Как только Яйценюх приступил к обязанностям премьера Украине, он первым делом стал рыться в казне и два дня спустя, обнаружил шестьсот миллионов гривен украинской валюты. Подпрыгивая от радости и произнося громко: кто не скачет, тот москаль, он тут же распорядился обменять гривны на доллары, и дорогие зеленые положил в карман. А затем из кармана эти деньги перекочевали в один из американских банков. Двести миллионов долларов небольшая сумма, но Яйценюх знал: такую сумму ему в жизни не заработать, даже если он будет сидеть за рабочим столом или скакать двести лет.

Сделав эту операцию, он снова стал скакать, но теперь уже произносить: кто не скачет, тот не хохол.

– Денег нет, казна пуста. Бардак, помоги, Меркель, выручай, украинские олигархи спасайте страну.

Украинцы немного переполошились, а Бардак только чихнул. Эту брешь стала заполнять украинская пресса, она стала муссировать этот вопрос до тех пор, пока директор украинского национального банка, бывшая подружка Вальцманенко, не предложила Яйценюху:

– Сеня, а Сеня, ну давай запустим печатный станок хотя бы на одни сутки и пополним казну. А то ты перепугал всех: казна пуста, казна пуста. У меня в национальном банке денежки водятся. И гривны и доллары, и евро. Правда Петро рвется, он, что-то в Германии собирается выкупить. Он планирует распространить свой «Рошен» по всему миру. Я поэтому и советуюсь с тобой. Давай, напечатаем сотню миллиардов гривен и покроем все убытки, а?

– Я не против, – сказал Яйценюх. – Семьдесят миллиардов гривен напечатай, а семь принесешь мне. Я обменяю их на доллары и рассчитаюсь с одним немцем, который…, который построит завод для производства баллистических ракет с ядерными зарядами, коими мы снесем Москву. Она загорится, как коробок спичек. Мне скоро предстоит поездка в Берлин. Только эта информация и то, что завтра, нет, завтра не получится, надо сначала напечатать деньги, потом обменять, потом соображать, как переправить через границу, потом…, ах ты господи, Боже мой, как я устал от этих нескончаемых государственных дел: ни сна, ни покоя. И никто не видит, как я тружусь на благо неньки Украины, одни только упреки слышишь. Не народ, а чёрти что, как говорил наш батька Степан Бандера.

– Есть! Хотя я и сама могу поменять и принести зеленые бумажки сразу, чтоб тебе не беспокоиться, – сказала председатель Центробанка Оксана Гонтарева. – Пять миллиардов гривен я обменяю для себя. Дачу не достроила в районе Одессы. Хорошо, что в Крыму не стала строиться, а то профукала бы денежки.

– А у меня в Крыму дом трехэтажный. На последнем этаже полы надо было поставить. Эх, ма! Как только вернусь из Германии, как отдам немцу деньги, сразу приступлю к возвращению Крыма. Крымчане спят и видят себя в составе вильной неньки Украины.

Российская агрессия уже довела их до ручки. У нас там есть свои люди, они доносят. Одно мое слово, и в Крыму восстание и плакаты: дорогие братья, ослобоните нас от москалей! А сейчас, давай поскачем.

– Не возражаю.

Яйценюх стал подпрыгивать и хлопать в ладоши, а председатель Центробанка произносила: кто не скачет, той москаль!

Яйценюх явно разошелся, у него начался словесный понос, но Гонтарева перебила его.

– Тогда возьми десять мульярдов из казны. Тебе же на освобождение Крыма нужны деньги, верно?

– О! Молодец. Тогда так и запиши: для Крыма. А я в Германию слетаю, аки черновицкая птица, и дам команду: начинать!

