После захвата Зимнего дворца большевиками, который сопровождался беспорядочной пальбой, экспроприацией ценностей и последующий кровавой резни в центре Петрограда, Ленин выступил с сумбурной речью на втором съезде Советов. И выступление Троцкого и Ленина прерывалось бурными овациями. Гопники рвались к трибуне, чтоб схватить Ленина и подбрасывать как мяч в воздух, но уже была выставлена охрана, и лысина вождя, подобно мячу, не взлетала на воздух.

Несмотря на эйфорию, Ленин выглядел усталым и решил отправиться в свою резиденцию не то на носилках, не то на бронированной машине и попросил свою охрану дать ему отдохнуть, хотя бы несколько дней.

* * *

После двух часов отдыха, хотя это был не отдых, а сплошные радостные вопли и даже слезы, что цель достигнута, что империя пала, охрана доложила, что во дворе все члены ЦК стоят в очереди в ожидании приема.

˗ Пусть заходят, куда их денешь, ˗ махнул рукой вождь, доставая уже мокрый платок, чтоб вытереть мокрые глаза еще раз.

Кабинет мгновенно наполнился соратниками. Каждый заходил и тут же становился на колени.

˗ О великий, о мудрый!

˗ Гений всех народов!

˗ Лубимец всего Кавказа, ˗ произнес Джугашвили, отныне Сталин.

Бронштейн стал рядом с Лениным, дабы разделить почести, все старался обнять Ленина, набрасывая ему руку на плечи, но Ленин все отодвигался, давая понять подчиненным, что завоеванная слава принадлежит ему одному, но тут Бронштейн поцеловал его в бородку и произнес какое-то слово на идиш, после которого Ленин успокоился. Остальные соратникиХорошо зная, что Бронштейн, отныне Троцкий второй человек в государстве и охотно аплодировали им обоим.

˗ Слава Троцкому, второму вождю победивший Октябрьской революции, который…, который сегодня, после двух ночи организовал Варфоломеевскую ночь в Петрограде, освободив тысячу пятьсот квартир для пролетариата, ˗ выкрикнул Кацнельсон так громко, сколько было сил.

Он был немного обижен, что не стоял рядом с Лениным, так как Троцкий. А ведь можно было и получилось бы хорошо: Троцкий слева от вождя, а он, отныне Свердлов, справа. Получился бы всемирный триумвират. Но время ушло, сам проморгал, надо было вовремя стать справа.

Но его призыв был поддержан соратниками, следовательно, Ленин и Троцкий ˗ два сапога ˗ пара, был закреплен на вечные коммунистические времена.

И только Коба, отныне уже Сталин дергал усами по очереди, то левым, то правым, и ни разу не улыбнулся. Но бить в ладоши пришлось: идти против всех пока не решался. Что-то ему подсказывало: надо ждать, проявлять терпение. Придет время, и он в единственном числе сосредоточит в себе миллионы. Достаточно будет поднять мизинец, и волна одобрения прокатится по всей огромной стране, как солнечные лучи. Второй человек отправится в иные миры, а следом за ним, вернее, задолго до него, будут оправлены все великие сыны под бурные аплодисменты советского народа.

* * *

˗ А теперь, по древней традиции, ˗ сказал Бронштейн, ˗ надо 12 раз подбросить нашего пророка к потолку.

Ленина схватили, как мячик и стали посылать к потолку, да так высоко, что лысина гремела о потолок. На девятом броске Ленин пустил струю на головы своих, теперь уже не соратников, а рабов и каждый раб считал это омовением еврейского древнего бога, сочинившего Тору.

˗ Именем мировой революции приказываю: хватит!

Ленина опустили в мягкое позолоченное кресло. Каждый член Политбюро понимал, что для него начинается новая жизнь.

˗ Товарищи! что нам теперь делать? мы победили! Вы понимаете ˗ мы победили! Э, ни черта вы не понимаете. Буржуазия низложена, теперь ее надо чик˗чик. Дорогу пролетариату, гопникам дорогу. Дзержинский, ты возглавишь ВЧК. Какие будут предложения?

