Тухачевский ворвался в кабинет Ленина, стал на одно колено и только открыл рот, как хозяин ласково улыбаясь, подошел к нему, протянул короткие ручки и произнес:

— Батенька, ваш приезд архи важен для меня, поэтому поднимитесь с колен, займите самое удобное кресло, которое архи важно для вас и сделайте короткий доклад о контрреволюции в Тамбове. Кулаки там, да? бастуют? У них животы отвисают? подбородки тоже, да? Золотые украшения носят? Гм, в России много золота, а пролетариат запада даже серебра не носит. Надо все экспроприировать.

— Это значит отсекать пальцы, Владимир Ильич?

— Э, батенька, сразу видно, что вы учились не у нас, а у царя, коль не знаете, что такое экспроприация.

— Но…

— Никаких, но. Судить! Судить и еще раз судить!

— За что, Владимир Ильич?!

— Да не вас, батенька, не вас, а кулаков. Надо судить всех революционным судом. Расстрелять, повесить, сжечь живьем. Я вот ночь не спал, думал, что с ними делать, чтобы еще такое придумать, чтоб все боялись, нет, не боялись, а уважали вождя мировой революции и его решения о спасении страны от голода. Вот тут Бронштейн докладывает: с маслом — дефицит, икры не хватает, особенно черной, красной пока навалом, свежий хлеб не всегда поступает и членам моего ЦК приходится есть красную икру без хлеба, вареного яйца, без масла, так это у слуг народа не хватает, а что говорить о рабочем классе, а? Какие у вас предложения, наш красный маршал?

— Я еще не маршал, Владимир Ильич, — запел Тухачевский, немецкий шпион, приглаживая пейсы, чтобы походить на русского как Троцкий, которому уже присвоено это высокое звание. — Но не мешало бы получить… звание. Знаете, маршальские погоны придают больше энергии, силы воли и враг, едва узрев издали их блеск, бежит сломя голову и прячется в первую попавшуюся яму, где смиренно ждет своей участи.

— Завтра же этот блеск будет сверкать на твоих плечах. Фотиева, заготовь указ. — Ленин наклонил голову ближе к завтрашнему маршалу и, щуря левый глаз, впился в Тухачевского. Тот слегка задрожал. — Миша, ну ты, как польский еврей, еще сотрудничаешь с немцами? Только правду, это архи важно, Миша, пойми. Мне тебя рекомендовала немецкая разведка, членом которой я до сих пор числюсь.

Миша от страха уронил голову на стол и забормотал: Тора, Тора, Тора.

— Э, батенька, Тора будет, когда революция победит во всем мире, тогда и возьмемся за Тору, а пока… надо заканчивать с немцами. Напиши им, что тебя нет больше в живых, так и напиши: Ленин прикончил. Это архи важно.

Тухачевский тут же схватил карандаш и листок бумаги.

— Э, нет, брат! все, что исходит из моего кабинета, это исходит из России. Ты у себя там, где-то в углу сарая, — у тебя есть сарай?

— Будет, будет! сегодня же я национализирую.

— Вот там, в углу и накарябай, и пошли телеграфом, так, мол, и так…Мне тут, перед твоим приходом звонил губернатор Тамбовской области Штуцер, жаловался на кулацкую психологию жителей области, а потом губ ЧК Винкерсраль все рассказал. Ты действительно привязывал к лошади этого, как его Шприцбаумена, и заставлял бежать целых шесть километров?

— Так точно. Он сидит в приемной. Можно его позвать.

— Батенька, он мне не нужен. Давай составим план борьбы с контрреволюционерами, с кулаками. Нам нужен хлеб. Икры у нас достаточно, хлеб нам нужен, черт подери. Сколько тебе пушек, сколько лошадей, сколько сабель, патронов и еще черт знает, чего.

— Всего понемногу. Но я намереваюсь употребить газы, кулаков надо травить газами, Владимир Ильич. Позвольте применить этот гуманный вид борьбы с неверными!

