После захвата власти, перед Лениным встало много проблем, с которыми ему трудно было справиться, поскольку он не имел никакого опыта руководства даже маленьким коллективом, он вообще нигде не работал, он был обычным болтуном, неудачным писакой, оставившим после себя труды, в которых никто не мог разобраться, о чем же там идет речь. А тут государство встало перед ним на колени и требовало решительных действий. Его соратники, привыкшие возражать, не соглашаться и даже голосовать против тех или иных бредовых предложений вождя, зная, что им за это ничего не будет, теперь добровольно сдались, признали: Ленин ˗ это все, как Ленин сказал, так и должно быть. Эта поддержка во всем и его напористый характер, его жестокость выручали его в любом деле, помогая найти выход из безвыходного положения.
Он был склочным, сварливым человеком, не терпящим чужого мнения. По всей вероятности, соратники побаивались и не любили его.
И тем не менее, все выходило как-то так, что он для них стал сварливой наседкой, а они все вокруг него всего лишь цыплята. Никто не мог оспорить его выдающиеся поступки, его энергию, его стремление добиться того, чего он задумал. Именно он вошел в доверие к немецкой разведке и стал шпионом, именно он выхлопотал бронированный вагон и посадил их всех, чтоб перевезти в Россию через территорию воюющий страны с Россией. Именно он, вопреки мнению большинства, проявил хитрость и изворотливость, и даже подлог, чтоб начать штурм Зимнего. Благодаря нему, Германия выделила свыше ста миллионов марок на переворот в Петрограде.
И переворот удался, и неограниченная зарплата была у каждого революционера, в том числе и любого западного убийцы, выпущенного или сбежавшего из тюрьмы. И пейсы не надо было прятать.
Наседка была кусачей, крикливой, непредсказуемой, но без наседки − ни воды, ни пива.
Так получилось и с заключением сепаратного мира с Германией. Захваченная, а точнее подобранная власть большевиками, была спасена. А с инакомыслящими можно было проводить любые эксперименты. Если так продолжится, то наседка под именем Ленин, превратится в божество, пока что для пролетарских масс. Остальные массы подлежат ликвидации как класс. И это уже произошло, слава Богу, то бишь Ленину.
А пока Ленин с пеной у рта доказывал своим соратникам о том, что надо немедленно ввести жесткую дисциплину и рассчитываться с власть имущими при помощи пистолета или веревки. Здесь поддержка была всеобщей.
Это радовало Ленина и вдохновляло его на новые подвиги. Пока Россия отбирала у крестьян продукты для отправки в Германию по сепаратному миру, головорез Дзержинский уже пускал пули в затылок невинным.
Ленин обычно спускался в подвал, когда отстреливали молодых графских дочерей. Обычно после получения пули жертвы вздыхали, наклоняли голову набок, Феликс снимал дорогие украшения с окровавленной шеи, смывал с них свежую кровь и отдавал вождю мирового пролетариата в качестве сувениров. Ленин тихо произносил: да здравствует мировая революция, клал в карман золотые украшения и возвращался в свой рабочий кабинет.
Мало кто поверит в эту слабость вождя, ценности теперь его мало интересовали, ему больше импонировала музыка выстрела, переход жертвы в вечность и то, что он так легко мог завладеть, то есть экспроприировать, ограбить награбленное как он любил выражаться.
* * *
Удовлетворенная выполнением обязательств российской стороной, Германия назначила Мирбаха своим послом в России. Мирбах тут же подружился с Лениным и вскоре передал ему три миллиона марок в виде подарка от кайзера. Ленин решил завербовать в Красную армию хорошо обученных и дисциплинированных австро-венгерских и немецких военнопленных. В будущем из венгров вылупится головорез Бела Кун.
