Советские люди, обнадеженные Хрущевской оттепелью, и развенчанием культа личности, не могли так просто расстаться со своим кумиром Иосифом Джугашвили, поэтому решено было вернуться к Ленину, и это возвращение было встречено на ура. Советские люди словно проснулись в счастливом сне и встретив новую мумию, возрадовались, как христиане новому Мессии. Заработали не только преподаватели марксистской науки в учебных заведениях, но и лекторы ˗ тысячи, сотни тысяч лекторов по всему Советскому союзу. Люди с каким умилением слушали лекции о вожде мирового пролетариата. Ведь он остался один ˗ единственный божок, самый безгрешный, самый мудрый и самый добрый на земле. Это был Ильич, Ильич, Ильич!

Когда же лектор марксистских бредней, перебрав все косточки, все изгибы пальцев и особенно прищур, этот признак гениальности и мудрости, доходил до мозга Ленина, как достояния мировой цивилизации, все замирали в молчаливом рабском наклоне головы, раздавались едва слышные ахи и вздохи, а потом замирали, глядя на палец лектора, приподнятый кверху, и только жужжание мух могло нарушить мертвую тишину.

Всякий слушатель считал себя счастливым, что он живет в эпоху, созданную гением всего человечества Лениным, который создал, теоретически обосновал зародившееся коммунистическое общество, и это общество наступит уже в недалеком будущем. Только Ленин и только он, его гениальный мозг, которым обладал только земной Бог, мог создать основы счастливого общества. Ленинский мозг создал и наш мозг, мозг своего раба, именуемого советским гражданином, и даже если этот мозг пухнет от постоянного недоедания, точнее от голода, ничего страшного, надо потерпеть, подождать…1980 года, ибо в этом году наступит рай на земле ˗ коммунизм.

‒ Сколько весит мозг вождя мирового пролетариата, можно узнать? ‒ задавали слушатели один и тот же вопрос.

Не каждый лектор мог дать правильный ответ, поэтому мусолил вокруг да около, в результате получалась каша, замешанная на лжи, а ложь для коммунистов — священный постулат. Без него не обходилось ничего, даже «трех спальная кровать — Ленин с нами».

‒ Ну, вы сами понимаете, это же мозг Ленина! Это его мозг! Это страшный вопрос, хотя, должно быть нам смертным не дано знать — чего, как и сколько, но я бы ответил так: он весит… миллионы тонн, этот мозг, больше всей нашей планеты в том смысле, что такого мозга еще не рождала цивилизация, он гораздо больше мозга любого человека на Земном шаре. Вообще-то я советовал бы не затрагивать эту тему, потому как это…космос, космос, а вы понимаете, что такое космос. Космос и Ленин — близнецы-братья, товарищи. Это недоступно для понимания простому человеку. Мозг Ленина ‒ мозг гения всех народов планеты Земля. На этот вопрос мог бы ответить только институт марксизма-ленинизма и то боюсь, полного ответа не получится. Лучше не задавать таких вопросов, а ждать светлого и счастливого будущего.

Преподаватель доставал влажный платок из кармана брюк и вытирал пот с лица, но пот продолжал литься как у настоящего раба, которого секли бичом, вымоченным в соляном растворе по голому хребту. А мы ахали и охали, как правило, на пустой желудок.

От чего умер Ленин после захвата власти, что произошло с его мозгом, советские ученые с дрожью в коленях, объятые предсмертным страхом пропустили, не оставив ни капли правды, поэтому у нас есть моральное право усомниться в том, что мозг Ленина ‒ это серое вещество здорового человека.

Маниакальная озлобленность и мстительность, ненависть к Родине, где он родился и вырос, симпатии к евреям, которыми он себя все время окружал, попытка низложить Бога и занять его место в душах своих рабов; расчленение России и разбазаривание ее земель, ‒ его кредо.

Возможно, у Ленина начались проблемы с психикой задолго до захвата власти. Злые языки утверждают: у Ленина был сифилис мозга, и он его не лечил.

Жестокость и бесчеловечность, которую проявил вождь мирового пролетариата по отношению к поверженным, могла бы поразить любого дикаря, питающегося в пустыне человеческим мясом. А то, что он заключил унизительный Брестский мир с Германией в 1918 году, добровольно уступив немцам чуть ли не половину земель России, просто поражает недальновидностью и безграмотностью. Если он отблагодарил немцев за то, что они для него и его камарильи выделили вагон и снабдили деньгами, чтоб добрался в Россию и совершил там государственный переворот, ‒ не слишком ли высока цена за услугу?

* * *

Сам Ленин как физический субъект ‒ некий симбиоз разных национальностей ‒ евреев, калмыков, и кого-то еще. В нем было все что угодно, кроме русской души, доброты, кроме гуманного отношения к людям. Он ненавидел Россию, считая ее плацдармом для захвата власти в мировом масштабе. А русских без стеснения называл дураками.