Сталин, что сидел в самом дальнем углу и был незаметным, громко произнес:

˗ Моя думат так: тьепер нычего не надо дэлат, толко праздноват. Три дня. Можно вино, можно дэвочка, патаму шьто в такой состояний можно наломат дров. Пройдет три дня, ми всэ войдет в норма и на трезвый голова можно рэшат государственный дэла.

* * *

˗ Варфоломеевская ночь прошла успешно. Это очень важно, ˗ сказал Бронштейн.

˗ Ее надо продолжить, ˗ сказал Ленин и выкатил глаза. А когда он выкатывал глаза, все его соратники немедленно освобождали кабинет. Это был условный знак.

Троцкий брякнул невпопад, это возбудило Ильича и привело в неадекватное состояние.

Он сомневался в своих дальнейших шагах после захвата власти, а теперь эти сомнения подтвердились с новой силой. На Варфоломеевскую ночь всей страны он пока не решался, но теперь, когда Лейба подтвердил его мысль, сомнения улетучились. А новые планы заглядывали в лоно всемирной Варфоломеевской ночи…

После успешной отправки всех буржуев на тот свет… только в этом случае революция возможна во всемирном масштабе, а дальше все дальнейшие шаги высвечивались как его бородка в зеркале. Имущий класс должен быть полностью истреблен. Буржуи не захотят разоружаться, они могут только притаиться и ждать. Ждать удобного момента и, если этот момент наступит, возьмутся за оружие, чтоб нещадно сражаться за свои былые идеалы, привилегии и командные островки, откуда можно командовать неимущими, а точнее угнетать пролетариат.

Эта великая идея перекочевала от Троцкого и внедрилась в ум великого человека, мучила его, не давала покоя, и он впервые набрался мужества и ни с кем ею не делился. Даже с Троцким.

Но бдительное око Бронштейна, его идея уничтожить всех русских и заселить пустыню евреями, сделала его сверх бдительным, чуть ли не магом, способным предсказывать будущее.

˗ Ильич, дорогой, что с тобой происходит? что прячется за твоим самодовольством и прищуром, поделись, будь добрый, ˗ спросил Лейба Володю в следующее воскресение после захвата власти.

Ленин уставился на второго человека в государстве и стал сверлить его взглядом. Но Бронштейн, в ответ на эту загадочную милость тоже стал сверлить друга, не моргая глазами. Так продолжалось минут десять.

˗ Ладно, ˗ сказал Ленин, сдаюсь. ˗ Только учти…

˗ Все понял, никому ни слова, ˗ ответил друг.

˗ Варфоломеевскую ночь, которую ты затеял в Петрограде, надо распространить на всю Россию, на весь мир, иначе революция захлебнется в крови…в нашей крови. Но как это сделать, пока до конца не ясно.

˗ Я тоже об этом думал, Володя…Бланк, дорогой. Оказывается, мы одинаково мыслим. А как это сделать, у меня уже составлен план…После успешного проведения Варфоломеевской ночи в нашем городе, которую мы продолжим, я лишился покоя. Что дальше делать в масштабе страны? Какие первые шаги? Возможно, это продразверстка ˗ раз, ликвидация попов, монастырей, церквей, изъятие ценностей, высылка интеллигенции, привлечении комсостава царской армии, при отказе расстреливать и так без конца. Революция не знает жалости. Когда останется один пролетариат, мы им не оставим ни кусочка земли, но заставим работать на всех и каждого.

˗ Сопротивляющихся надо травить газом и расстреливать из пулеметов и пушек. А пролетариат превратить в рабов. Могущество Римской империи построено на рабском труде. Рабы могут многое, но им нужен вождь. Таким вождем буду я.

˗ Пролетариату нужен хлеб. Я сегодня черную икру ел без хлеба. Давай срочно…Гражданскую войну и невероятный напор на кулаков, интеллигенцию и прочую буржуазию.

Это был очень важный диалог двух титанов мысли, породивший реки крови.

Настала мертвая тишина: Троцкий ждал, что скажет, теперь уже признанный гений.

Но вождь молчал. Это значило, что он сомневается. Лучше переключиться, предложить клубничку.

