Вальцманенко не знал, на какую ногу хромать, лучше на обе попеременно, решил он, и поплелся к выходу. Его уже ждал водитель Кавун, сидя в новеньком Мерседесе, недавно купленным Вальцманенко за 650 тысяч долларов.

– Помоги сесть, что сидишь, как баран перед новыми воротами? Я чертовски устал. Мой друг Пейетт два часа разговаривал с президентом США в моем присутствии и передавал от меня приветы и заверения в преданности американскому и своему народу. И все об Украине, нашей ридной неньке. И обо мне, конечно. Не мог же он меня обойти, как будущую важную личность а, возможно, и как президента.

– Так ваши корни в Израиле, – съехидничал Кавун. – Там не хотите стать премьером?

– Ну и что же? Миллиарды-то я заработал здесь. И всю жизнь прожил в Украине. И Украина простила мне все мои грехи, вот почему она стала ридной. А ты такие вопросы не задавай больше. Заводи мотор.

Пять минут спустя Вальцманенко уже был на Майдане. Здесь кипела работа, как в цыганском таборе. Нельзя было не поразиться слаженной работе многочисленного коллектива, насчитывающего уже свыше пятисот человек. В этом человеческом гуле уже довольно отчетливо слышалось одно и то же – гав, гав, гав! И все в адрес проклятых москалей, которые набрались наглости и шагают по Украинской Красной площади в Москве.

Во многих палатках звучала американская музыка, командиры во главе с Пару-Убием присматривали, где бы установить сцену, католические священники пели: храни господи бийцив за свободу неньки Украины!!! Они тут же освящали биты, арматуру с острыми наконечниками и большое количество бутылок с зажигательной смесью. Архиепископ Говнозар, у которого пузо выпирало на два метра вперед, очень тяжело передвигался и казалось, что от этого у него периодически выступают слезы на глазах, заплывших жиром. Вскоре подошли два человека в черных рясах с длинным украинским рушником, которым Говнозар подпоясался. А люди в черном стали по обе стороны владыки, ухватились за оба конца, поддерживая таким образом отвисшее пузо. Говнозар сразу повеселел и продолжил соревнование с владыкой, раскольником Филаретом, тщедушным хохленком в позолоченной мантии с крестом в руках. Но Говнозар заткнул украинского владыку Филарета за пояс своим могучим бандеровским голосом с переливами и брызжущий на два метра слюной. Он оплевал Филарета, как дохлую муху, и Филарет смылся.

Петро не понял, зачем это делается и подошел к одному тонкоствольному, точнее тонконогому священнику из Ивано-Франковска Дмитрию Какуляку и спросил:

– Ваше благородие, не грешно ли освящать орудия убийства наших врагов?

– Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас, – запел божий слуга из Ивано-Франковщины Какуляку и дал поцеловать крест. – Ты, раб божий, как тебя?

– Петро!

– Помилуй раба Божьего Петра, аллилуйя, аллилуйя! Целуем крест. Бог нам, католикам, дал право благословлять все живое и неживое, способное умертвить москалей и всех тех, кто им симпатизирует. Когда мы их будем убивать, католические священники должны благословлять наших доблестных бойцов – бандеровцев на пролитие черной москальской крови. Господи помилуй и благослови!!!

– Ну, с таким народом мы через неделю будем гулять по Красной площади в Москве, а нынешнего президента положим рядом с Лениным, пусть обнимаются и целуют друг друга. Не зря я отстегнул такую сумму. Надо, отстегну еще столько же.

Он хотел поговорить с командиром майдана Пару-Убием, но тот носился по лагерю, давал команды не членораздельным языком, потом отменял их, потом давал другие команды, потом проклинал всех неверных и призывал четвертовать их на глазах у детей, а детей сжигать в печи и только, когда произнес любимую фразу:

– Я вам уже семнайдцать раз говорю, – его все поняли, и громко рявкнули: Слава Украине!

Далее выступила известная украинская певица Руслана.

Она заверила доблестных бойцов имени Степана Бандеры, что если майдан не одолеет на этот раз проклятых москалей, засевших в Киеве и их пособников, то она, всемирно известная певица, принесет себя в жертву. Она поднесет спичку к своему телу, уже облитому бензином, и сгорит, аки спичка, на глазах у всего мира. Угроза поджечь себя была встречена толпой с восторгом, а Пару-Убий подкрался с зажженной спичкой, но Руслана и не думала заживо сгореть за идеи Майдана, и не обливала себя бензином. Она красиво врала. Все врали и она врала. А почему бы нет?

– Слава Украине! – заорала Ложечка, а потом спела первый куплет украинского гимна, раз тело ее, облитое бензином, не загорелось.