* * *
Ленин захватил власть, точнее, дорвался до вожделенной власти, о чем так мечтал с юношеского возраста. И это ему удалось легко и просто как поцеловать Инессу. Ни один бандит из его команды не пострадал, так что он, пожалуй, зря переодевался в женское платье, да пребывал какое-то время в подвале в обнимку с Бронштейном, лежа на полу с замотанной головой в день штурма Зимнего дворца. Ничем не оправданная предосторожность оказалась напрасной, но необходимой. Мало кто знает, что Ленин был очень осторожным, если не сказать трусливым, он ни разу не появился на поле сражения, хотя бы в окопе. Он моментально переодевался в женское платье, менял парики, брал в руки костыль и ходил полу согнувшись, лишь бы его никто не узнал…
Ленин первый выступил в роли кабинетного командующего. Это был хороший пример для будущего генералиссимуса Сталина, кабинетного генералиссимуса: коммунистические вожди слишком высоко ценили свою жизнь, чтобы подвергаться малейшему риску.
Большевистский переворот в 17 году прошел легко и просто; большевики легко подняли власть, валявшуюся на улицах. Можно было плясать три дня подряд и выпить море сорокаградусной жидкости, но вождь не стал этого делать и соратникам не разрешил. Он, правда, несколько изменился. Все больше проскальзывал его волчий взгляд на своих соратников, которых он вдруг возненавидел. И подчиненные, члены бюро изменились: все больше гнули головы перед новым мессией, все не увереннее ступали по мягким коврам, направляясь к коротышке по тому или иному вопросу.
К примеру, Апфельбаум (Зиновьев) возомнил себя пророком, эдаким апостолом новой коммунистической формации.
Когда на Политбюро была одобрена установка вождя, что мало взять власть, но ее еще надо удержать, а удержать можно только при помощи пистолета, пулемета и виселицы, и это должно применяться повсеместно, Апфельбаум заметил, что вождь улыбается и, следовательно, с ним можно поговорить по душам, − попросил Ильича остаться для важно разговора.
− Пусть эта свора уматывает, а ты Апфельбаум, докладывай, зачем просишь остаться? Кстати, и это архи важно. Мое Политбюро состоит из одних евреев с неблагозвучными фамилиями, а это ни в какие ворота не лезет. Вы все должны стать гускими. Потом я разрешу каждому из вас назвать один город своим именем. Вот Кацнельсон стал Свердловым. Один из городов на Урале будет носить это имя.
− Руководить государством оказывается куда труднее, чем прогуливаться по курортам Европы, да пописывать мало кому интересные, хоть и мудрые статейки, навеянные заоблачными мыслями в произведениях Мордыхая-Маркса, Энгельса, да баловаться клубничкой с проститутками. Здесь уже не до проституток, Гоша. Даже Инесса для меня на десятом месте.
— Рассказывай, давай, Гоша.
− Знаешь, Володя, я тут вспомнил. У Иисуса Христа было 12 апостолов и только четыре оставили о нем воспоминания. Одним из апостолов хочу быть я, Зиновьев, но не Апфельбаум; вторым пущай будет Бронштейн, третьим — Цедербаум. Еще одного надо подыскать. Надо же тебя увековечить. Пройдет тысяча лет, а тебя будут узнавать по нашим описаниям. Будь ты у нас Христом Богом. А чего? Мои древние земляки Христа распяли, а тебя никто не будет распинать. И город, в котором мы сейчас находимся, должен носить твое имя.
− Идея хорошая, весьма хорошая и это архи важно, но давай немного повременим.
Я начну вести подготовку, надо же этих русских дураков призвать к порядку, потом… мне надо отослать…Инессу, но так, чтобы она больше не вернулась. Насколько я знаю, Христос, вообще, не был женат, а у меня две клуши и обеих я ненавижу, ты понимаешь, Апфельбаум или Зиновьев? Только ты молчи. Это архи важно. Вождь, захвативший власть, сразу же столкнулся с многочисленными трудностями. Он никогда не работал на производстве, не держал молоток в руках, не занимался крестьянским трудом, нигде не служил, никем не руководил и поэтому какой-либо жизненный опыт у него начисто отсутствовал. Руководство страной было таким же туманным, как и произведения его кумира немецкого еврея Мордыхая. Ему досталась скрипка, которую он никогда раньше не держал в руках. Честно говоря, Ленин был совершенно негодный руководитель. Впрочем, его команда тоже.
Но у Ленина было одно неотъемлемое качество — качество палача и головореза, в основе которого лежит жестокость. Если заставить отца с матерью, чтоб лезли на крышу, когда дом горит и, встретив неповиновение, тут же расстрелять их, дорогих и незаменимых, обезумевшие от страха дети, начнут выполнять любой приказ.
