, прикладываясь к очередному стакану.

Когда российская армия прекратила стрельбу, стало ясно, что никто не собирается оккупировать Тбилиси. С трудом уговорили грузинского президента покинуть бункер и показаться испуганному собственному народу.

Наспех соорудили большую сцену. Выразить поддержку прибыли Вопиющенко, ряд глав прибалтийских республик и Польши.

Виктор Писоевич вернулся в Киев как герой, ему казалось, что он сам принимал участие в боях с москалями, крепко их потрепал и заработал много, много денег. Он тут же их перечислит в один из американских банков.

Секретная сделка Вопиющенко как бы сама по себе рассекретилась, особенно после вторичной поездки президента в Тбилиси. У Юлии был предлог осудить действия президента публично. В Верховной Раде была создана специальная парламентская комиссия. Но… обнаружив массу преступлений, за которые надо было отправить президента в отставку, а потом посадить на скамью подсудимых, парламентская комиссия вдруг растворилась… в космическом пространстве. Политика не только странная, но и коварная вещь.

Виктор Писоевич вдруг воспрял духом. Он так возмутился, что приказал своей галичанской партии, так называемой «Наша УКРАИНА и самооборона», выйти из состава правительственного блока Юлии.

Формальный руководитель партии Кирко-Ченко объявил о своем разрыве с партией Юлии. Яцек объявил о распаде оранжевой коалиции и сам на следующий день подал заявление о сложении своих полномочий как главы Верховной Рады. Юля выступила на пятом канале с критикой в адрес Вопиющенко. Она положила его на лопатки и нещадно опозорила. Президент слушал и лил слезы.

Прошло два дня с распада коалиции, но депутаты партии президента стали хныкать и проситься снова к Юлии.

– Объединимся, снова объединимся, народ требует. Украинская нация в опасности, избиратели требуют. Во имя счастья и процветания народа. И партию Литвинова возьмем и все вместе в Евросоюз. Как можно быстрее. Осудим Россию за вторжение в Грузию. Сукаашвили народный герой, наш президент Виктор Писоевич – герой Украины.

В конце декабря девятого года Вопиющенко давал итоговую пресс-конференцию в огромном зале перед журналистами радио и телевидения, редакторами украинских газет и представителями прессы других государств. Он был хорошо одет, подтянут, побрит, подстрижен. А главное, косметологи хорошо поработали – лицо было белым, почти чистым, а глаза живо смотрели в затемненный зал. Десятки, если не сотни телекамер были устремлены на одно лицо – лицо лидера украинской нации. Все было торжественно и великолепно. Практически все телеканалы страны транслировали эту итоговую пресс-конференцию лидера нации.

На вопросы журналистов президент отвечал вяло и неоправданно долго. Нет смысла конкретизировать его ответы и дословно приводить вопросы представителей прессы. И все же один вопрос никак нельзя обойти. Вот этот вопрос:

– Скажите, пожалуйста, сколько вам надо заплатить, чтобы вы со своими министрами, со своим премьером убрались из страны и дали возможность украинскому народу жить свободно и свободно развиваться?

Президент покраснел, но не растерялся. Как обычно, пустился в длинные рассуждения о том, что он демократ, что нация без него зайдет в тупик, что русский язык снова начнет каждому украинцу дышать в спину, что бедным украинцам не видать членства в НАТО как своих ушей. И Крым потеряет Украина. Москали непременно отберут Крым, а потом поработят всю неньку Украину. Он напомнил о своих заслугах перед отечеством. Вот они, эти заслуги: запрет ведения делопроизводства на русском языке, ликвидация русского языка во всех украинских школах, памятник жертвам голодомора, памятники Степке Бандере, признание героизма воинов ОУН/УПА, стремление вступить в Евросоюз и НАТО. А что касается падения производства, остановки фабрик и заводов по всей стране и расцвета коррупции, так во всем этом москали виноваты, они не дают жить и развиваться неньке Украине.

Пресс-конференция длилась два с половиной часа. И ценность ее состояла в том, что президент еще раз, возможно, в последний, доказал свою духовную никчемность, что он – полное духовное ничтожество, которому волею рока удалось занять это кресло, наворовать миллиарды долларов, дабы обеспечить безбедное существование своей семье и своим родственникам до десятого колена.

Закончив конференцию в половине восьмого вечера, он, как ни в чем не бывало, сел в свой новенький «мерседес», который не так давно получил от грузинского президента, страдавшего нервными припадками, в обмен на стратегический бомбардировщик, дал команду своему водителю взять курс на дачу в Конче-Заспа. Там его ждала Катрин. Он застал ее зареванной.