Вслед за безголосой знаменитой Ложечкой появился и великан Никита Джигурда-Бурда, до этого все время ранивший сердца московских дам. Такой великан, если хоть раз прижмет к груди, всю жизнь помнить будешь. Многие московские амазонки, томно вздыхали, когда великан тряс могучим задом на московской сцене и бурно аплодировали всякий раз, когда он что-то крякнул.

Что заставило его взобраться на сцену к бандеровцам вслед за Ложечкой и громовым голосом благословлять восставший украинский народ на борьбу с москалями? Одному Богу известно. Однако очень скоро он понял, что жестоко ошибся и тут же прискакал к москалям, запросто взобрался на московскую сцену и стал проклинать украинских путчистов. Но в зале была тишина. Даже дамы не аплодировали ему: слезы на глазах душили их. Они прощались со своим любимцем.

Прямо на влажной брусчатке расстелили ковры, потом белые скатерти, нарезали колбасу из трех ресторанов и четырех магазинов, где щедро расплатились валютой, батоны хлеба белого и черного, корзины с яблоками, банки с икрой, сделанной во Львове, и бесчисленное количество ящиков с пивом, водкой и коньяком. Забыли только стаканы.

Вскоре, как кот из засады, появился Бенедикт Тянивяму. Он громко рявкнул: Слава Бандере, потом Слава Украине и подобно бывшему великому пчеловоду, то бишь президенту Ющенко, положил правую руку на левую часть груди, где громко стучало его бандеровское сердце.

Но тут получился ералаш: одна часть бойцов скандировала: слава Бандере, другая: слава Украине.

– Как же это вы без нас? – прохрипел Яйценюх, державший под руку могучего Клочка, так как поднялся ветер и мог свалить Яйценюха, нетвердо стоявшего на тоненьких ножках.

Среди бойцов нашлись и те, кто встретил великих людей Яйценюха, Клочка и Тянивяму рычанием. Это были представители будущего правого сектора, который через месяц – полтора станет греметь на весь мир. Но великие люди не обратили на этот малозначительный эпизод никакого внимания. Мало ли парни с устатку, поменяли зевание на рычание. Это их право. А если кто считает, что его права нарушены, то Майдан с этим разберется.

Доблестные бойцы расселись на ковры и на скатерти, но белоснежные скатерти пришлось убрать, они отражали подошвы грязных сапог героев и каждый взял бутылку – кто с пивом, кто с водкой, кто с коньяком.

Яйценюх вместе с боксером Клочка не садились на пол, но бутылку взяли и держали в руках. Музычко поднялся во весь свой рост и направился в кафе, красовавшееся недалеко от майдана. Кафе было не полностью занято посетителями. Музычко стал сгребать свободные табуретки и вышвыривать их на улицу. Табуреток набралось всего пять штук, Музычко это показалось мало. Он подошел к столику, где сидели четыре парня крепкого телосложения и произнес:

– Слава Украине!

Те никак не ответили. Тогда он хватал каждого за шиворот и выбрасывал на улицу, а за ними и табуретки.

– В чем дело? – поинтересовался заведующий кафе. – Я позову милицию. Это хулиганство среди бела дня.

Музычко подошел ближе, взял хозяина за галстук и приподнял до потолка.

– Будешь балакать, лишу тебя жизни. Эти стулья принадлежат народу, точнее революции. Возьми четыре табуретки и топай за мной, а то мне одному не справиться.

Получив такую команду, заведующий кафе покорился и потопал с табуретками в руках за великаном Музычко. Он лично подарил табуретку Яйценюху, тот уже не мог стоять на собственных ногах, а так же Тянивяму, Клочке, Ярушу и американцу – инструктору.

Пир продолжался до наступления темноты, а Руслана все выходила на сцену и грозила предать себя сожжению. Когда на нее перестали обращать внимание, она жалостливо завопила:

– Сожгу себя! Сожгу! Принесу себя в жертву революции.

– Яйценюх! – обратился Музычко к Яйценюху, – иди, облагородь ее, видишь, девка в истерике.

Яйценюх стал щупать предмет в районе ширинки и крутить головой: там, дескать, ничего нет.

– Оставь ее в покое, видишь, она не в себе, откусить может, – приказал Яруш. – Ты, Пару-Убий, назначь дежурных на ночь. Нельзя так оставить палатки без охраны, а вдруг правоохранительные органы проснуться, что тогда?

– Первая ночь прощается. А завтра в Киев приедет Квасневский, он проведет переговоры с президентом, усыпит его бдительность. Наша акция мирная, мы здесь надолго. Посмотрим, как к нам отнесутся киевляне, от них многое зависит, а потом будем принимать решение, что делать дальше. Нам нужен штаб. А для этого придется занять часть кабинетов в Киевской мэрии. Но не сегодня. Такая команда должна поступить из Америки, нашей матушки.

Майдановцы стали икать от переедания, а что касается спиртного, никто не перебрал лишнего, но каждый спрятал недопитую бутылку в карман.