Так и Ленин поступил с народом: повесил, изгнал, перестрелял около пятнадцати миллионов человек с учетом политической лжи за свое короткое бесчеловечное кровавое правление. И странно, позже на крови ему стали воздвигать памятники, считая его гением.
— Товарищ Дзержинский, переворот мы сделали, власть в наших руках, а что делать дальше? — спросил Ленин руководителя ВЧК.
Дзержинский пожал плечами. Еще сопротивления не было как такового, голод только начинался, остатки армии занимались мародерством, костер только тлел, но еще не полыхал. Поэтому второй головорез пожал плечами.
— Ну, кто же знает, что делать, черт бы вас всех побрал! — вскипел вождь. − Надо послать несколько революционеров к Плеханову и крепко его напугать. Пусть сделают у него обыск и если найдут пистолет или другое оружие, скажем, бомбу или даже кухонный нож, гораздо большего размера, чем требуется для кухни, пусть пригрозят арестом, нет, расстрелом, нет, повешением. Или пускай повесят его в собственной квартире. Повисит старичок и отдаст Богу, нет, не Богу − черту душу. А если этого не сделать и это архи важно, то я хочу, чтоб этот старик горе-теоретик марксизма убрался из России к чертовой матери. Ко всем чертям собачьим, куда-нибудь подальше… в Польшу, нет, не в Польшу, Польша слишком близко от нас, вернуться может. Тогда пусть в Африку. Мы Африку не скоро освободим. Пусть там сидит. Ишь, дед паршивый, интеллигент вонючий. Вся русская интеллигенция − говно, но это дерьмо надо убрать, а то от него дурной запах. Пролетариат не выносит подобного запаха. Пошли несколько вооруженных людей, а потом доложи, как он себя вел. Если будет кочевряжиться, − расстреляем как собаку…позже. Тоже мне отец марксизма, прибежал в апреле в надежде авось сладкий пирог и ему достанется. Дулю ему в рыло.
— Будет сделано, Владимир Ильич. Только… вы же раньше боготворили его, увлекались его работами.
− Это было давно, да было такое дело. Но…я перерос его. Ученик перерос учителя. Это позволено гениальному ученику, что архи важно. С моей стороны было несколько попыток направить учителя на путь истинный. Но попытка оказалась напрасной. Он, видите ли, за мирный исход революции. А это буржуазная революция, а мы опираемся на нищих, уголовников…это же наши люди, которые вытравят всех богатых из страны, ибо они веками копили ненависть к зажиточным людям. Если бы наша партия, моя партия на них не опиралась, переворот был бы невозможным. Все, что я тебе сказал, архи важно. Ты посмотри, Петроград почти пустой. Кто вырезал буржуазию Петрограда? Бомжи, гопники…при помощи наших гвардейцев, да зарубежные наши единокровные, кто приехал сюда по моей команде. У тебя что-то есть?
— Есть, Владимир Ильич!
— Докладывай!
— В связи с победой нашей революции в Петрограде скопилось много бойцов-красноармейцев, которым негде ночевать. Гостиницы все заполнены. Бойцы ночуют на вокзалах и прячутся по подъездам. Бывают случаи исчезновения. Наши враги сдались, но притаились. Возможно, это они похищают красноармейцев и убивают их. Что делать?
— Почему раньше не сообщил? — вскипел Ленин, выкатив глаза, налитые кровью. — Записывай или запоминай. Если в каком-то квартале исчез красноармеец, квартал окружить, выдворить всех, включая женщин и детей, равно и стариков, сопроводить в пыточные подвалы, у тебя есть пыточные подвалы? Пусть в этих подвалах арестованные ждут три дня. Если в течение трех дней красноармеец не обнаружится, всех расстрелять. Всех до единого, включая стариков и детей. Далее. И это архи важно. Буржуев, что занимают роскошные квартиры, тащить в подвал, обвинить в государственной измене и расстреливать без суда и следствия. Пускать пулю в затылок. Вот и освободится площадь для заселения бездомных красноармейцев. Ты что, Феликс? разве ты не читал мои работы? Всякая революция, всякая власть, победившая в этой революции, выше закона, она стоит над законом. Поэтому сейчас у нас не может быть ни суда, ни следствия, ни прокурорского надзора. Есть одно: стрелять, стрелять и еще раз стрелять…в затылок.