˗ Клубничку? ˗ проснулся вождь. А ты, Бронштейн, прав! Так и надо поступить и никак иначе. Мы тоже люди, мы тоже человеки и нам свойственно делать ошибки. Только…меня увольте, мне ничего не надо, ни Инессы, ни девочки, ни вина, ни песен, ни поцелуев, ни объятий. Я устал. Я закроюсь в этом кабинете на три дня. А вы пьянствуйте, снимите с себя всю одежду и голые с автоматом наперевес расхаживайте по Петрограду, ловите буржуазных красоток, насилуйте их и тут же штык в живот. Или сидите в своих кабинетах и войте от счастья, как это буду делать я. Я вам все разрешаю, дорогие мои, непослушные мои.

˗ Непослушных больше не будет, ˗ заверил Бронштейн.

* * *

Ленин пребывал в эйфории еще положенных три дня. Он и Инессу облагородил, но всего один раз, правда, поскольку силы стали его подводить после столь упорного, длительного и большого напряжения. Инесса простила, хорошо понимая, что Ильич не железный.

Бронштейн даже звал его в дом терпимости, но он отказался, поскольку победа для него — это архи важно. Тогда подключился Зиновьев.

− Ну, ради мировой революции последний раз. У меня графская дочь, непочатая. Мне ее доставили только вчера. Я ее спросил: хочешь жить? Она дрожащим голосом отвечает: хочу, а кто не хочет.

− Тогда, − говорю ей, − ты должна переспать с вождем мировой революции Лениным.

− С этим жидом? нет, лучше умереть. Я достаю браунинг, щелкаю затвором и начинаю целиться ей в грудь. Раз!.. Два!..

− Подождите, я подумаю: я одна в семье как же я оставлю мать? О, нет! А у вас вино есть?

− Найдем, отвечаю ей.

− Полбутылки мне хватит, − соглашается она. − Так что, Володя, решайся. Это сметана, это…это мед. Это тебе подарок от ЦК.

− Ну, если от ЦК, куда деваться. Я с этим ЦК измучился. Мне нужно вернуть долги…Германии, отказаться от должности шпиона в пользу Германии, теперь уже я как бы и сам правитель, а члены ЦК молчат. Давай, веди дочь капиталиста. Как ее зовут?

− Руфь!

− Так это же еврейское имя. Ну, тогда другое дело.

Руфь вошла с опущенной головой и стала у стола, за которым работал Ленин.

− Чего стоишь, раздевайся. Вождь мировой революции облагородит тебя.

Девушка ушла за занавеску и, молча, стала снимать одежду, оставаясь в нижнем белье.

Вождь вдруг загорелся, повалил на кушетку и обнажил ее полностью, но его мужское достоинство не выдержало пытки ожидания и сработало прежде времени.

− Все, − сказал вождь, − вставай. Любовная симфония закончена. Посиди, пока не придет за тобой человек.

Вскоре появился Апфельбаум.

− Ну как? куда ее девать?

− В расход! − Ленин показал бумажку, на которой было написано это ужасное слово. − Дзержинский в подвале ждет ее, − добавил он полушепотом.

* * *

Ленин, захватив власть безошибочно определил, что делать дальше и в этом ему помог Бронштейн. Получив команду грабить и убивать, гопники, всевозможные алкаши, выпущенные на свободу уголовники, приглашенные со всей Европы евреи и прочий пролетариат в бешеном темпе бросились на имущих. Возможно, в душе каждого гопника дремала веками копившаяся ненависть за былые унижения, а ненависть подкреплялась завистью, — вот почему они с такой яростью набросились на имущих, на своих вчерашних начальников, работодателей, на своих помещиков и капиталистов.

Ленин не мог нарадоваться на босяков, и хотя эта идея принадлежала Бронштейну, он тут же присвоил ее себе.

Что творилось в городе Петра, сразу же после захвата власти большевиками, покрыто глубокой тайной, хотя отдельные слабые отрывки воспоминаний, чудом оставшихся в живых в этой мясорубке, и опираясь на творческое воображение, которое невозможно высосать из пальца, автор этой книги попытается нарисовать приблизительную картину трагедии.

