Станиславу шел тринадцатый год, он рос без отца и, возможно, поэтому относился к мужскому полу с недоверием, и к своим сверстникам тоже. А тетя Людмила сразу понравилась. Он долго не отпускал ее руку, а потом шел рядом.
– А горы у нас много лучше, но нет кораблей, а здесь кораблей много. Мы могли бы покататься?
– Мама придет с работы, попроси ее, она тебя покатает.
Мальчик больше ничего не требовал, он устал от бесконечных хождений, в том числе и тех, которые чужая тетя использовала в своих целях. Она пыталась найти новую работу, заходила в разные учреждения, но встречала иногда вежливый, а чаще наглый вопрос чужих людей с ярко выраженным западным акцентом: кто вы, почему не балакаете на ридной мове и не понимаете, что русский язык – це язык мата и попсы?
Вечером Ядвига забрала сына, поблагодарив Людмилу, и сказала, что завтра она может не являться на работу, но если ей, Ядвиге, будет что-то непонятно, она позвонит домой, задаст вопрос по телефону, а то и попросит прийти, дать консультацию.
Так постепенно перед Людмилой стал вопрос выживания и сверлила мысль: а не сдать ли две комнаты Ядвиге за триста долларов в месяц? Мальчик, вроде бы ничего, с ее сыном подружится, Ядвига – женщина, как всякая женщина, должна стряпать, ухаживать за сыном, выполнять не только свои, но и мужские обязанности, а вдруг они поладят?
Поняв, что найти работу в родном городе практически нереально, решила сдать две комнаты Ядвиге с сыном. И еще она узнала, что президент Украины Ющенко направил свыше десяти тысяч бандеровцев в Крым и всех их обеспечил работой, а русских приказал уволить и не пущать в другие структуры народного хозяйства. Ей так же сказали, что местные власти стали натравливать татар на русских, что уже в некоторых местах есть жертвы – изнасилование молодых девочек и убийство всей семьи. Многие люди стали уезжать из Крыма в другие регионы, в частности на Юго-восток и на далекий запад, в Закарпатье, к русинам, где нет ни татар, ни бандеровцев.
Ядвига заняла две комнаты, исправно платила, но в последнее время все чаще стала намекать, что неплохо было бы, если бы она продала квартиру и куда-нибудь уехала. За квартиру она готова отдать сто тысяч, это большие деньги, на них можно купить особняк в деревне и солидный кусок земли, заняться хозяйством и жить припеваючи.
– Тут вам не выжить. Москали в свое время, не имея на то никакого права, выслали татар в казахские степи, а теперь они начинают возвращаться на свою землю и будут вам мстить.
– Это не русские выслали, это выслал Сталин, а Сталин – грузин. Пусть они обращаются к Сукаашвили, – отбояривалась Людмила.
– Так-то оно так, но русские конвоиры их сопровождали и даже издевались над ними. Русская речь звучала в бараках-вагонах. И претензии только к России. И Станислав вы громили ни за что, ни про что. Сколько наших людей погибло в одну ночь, вы знаете?
– Нет, я этого не знаю.
– Вот видите, не знаете, а надо было бы знать и покаяться. Впрочем, если вы уступите мне свою квартиру бесплатно, я прощу вам грехи ваших родителей. Если нет, я натравлю на вас татар.
– Ну, вот, поговорили.
– Поговорили, а как же! Но все еще впереди, это только начало, конец будет еще хуже.
Следом за матерью и ее сын Станислав окрысился, затевал драку с сыном Людмилы, портил ему тетради, подбрасывал соль в кашку во время завтрака.
– Ну, скажи: бардзо дзянкуе, скажи, с тебя не убудет, ублюдок москальский. Вообще я жду, не дождусь, когда вы выберетесь из нашей квартиры. Это наша квартира, а не ваша. Мы получили на нее ордер еще в Станиславе. Ты думаешь, мы бы так сюда приехали в этот поганый город, где все балакают на поганой мове? Как бы ни так.
Володя дал Станиславу меж глаз. Тот стал вопить и названивать матери. Мать все бросила и приехала с милиционером. Володю забрали в милицию, потом на заседании исполкома в детской комнате поставили на учет в подростковое отделение.
Но на этом дело не кончилось. Людмилу стали преследовать татары. Они ее подстерегали, хватали за рукава платья и требовали: убирайся, пока не поздно.
И вдруг, снова революция в Киеве. Хунта захватила власть в стране. Народ совсем одурел. Ликовал оттого, что попал в рабство. Изменил славянам, как сестра сестре, которая выходит замуж за цыгана и поливает сестру помоями. Верховная Рада в Киеве принимает первый и основной закон, на котором держится хунта. Враг в стране официально узаконен, он найден. Это десять с лишним миллионов русских, когда-то подаренных Лениным хохлам просто так, ради интереса, чтоб создать из крохотной окраины большое государство. А потом малограмотный Хрунька подарил и Крым, как конфетку ребенку. Но младшие братья оказались неблагодарны: вместо того, чтобы говорить спасибо, стали издеваться над русскими, травили их, подзуживали татар.
Тут народ заволновался, к себе домой захотел, к матери России, которая когда-то бросила их, даже не спросив: хотите ли вы хохлацкой благодарности?
У Людмилы появилась надежда. Она не евши, не пивши, детей в охапку и на площадь. Она готова была пожертвовать жизнью своей ради достижения цели. А цель одна: свобода, независимость, избавление от бандеровских издевательств.
Она плакала от радости, когда шла на площадь. А где-то за океаном, темнокожий человек с большими зубами и большим ртом, как у лошади, твердил: не имеете права желать свободы. На это только я могу дать согласие.
Власть в Крыму снова поменялась, да так стремительно, так организованно, так быстро. Бандеровцы паковали свои саквояжи всяким добром, в том числе и награбленным, и возвращались на свою бандеровщину. Киевская хунта считала их беженцами, транслировала по телеканалам, выдавая это за массовое бегство из порабощенного москалями Крыма. Хохлы, попав в объятия америкосов, быстро освоили ложь, выдавая ее за истину.
Тех, кто теперь потерял должность и мог быть лишен привилегий и собирался вернуться в родные места, стали представлять, как изгоев и обвинять россиян в жестокости и мстительности.
Ядвига со своим сыном, прихватив чужие вещи и не расплатившись за последние три месяца, отправилась в Симферополь, а там – на самолет до Львова. Ей тут же выдали украинский флаг и плакат: спасайтесь от москалей. Киевская хунта и слышать не хотела, что Крым уплывает, возвращается домой. Уже полгода спустя, когда была установлена граница, хунта все еще считала Крым своим, временно оккупированным, и продолжала переименовывать улицы в Севастополе и других городах в улицы Степана Бандеры. А крымчане хохотали и ликовали, как ни один народ. Это был для них великий праздник, они вернулись домой, избавились от хохляцкого геноцида, издевательства, натравливания татар на них, ни в чем неповинных людей.
За Крымом с надеждой стали наблюдать жители Малороссии.