– Ты что, Катенька? Брось ты! Это не украинские журналисты, это москали проклятые, а если они не по рождению москали, то по духу, и они связаны с российской разведкой. А я как был лидером нации, так им и остаюсь. И выборы в 2010 году я выиграю. Украина без меня не может существовать как независимое государство. Куда она без меня? Это же тупик. Это знает каждый гражданин, от министра до дворника. Мы с тобой хорошо провели кампанию по голодомору и даже прекрасный памятник возвели, он в копеечку, правда, обошелся, но зато на века. Меня даже стали называть Голодомор, и я горжусь этим. Скажи, кто бы мог, кроме меня, это сделать? Никто, никогда! А тут какой-то журналист. Да пусть он радуется, что может задать такой, прямо скажем, провокационный вопрос лидеру нации.

– Витя, дорогой, твои шаги не совсем обдуманные. Прямо перед твоим приездом мне звонили из Америки и давали нагоняй. Зачем ты называешь Юлю воровкой? Это и так все знают, но это слово не должно исходить из уст лидера нации. Вы же вместе шли к власти. Встреться с ней, выскажи ей все. А на людях…

– Так и она Бог знает что обо мне говорит. Потом этот газ. Какое она имеет право вмешиваться? Знаешь, сколько мы можем потерять на этом экспорте газа. Миллиарды долларов не попадут в наш карман. А что Юля аферистка и воровка, так это давно известно. Еще во время великой оранжевой революции, оказавшей огромное влияние на дальнейшее развитие человечества, меня спрашивали: Виктор Писоевич, почему с вами рядом находится воровка? Я тогда пожимал плечами, я не знал, что отвечать. Она хочет выпихнуть меня из президентского кресла. А ты представляешь, что будет с Украиной, если ей удастся это сделать? Да нас москали снова поработят, снова начнется голодомор, а памятник, который мы возвели за восемьсот миллионов долларов, снесут у нас на глазах. Это она меня отравила, я бы ее посадил, да не знаю, как это сделать.

 

39

Незадолго до выборов президента Вопиющенко решил обратиться к народу через Верховную Раду. Он выступил в парламенте с посланием к народу. Это было его последнее выступление перед нацией, лидером которой, вопреки абсолютному большинству граждан, он себя по-прежнему считал.

Как ни в чем не бывало, хорошо одетый, с оштукатуренным белым лицом, в десять утра он уже сидел, самодовольно улыбаясь, в президентской ложе и философски, с высоты ложи, оценивал непокорных депутатов. Зал был практически заполнен до отказа депутатами всех фракций, в лоджиях балкона Юля со своими министрами, послы иностранных государств, работники суда и прокуратуры всех уровней и неимоверное количество журналистов. Мертвая тишина. Жадные, злые, любопытные и добрые глаза устремлены в одну точку. Эта точка – он, президент великой европейской нации. Ну как тут не проникнуться гордостью? Пусть эти злые депутаты поодиночке кряхтят о его отставке, каких-то там досрочных парламентских выборах, – все это гроша ломаного не стоит. Вот они все сидят, в рот воды набрав, и смотрят на него, как на изображение Иисуса Христа.

«Вот я вам сейчас дам жару. Хорошо, текст готов, он у меня здесь, в папке лежит. После выступления сразу же начну кампанию по выборам на второй срок, а там, глядишь, и на третий потяну. Америка меня поддержит. И в Евросоюз впихнет. А Евросоюз – это вам не Россия. Наплевать на Россию, я подсуну ей еще один голодомор. А ты, сучка, – он посмотрел на улыбающуюся Юлю в окружении мужчин и незаметно плюнул в ее сторону, – ты у меня еще попляшешь. Ишь, вздумала тягаться со мной! Да я – лидер нации!»

Последнее предложение он произнес громко, приподнимаясь, но оно потонуло в словах спикера парламента Литвинова, который со сложенными ладошками, поворачиваясь лицом к президенту, унизительно объявлял о том, что сам Виктор Писоевич посетил Верховную Раду, дабы обратиться с посланием к украинскому народу.

Президент, к удивлению депутатов, побрел к трибуне с пустыми руками. Всем давно было известно, что он ни разу не выступил без бумажки. Взойдя на трибуну, он впервые оглядел зал, его нижнюю часть, а затем и второй ярус, где обычно размещались журналисты и гости, и увидел картину, парализовавшую его волю. Практически весь второй ярус был завешан плакатами: «Вопиющенко, убирайся в Америку». Его глаза задержались на одном плакате, на котором он сам, в шляпе ковбоя, с чемоданом в руке, одетый в полосатый костюм американского флага, направляется в Америку.

Зал притих в ожидании. Но лидер нации постоял на трибуне, подумал, философски улыбнулся, затем достал сверток из внутреннего кармана пиджака, развернул его и стал так же, как всегда, нудно читать. Потратив на это нудное чтение минут сорок, он покинул здание Верховной Рады. Это было его последнее выступление с обращением к украинскому народу с трибуны парламента. Любой другой руководитель государства, особенно расположенного на Западе, тут же подал бы в отставку. Но этого не мог сделать Вопиющенко. Слишком много дел он не завершил. Надо было продумать и решить вопрос с продажей хотя бы десяти дачных комплексов и около сотни гектаров земли, особенно в Крыму. Катрин совершенно справедливо доказывала лопоухому президенту, что два процента популярности в народе не дают никаких шансов на его избрание на второй президентский срок, а следовательно, жди проверок незаконно нажитого имущества.

