Сергей и Люба чудом не попали в мясорубку карателей, когда Славянск был взят ими.

В одной из больниц, сокращенной до двадцати коек, лежали раненые ополченцы. Люба делала перевязки, Сергей смачивал им горевшие губы, лоб, делал уколы, измерял температуру и в отдельных случаях исполнял роль нянечки. Бинты пропитывались кровью, подсыхали, прилипали к телу и бойцы терпели невероятные боли, когда бинт приходилось отдирать от раны, смазывать ее и накладывать новый.

– Миленький, я знаю, что тебе очень больно, – говорила Люба, – но ничего не поделаешь, терпи. Потом легче станет.

Иногда у нее у самой дрожали руки, оттого, что она не знала, чем помочь больному, чтоб он перенес боль.

Гремели выстрелы, дребезжали окна, но раненые относились к этому спокойно, словно это гремели хлопушки, а не снаряды, способные разнести палату и унести раненых в небытие.

– Не боитесь? – спросил Сергей одного раненого, который лежал здесь вторую неделю и ждал выписки, чтоб снова взять в руки оружие и отправиться на фронт.

– А чего бояться? Чему быть, того не миновать. Там, на фронте пули свистели мимо ушей, но мы все равно оставались живы, а вот, когда рвались фосфорные снаряды, было жутко: мы видели не снаряды, а смерть с косой. И от нее некуда было спрятаться.

– Коля, а ты не хочешь домой к жене, к детям? Выпишут тебя, вот и поезжай к родному очагу.

– А кто будет воевать с бандеровцами? Если все так станут рассуждать и отправляться по домам, кто воевать будет? Бандеровцы – страшные люди, они в десять раз хуже фашистов, что воевали на нашей территории. К сожалению, не все люди это понимают. Мы не воюем с киевской хунтой. Она уйдет, а бандеровцы никуда не уйдут, они наберут силу и подобно гуннам, двинутся на восток.

– Николай Бочкарев, к главврачу, – позвала медицинская сестра, работавшая в приемной главного.

– А, вот, на выписку, слава тебе Господи, – сказал Коля и поковылял к главному.

Канонада усиливалась. Один снаряд разорвался перед окнами на расстоянии пятидесяти метров от больничного корпуса. Стекла на окнах не выдержали, рассыпались, и в палатах возник сквозняк. Люба тут же стала связываться с командованием и попросила срочно прислать «Скорую» для эвакуации больных.

Несколько человек самостоятельно поднимались с кровати, с узелками выходили на улицу, рассаживались на скамейках. А тех, кто не мог самостоятельно передвигаться, пришлось тащить врачам. Люба закидывала руку больного на плечи и волокла на улицу.

– Подсоби Сережа, одна не потяну.

Сергей подбегал, брал вторую руку больного, закидывал за плечо и они вдвоем тащили, а больной перебирал ногами и сдерживал стоны. Тяжело было тем, кто был ранен в ногу, или получил такое ранение, что сил не хватало, чтобы выйти самостоятельно на улицу.

– Потерпи миленький, ну что делать. Останешься тут, что если эти нелюди сюда придут, что с тобой сделают, никто не знает.

– Я знаю, – говорил больной. – Они разрежут меня, вытащат сердце, почки, печень, селезенку и продадут американцам. Не оставляйте меня здесь. Прошу, умоляю вас. Эти нелюди ждут своих жертв.

– Тяжелый ты какой. Много каши ел, небось. Терпи уж.

После десятого больного у Любы стали подкашиваться ноги, пот выступил на лбу. Сергей испугался.

– Не тащи больше, я сейчас, – сказал он и побежал к стоявшим во дворе машинам. За рулем дремали водители.

– Ребятки, на помощь, ничего не поделаешь, еще двенадцать человек, кажись, осталось. Они самостоятельно передвигаться не могут. А бомбардировки усиливаются. Надо помочь им добраться до машин и разместить их. Здесь только я и женщина врач. Мы не управляемся. У нее уже ноги подкашиваются.

Водители пошли на помощь. Всех погрузили, остался один тяжело больной. Он мог умереть в машине. Сергей требовал оставить его.

– Оставить насмерть? Ни за что в жизни, – сказала Люба. – Давайте вчетвером. Скорее, гул усиливается, снаряды разрываются уже вблизи.

Тяжелобольного пришлось положить на пол кузова: сидеть он не мог. Едва водители сели за руль, едва завели моторы и отъехали, снаряд попал в больницу, и все разлетелось на куски. Люба сидела рядом с водителем первой машины, и все время поглядывала на опознавательные знаки других машин и на указатели направления дороги. У нее не было страха: жизнь и смерть как бы соседствовали и не влияли на ее состояние.

