— Пока пролетариат организуется, немцы займут Питер и Москву. Я это чувствую, я это вижу! Надо спасать революцию и ее руководство. Срочно дайте команду готовиться к переезду в новую столицу. Где Бонч-Брунч, то есть Бонч-Бруевич, такую его мать? Сколько можно заниматься этой волокитой? Ну что стоите, товарищ Бухаркин, как вкопанный столб? Идите, идите, делайте то, что вам говорят. И добросовестно, учитесь у меня. Разыщите этого еврея Бонча, такую его мать. Бонч-Бруевич должен быть у меня с планом переезда, и эту операцию с переездом нельзя затягивать ни на один день. Это архи важно, товарищ Буханкин! она должна быть проведена в условиях максимальной секретности.

− Я вовсе не Буханкин, Владимир Ильич.

− Идите, идите, Буханкин, то есть Бухаркин. Ко мне должна прийти товарищ Инесса с важными бумагами, да не уходите, пока я не закончил говорить. Так вот, мы ее пошлем во Францию поднимать народ, снабдив деньгами. Где Ганецкий, подать сюда Ганецкого, черт возьми! Это архи важно! Пять миллионов золотых рублей на французскую революцию. Нет, десять, товарищ Ганецкий. Ганецкого ко мне!

Бухарин ретировался, его мало интересовал Ганецкий и Инесса, он думал, сколько тысяч квадратных километров отойдет к Германии в результате сепаратного мира, к которому так стремился Ленин, он был убежден, что Германию можно повергнуть путем разложения изнутри, так как это сделали немцы, разложив царскую армию при помощи большевиков. И поэтому не стоит заключать этот проклятый и позорный, сепаратный мир. Этими мыслями он поделился с другими коммунистами, членами ЦК, которые поддержали его. Так образовалось левое крыло, не согласное с Лениным. Левое крыло никак не ломалось, не гнулось, и вождь стал нервничать и думать, как бы сломать это крыло.

Русская революция либо будет спасена международной революцией, либо погибнет под ударами международного капитализма, утверждали левые коммунисты.

Ленин обиделся, а затем возмутился и приказал созвать седьмой Съезд.

Съезд был созван в спешном порядке. Ленин тараторил на этом съезде до тех пор, пока делегаты не сдались на милость своего любимого вождя. Тут же встал вопрос о переезде в Москву. В условиях кризиса, который переживает русская революция в данный момент, положение Петрограда как столицы резко изменилось. К тому же он опустел. Кроме коммунистов-гоников никого не было, улицы пустовали.

— Переезд правительства во главе с товарищем Лениным в Москву — дело временное, — заявил член ЦК Зиновьев- Апфельбаум, — ибо берлинский пролетариат поможет нам перенести ее обратно в красный Петроград. К этому времени красный Петроград будет носить имя Ленина. Это уже будет Ленинград. Но мы, конечно, не можем сказать, когда это будет. Может быть и обратное, что нам придется перенести столицу и на Волгу или за Урал, — это будет диктоваться положением международной революции. Тогда Урал будет переименован в Лениноурал. А пока я за переезд в Москву. Черт с ним, с этим сепаратом, что заключили в Брест-Литовске.

− Сепаратором, − кто-то крикнул из зала.

− Сепаратор уже заключили, чаво вонять? − произнес один делегат под всеобщий хохот.

Едва Ленин занял свое кресло в Смольном, как Фотиева доложила об очередном посетителе.

— Устал, не могу. Эти дураки…

Ильич ушел к себе.

Только Фотиева открыла дверь, чтобы выйти из кабинета Ильича, как ее стал вталкивать снова в кабинет Бонч- Бруевич, которому было поручено организовать переезд всего правительства из Петрограда в Москву.

— Да убери ты свое пузо, чего напираешь? Ильич все равно тебя не примет.

— Примет, примет, куда он денется, — загремел Бонч-Бруевич, плюхаясь в кресло и ожидая реакции вождя. ˗ Он же приказал меня разыскать. Я доехал до Балагое, там ЧК меня уже ждало. Пришлось возвращаться в Петроград снова.

Но тут Ленин выглянул как воробушек, обычно он никогда не терялся. Он сощурил левый глаз и впился этим сощуренным глазом в потное лицо Бонч˗Бруевича. Тот не выдержал и стал трясти бородой, шарить по карманам в поисках платка. Вождь впился еще сильнее, а потом поднял руку ладонью вперед, приказывая сидеть на месте. Бонч˗ Бруевич тут же расплакался и сложил ладошки ниже бороды.