– Я вот о чем думаю, – не унималась Оксана. – Если даже, а может быть и такое, поскольку в наше время все может быть; так вот, если такое случится, шо Крым вернуть не удастся, эта сумма в десять мульярдов гривен, а что такое десять мульярдов? Тьфу – вот что такое десять мульярдов, они – эти мульярды, можно будет оформить, как премию – и тебе, и мине. Что мы, зря на Майдане с тобой стояли? Майдан это такое дело…чижолое дело. Жизнью поплатиться можно. Вон мой сверстник Мурло из Черновцов погиб. А ить имел хорошее поместье и бизнес у него процветал. Бросил все и приехал в Киев нас защищать, да погиб здесь.

Яйценюх поежился, высморкался в белый платочек и бросил его в урну, потом стукнул себя несколько раз ладонью по лысине и произнес:

– Пусть будет так. Тебе десятка и мне десятка, но с возвратом. У меня тут проект один прибыльный намечается. Уже через месяц я смогу вернуть всю сумму с процентами. А ты – управляющий банка, а в банке миллионы крутятся. Подбей там, чтоб все по нулям, мало ли, как может сложиться обстановка. Чтоб при проверке, в случае чего, дебет с кредитом сходился. Сумму я жду послезавтра к вечеру. В Германию еду к Ангеле Муркель. Влюблена она в меня, должно быть. Все названивает и так нежно: Сенечка, Сенечка, мой дорогой, слюнявый мой, хоть я вовсе не слюнявый. Один раз разговаривал с ней и в самый ответственный момент чихнул. Сама понимаешь, обрызгал ей лицо слюной, такой горячей, она даже поморщилась. Пока, давай, пожму твою крепкую долларовую руку. А еще, это не забудь – ни одна душа не должна знать, никто из нас, ни я, ни ты, под дулом пиштоля не должен признаться в этой операции, направленной на благо неньки Украины. Ты поняла, аль нет?

– Так точно. И…и чего там переживать, не в первый же раз мы с вами проворачиваем такие дела. А дендеры… двадцать мульонов вам, восемь – мне.

– Не дендеры, а тендеры.

– Пущай тундеры, мне все равно, были бы зеленые …по два мешка каждому.

Как только главный банкир страны ушла, Яйценюх приказал паковать чемоданы и к шести доставить билет на самолет до Берлина. Паковать, правда, было особенно нечего. Килограмм золота в подарок Ангеле, два серебряных сервиза нужным людям и одна выделанная заячья шкурка.

Правительственный самолет был готов к шести вечера в назначенный день, он тут же поднялся в воздух, и как показалось премьеру, уже через двадцать минут был в Берлине, где его встречал посол Сосиська.

Посол крепко обслюнявил премьера, но все косился на массивный чемодан. Что премьер в этот раз утащил из Киева, чтобы подарить этой вздорной бабушке Мурхель? Посол тут же моргнул Наливайразливайченко, тот понял, что это значит, и когда те отправились на ужин, тщательно осмотрел чемодан премьера. Все вещи были аккуратно разложены на диване, засняты точной аппаратурой, уложены на место и также перевязаны шелковыми лентами.

Яйценюх пожелал посетить баньку, сказав послу, что ни разу в жизни не имел контакта с немками и не знает, какие они в постели.

– Все у них там, как у наших. Немки только более раскованы, более доступны, а это и хорошо, и плохо. Обычно интересно то, что недоступно, либо, кажется таковым.

Яйценюху хотелось здесь познакомиться, и он делал такие попытки, но дамы, сидевшие за столиком, обычно попарно, смотрели на него пристально, разражались хохотом, говорили одно и то же: dumm (дурак). Он держал при этом руку в кармане, низко наклонялся и уходил к своему столику, за которым сидел посол Сосиська.

– Хочешь, я подойду и скажу, кто ты есть, и успех будет обеспечен?

– Спасибо, Сосиська, не нужно. Премьер…это знаешь, величина, а вдруг покушение, а меня завтра ждет Муркель, как она без меня, что она будет делать, если я не появлюсь?

– Да, ты прав. Но если давно у тебя никого не было, можем сходить в бордель, там такие красотки, закачаешься.

– Во, это другое дело. Давай собирайся.

