Людмила Петровна Цветкова жила в Симферополе в трехкомнатной квартире на улице Воровского. Муж, капитан Черноморского флота на атомной подводной лодке, систематически уезжал в длительное плавание на три, а то и на шесть месяцев. В семье было двое детей – сынишка двенадцати лет и дочка лет шести, Маша. Они держали няню, так как Люда не хотела терять престижную работу начальника управления жилищного хозяйства в администрации города, где была приличная зарплата и масса других привилегий. И муж Василий Иванович, когда возвращался на берег, получал за шесть предыдущих месяцев немалую зарплату. Трехкомнатная квартира на втором этаже была обставлена дорогой импортной мебелью, дети хорошо одеты, учились в престижной школе. Люда могла быть довольна судьбой. Как и все жены военных, она страдала от того, что муж находился в длительной командировке, но старалась хранить верность и любовь к отцу ее талантливых детишек. Володя пошел в шестой класс, а Маша в первый. Они втроем ждали приезда отца к началу учебного года, но лодка не возвращалась, отец не появлялся. Люда почувствовала недоброе, загрустила, но старалась оградить детей от этого неприятного чувства и всякий раз, когда Маша спрашивала, почему нет папы, говорила дочери, что командировку отцу продлили до весны следующего года. Сынишка Володя, что ходил в шестой класс, не верил словам матери, ходил грустный, часто нервничал и неважно стал вести себя в школе.

Повалились, как из рога изобилия, и другие беды. Улицу Воровского вдруг переименовали в Крадижную, а рядом улицу Ленина – в улицу Степана Бандеры. В результате оранжевой революции на Украине к власти пришел зять Америки Виктор Ющенко, который занимался несколькими видами деятельности – Голодомором, пчелами, реабилитацией бандеровцев и травлей русского населения Крыма. Русские школы постепенно ликвидировали, делопроизводство стало вестись на украинском языке, русских стали вытеснять бандеровцы Галичины. Вытесняли их отовсюду: лишали любой должности от заведующего баней до директора завода, а на их место назначали ивано-франковских пастухов, которые едва читали по слогам.

Создавалось впечатление, что вся Галичина начала переселяться в Крым. Таково было указание Америки, своему зятю Виктору Андреевичу Ющенко, а он так старался, и уделял этому вопросу больше внимания, чем пчелам на пасеке.

Сменилось руководство в администрации города. Новым мэром Севастополя стал бандер, некий Мизинец, пастух из предгорья Ивано-Франковщины, окончивший, когда-то восемь классов сельской школы, унаследовавший бандеровскую идеологию нацизма от своих родителей. Да и усваивать там было нечего. Ненависть к старшему брату, вот и вся философия. Еще в детстве он повторял один и тот же лозунг: я – украинец, даже не зная, что это значит. В предгорье Карпат кроме бандеровцев, никто не проживал, там не было русских или представителей другой национальности. Этот лозунг ему пригодился на Майдане в 2004 году, когда он смешался с толпой революционеров, требующих смены власти. Тут-то и стал понятен лозунг: я украинец, а не москаль. Горло у Мизинца было луженым, он орал громче всех. На него обратил внимание лидер нации с обезображенным лицом, и это помогло ему переселиться и занять высокую должность в Крыму.

Мизинец был нацистом высшей категории. Такой человек не мог оказаться незамеченным лидером нации. Когда Ющенко бросил клич: кто хочет быть паном, пусть едет на юг, Мизинец тут же поднял обе руки кверху. Так Мизинец попал в Севастополь сразу в кресло мэра. Он привез с собой знакомую доярку Ядвигу в качестве секретаря.

Ядвига сразу стала изучать номера кабинетов и таблички, где какой кабинет находится, и какой начальник там сидит. Людмила Петровна как раз разговаривала по телефону с начальником морского пароходства, выясняла, когда можно устроить экскурсию школьников на один из пароходов, пусть списанных.

Вошла женщина в кедах, причем, только один был зашнурован и, не здороваясь, грубо сказала:

– Пшла на нараду (совещание) к пану Мизинцу к тринайдцать нуль-нуль. Ты чула? (слышала?)

– Вообще-то, надо здороваться. Вы кто такая?

– Я бывшая доярка Ядвига, а теперя секлетарь пана Мизинца. А шо?

– Значит в тринадцать? Хорошо, буду.