− Я понял, Владимир Ильич. Завтра же пошлю своих ребят, вооруженных до зубов. В ВЧК есть не только уголовники, но и порядочные люди, которых царское правительство засадило за решетку и после того, как мы их освободили, они готовы на все, не пожалеют жизни ради нашей победы. И у меня имеется еще одно очень важное предложение. Нам надо назначить правительство в лице Совета народных комиссаров, а там решить все вопросы коллегиально, — выдавил из себя Дзержинский.
— А я предлагаю распустить царскую армию, а нашу рабоче-крестьянскую, а то и Красную армию заменить вооруженным народом. Это первое. Второе. Всех, кто работает на земле, помещиков и капиталистов арестовать, отправить на поселение в Сибирь, а оставшийся хлеб национализировать и передать трудящимся массам. У каждого станка на заводе поставить контроль. Если станок не выдает продукцию — арестовать и отправить в Сибирь все руководство завода.
Дзержинский, который в отличие от Ленина немного соображал, закусил губу, но кивнул головой в знак согласия.
— Пошли назначать Совет народных комиссаров, — предложил Ленин.
Совет был создан и начал работать. Его возглавил Ленин. Обычно после продолжительной и сумбурной речи выступали члены коллегии председателей. Это были шумные и бестолковые выступления с полемикой тех, кто не был согласен с оратором. Особенно не было порядка на расширенных заседаниях. Ленин слушал, сверлил глазами нарушителя, сощурив один глаз, и кричал:
— Товарищ Авилов, за нарушение дисциплины на собрании Совета народных комиссаров — штраф пятнадцать рублей. Где Фотиева? А… болтает. Сейчас вас удалю, ей-ей удалю, чертова болтунья. Товарищи, не будьте пособниками империализма. Это архи важно, товарищи. Комиссар Луначарский, выйдите вон!
Зал ненадолго затих, потом опять началось. Люди с винтовками демонстративно стали расхаживать по залу, выкрикивать: да здравствует Ленин, а кто-то даже произнес: надо сменить Ленина на посту председателя Совета народных комиссаров.
Ленин взбешен. Он требует революционного суда над отступником.
Заседание продолжалось весь день с кратким перерывом на обед. Ленин к вечеру так устал, задремал, подперев подбородок ладонями рук. Когда прошел шепот, что надо бы сменить его на посту председателя Совнаркома, он вдруг взбодрился, вскочил, поднял руку вверх и произнес:
— Революция может быть в опасности. Товарищ Дзержинский, куда вы смотрите? Очистите зал от меньшевиков, эсеров и всяких там социал-демократов. Революция не потерпит никакого бунта! Наша партия сильна как никогда. Если в феврале нас было 23 тысячи, то сегодня нас уже 350 тысяч.
— Уря-а-а! — заревел зал.
Эсеры и меньшевики были удалены из зала, выведены из правительства, а некоторые, наиболее непослушные, арестованы и преданы суду военного трибунала.
— Кто там играет в карты? Товарищ Дзержинский, за игру в карты — расстрел на месте! Вывести и расстрелять!
С этого времени в зале всегда царила тишина. Если Ленин говорил очень долго и нудно, в зале могло раздаваться только сопение. За то, что человек дремал или даже посапывал на собрании, Ленин не расстреливал.
* * *
На следующий день вождь не явился на заседание совнаркома. Зато позвал к себе самых близких соратников — Дзержинскгого, Бронштейна, Джугашвили, Кацнельсона, Луначарского, Рыкова, Дыбенко и Антонова.
— Будем вооружать массы вместо армии? — был первый его вопрос к соратникам.
— Пока мы находимся в состоянии мира с Германией по заключению Брест-Литовского договора этого нельзя делать, Владимир Ильич, — сказал Антонов-Овсеенко.
— Немцы — наши друзья, они нам помогают во всем. Благодаря ним, мы не только совершили переворот, но удерживаем советскую власть, — привел Ленин убедительный довод.