Едва Скорая подъехала к городской больнице, Люба получила команду отправиться на пограничный участок, к беженцам.

– Бросайте все, там маленькие дети. КПП обстреливается!

– А машина, я что пешком буду добираться?

– Ждите, высылаем «Скорую».

Пограничный участок простреливался бандеровцами из Правого сектора. Они имели приказ: убивать русских всех возрастов.

Коломойша держал тесную связь с Госдепартаментом США. Он оттуда получал указания. А указания были простые и ясные: донецкая земля должна превратиться в пустыню. Она будет заселена в будущем галичанами, которые станут трудиться на добыче сланцевого газа для сына Джона Байдена. Поэтому убить русского любого пола и возраста – священная обязанность каждого карателя.

Три полных автобуса с беженцами, простреливались бандитами. Листовая обшивка машины пропускала пули, как лист фанеры. Особенно точно и эффективно действовали пулеметные очереди. Люди погибали прямо сидя в креслах. Матери закрывали маленьких детей своим телом. Иногда было так, что мать погибала, а ребенок оставался живым и пищал, иногда погибали оба. Если водитель не получил пулю в лоб или в грудь, он гнал машину на бешеной скорости, чтоб очутиться на той стороне, несмотря на дикие, душераздирающие крики. Если водитель погибал первым, автобус становился неуправляемым, он мог опрокинуться, заехать в лесополосу и там от удара о сосну загореться.

Именно так и произошло с тем автобусом, в котором сидела Люба и Сережа. Из десяти детей на руках матерей, в живых осталось шесть, а четверо погибли, двое из них истекали кровью. Медицинские сумки у Любы и Сергея были наполнены бинтами, зеленкой, минимумом медицинских инструментов. Сергей выносил детей, а Люба делала перевязку, и где надо было, пыталась остановить кровотечение. Детишек перевязывали, укладывали штабелями, а потом заходили в автобус и осматривали взрослых.

К удивлению, дети переносили ранения более спокойно. Некоторые пищали громко, потом этот писк становился все меньше, а когда им давали обезболивающее и вовсе затихали. Из взрослых пострадали шесть человек, четверо были безнадежные, а двое, зажав животы, стонали.

С той стороны границы подъехали две машины Скорой. Погрузили детей и двоих взрослых и увезли в Ростов в городскую больницу. Люба села в одну машину, а Сергей в другую и хорошо, потому, что по оставшимся двум машинам скорой помощи вновь открыли огонь. Бойцы национальной гвардии получили приказ уничтожить беженцев. Коломойша обещал за каждого убитого солидную сумму.

Из двух автобусов, наполненных беженцами, целыми и невредимыми остались только две женщины и один мужчина. Он был крепкого телосложения, однако, едва живой от страха и психологического перенапряжения. Он почему-то не остался воевать со своими земляками, а решил до поры до времени найти тихий уголок в России.

Но поток беженцев не уменьшился. С другой стороны КПП, где не стреляли, люди двигались с чемоданами, с детскими колясками, с детьми за руку. В основном это были женщины. Многие из них с хмурыми лицами переходили рубеж смерти, с испугом смотрели на российских пограничников и морщились, когда там им предлагали пройти таможенный контроль. Было, однако, много и таких, кто чувствовал себя счастливым, радовался дарованной жизни, улыбался и здоровался с пограничниками, благодарил их за спасение от смерти, не задавал лишних вопросов и, пройдя контрольно-пропускной пункт, становился в очередь на стоявший автобус, не спрашивая, куда отвезут. А отправляли беженцев в разные регионы России, в том числе и на Дальний восток, и в Крым на берег моря.

Прежде, чем отправить в аэропорт, беженцев кормили хорошим обедом, давали возможность адаптироваться в новой обстановке, работали психологи и врачи.

Беженцев за весь период набралось около миллиона человек. Но журналисты западных стран с повязками на глазах, не видели этого, а Псаки Суки из Госдепа США хоть и вынуждена была признать, что беженцы существуют, но их ничтожное количество, может всего три человека и это те люди, которые всегда симпатизировали агрессивным планам русских.

Каждый мало-мальски сообразительный человек признает, что в истории цивилизации не было столь фальшивого президента, как Бардак, что ни у кого не было такого длинного кнута, как у Бардака. Он этим кнутом стегал из-за океана Ангелину Муркель, Олланда и других лидеров Западной Европы, а что касается стран Прибалтики, Грузии и Украины, то они сами обнажали жирные толстые зады и умоляли: дорогой Бардак, не обойди нас…