— Дело, Владимир Ильич, — выпалил он неожиданно. — Я вернулся с полпути.

˗ Зачем, твою мать?

˗ Вы же меня искали, требовали, да и не все готово…ни там, ни тут.

— Короче, Бруевич Бонч. Времени мало. Докладывай, как революционер. Когда будет готов поезд на Москву. Немцы могут занять Петроград. Мы хоть и подписали сепаратный мир, но…не все золото отправили им по репарации. Сколько тонн, не помнишь?

— Кажись, сто.

— Э, батенька, мало. Двести пятьдесят тонн. Но ты не за этим пришел. Поезд готов? Нам надо драпать, драпать и еще раз драпать.

— Поезд прахтически готов. Все колеса на месте, все крутятся, вагоны все бронированы, пулеметы у каждого окна, баллоны с отравляющим газом в тамбурах. Не решен вопрос с охраной. Я подбираю людей еврейской национальности, все они плечистые ребята, но, похоже, по их лицам видно: нет желания у них сопровождать правительственный поезд.

Ленин стал улыбаться, а потом расхохотался.

— Я тебе скажу одну фразу. Советская власть должна держаться на еврейских мозгах, латышских стрелках и русских дураках. Ты понял или нет, Бонч?

— Признаться, не совсем.

— Так вот слушай. Евреи — это, это особая нация, избранная богом. Жизнь любого еврея ценнее 500 жизней русского дурака. Еврей бережет себя, поэтому он любит стрелять из-за угла, а русский дурак, чья жизнь не стоит ломаного гроша, голой грудь прет на дуло пулемета. И все равно он не годится. У нас есть латыши. Среди них надо подбирать плечистых ребят. Это будет надежная охрана. Ты, батенька, работай не только руками, но и головой. Я как вождь мировой революции, тоже ценю свою жизнь, потому люблю конспирацию, в любое время могу переодеться в женское платье, чтоб меня никто не узнал.

— Благодарю, Ильич, тысячу раз благодарю, ибо без вас не было бы поезда, не было колес, охраны и даже пулеметов и отравляющих газов.

* * *

9 марта 1918 года вся коммунистическая братия заняла специальный бронированный поезд, взявший курс на Москву. Вождю выделили отдельное купе в вагоне вместе с Надей и Инессой Арманд, которая так и не уехала во Францию. Две супруги уже не конфликтовали между собой, а наоборот, помогали друг другу по хозяйству: они по очереди старались ухаживать за своим мужем. Беда была только в том, что вождь уже давно не питавший нежных чувств к Надежде, охладел и к Инессе Арманд, которая своеобразно реагировала на такое отношение к себе. Она усыхала, становилась медленной в движениях, теряла слова, но, ни разу не выказала неудовольствие своему возлюбленному.

В вагоне было много всякой еды, в том числе шесть банок красной и десять банок черной икры. Початые банки во время завтрака выбрасывали в окна, хотя там этого продукта оставалось больше половины.

− Вот что дала народу советская власть, − бахвалился Ленин. − Если в Москве нет икры, Петроград подбросит.

− Не бахвалься. В Петрограде уже ничего нет, − сказала Инесса.

По пути следования в Москву был небольшой инцидент, который чуть не стоил жизни всей ленинской гвардии, но Ленин был не только хорошим конспиратором, но и неплохим политиком. Именно по его приказу были отобраны бронированные, пуленепробиваемые вагоны, но именно он приказал латышским стрелкам вооружиться не только винтовками, гранатами, минами, но и пулеметами. А те, кто хотел расправиться с вождем народных масс, отомстить за реки крови, пролитой узурпатором и его камарильей, были слишком плохо вооружены, не собраны и не подготовлены, и естественно потерпели в первом же бою сокрушительное поражение.

Вождь мировой революции тут же переоделся в женское платье и все любовался собой перед зеркалом. Его забавляло то, что поезд остановлен, что начался бой, а нападавшие падали, как снопы от ветра.

− Это они меня боятся, − произносил он, скаля зубы, когда началась пальба. Он расхаживал по небольшому пространству бронированного вагона, заложив руки за спину, все время подходил то к одному, то к другому окну, задерживался и смеялся без причины.

Инесса с Надей перепугались до смерти. Надежда Константиновна по доброте душевной накрыла своим телом Инессу и свободной рукой гладила ее по голове, приговаривая:

− Это нам обеим расплата за неправильную жизнь. Негоже христианам жить в коллективном браке. Это ты виноват, Володя. Ты помешался на своей революции.