Некая Валя коренная жительница Санкт-Петербурга, чудом пережившая и выжившая Октябрьский переворот, однажды рассказала корреспонденту жуткую историю, свидетелем которой была. Когда Лейба Бронштейн вышел из подвала и очутился на улице, его уже поджидали два немца, три поляка и шесть петербуржцев еврейской национальности.

− Шалом, друзья! − произнес Лейба, поднимая руку вверх. Сруль, Хамкис и Мудакис, подойдите ближе. Возьмите с собой часть гвардейцев и отправляйтесь в тюрьмы, освободите всех заключенных и выдайте им оружие. Поставьте перед ними задачу…очистить город от буржуазной нечестии. Правительство Керенского пало, власть в руках пролетариата. Пусть входят в любой дом, в любую квартиру и вырезают всех жильцов, начиная от детей и кончая стариками. Все деньги, документы, все золото, серебро, украшения разрешено оставить у себя. Затем отправьтесь к гопникам, это наши люди. Все дворники, все, кто находился в услужении у господ − наши люди. За Зимним дворцом пять тысяч иностранцев, в основном евреи, с ними провести точно такую же инструкцию. Нам нужны реки крови. Мы с Ильичом называем русских не людьми, а бесхвостыми обезьянами, которых почему-то называют людьми. Они должны быть уничтожены. Учтите это Сруль, Хамкис, Мудакис.

− А нам можно поучаствовать в этой благородной акции? − одновременно спросили три еврея, которые уже сейчас рвались в последний бой с безоружными мирными жителями Петрограда.

− Сколько угодно. Чем больше капиталистов и прочего люда вы уничтожите, и…вышвырните их трупы на улицу, в канаву, в Неву, тем лучше и гопникам это передайте и людям, которых вы освободите из тюрем, и иностранцам. Квартиры должны остаться чистыми, в них не должно оставаться трупов.

Уже два часа спустя огромная армия убийц, свыше десяти тысяч начала работать в жилых кварталах города. Вопли и крики практически никто не слышал, все происходило в квартирах при закрытых дверях. Головорезы вламывались, не задавали никому никаких вопросов, просто стреляли, закалывали штыками и грабили, а потом выбрасывали трупы…в канавы, в мусорные баки, в Неву. Иногда щадили молодых девочек. Они их насиловали, потом закалывали штыками и вытаскивали на улицу.

Среди красноармейцев, профессиональных на то время, выделялись гопники. Они с не меньшей яростью делали свое черное дело, таскали не только драгоценности убиенных, но и их одежду к себе в общежитие, ругались между собой площадной бранью и даже дрались. Их общежитие походило на осиное гнездо, потревоженное прохожим, когда осы летают с невероятной скоростью в гнездо и обратно и могут ужалить хоть слона. Свои двери в общаге они не успевали закрывать: им мешали живые в нетронутых пока квартирах и они спешили, сломя голову. У них тоже было оружие, но не у всех. Те, кому не досталось, вооружались ножами, топорами и даже вилами.

Гопники — это жители общаги. Так их стали называть позже по пролетарски, когда общежитие стало называться «Городское общежитие пролетариата», сокращенно «ГОП». Это особая нищая каста любого большого города. Гораздо позже, в период расцвета социалистической демократии, слово «гопники» не употреблялось, оно было изменено на рабочие общежития. Общежития были женские, сугубо мужские и смешанные. Тогда, правда, никто не говорил, что это пожизненный пролетариат, проживающий в помещениях так похожих на казармы, где процветало пьянство, разврат, воровство, драки, отсутствие перспективы иметь семью. Ну как же Ленину было не опираться на этот класс?! Эти люди, лишенные элементарных удобств, не говоря уже о благах, с особой ненавистью смотрели на зажиточных горожан и, получив разрешение, с яростью мстили за свои былые унижения. И то, что какую-нибудь княгиню они никогда в жизни не видели и не знали, не имело значения. Их целью были богатые дома, грабеж, уничтожение, благо вождь всех угнетенных благословил. В отличие от красноармейцев и бандитов еврейской национальности из зарубежных стран, гопники никого не насиловали, они просто всех жильцов безжалостно убивали.