– Да я в депутаты зарегистрируюсь и по-прежнему стану неприкосновенным, – возражал муж.

– Это разумный путь, – парировала Катрин, – вся опасность в том, что тебя могут лишить депутатского мандата, тогда ты загремишь лет на пятнадцать. Да и я тоже могу попасть. Кто нас тогда станет спасать?

– Америка.

– Как только ты лишишься президентского кресла, ты лишишься и американского покровительства. Я слишком хорошо знаю свою страну. Она хоть и богатая, но далеко не уютная, вот почему я решила, а точнее, согласилась выйти за тебя замуж и переселиться в твою нищую страну, где, будучи у власти, можно делать абсолютно все, что взбредет в голову.

– Ты хорошо стала балакать на ридной мове, – похвалил ее муж.

– Да, зря я трудилась, потому что вскоре придется драпать обратно в Америку. А посему делай все, как я тебе советую.

– А как же я оставлю Степку Бандеру и голодомор?

– Поставишь ему памятник перед нашим двухэтажным особняком, а про голодомор напишешь книгу.

– Я уже начал. Одна страница готова.

Этот разговор запомнился Виктору Писоевичу во всех подробностях, и сейчас, усаживаясь в роскошный президентский автомобиль, он вспомнил добрый совет, что, пожалуй, придется драпать в Америку.

– Куда прикажете? – спросил водитель.

– На работу, куда же еще.

До работы рукой подать. В дверях уже стоял его верный слуга Бамбалога.

– Вы прекрасно выступили с обращением к украинскому народу. Мы все здесь в восторге.

– Заходи, кум.

– С радостью, – произнес Бамбалога, низко нагибаясь.

Два кума за чашкой кофе беседовали о предстоящих президентских выборах. Бамбалога прекрасно понимал, что и ему будет несладко после того, как Виктор Писоевич проиграет президентскую гонку, и нервничал не меньше президента.

– Что происходит? Говорите, не мучайте меня, – воскликнул Бамбалога. – Я вижу, что в вашей голове бродят великие исторические мысли, поделитесь, не томите душу.

– Речь идет о предстоящих президентских выборах. Победим мы или останемся на бобах? Мой рейтинг снизился с восьмидесяти до двадцати процентов, а у Яндиковича он двадцать шесть процентов. Как быть?

Лицо кума Бамбалоги покрылось слезами, плечи стали подергиваться. Наконец он выдавил из себя:

– Вы, Виктор Писоевич, в отличие от меня, в более выгодном положении. Вы можете драпануть в Америку, а мне куда деваться? Если даже вы меня пожалеете и возьмете с собой, то на запрос будущего украинского правительства меня выдадут, а вас оставят. Куда мне деваться? В какую страну бежать?

Лидер нации молчал, он не находил слов для ответа, а кум и вовсе расплакался. И не только это. Он вдруг поднялся, растопырил руки и заключил в объятия лидера нации. Он так крепко стал его зажимать, что тот взвыл, а потом и вовсе уронил голову на плечо куму.

– Я продам все свое имущество, – наконец выдавил из себя Бамбалога, – и мы купим нужные нам голоса.

– Не хватит средств, – сказал лидер нации. – Я покривил душой, у меня не двадцать процентов рейтинга, а всего лишь два.

Во второй половине января состоялись выборы президента, которые Виктор Писоевич встретил философски. И для этого было много причин. Ему есть где укрыться, если подует холодный ветер. У него так много долларов в западных банках, что ему, его семье, его детям, внукам, правнукам и праправнукам хватит до десятого колена. Националистическая партия западной Украины его всегда поддерживала, поддерживает и будет поддерживать. А это немало. Это миллионы.

После подсчета голосов оказалось, что за его кандидатуру проголосовало всего лишь пять процентов избирателей.

– Моя нация не поняла меня, – заявил он громко на одном из телеканалов. – Украинцы будут сожалеть о том, что меня не переизбрали.

Эти два тезиса достойны истории: недалекий человек, по воле рока случайно оказавшийся главой многомиллионного народа, в последний раз дерзнул возвыситься над этим народом. Может, у него были основания? Ведь националисты поддержали его. Наследники Степана Бандеры отблагодарили его за присвоение звания героя Украины Бандере. Даже Евросоюз возмутился. И не только за это бандеры благодарны Виктору Писоевичу. Он многим предоставил мягкие кресла во властных структурах Крыма, восточной и южной части Украины, а также в Киеве. Они долго будут помнить его и молиться на него, поскольку вместе с ним болеют одной и той же неизлечимой болезнью – ненавистью к другим народам, в частности, к великому русскому народу, своему кровному брату. Выздоровеют ли они когда-нибудь, покажет история.