— С кулаками. Вполне согласен. Кулаков все равно придется уничтожать. Они землю не отдадут, хлеб начнут поджигать, закапывать, жрать по две порции трижды в день и еще попытаются империалистам продать. Применяй эти газы, но так, чтоб наши чекисты не пострадали. Они, кажется эффективны в борьбе с врагом. А крестьяне, Тамбовские крестьяне — наш враги. Эй, Бронштейн! Подать сюда Бронштейна — Троцкого!

Троцкий тут же явился, не запылился.

— Лейба, знакомься, это Тухачевский наш человек, польский еврей. С завтрашнего дня он маршал, как и ты. Партия направляет маршала Тухачевского на борьбу с кулачеством как классом в Тамбовскую губернию. Выдели ему все, что он потребует. Где Джугашвили?

— В Царицине ведет войну с кулаками. Он выслал в казахские степи свыше миллиона кулаков вместе с семьями.

— Ну вот, молодец. В Тамбове надо сделать то же самое. Но не казахские степи, а в Сибирь, пусть там проветрятся.

— Владимир Ильич, только что говорил с губ ЧК Винкельсралем. Там появился некий бандит Антонов. Вокруг него формируются отряды самообороны. Люди идут с вилами, топорами, обрезами, а сам Антонов получил от какого-то царского генерала целый арсенал вооружения. Сам Антонов неуловим, непобедим. О нем уже ходят легенды не только в Тамбовской области, но и в других местах.

— Архи плохо, товарищи, надо вооружаться, надо травить их газами, надо доказать, что революция — это не в кошки-мышки играть, это серьезно. Это в интересах народа. Мы еще с Германией не рассчитались. Десять миллионов пудов зерна немцы с нас требуют?

— Это не я, это не я, надо созвать Политбюро и там выяснить коллективно. Я… моя задача… очистить землю России от этих бесхвостых обезьян, называемых почему-то людьми и заселить эту землю евреями.

— Не торопись, Лейба, — сказал Ленин. — Сначала покончим с кулаками, потом возьмемся за священников, потом за середняков, потом за интеллигенцию. Не все же сразу, верно, Миша Тухачевский? Все, будьте здоровы! Мне все тут подсовывают каких-то ходоков, это так для пиара, для рекламы, что, дескать, советская власть близка к народу, к простому человеку. На самом деле эти ходоки прохвосты. Это же надо, пройти тысячу километров пешком, чтобы побывать в кабинете вождя мировой революции, чтоб завтра все газеты о них написали, чтоб они потом по школам, по больницам басенки рассказывали, как их великий Ленин принимал. А вот они уже рвутся в лаптях и онучах. Эй вы, шапки долой!

Троцкий встал, вытер ноги о ковер, только вчера национализированный у одного московского капиталиста после того, как ему пустили пулю в затылок, и направился к выходу, задев одного ходока, да так, что тот упал, и вышел на улицу. Тут он открыл портсигар достал сигарету и угостил Тухачевского, не удостоив его взглядом.

— Куда теперь, маршал Лейба?

— К проституткам, куда еще? Я приглашаю. Ты как, троих обработаешь? А хочешь мужика, мальчика? — спрашивал Троцкий так, будто речь шла о чашке кофе.

— Мальчиков не пробовал. Побоялся, а такая ситуация была. Но, Лейба, мне надо решить вопрос о вооружении армии. В Польше я проиграл, а тут должен выиграть.

— Да ты там уложил тридцать тысяч русских. Если бы это были евреи, я бы тебя сожрал с потрохами и сам Ильич бы тебя не простил. Мы с ним на эту тему долго беседовали. Речь шла о тебе, бедолаге. Так позорно отдать тридцать тысяч русских баранов полякам, это непростительно.

— Я должен реабилитироваться. Я начну их травить газами. Загоню в лес, окружу и запущу газы. Пусть дохнут.