Возвратившись в лачугу к полуночи, Марк и Люсьен обнаружили в трапезной поджидавшего их Ван-дузлера. Уставший, неспособный разобраться в полученных сведениях Марк надеялся, что крестный не станет его задерживать. Очевидно, Вандузлер ждал от них отчета. Зато Люсьен, похоже, был полон сил. Осторожно сняв с плеча двенадцатикилограммовую сумку, он налил себе выпить и поинтересовался, где стоят телефонные справочники.

– В подвале, – сказал Марк. – Будь осторожнее, они подпирают верстак.

Из подвала послышался грохот, и показался сияющий Люсьен со справочником под мышкой.

– Мне очень жаль, – сообщил он, – но все свалилось.

Устроившись со своим стаканом на конце стола, он стал рыться в телефонной книге.

– Вряд ли Рене де Фремонвилей очень много, – сказал он. – Если повезет, он живет в Париже. Самое подходящее место для театрального и оперного критика.

– Что вы ищете? – спросил Вандузлер.

– Ищет он, а не я, – уточнил Марк. – Хочет отыскать критика, чей отец подробно описал свои военные годы в записных книжках. Он ни о чем другом и думать не хочет. Молится всем богам древности и современности, чтобы этот отец оказался крестьянином. Это, оказывается, большая редкость. Всю дорогу только и делал, что молился.

– Разве это не может подождать? – спросил Вандузлер.

– Ты отлично знаешь, – сказал Марк, – что для Люсьена Первая мировая война ждать не может. Не уверен, что он вообще отдает себе отчет в том, что она закончилась. Во всяком случае, он весь вечер в таком состоянии. Эта чертова война у меня в печенках сидит. Его интересуют только крайности. Слышишь, Люсьен? То, чем ты занимаешься, уже не история!

– Друг мой, – сказал Люсьен, не поднимая головы и водя пальцем вдоль колонок справочника, – «поиски крайностей вынуждают нас сталкиваться с сутью, которая обыкновенно остается скрытой».

Прямодушный Марк всерьез задумался над этой фразой. Она привела его в смятение. Он спрашивал себя, насколько склонность изучать скорее средневековую повседневность, чем крайние потрясения, могла отдалить его от скрытой сути. До сих пор он всегда полагал, что малое по-настоящему открывается лишь в великом, а великое в малом, как в Истории, так и в жизни. Он как раз пытался взглянуть под другим углом зрения на религиозные кризисы и опустошительные эпидемии Средневековья, когда крестный прервал его размышления.

– Твои исторические грезы тоже подождут, – сказал Вандузлер. – Вы хоть что-нибудь нашли?

Марк вздрогнул. Преодолев за несколько секунд девять столетий, он вновь очутился перед Вандузлером, несколько оглушенный проделанным путешествием.

– Как Александра выдержала допрос? – спросил он неуверенно.

– Как женщина, которой не было дома в ночь убийства.

– Легенек докопался до этого?

– Да. Красная машина была припаркована в другом месте. Александре пришлось отказаться от своих первоначальных показаний, она получила нагоняй и призналась, что отсутствовала с четверти двенадцатого до трех часов утра. Каталась на машине. Больше чем за три часа далековато можно заехать.

– Скверно, – сказал Марк. – И куда же ее занесло?

– Говорит, ехала по направлению к Аррасу. По автомагистрали. Клянется, что не была на улице Предвидения. Но раз она уже солгала… Они уточнили время убийства. Между полуночью и двумя часами ночи. Прямо в яблочко.

– Скверно, – повторил Марк.

– Куда уж хуже. Нет нужды подталкивать Легенека, чтобы он быстренько завершил расследование и передал дело следователю.

– Ну и не подталкивай.

– Я не нуждаюсь в подсказке. И так уже из последних сил держу его за шиворот. Но силы мои на исходе. Так у тебя что-нибудь есть?

– Все у Люсьена в компьютере, – Марк указал на сумку движением головы. – Он отсканировал целый ворох бумаг.

– Ловко, – похвалил Вандузлер. – Что за бумаги?

– Домпьер смотрел папку, относящуюся к постановке «Электры» в тысяча девятьсот семьдесят втором году. Я тебе изложу самую суть. Там есть кое-что любопытное.

– Есть! – перебил его Люсьен, шумно захлопывая справочник. – Р. де Фремонвиль попался. Он не занесен в Красную книгу. Это шаг к победе.

Марк вернулся к своему изложению, затянувшемуся надолго, потому что Вандузлер то и дело перебивал его. Люсьен допил второй стаканчик и отправился спать.