Все начальники отделов собрались в кабинете нового мэра, который сидел в кресле и ковырялся в зубах. На стене за его спиной висел портрет президента Ющенко, а на столе стоял небольшой бюст Степана Бандеры. Начальники отделов входили, а Мизинец пальцем показывал, кому куда сесть. Вскоре он снял трубку, видимо его кто-то поздравлял.

– Шо робыты, не знаю, одни москали, украинской мовы нихто не знает, и знать не хочет. Я приложу все усилия, шоб их приучить. Ты представляешь, Задолизко, они не стирают носки, и пьют чай вместо молока. Я думаю, как бы корову поселить в один из кабинетов. Где бывший мэр? Да нема його, я за мэра правлю бал. Мое привитання Веревке. – Положив трубку телефона, он посмотрел на сидящих за столом: – Так вот, у нас знакомство. Я есмь Мизинец Тарас Григорьевич, как Шевченко. Все делопроизводство Севастополя переводится на украинську мову, а руський язык отныне будет считаться иностранным. Я и вас прошу перейти на украинську мову. Не примайте это как запрет руськой мовы, мовы мата и попсы, балакайте у себя дома на кухне. Пойнятно?

– Вы – поляк? – спросила Людмила Петровна. – У вас трудности не только с русским, но и с украинским. Вы-то хоть пять классов окончили?

– Назовить свое фамилие и должность, о, матка боска! – воскликнул мэр.

В зале заседаний стали раздаваться смешки.

– Мовчаты, мовчать! Вы, шо задавали вопрос по вопросу Польши, уже уволены. Скажите свою фамилию, я требую!

– Пожалуйста, Цветкова, 7-й кабинет. Но с увольнением не торопитесь, у меня дети школьного возраста, муж погиб при исполнении служебных обязанностей.

– Ваш муж россиянин? Оккупант? Вы оккупируете Севастополь своим Черноморским флотом. Геть! Геть ваш флот! Но так как у вас дети, я разрешаю поработать вам еще одну недельку, за это время вы себе подыщите работу. А сейчас вы свободны.

Людмила Петровна, все еще не понимая, что произошло, вышла из кабинета нового начальника, зашла к себе, собрала разные фигурки, что ей дарили посетители, сложила в маленький мешочек и вернулась домой. Благо идти было недолго. Дети уже были дома. Старший Володя позаботился о младшей сестричке Маше, Маша всю дорогу его спрашивала, когда придет папа, а братик сказал, что только мама знает, где находится папа и когда он придет.

– Мама, мама, Володя говорит, что только ты знаешь, где папа и когда он придет, а почему ты нам не говоришь, я хочу видеть папу, хочу и все. Ужинать не буду, пока не увижу папу.

– Папа в командировке, в другой, далекой стране, – сказала Людмила Петровна и быстро ушла на кухню, чтоб утереть навернувшиеся на глаза слезы.

В этот день еще одна беда свалилась на ее плечи, и с этой бедой она пока не знала, как справиться. Утром следующего дня, как обычно она отправилась на работу, но на ее месте, за ее столом сидела другая женщина, гораздо моложе ее, с низким лбом и короткими усиками, довольно полная, неряшливая с пожелтевшими передними зубами.

– Людмыла Петривна! Будем знакомы – Ядвига Заголинская. Никада в ишполкоме не працювала, не знаю, шо тут робыты, но дядя пригласил, сказал зарплата 600 доллалов и я не вем, мало это или много. Берите стул, сидайте рядом и покажить, с чего начинать.

– Когда позвонят, вы снимете трубку и сразу говорите: Слава Украине, а дальше балакайте, что в башку взбредет.

– Барзо добже, – сказала Ядвига Заголинская. – И еще, я знаю, шо у вас хорошая фатира в три комнаты, сдайте мне две, а сами поживите в одной. Триста доллларов ваши, Людмила. У меня сын в шестой класс ходит, я ему кимнату и себе кимнату. И вам кимнату.

– Но у меня двое детей, им тоже по комнате нужно.

– Как знаете, как знаете. Я вам делаю очень хорошее предложение, не отказывайтесь, а то можете пожалеть, но уже будет поздно.

– Я могу быть свободна? – спросила Людмила Петровна.

– Да, можете, только возьмите моего сына, он хороший мальчик, а я вечером зайду, заберу его. Эй, Станислав, нако-сь вылазь.

Мальчик вылез из шкафа, у него были нарисованы усы и в разные цвета раскрашены ногти.

– Пошли, бабулька, покажи мне город, – сказал он и ухватился за локоть чужой тети.