Получив утешительную информацию от Кацнельсона, главный мастер расстрельных дел и всяких экзекуций Ленин стал приплясывать вокруг стола и хлопать в ладоши. Бронштейн подкрался незаметно и присоединился, но быстро устал.

— Что нового, Ильич?

— Попов бьют! Попов! Лейба, попам конец. Они мои главные враги. Представляешь, сколько в России храмов и церквей и там, в каждом храме славят Бога, а я с ним затеял войну.

— А как же Тора, Ильич?

— Тора? я с Торой ничего общего не имею, я атеист, я сам — бог. Неужели ты этого не понимаешь, Лейба? короче, мне нужен Пленум и решение…, арестовать всех, всех, всех главарей церкви! Всех!

Ильич схватился за голову и повалился на диван.

— Все…е…е…х!

— Ильич, у тебя пена изо рта пошла! врача!

— Не надо! — Ильич вскочил, вытер губы и впился взглядом в Бронштейна. — Лейба, я думаю это грипп… пролетарская болезнь. А черт с ней. Пройдет. Лейба, завтра 28 марта, так? Опубликуй список врагов народа, начиная с Тихона, Патриарха, а далее укажи фамилии остальных. Лейба, действуй, это архи важно. И вот еще. Включи митрополита Петроградского и Гдовского Вениамина, архиепископа Сергия, епископа Венедикта, протоиерея Огнева, Председателя правления православных приходов Петрограда профессора Новицкого.

Не избежал террора и Патриарх московский и всея Руси Тихон. При участии Ленина 4 мая 1922 года Политбюро выносит постановление за «антисоветскую деятельность» привлечь Патриарха Тихона к судебной ответственности. А 6 мая он был взят под стражу. Лишь тогда, когда Ленин из-за болезни отошел от дел, в июне 1923 года ВЦИК принял постановление «О прекращении дела по обвинению Патриарха Тихона в антисоветских преступлениях».

* * *

Захватив власть и разрушив сельское хозяйство малограмотной, но изуверской продразверсткой, уморив страну голодом, Ленин с бешеным напором ринулся на церковь и ее священнослужителей. Он словно заболел идеей расстрелов священников и требовал отчета каждый день: сколько расстреляно, сколько повешено, сколько в проруби, сколько сожжено вместе с приходами.

В этой дикой расстрельной вакханалии самую активную помощь ему оказывали два человека — Троцкий-Бронштейн и Иосиф Джугашвили. Эти два зверя как бы соревновались между собой. Восточный деспот Джугашвили применял более изощренные методы умерщвления, он приказывал сначала ломать руки и ноги, потом выкалывать глаза и только потом отрезать голову.

Каждый из них докладывал кровавому монстру отдельно, и каждого Ленин награждал словами «Это архи важно» и жал руку.

Священники спасались бегством в Финляндию и страны западной Европы. Это далеко не всем удавалось, да и сноровки не хватало. Священнослужители особые люди, их дело служить церкви и быть посредниками между людьми и Богом, а тут дьявол хватает за шиворот и подставляет лезвие ножа к горлу.

Как стратег, Ленин работал параллельно: он расстреливал священников и сносил памятники старины, давая понять архитекторам, что пора ставить памятники пролетариату. Корабли «Александр Невский»,  «Адмирал Лазарев» тут же были переименованы в «Парижскую коммуну» и «Ленин».

Опустошив Александро-Невскую Лавру, экспроприаторы заметили, что там уже никого нет, один дьяк висел на столбе перед входом в святыню, что Лавра сияет… золотом и серебром. Бронштейн заскочил вовнутрь, решив обгадить иконостас, присел и вдруг в углу заметил несколько небольших ящичков, видимо, спрятанных кем-то наспех и прикрытых старым тряпьем и открыл один из них. А там золотые украшения… сверкают, даже в глаза кольнуло.

— Эй, гвардия, доставай мешок. Все сгрести и отнести Наталье Ивановне, моей супруге.

