Вначале переговоры с немцами шли трудно и медленно: не было особого повода для признания какого-то там революционера, в котором, как утверждал Ленин, течет и частичка немецкой крови, признавать серьезным генералом, способным победить великую Россию путем всевозможных лозунгов и бредовой идеи − разложения армии и организации низов для свержения существующего строя. Но германская разведка уже заключила союз с русским смутьяном. Ленин уже числился немецким агентом. А тут еще неугомонный Парвус! Он с пеной у рта доказывал: это возможно, это единственный вариант выиграть войну с Россией. В каждом отделе министерства он оставлял свой убедительный отпечатанный план захвата власти в России. И это повлияло на высший генералитет и на самого кайзера Германии. Но требовалась еще подмога. И такая помощь вскоре наступила. Те силы, которые хотели падения и разложения России, стали убеждать руководство Германии согласиться на предложение предателей своего отечества и даже пропустить их через свою территорию, да еще выделить огромные средства на осуществление переворота в России. Тем более что Ленин и его партия публично благодарили, публично выступив за поражение России, и сами обещают разложить армию своей страны. За океаном была еще одна страна, желающая поражения России. Это США, особенно ее еврейское лобби. Незря Бронштейн (Троцкий) получил американское гражданство и двадцать миллионов долларов в придачу, когда срочно засобирался в Россию. А низы… низы уже спят и видят светлое будущее. Постепенно фигура Ленина как предателя интересов русского народа, страстно желающего поражения своего отечества, теперь благодаря Парвусу, стала по нутру немцам и русскому пролетариату, мечтавшему оказаться на вершине власти. И всякий нищенский люд, влачивший жалкое существование, так называемые низы по выражению Ленина, не дремали.

Вчерашние уголовники и те, кто не нашел места под солнцем, агитаторы, провокаторы и даже часть интеллигенции, которая искренне верила, что с падением царизма наступит рай на земле, составляли основной костяк, на который опирались большевики; они готовы были на все ради мести за свое былое унижение. Постепенно создавалось общественное мнение, в том числе и среди младшего офицерского состава русской армии, как в Германии, так и в России. В Германии это быстро дошло до высших чинов — генералитета и кайзера.

Активизировать свою работу Ленину было легко и просто. Он стал засылать своих шпиков в ряды русской армии, которые усиленно пропагандировали идею о том, что это война в интересах кланов, буржуазии, что это война империалистическая, а не народная, как об этом объявил царь. Немецкие солдаты в таком же положении, надо бросать оружие, идти с поднятыми руками в немецкие блиндажи, обниматься и целоваться с противником, и он ответит тем же. Произойдет братание. Эта идея нравилась простым солдатам, которые неделями мерзли в окопах в перерывах между наступлениями той или иной стороны. Такое братание действительно имело место. Оно было успешным: солдаты давали клятву не стрелять друг в друга, не ходить в штыковые атаки, не слушать своих командиров-капиталистов.

Высшие чины в Германии узнали об этом и оценили деятельность большевиков, которые показали, на что они способны. А тут еще грянула февральская революция. Русский царь отрекся от престола. Россия как будто качнулась в сторону пропасти, но ее армия все еще была очень сильна. Да и сама Германия истощилась войной и была заинтересована в сепаратном мире. А Ленин, когда услышал о Февральской революции, он находился в это время в объятиях проститутки Жужики, вскочил, будто ему шило воткнули в то место, на котором сидел.

˗ Срочно президиум ЦК. Товарищ Надя, оповести всех революционеров, пусть бросают свои дела, пусть поднимают свои задницы, если еще находятся в постели, короче, где бы они не находились, пусть приезжают ко мне в мой штаб.

Володя так волновался, что не выговаривал и некоторые другие буквы, кроме «р», которая ему никогда не была доступной, но товарищ Надя прекрасно понимала его.

После прохладного душа, окутанный в теплый длинный халат красного цвета, цвета крови и революции, он вышел к своим соратникам.