От Ленина в плане раздачи русских земель не отставали Джугашвили и Хрущев.

— Мне доложили, — высказывался вслух Ленин, — что работники ВЧК Михаэльс и Бронштейн, то бишь Троцкий, лично расстреливают заложников, да так точно, так прицельно, что на каждого врага народа тратится всего один патрон. Сколько было расстреляно заложников? тридцать шесть тысяч? Это, конечно, не так много, но и не так мало. Но това. ищ Б..онштейн или товаищ Т…оцкий отказались от наград. Не скромность ли это? Это революционная скромность и примерное служение делу мировой революции. Мировая революция не за горами, она победит, поэтому мы будем беспощадны к ее врагам, мы их продолжим беспощадно расстреливать. Лозунг: стрелять, стрелять и еще раз стрелять — это наш девиз, девиз мировой революции.

Он прохаживался по кабинету, заложив руки в карманы брюк, и продолжил монолог с самим собой, который ему так нравился:

— Ай, да Володя! Как мудро, как гениально ты сказал. Завтра это должно быть опубликовано во всех газетах. А наши центральные газеты свободно продаются во всех странах мира. Пусть пролетариат читает, пусть знает, что в Москве нахожусь я, Ульянов, и думаю о судьбах простых людей всего мира.

Зазвенел телефон. Володя вздрогнул: он был таинственно трусливым и нервным. Разжав руки, с величественным видом поднял трубку правой рукой, а пальцы левой сунул в маленький карманчик жилета.

— Слушаю, Ульянов! Что-что, эсеры? Опять они? Расстрелять! Немедленно! Суд революционного трибунала: тройка, расстрел на месте. Патронов не жалеть. А кончатся патроны, эсеров собрать и в концлагеря на перевоспитание. Товарищ Кацнельсон! когда покончите с попами? Расстрелять всех, расстрелять! Некому убирать трупы? Трупы сжигать. Обливать керосином и сжигать. Церковные храмы превратить в конюшни, колокола сбросить и переплавить на орудия, золото собрать и сдать в казну. Нам нужно это золото на мировую революцию. Ее мы начнем с Польши. За Польшей Германия, за Германией Франция. Я немцев хорошо знаю. Что, что, как быть с подростками? расстрелять! Никого в живых не оставлять. В данном случае, товарищ Кацнельсон, нам не нужны свидетели нашей принципиальности. Основная черта коммуниста скромность. Скромность, скромность и еще раз скромность. Скромно, но прицельно нажимайте на курок, товарищ Кацнельсон.

Ульянов почесал бородку, будто в ней завелись пролетарские вши, не прекращая мыслить — работать, работать и еще раз работать на благо пролетариата всего мира:

— Пусть половина человечества погибнет, нет, не половина, а две третьих, но пролетариат должен взять власть в свои руки, а если пролетариат обуржуазится, ему такому пролетариату туда же дорога. Это тоже должно быть напечатано во всех газетах, но… в несколько иных выражениях. Должна просматриваться забота о трудящихся… не только России, Россия — это дерьмо, страна дураков. Должна просматриваться забота о трудящихся всего мира. Товарищ Бонч…Брунч! вы здесь? Запишите, что я сказал. Это для истории, для мирового пролетариата.

В кабинет Ильича вошел Троцкий один из самых ярких и жестоких головорезов, командующий пролетарскими войсками. Это он подавил Кронштадский мятеж.

— Пролетарский головорез по вашему приказанию прибыл! — отчеканил Троцкий (Бронштейн). — Докладываю: Варшавский бандит, а ныне выдающийся сын русского народа и рабочего класса всего мира Феликс Дзержинский слишком либерален по отношению к врагам революции. Он берет в заложники лишь небольшие группы людей за пропажу одного комиссара. А я считаю, что надо брать по кварталам и не заводить в подвалы для исполнения решений военно-революционного суда, а расстреливать прямо на площадях из пулемета на виду у огромной толпы пролетарских зевак. И могут быть представители мировой буржуазии. Для них это полезно: страх должен врасти в их гены, товарищ Ленин.

— Закрой поддувало, Бронштейн! Товарищ Дзержинский знает, что делает. Не трожь товарища Дзержинского! Когда нам было трудно, когда мы были никто, ничто, когда мы считали копейки, и над нами простирала крылья голодная смерть, товарищ Дзержинский, как и товарищ Джугашвили, грабили банки, а это был грабеж награбленного, и приносили нам. Это спасло партию, меня как вождя этой партии, мою семью в составе трех человек от позорной политической смерти.