− Вы обе дуры, − сказал Володя, − мы находимся в бронированном вагоне, он пуленепробиваемый. Сейчас начнут стрелять пулеметы, и кучка мировой буржуазии, что осмелилась препятствовать нашему дальнейшему продвижению по пути социализма, прикажет долго жить.

− Володя, я подтверждаю: ты помешался на своем социализме, − сказала Инесса, пытаясь освободиться из-под Наденьки. Но тут опять раздался ленинский гомерический смех. − Смотрите, один контрреволюционер пытается взобраться на крышу, скоро он скатится оттуда. Ская распорядится. Эй, Эдуард Петрович, прицелься, га…га…га…го…го…го!

− А вот и второй контрреволюционер, он уже лезет к нам в окно, − стала кричать Инесса.

Ская вошел в вагон и доложил, что оба матроса, что пытались взобраться на крышу, прошиты насквозь пулями из пулемета и скатились на рельсы.

Это было в ночь с 11 на 12 марта в районе станции Малая Вишера. Поезд, следовавший в Москву, был остановлен и окружен отрядом матросов в 400 человек и 200 солдат, которые хотели учинить расправу над злодеями. Но и тут Ленин, и его соратники были спасены все теми же латышскими стрелками. Когда бой успешно был окончен, Ленин распорядился всем бойцам повысить воинское звание, выделить по тысяче рублей золотом каждому, а Яна Кьюзиса произвел в генералы.

Сам по себе инцидент никак не повлиял на судьбу России и на поведение слуг народа, которые продолжили упражняться на собственном народе: кучка евреев сумела поставить на колени великую страну, извратить ее психологию, добиться рабского поклонения и стать мировой державой, угрожающей миру пресловутым освобождением от капиталистического ига.

Тем не менее, инцидент свидетельствовал о том, что далеко не все в России приняли на «ура» большевистскую власть.

Ни у общества, ни у белых генералов не было опыта, сплоченности, единства, чтобы противостоять кучке проходимцев, а потом уже и целым красным дивизиям на полях гражданской войны.

* * *

Прибыв в Москву, великие люди сразу же в Кремль. Они здесь и поселились. Это был маленький Израиль, рассредоточившийся в огромных не оштукатуренных, не подготовленных помещениях.

Ленину отвели шесть комнат − для него лично, для Надежды Константиновны и две комнаты для Инессы Арманд. В квартире также разместили 1887 ящиков награбленного золота из Зимнего Дворца Петербурга. Ленин выказал неудовольствие и отказался от поселения: и количество комнат его не устраивало, и ремонт не был произведен, но что бы не потерять Бонч˗Бруевича, который все время держался за сердце, ходил по пятам за Лениным, падал на колени, вождь проявил коммунистическую милость.

˗ Ладно, ˗ сказал он, ˗ так как я страшно люблю конспирацию, рассели нас троих по конспиративным квартирам, а в Кремле наведи блеск и выдели еще шесть комнат. Когда все будет готово, позовешь. Но где я буду жить, никто не должен знать, ни один член Политбюро.

* * *

Несколько дней спустя Ленин решил появиться перед публикой. 12 марта он выступил в Московском совете с сумбурной речью. Коснулся роли царя, но тут же назвал его идиотом. Он называл царей, попов и других людей, против кого боролся, всякими непристойными именами и пообещал москвичам, что мировая революция не за горами.

Керенский разрушил армию, а страна, не имеющая собственной армии, вынуждена согласиться на сепаратный мир с Германией.

Что такое сепаратный мир, мало кто понимал, да и долгие годы советские люди обязаны были верить, что сепаратный мир с Германией — это великое благо для России и этот мир был возможен только благодаря вождю всех трудящихся — великому стратегу Ленину.

— У меня вопрос, Владимир Ильич, — поднялся один из депутатов. — Я хочу привести цитату из вашего выступления: «Наша задача, которую мы ни на минуту не должны выпускать из виду, — всеобщее вооружение народа и отмена постоянной армии». Так кто тогда разрушил армию? Не вы ли?

— Это това…ищ, — произнес Ленин, волнуясь и даже оглядываясь, — выступление момента, ситуации… так сказать. Тогда было так, а сейчас иначе. Сегодня я от имени всего пролетариата утверждаю: Николай Второй и хвастун Керенский разрушили армию и они должны понести ответственность перед народом за свои злодеяния.

Ленин ушел в плохом настроении. Появился один трудящийся, а возможно, контрреволюционер, который осмелился задать провокационный вопрос. Надо созвать чрезвычайный съезд и решить не только этот вопрос, но и как быть с Германией? Отдать ей Питер, а потом и Москву или отдать отдаленные территории, такие как Украина, Прибалтика и удержать тем самым власть в своих руках.