— Товарищи, в России произошла февральская еволюция, нам срочно надо ехать в Россию. Хватит, засиделись. Мы должны быть там. Исторический момент настал. Мы должны свергнуть правительство Керенского и захватить власть с помощью оружия. Я думаю, что власть валяется на улицах, ее просто надо подобрать. Только, чтоб Германия нас пропустила через свою территорию и снабдила деньгами. Что вы скажите, товарищи?

— Нам нужны деньги, много денег, — сказал варшавский бандит Феликс Дзержинский, — много денег, Владимир Ильич. Надо закупить оружие, подготовить хоть несколько тысяч боевиков, отобрав их из пролетарской массы, увеличить количество газет, подготовить виселицы по всему Петербургу, а возможно, и по всей стране для помещиков и капиталистов, а на все это нужны деньги и не малые.

— Концлагеря надо организовать по всей стране, — сказал Ленин, — но это после того, как власть окажется в наших руках. Я предвижу сопротивление буржуазных элементов. Товарищ Ганецкий, сколько денег в партийной кассе?

— Пять миллионов марок, — доложил Ганецкий.

— Мало! — вскричал Ленин. — Товарищ Ганецкий, почему так мало денег в партийной кассе? Где Парвус? Как идут переговоры с немцами? Что вы на это скажите, товарищ Ганецкий. А где Коба? как там Тифлисские банки? Надо их заново подчистить или ограбить… повторно. Мы, революционеры, грабим награбленное.

˗ Владимир Ильич, у нас только свои, только евреи, ни одного русского, а тут грузин в наши ряды лезет. Как же так?

⌐ А так. Русских мы не привлекаем в наши ряды. Русские — дураки. А грузин Коба…, он доказал, что может быть полезным нашей революции. Парвус…хоть и сволочь порядочная, но он нам нужен. Отправляйся к нему, Ганецкий. Надо просить у немцев. Пусть Парвус скажет, что Ленин просит. Надо начинать с разведки. Там есть полковник…я не могу назвать его фамилию. Парвус знает. И пусть вагон выделит… бронированный, пуленепробиваемый, пломбированный. Это архи важно.

Ганецкий (Фюстенберг) растерялся, однако тут же пришел в себя. Он понял, что из всей словесной белиберды вождя, главное все-таки деятельность Парвуса. Только он может достать миллионов двадцать, если постарается.

— Владимир Ильич, я предлагаю сосредоточиться на деятельности нашего замечательно стратега Александра Лазаревича Гельфанда или Парвуса. От него много зависит. Можно даже сказать: от него зависит судьба революции или большевистского переворота.

— Почему, товарищ Ганецкий? Я могу договориться и с Францией, в Италию поеду на Капри, и там договорюсь — вытаращил глаза Ленин.

— Нет, господин Бланк, − изрек Ганецкий фразу и осекся. − Прошу прощения, товарищ Ленин. Только Германия может выделить двадцать миллионов марок на русскую революцию. Только Германия может предоставить нам бронированный вагон, в котором все мы беспрепятственно проедем через ее территорию и очутимся в России, без единой царапины как говорится. Переговоры, по моим сведениям, уже идут, они на стадии…, на средней стадии… Немцы в качестве компенсации требуют сепаратного мира и больших русских территорий по этому сепаратному миру.

— Передай Парвусу, пусть он напечатает в своих газетах, что мы, большевики, против сепаратного мира, а когда будет договариваться с немцами, пусть пообещает, что мы на самом деле подпишем сепаратный мир и пойдем на уступки, даже на территориальные уступки. После прихода к власти в России, разумеется. Да я пол˗России уступлю, лишь бы ми…овая…еволюция победила.

— Но как же отдавать территорию немцам, ведь Россия — это наша страна, что о нас скажут потомки? — чуть слышно произнес Луначарский.