На следующий день в два часа, когда он вышел из автомобиля и направился к входу во дворец, где обитала Муркель, толпа встретила его с плакатами: «Убийца, убирайся вон!», «Руки прочь от Донецка!» «Зачем убиваешь детей?»

Посол Сосиська схватил его за руку и прибавил шагу. Яйценюх так согнулся, что голова оказалась почти у колен, он боялся, что в его лысый кумпол полетит булыжник, как он тогда будет общаться с Муркель?

Охранник нес его чемодан, согнувшись. Два булыжника стукнули, получился звук похожий на битье стекол. Но Яйценюх не поворачивался. В посла полетел один камень, а в него, гада, ни один.

Канцлер встретила Яйценюха скупой улыбкой, но при этом сказала:

– Ты, Яйценюх, не сердись. Иногда и мне попадает. Вы в Киеве понимаете демократию в том ее виде, когда вы народ лупите по головам, а он молчит. А у нас все наоборот, нас, руководителей лупят, и мы обязаны молчать.

– Ого, значит вам достается. К черту такая демократия. У нас все наоборот. Мы под Донецком лупим из пушек, да все по головам, да по головам. Иногда ногу оторвет, иногда прямо в сердце, иногда руку оторвет от тела. Приезжайте к нам, наберетесь опыта. Можете и Бардака взять с собой. А то у него искаженные представления о демократии.

– Яйценюх, ты молодец, у тебя все наоборот. Потому я тебя и пригласила. Чтоб вручить медаль за храбрость. Лупи этих, как их москово…

– Москалей, – подсказал Яйценюх.

Помощники Ангелы Муркель внесли несколько бокалов пива и какое-то сушеное тесто, твердое как высушенная щепа.

– Я бы перекусил, – тихо пожаловался Яйценюх послу Сосиське.

– Потерпи. У немцев другие обычаи. Если ты пришел к ним в гости, они тебя никогда не покормят. Пива, сколько хочешь, хоть ведро, а вот кусок колбасы ни за что.

– Фу, жадные, – брякнул Яйценюх.

– Что значит жадные? – спросила Муркель.

– Жадные – значит хорошие, добрые, – солгал Яйценюх и залпом выпил бокал пива.

– Нох айнмаль! – воскликнула хозяйка.

– Благодарю вас, – сказал Яйценюх, протягивая руку.

Спустя какое-то время Яйценюх повторил: нох айнмаль!

Ему налили еще.

– Послушай, хозяйка, а можно из горлышка?

Ангела широко распахнула глаза. Но в это время в ее кабинет вошел Яруш в сопровождении министра иностранных дел Штайнмайера.

Ангела захлопала в ладоши.

– Будем награждать медаль.

Яйценюх услышав эти слова, подошел к Ярушу, чтобы поздравить его и увидел вчетверо сложенную бумагу, понял, что это текст речи на церемонии вручения медали. А у самого не было этой речи. А, решил он, без подготовки скажу речь, подумаешь? Я всегда это делаю в парламенте на заседании совета министров. И здесь тоже обойдусь. Экспромтом лучше.

– Госпожа Муркель! – начал он речь, но Муркель подняла руку кверху, что значило стоп.

– После награды скажешь речь, – подсказал посол Сосиська.

– Это есть правильно, – добавила Муркель.

Она сама поднялась с кресла, ей на позолоченном блюдце принесли две медали за отвагу, и она начала читать текст на немецком языке. Переводчица тут же переводила.

– Уважаемый Зайчик Крулык, мы наградить тебя медалью за отвагу, и желаем тебе очистить Донецк и Луганск от бандитов, сепаратистов, бандеровцев.

– Я не согласен, – сказал Яруш. – Это бандеровцы должны очистить территорию от сепаратистов, а не наоборот.

– Э, какая тебе разница? – сказал посол Сосиська. – Молчи, сиди, а то процесс нарушишь.

– Was ist das? – спросила Муркель.

– Яруш вспомнил, что ему сегодня надо быть в Донецке, а он находится в Берлине. Не обращайте на него внимания, у него не все дома, – сказал посол по-немецки.