— Владимир Ильич! что делать, если среди заложников дети или старики? Может их в порядке исключения отпускать, пусть дышат воздухом свободы и благодарят революцию и ее вождя за дарованную жизнь.

— Это правый уклон, товарищ Бронштейн! Я от вас этого не ожидал. От плохого семени не бывает хорошего племени, товарищ Бронштейн, и урожая тем более. Всех расстреливать беспощадно, всю эту сволочь. И детей, и стариков, всех… во имя мировой революции.

Вошел третий головорез Дзержинский.

— Владимир Ильич, мои работники, сотрудники ВЧК, а это массы, их в Петрограде свыше одного миллиона, они все до одного требуют ваших портретов как символа мировой революции. Это могут быть портреты, написанные маслом и съемки на кинопленку.

— Нет, нет, еще раз нет. Вождь мировой революции Ленин скромный человек. Никаких портретов. Пусть читают мои статьи.

— Но массы требуют, Владимир Ильич, — сказал Дзержинский. — Вопрос только в том, что…

— В чем загвоздка, товарищ Дзержинский?

— В деньгах, Владимир Ильич. Партийная казна испытывает финансовые трудности, а такой прорыв в мировой культуре, как распространение портретов гения всего человечества, требует много затрат. В Петрограде голод, люди умирают от голода. Только сегодня среди заложников, были такие, которые просили расстрелять их в первую очередь. Их на носилках спускали в подвал и там приканчивали.

— Пополнить партийную казну путем национализации, экспроприации, утилизации, механизации и автоматизации, горячо говорил Ильич. — Мир — народам, земля — крестьянам, фабрики и заводы — рабочим. Товарищ Фотиева, запишите это высказывание для истории.

— Я это уже записывала, Владимир Ильич, — робко произнесла Фотиева.

— Ах, да, помню, — Ильич сощурил глаз, взял Фотиеву за подбородок и начал сверлить ее глазами-буравчиками. У Фотиевой начали дрожать и гнуться ноги в коленях. — Стоять! Товарищ Фотиева, вы, конечно, записывали мое изречение, в этом я нисколько не сомневаюсь, но вы не там поставили запятые, и вышла путаница. Все поняли в буквальном смысле слова. Я же имел в виду, что мир наступит после всемирной пролетарской революции, когда все народы объединятся вокруг меня и моей партии, уверуют в дело коммунизма, тогда зачем им воевать, проливать кровь во имя их интересов. А сейчас беспощадная война. Война, прежде всего гражданская, война управления ВЧК с врагами революции, война с теми, кто думает иначе, чем мы коммунисты, выразители интересов народа России и всего мира. Что касается земли крестьянам, то каждый крестьянин получит ее… в объеме…размерах…двух квадратных метров только после того, как перестанет дышать и думать: тогда же наступит коммунистический рай. Так что, товарищ Фотиева, конспектируйте, конспектируйте, чтоб слово в слово. А вы, товарищ Дзержинский пополните партийную кассу. Возьмите в заложники священнослужителей, монахов. В церквах и монастырях кучи золота. Продайте капиталистам, и тогда с портретами вождя мировой революции не будет возникать проблем. Статуэтки можно будет лепить не только из гипса, но и из золота. А я в свободное время соглашусь позировать художнику портретисту, — чего не сделаешь, если требуют массы. А ты свободен, Бронштейн.

— Слушаюсь, Владимир Ильич.

— Ну, батенька, какие новости? — обратился он к Дзержинскому, когда Троцкий закрыл дверь с той стороны. — Нет ли в среде чекистов слюнтяев, у которых рука дрожит в ответственный момент? Надо им внушать, что враги мировой революции — это дерьмо, дерьмо, дерьмо и они недостойны жалости. Товарищ Дзержинский! патронов не жалеть, а если патроны кончаются, добивать штыками. Как мне доложил Кацнельсон, царскую семью не только расстреливали из наганов, но и добивали штыками. Оказывается, царские дочери, были на удивление живучи. Пули их не брали, пришлось применять штыки. Эх, молодцы! — Ленин прохаживался по кабинету и потирал руки, испачканные в крови не только царских дочерей, но и остальных соотечественников, которых он и любил, и ненавидел одновременно. — Что вы клюете носом, товарищ Дзержинский, когда мы решаем мировые проблемы? Найдите деньги на мои портреты! Надо удовлетворить просьбу трудящихся. Сколько миллионов портретов должно быть? Сто? Двести? Нет, сто. Я человек скромный, ибо каждый великий человек обладает этим качеством. Кайзеру Германии пошлите телеграмму, пусть раскошеливается, сволочь. Мы и до него доберемся.

— Будет сделано, Владимир Ильич.

— Не будет сделано, а уже делается, вот как надо говорить. У вас, батенька, уклон налицо. Уклон и еще раз уклон.