– Итак, – заключил Марк, – прежде всего нужно выяснить, состоял ли Кристоф Домпьер в родстве с критиком Даниэлем Домпьером, и если да, то в каком именно. Этим ты займешься в первую очередь. Если это окажется правдой, можно предположить, что критик разнюхал какую-то грязь и рассказал о ней своим домашним. Что это может быть за грязь? Единственное, что выходит за рамки обычного, – нападение на Софию. Хорошо бы узнать имена двух статистов, не пришедших на следующий день. Но вряд ли что-нибудь получится. София тогда отказалась подавать жалобу, и никакого расследования не было.

– А вот это любопытно. Такой отказ почти всегда имеет одну причину: жертва знакома с нападавшим – мужем, кузеном, другом – и хочет избежать скандала.

– Зачем Реливо нападать на собственную жену в ее уборной?

Вандузлер пожал плечами.

– Мы слишком мало знаем, – сказал он. – А предполагать можно все что угодно. Реливо, Стелиос…

– Театр был закрыт для публики.

– Никто не мешал Софии впускать, кого она хочет. И потом есть еще этот Жюльен. Ведь он был статистом в том спектакле? Как его настоящая фамилия?

– Моро. Жюльен Моро. Он похож на старую овцу. Не представляю его волком, даже пятнадцать лет назад.

– Ты ничего не смыслишь в овцах. Сам говорил мне, что Жюльен ездил за Софией в турне битых пять лет.

– София пыталась ему помочь. Он же как-никак пасынок ее отца. Она могла привязаться к нему.

– Уж скорее он к ней. Ты говоришь, что он увешивал ее фотографиями свою комнату. Софии было тридцать пять, она была красива и знаменита. Парень двадцати пяти лет легко мог потерять голову. Подавленная и неудовлетворенная страсть. Однажды он входит в ее уборную… Почему бы и нет?

– Выходит, София выдумала историю с маской?

– Отчего же. Жюльен мог скрывать свои вожделения под маской. Но вполне возможно, что София, знавшая о его страсти, не усомнилась в том, кто на нее напал, будь то в маске или без нее. Расследование привело бы к громкому скандалу. Она предпочла замять дело и забыть о нем. Что касается Жюльена, он с тех пор больше не участвовал в спектаклях.

– Да, – сказал Марк. – Вполне возможно. Но это никак не объясняет убийство Софии.

– Пятнадцать лет спустя у него мог случиться рецидив. Это привело к несчастью. Ну а визит Дом-пьера вывел его из равновесия. Он принял меры.

– А как же дерево?

– Причем тут дерево?

Стоя перед камином и опираясь рукой на перекрытие, Марк смотрел, как догорают угли.

– Кое-чего я понять не в силах, – сказал он. – Понятно, почему Кристоф Домпьер перечитывал статьи своего предполагаемого отца. Но зачем он читал статьи Фремонвиля? Все эти тексты объединяет только одно: они беспощадны к Софии.

– Домпьер и Фремонвиль, видимо, были друзьями, возможно, очень близкими. Этим объясняется сходство их музыкальных вкусов.

– Хотел бы я знать, что могло восстановить их против Софии!

Марк подошел к сводчатому окну и всмотрелся в темноту.

– Что ты высматриваешь?

– Пытаюсь разглядеть, на месте ли машина Лекс.

– Не беспокойся, – сказал Вандузлер, – она никуда не денется.

– Ты уговорил Лекс угомониться?

– И не пробовал. Я надел на колесо башмак.

Вандузлер улыбнулся.

– Башмак? У тебя есть башмак?

– Конечно. Завтра с утра пораньше я его сниму. Она ни о чем и не узнает, если, конечно, не попытается уехать.

– У тебя методы настоящего легавого. Но подумай ты об этом вчера, ей бы теперь ничто не угрожало. Поздновато ты очнулся.

– А я и подумал, – сказал Вандузлер. – Но не стал ничего предпринимать.

Марк повернулся к нему, но, прежде чем он успел возмутиться, крестный остановил его взмахом руки.

– Не закусывай удила. Я ведь говорил, как полезно бывает дать киту походить в кильватере. А не то все застопорится, мы ни о чем не узнаем, а китобоец пойдет ко дну.

Улыбаясь, он указал на прибитую к стойке пя-тифранковую монету. Встревоженный Марк смотрел ему вслед и слышал, как он поднимается к себе на пятый этаж. Марк так и не понял, что затеял крестный, и главное, не был уверен, что тот на его стороне. Он взял каминный совок и насыпал аккуратную кучку золы, чтобы прикрыть угли. Как их не присыпай, снизу все равно они будут тлеть. Когда гасишь свет, получается очень красиво. Так Марк и поступил: усевшись на стул, смотрел в темноте, как светятся тлеющие угли. И не заметил, как уснул. Лишь в четыре часа утра, разбитый и окоченевший, добрался он до своей комнаты. У него не хватило мужества раздеться. Около семи часов его разбудили шаги Вандузлера на лестнице. Ах да. Башмак. Еще не совсем проснувшись, он включил компьютер, который Люсьен поставил в его кабинете.