— Наплевать на Россию и русских дураков. Нам нужно изменить мир. После завоевания России мы двинемся в Польшу, Германию, Францию, а там и до Америки доберемся. Трудящиеся массы нас поддержат, в этом нет, и не может быть сомнения. Я начал работать над книгой «Государство и революция», где изложу свои мысли, как нам править огромной страной, страной дураков. Это будет мой самый выдающийся труд. Потерпите, товарищи: начало здесь, а окончание в России. Все, товарищи, за работу. А вы, товарищ Ганецкий, задержитесь.

Все великие революционеры отправились паковать чемоданы, а Ганецкий, как только они остались тет-а-тет с вождем, с радостью как это он делал всякий раз, доложил:

— В нашей партийной кассе не пять, а восемь миллионов, Владимир Ильич. Парвус, этот великий стратег, прислал недавно три миллиона. Мне кажется, вы его недооцениваете. Ну что там Дзержинский по сравнению с Парвусом? Дзержинский может только стрелять, он террорист, а Парвус — неиссякаемый денежный мешок. Это денежный мешок революции. Народные массы со штыками в руках, а эти штыки надо не только национализировать, но и закупить, пока мы еще не у власти, все равно массы нуждаются в пище, ночлеге и прочем. Им не чужда и клубничка, Владимир Ильич, сами знаете. Если мы обеспечим революционеров всем тем, что я только что перечислил, они будут хорошо воевать с мировой буржуазией.

— Хорошо, убедил ты меня, Ганецкий, будущий министр финансов.

— Да мне портфель министра финансов не нужен, Владимир Ильич, мне достаточно должности кассира, вашего кассира, Владимир Ильич. Пока я буду рядом с вами, вам не придется беспокоиться, где взять деньги и я надеюсь, не буду обижен, не так ли?

— Не болтай, Ганецкий. Срочно отправляйся к Парвусу и без реализации наших идей, не возвращайся. Помни: момент настал и этот момент упустить нельзя. Народы не простят нам этого. Промедление смерти подобно.

Ганецкий почесал бородку, потом вскочил, будто под ним загорелось кресло, и выскочил, оставив широкополую шляпу, которая немного скрывала пейсы. Ильич расхохотался, взял широкополую шляпу и выбросил в мусорное ведро.

* * *

Парвус не сидел, сложа руки. Он выдвинул еще один привлекательный аргумент перед Германским руководством: большевики во главе с Лениным обязуются расчленить Россию на маленькие отдельные княжества, то есть, республики и тогда эта страна никогда не будет представлять опасность для Германии. С этим доводом согласились не только в генеральном штабе, но и сам кайзер Вильгельм Второй. И Ленину был предоставлен кредит в размере ста миллионов золотых марок с выплатой в два этапа на великую миссию − расчленить Россию на части, деморализовать ее население, разрушить промышленность и сельское хозяйство. Надо, чтобы Россия в течение столетий не представляла никакой опасности для Германии, ни в военном, ни в экономическом отношении. Пятьдесят миллионов марок, полученных авансом − это огромная сумма, она поступала в адрес большевиков до переворота, и после переворота через Ганецкого и его сестру Суменсон, которые находились вблизи российской границы.

Ленину же выделили на дорогу двадцать четыре тысячи и бронированный вагон. В этот вагон поместилось еще около тридцати евреев. Они были необыкновенно счастливы, улыбались. Ленин же с Инессой Арманд, он ее срочно вызвал из Парижа, занимали отдельное купе.

А пока шла подготовка к отправке и только в 15 часов 27 марта 1917 года тридцать два молодца еврейской национальности во главе с Лениным отправились на железнодорожную станцию в Швейцарском городе Цюрихе.

Ленин категорически запретил покупать билеты на немецкие марки, полагая, что они сядут в обычный вагон и могут быть арестованы на территории Германии, как русские, но Парвус заверил в том, что им никаких билетов не нужно. Однако здесь состоялась небольшая манифестация, посыпались возгласы: предатели, немецкие шпионы.