Съезд был немедленно созван, на нем Ленин был как никогда многословен. Речь его была настолько сумбурной, что никто ничего не понял. У каждого человека есть слабость: если что-то непонятно, значит это мудро, это некая высшая сила, которую не сразу можно понять. В таком случае лучше поверить. Все ленинские талмуды тем и привлекали пролетариат: они были непонятны.

Кого он только не вспоминал в своей сумбурной речи. Он говорил много, но как бы, ни о чем. Досталось дураку Керенскому, Чернову, Наполеону, Александру Первому, английской монархии и даже Бухарину. Ленин назвал и газеты, где печатаются контрреволюционные мысли. В зале кто-то крикнул:

— Закрыли все газеты… чего о них вспоминать?

— Еще, к сожалению, не все закрыли, но закроем все до единой, — бодро парировал Ленин.

Во время перерыва между заседаниями к Ленину прорвалась большевичка Гопнер из Екатеринослава и со слезами на глазах, спросила:

— Владимир Ильич, что я скажу рабочим города, ведь он передается немцам по сепаратному договору, как же так?!

− А где вы это вычитали?

− Так вот же, в розданном нам проекте.

— Скажите рабочим, что в Германии вот-вот начнется революция и эта революция отбросит Брестский мир, который мы заключили. Передайте рабочим города Екатеринослава мой привет и пожелания поскорее переименовать город. Екатерина…, она империалист, враг революции. Екатерина Вторая — немка. Мы с немцами подписали грабительский договор, понятно товарищ, как вас там?

— Гопнер.

— Това…ищ Попнер.

— Не Попнер, а Гопнер.

— Попнер, от слова попа и не возражайте, товарищ.

* * *

Поскольку на чрезвычайном съезде за предложение Ленина о заключении Брестского мира голосовали не все депутаты, 276 голосов против, а 118 депутатов воздержались, Коба возмутился и попросил аудиенции у своего учителя.

Ленин принял его без очереди.

— Товарищ Сталин, я внимательно слушаю вас.

— Моя возмутить, понымайш. Кто, разрешит, голосоват против? Конц…, как это сказат…?

— Концлагерь, товарищ Сталин.

— Так, моя предлагайт всех, кто протыв голосоват, всех концлагэр. Лагэр.

— Концлагеря еще не отстроены, товарищи трудятся, строят там далеко за Уралом. Как только будут готовы, мы туда мировую буржуазию и русскую интеллигенцию упакуем. Пусть начинают строить светлое будущее за Уралом. И тех, кто голосовал против заключения Брестского мира с Германией, тоже туда же отправим. А, в общем, товарищ Коба, вы становитесь мне все ближе и ближе по духу и революционной закалке, я бы сказал, что вы второй человек после Дзержинского. И я в интересах трудящихся всего мира намерен сделать вас Генеральным секретарем Центрального комитета. Только вот что, товарищ Коба. Учите русский язык. Коль мы совершили революцию в стране этих русских дураков, то надо знать их язык. У меня товарищ Инесса француженка по рождению и то говорит на русском свободно. Прав я или нет, товарищ Коба?

— Нэт, нэ прав. Ти не выговаривайт буква «ррр», а я не виговаривайт слова. И па-та-му, тавариш Лунин, ми ест один сапог, нэт, два сапог — пара, — га-га-га!

— Коба, ты есть настоящий революционер. Быть тебе Генеральным секретарем Центрального комитета, а экзамен по языку сдашь мне через два года. Этого времени тебе достаточно.

— Моя прэдлагайт перейти на грузинский язык, — сказал Сталин, улыбаясь в усы.

— Ты где живешь, Коба, почему не поселился в Кремле?

— Моя пребывайт на тэст Аллилуев, на его дочка, молодэнкий дочка Надэжда. Она на ночь обнимайт, целовайт, моя ей читайт Маркс «Капитал». Маркс имел дочка от уборщиц, который убирайт в доме Маркс.

— Откуда тебе это известно, Коба? Это слухи, они порочат честное имя Маркса. В его «Капитале» там ни строчки об уборщице или о том, что Маркс имел с ней половую связь. Забудь об этом, Коба. Русский пролетариат не должен об этом знать. Даже если это и было так, то его не было. Не было так, даже если было так.

— Моя понимайт.

— Еще раз прошу, товарищ Коба: молчать. А Генеральным секретарем ЦК ты будешь, как только сдашь мне экзамен по русскому языку.

— Моя будэт учит. Старатся учит.