Каратели вошли на лошадях прямо в храм, оставили лошадей бродить по храму, а сами собрали два мешка ценностей, перевязали веревками и стали грузить на лошадей.

Лейба тут же помчался на телеграф дать весточку Ленину в Москву.

— Дорогой Ильич! храм в наших руках, там никого нет и ценностей никаких нет, один амвон и несколько свечей. Но думаю, что надо нажимать больше на попов, священники бегут, а серебро и золото с собой забирают. Как их пымать? Уполномоченный Лев Троцкий.

— Прохвост, — сказал Ленин, сморкаясь в платок, — знаю ведь, что врешь. И ты знаешь, что я знаю, что ты врешь. Небось, набил карманы золотыми украшениями и послал своей супруге, шестой по счету. Но, — он еще раз взял листок телеграммы и внимательно ее прочитал. — Это ведь сигнал, сигнал в мозг, как я раньше об этом не подумал? Голова плохо стала работать. А вот. Простая ликвидация попов как класса, нам ничего не дает. А вот церковное имущество, это, батенька, — ценность. Это для пролетариата… Германии, Франции и Польши, если она даст себя завоевать. Янкель, где ты, черт бы тебя подрал. Всякий раз, когда я тебя зову, тебя нет на месте.

Янкель Кацнельсон прибежал, запыхавшись.

— Я здесь.

— Готовь постановление Пленума ЦК. Все имущество церквей и религиозных общин (я имею в виду монастыри и всякие там конюшни) объявляются народным достоянием.

— И подвергаются грабежу, — добавил Кацнельсон.

— Янкель, ты сдурел. Нельзя этого писать. Мы грабить не будем, а экспроприировать и вешать попов в их же интересах и в интересах всего народа. Народ устал от голода, мы его малость заморили, и он со всеми нашими художествами в интересах народа согласится и даже будет нам помогать. Вот увидишь, Янкель. Иди, строчи, и от моего имени созывай Политбюро для утверждения этого положения.

— Так Политбюро только вчера заседало, — сказал Янкель и его глаза стали моргать, ожидая ответа.

— Вчера? Я, признаться, полночи не спал, а кажется, что прошла целая вечность. Но ничего не поделаешь, Янкель, время такое. То, что мы закладываем сейчас — на века. Русский мужик не будет тратить время на хождение в церковь, он должен с сохой работать в поле, давать стране хлеб, а дома у него должен висеть мой портрет, а не какого-то там Бога. И креститься мне не надо. Пусть голову склонит и мысленно произнесет: так держать, Ильич. А что касается Политбюро… ему положено заседать каждый день, а то и два раза в день, если этого требует история, или я, вождь мирового пролетариата. Янкель, чеши.

Едва Кацнельсон ушел сочинять постановление, как явился архитектор Виноградов на доклад о сносе памятников царям, героям войны с Наполеоном и прочим выдающимся личностям в истории России.

— Ну что, докладывай, сколько снес памятников?

— Да я пробовал кайлом, ломом, кувалдой, все отскакивает, как от болванки, ни одного памятника не удалось снести, они тверды, крепки, как царская власть, Владимир Ильич, — виновато сказал Виноградов и съежился, как мальчик над занесенной плетью.

— А где пролетариат, почему никого не позвал на помощь?

— Весь пролетариат громит церкви и храмы, нигде никого.

— А долото, молоток, веник, лопата не годятся? Особенно веник.

— Вы шутите, должно быть насчет веника, Владимир Ильич.

— Феликс, где ты? подать сюда Феликса!

Перепуганная Фотиева вошла и тут же сказала.

— Товарищ Дзержинский расправляется с врагами революции, он в подвале, Владимир Ильич. Там стрельба, даже здесь слышно: люди протестуют, шумят, дети пищат.

— Иди и скажи, пусть трех крепких мужиков помилует, мы их казним потом. Архитектору помощь нужна.

— Они мне не нужны, Владимир Ильич, — сказал Виноградов. — Мне техника нужна и люди, умеющие управлять этой техникой.

— Фотиева, запиши этот вопрос. Внеси в список вопросов на Политбюро.