− Скорее, скорее, товарищ Парвус: время − деньги, революция ждать не может, революция нас ждет, пролетариат зовет, я слышу их голоса.

− Вы под опекой Парвуса, − сказал Парвус. − Надеюсь, вы меня не забудете.

− Какую должность ты хотел бы занять, товарищ Парвус? − спросил Ленин, глядя своему спасителю в глаза. − Секретарем? А куда я дену Джугашвили, что грабил банки в Тифлисе ради революции, мировой революции?

− Я удовольствовался бы должностью управляющего российскими банками, − сказал Парвус.

− Будет образовано специальное банковское министерство, и ты получишь портфель министра в революционном правительстве, товарищ Парвус, − сказал Ленин.

Все пассажиры были приятно удивлены, когда их завели в специальный бронированный вагон с узенькими продолговатыми окнами, где им никто и ничто не угрожало. Никаких проверок, никаких посторонних лиц. Ленин с Парвусом и Апфельбаумом тянули пиво и объедались всякими вкусными блюдами, несмотря на то, что простые немцы испытывали трудности в элементарных продуктах питания. Все пассажиры были веселы и довольны, за исключением Инессы Арманд, так как Ленин не посадил ее рядом с собой − Надя, законная супруга Ильича в этот раз заняла ее место.

Вдруг Ленин стукнул себя по лысине и громко произнес:

− Конспирация! Конспирация! Надя, где дамское платье, я должен переодеться в дамское платье. И парик мне нужен, лысину прикрыть, − где все это, черт возьми?

Надя что-то готовила, кажется, все было готово ко времени отъезда, однако она не думала, что так быстро, что сейчас, сию минуту может понадобиться такой конспиративный костюм и заморгала глазами.

− А зачем переодеваться, товарищ Ленин? здесь все свои. Вот когда будем пересекать границу Германии.

− Мы в Стокгольм? Товарищ Парвус, мы в Стокгольм, нас не обманули? Надя иди, тащи дамское платье, я хочу стать дамой.

− Да вот уже скоро, − подтвердил Парвус. − Ладно, можно переодеться. Только Владимир Ильич, как бы это сказать…, вы должны больше походить на старушку. А вот и Надя. Позвольте я займусь вами, надо хоть как-то выглядеть.

− Я не должен выглядеть буржуем, Ганецкий меня не узнает. А мы должны у него получить 60 тысяч крон на…мировую революцию, га…га…га…га!

В десять часов утра 31 марта Ганецкий встречает эмигрантов на вокзале в Стокгольме. Он присматривается ко всем и боится, что это не те люди и только, когда старушка с прищуренными глазами подняла руку и произнесла: да здравствует мировая революция, обрадовался и бросился обнимать Ленина.

− Деньги на бочку, − потребовал Ленин. − Надо заправиться, пивка попить, закупить женскую одежду и всякие там сладости, поскольку в этой дикой стране ничего нет. Прилавки пусты, одна марксистская литература продается.

− Владимир Ильич! вот мешок, тут больше…

− А, моя матушка прислала? она должна за прошлые три месяца, ты напоминал ей об этом, ты писал, что ее сын, вождь мировой революции нуждается, голодает и даже вынужден ходить в женской одежде? Ты писал ей об этом?

− Зачем писать? у нас миллионы на счетах. Немцы щедрый народ. Пусть ваша матушка отдохнет немного, пожалейте ее.

− Гм, ей это может понравиться. А что, если немцы откажутся. Что тогда делать. Ну, ладно, давай мешок. Апфельбаум, где ты? Пойдем, пройдемся по магазинам. Иди, я буду держаться за твою руку, и прижиматься к плечу. Я − революционная старуха. Это архи важно.