— А если начнется гражданская война? Уже первые признаки дают о себе знать, — сказал комиссар по военным делам Овсеенко.
— Тогда отменить вооружение масс. Создать и вооружить армию. Немедленно, именем революции создать армию!
— Офицеры царской армии не пойдут служить в части Красной армии, если мы ее создадим.
— Пойдут. У меня созрел такой план. Товарищ Дзержинской! вы со своими отрядами приходите в офицерскую семью, подвергаете аресту всех — жену, детей, отца, мать офицера и держите за решеткой до тех пор, пока офицер не дает согласие служить в нашей армии. Если он сопротивляется — расстрелять всех, всю семью. Офицера можно повесить на площади, чтоб все видели и боялись.
— Как мудро Владимир Ильич, я думал приблизительно так же, но после вас, конечно. Моя мысль не могла появиться раньше вашей. Это никак невозможно. Признаться, я думал несколько иначе. Мы приходим в семью царского офицера, не примкнувшего к революции, отсекаем правую руку его супруге и спрашиваем: будешь служить мировой революции? Если он кивает головой в знак согласия, отправляем жену на перевязку, а офицера обращаем в красноармейца.
Ленин смотрел на Дзержинского смеющимися глазами, потрепал его по плечу и произнес:
— Ай да молодец Феликс, железный Феликс, — га…га…га! Но, товарищи, у нас есть еще одно препятствие на пути к достижению нашей цели, — Ленин оглядел всех и каждого и задерживал взгляд до тех пор, пока соратник не опускал глаза. — И кто бы это мог быть, как вы думаете, товарищи.
— Мировой буржуазии, товариш Лэнын, — произнес Сталин на ломаном русском.
— Вот и нет, товарищ Коба. Препятствием на пути к достижению, точнее к пожару мировой революции и окончательному утверждению советской власти в России, этой проклятой стране, является Учредительное собрание. Как мы могли допустить, чтобы всякие русские интеллигенты типа Чернова, а не мы верховодили Учредилкой. Мы интеллигенцию свергли вместе с буржуазией. Должен сказать, что интеллигенция — это говно. Пройдет немного времени, и мы их выселим из страны, чтоб не воняли. Итак, что вы думаете об Учредительном собрании, товарищи?
Все опустили головы. Вдруг Зиновьев поднял руку.
— Това…ищ Зиновьев, валяйте.
— Владимир Ильич! Учредительное собрание — это одна из форм правительства народного доверия. Весь мир смотрит на нас. А чтоб никто не мог обвинить нас в узурпации власти, мы не должны разгонять эту Учредилку. Кроме того, там есть и наши люди, коммунисты. У меня все, позвольте сесть, Владимир Ильич.
— Постойте, товарищ Зиновьев! Никакой параллели советской власти нет и не должно быть. Вся власть досталась нам коммунистам, и мы не намерены делиться этой властью с кем-то еще. Это противоречит нашей революции, учению Маркса-Энгельса-Ленина. Понятно вам, товарищ Зиновьев? Железный Феликс, моя правая рука, где ты?
— Вышел на малый нужда, — ответил Сталин.
— Иди, позови его, Коба! А, вот он идет. Послушай, Феликс, от имени ЦК приказываю: в ближайшие дни организовать разгон Учредительного собрания, а я обосную это теоретически. Я назову брошюру «О роспуске Учредительного собрания». Пусть пролетарские массы, которые уже видят, что представляет собой Учредительное собрание, еще раз убедятся в том, что только пролетариат, который завоевал власть народа, имеет моральное право вести массы к светлому будущему. А это — мы, не так ли, товарищи члены Политбюро?
При слове «Политбюро» все стали шушукаться. Это мудрое слово так понравилось шайке бандитов, что они, не долго думая, вскочили, долго аплодировали, а затем подошли к раскланивающемуся вождю, схватили на руки и стали подбрасывать его к потолку.
А что касается Учредительного собрания, то оно уже через неделю было разогнано. Народ встретил это известие как узурпацию власти кучкой ленинских головорезов, и стал оказывать сопротивление бандитам.
Ленин тут же выступил с выдающейся речью, в которой доказывал, что социалистическая революция немыслима без гражданской войны.