К утру улицы и панели были завалены трупами хорошо одетых людей. Рядом с некоторыми из них валялись их бумажники. На убитых были хорошие часы, перстни, их даже не грабили. Трупов было много, ими был завален весь город и залит лужами крови. Трупный запах распространялся повсюду. Собаки, которых никто не кормил, сбивались в стаи возле этих тел. Чтобы избавиться от убитых, большевики согнали гопников и приказали сбросить эти трупы в Неву и каналы. Трупов было столько, что они плыли по реке ещё какое-то время.

− Когда я вошла в подъезд своего дома и стала подниматься по лестнице, − рассказывает старушка Валентина Ивановна, − я увидела, что во всех квартирах выбиты двери. Двери либо лежали рядом с квартирами, либо болтались на одной петле. Все квартиры были открыты. Дверь в нашей квартире тоже была выбита. Я вошла в квартиру и первое, что я увидела, был труп моего отца. Он вышел с топором, чтобы отбиваться от погромщиков, и был убит ими у самой двери на пороге квартиры. Труп одной из тетушек лежал в кладовке. Тетушка хотела спрятаться, но ее настигли и убили. Труп второй тёти лежал у открытого окна. Она, видимо, пыталась звать на помощь. В детской, рядом с кроватками лежали трупы моих младших братиков, они пытались спрятаться под кроватями, но их оттуда вытащили и убили. Все стекла и окна в квартире были разбиты. Осколки стекла рассыпаны по всей квартире. Повсюду были кровавые мужские следы, и было видно, что убийцы ходили по квартире и что-то в ней искали. Всё, что можно было забрать, они забрали с собой. Оставшиеся вещи они разбили, изломали и испортили. Картины и фотографии были изрезаны штыками. Обивка на диване порезана. Все стены в квартире и даже потолки были забрызганы кровью. Все ящики в столах и шкафах были выдвинуты и вывернуты, вещи были разбросаны по всей квартире. Все шкатулки с драгоценностями взломаны и пусты, семейные альбомы изорваны и истоптаны грязной обувью.

В других квартирах подъезда было то же самое, никто не уцелел. Живых не было. Везде были одни трупы.

Потом через какое-то время, в полупустом Петрограде, городе мертвых, многие ходили обнаженными по улицам, так как был издан декрет о свободной любви. Валентина Ивановна уже была проституткой, и пьяный гопник в кабаке рассказал ей про то, как большевики их согнали в команды и заставили их прочесать весь город. Обыскивали все квартиры, все чердаки и даже подвалы, искали выживших и спрятавшихся людей. Все трупы большевики заставляли переворачивать. И если находили кого-то раненного, но ещё живого, большевики приказывали гопникам убить этих людей. После этого рейда гопники страшно боялись большевиков и разбегались при одном их появлении.

Несколько лет город стоял мёртвым, город почти без людей. Ни одного человеческого лица. На улицах одни страшные рожи бандитов и проституток.

Сразу же после Погрома на Петроград налетели крестьяне с телегами из окрестных деревень: грабить опустевшие дома. Красноармейцы прогоняли крестьян, считая весь Петроград своей добычей. Мёртвый Петроград кинулись грабить все подряд, и между бандами грабителей часто были перестрелки и настоящие бои.

Едва окончились кровавые события с 25 по 29 октября, большевики подняли шумиху о бескровной революции в Петрограде. Это вошло во все учебники школ и вузов, в диссертации тупоголовых, марксистских ученых, представивших Ленина эдаким благородным, заботливым отцом всех детей, всех граждан, которые добровольно отказались от нажитых благ и с великой радостью вошли в коммунистическое рабство. Ложь узурпатора, кровавого маньяка просто беспредельна. О том, как вождь ходил по Петрограду пешком, как граждане пели ему гимны, что он сказал и куда посмотрел, − все это описано до мельчайших подробностей.

Уже после войны Валентина Ивановна пыталась найти в Ленинграде тех, кто знал бы о Погроме, кто выжил. Найти никого не удалось. В Ленинграде уже давно жили приезжие и о Погроме они даже ничего не слышали. Она прожила в Ленинграде всю жизнь и ни одного раза, ни один приезжий даже не поинтересовался, а что тут было до его приезда? Она была первой, кто задавала такой вопрос…