* * *

Ганецкий оттащил Ленина в сторону и стал шептать ему на ухо:

— Парвус собрался ехать с нами в Россию. Вы, должно быть, не в духе сегодня. Это же Парвус, а не какой-то там Коба. Пятьдесят миллионов получены благодаря Парвусу. Парвус − это вы, а вы это Парвус. Без него мы не получили бы деньги на издание газеты «Правда» и других газет, а также на оплату стрелкам. Кто будет стрелять − тому сто сорок золотых рублей, кто будет кричать «ура» − тому восемьдесят рублей, кто возьмет красный флаг в руки…. Как брать Зимний, Владимир Ильич?

— Возьмем, а дело Революции не должно быть запятнано грязными руками, товарищ Ганецкий, — грубо рявкнул вождь, сплёвывая. — Революция не должна вспоминать Парвуса, она обязана его вычеркнуть из памяти народа. Пойдем в магазин, мне нужно купить пару штанов, мои штаны прохудились в районе мотни. Это Инесса виновата. Э нет, это империалисты виноваты. Ганецкий, ты дрожишь? Приди в себя, черт бы тебя подрал, что ты за революционер? А то отправишься к Парвусу. Что у тебя еще?

— Владимир Ильич, один дельный совет, если позволите.

— Валяй.

— Так как мы скоро окажемся в России, а великий, нужный, сообразительный Парвус останется здесь, то вам нельзя предстать перед пограничниками в настоящем виде: вас сразу узнают и могут арестовать.

— Сколько у тебя паспортов на другие фамилии? — спросил вождь.

— Дело не в паспортах. У меня двадцать паспортов в запасе. И пять на вас, Владимир Ильич. Вы можете значиться Куцоцацом, а вдруг вас узнают? Поэтому я предлагаю ехать в этом платье, чтоб походить на старуху в сгорбленном виде с паспортом на имя Пескодайки, предстать перед русскими пограничниками. Да и перед шведскими тоже. Надо парик с длинными седыми волосами, сменить женскую обувь, не мешало бы выбить один зуб, а то и два и утверждать, что вы — моя прислуга.

— А как же моя бородка? — спросил Ленин.

— Ее придется сбрить, лицо намазать толстым слоем крема, да еще навести морщины на шее и на щеках. Это все надо сделать во имя мировой революции. Революция не может остаться без вождя.

Ленин помолчал, затем зашел в кубрик и сказал:

— Товарищи, мы с Ганецким отправляемся на конспиративную квартиру.

— Мы вас не можем отпустить одних, — завопил Радек.

— В качестве охраны можно послать товарища Зиновьева или Дзержинского.

— Дзержинского, Дзержинского, — поддержали все.

— И я хочу, — расплакалась Инесса Арманд.

Три еврея отправились в салон красоты, изложили свои революционные идеи по поводу внешнего вида вождя, но массажисты и парикмахеры только пожали плечами: дескать, у нас салон красоты и мы никак не можем сделать из порядочного человека урода.

— А это и есть урод, — произнес Ганецкий, показывая на Ленина и доставая пачку с деньгами. — Сделайте его настоящим уродом, но так, чтобы вся Россия ему аплодировала.

Сказан — сделано. Ленин вернулся в кубрик и его никто не узнал.

— Вы что, подменили вождя мировой революции на старуху? Да мы вас тут же повесим. Да это же настоящее чучело. Еще хромает на одну ногу. А воняет как, ужас!

— Това…ищи, работа сделана классно. Ни один царский сатрап меня не узнает. Да здгаствует социалистическая…еволюция!

Дружки вскочили с мест и начали подпрыгивать, а Сокольников, так и не рассекретивший свое еврейское имя, распустил ремень на брюках и стал приставать к революционерке Лилиной. Революционерка схватила его за сучок и потащила в тамбур. Инесса тоже приблизилась к Ленину, но ее остановили.

— Да это же однополая любовь, это лесбиянство, нельзя допускать таких брачных связей, — не выдержала товарищ Надя.

— Товарищ Надя, не беспокойтесь. До свержения царизма пролетарские массы…, короче, пусть сношаются. Пойдем, Инесса. У нас с тобой отдельный номер.

Вождя и его подружку сопровождали друзья громом аплодисментов.