Масена встретил коллегу в аэропорту Мариньян и сразу повез его в морг, куда было отправлено тело. Поскольку Масена не мог точно сказать, имеют ли они дело с подражателем или настоящим сеятелем, Адамберг хотел разобраться в этом лично.

— Его нашли голым в собственной квартире, — объяснил Масена. — Замки вскрыты мастерски, очень чистая работа. А ведь там были два новых замка.

— Так же он действовал и вначале, — заметил Адамберг. — У дверей не было охраны?

— У меня четыре тысячи таких домов, коллега.

— Да. Это ему на руку. Он сумел отделаться от полиции за несколько дней. Итак, фамилия, имя, род занятий?

— Сильвен Жюль Мармо, тридцать три года. Портовый служащий, работал в отделе реконструкции судов.

— Судов, — задумчиво повторил Адамберг. — Он раньше жил в Бретани?

— Откуда вы знаете?

— Я не знаю, я спрашиваю.

— В семнадцать лет он работал в Конкарно, там и освоил профессию. Потом вдруг все бросил и уехал в Париж, там выполнял мелкую столярную работу.

— Здесь жил один?

— Да. Его подружка замужем.

— Поэтому сеятель и убил его дома. Он прекрасно осведомлен. Случайности быть не может, Масена.

— Может, и так, но между Мармо и четырьмя вашими жертвами нет совершенно ничего общего. Вот разве только между двадцатью и двадцатью семью годами он жил в Париже. О допросах не беспокойтесь, коллега, все протоколы я отправил к вам.

— В Париже это и произошло.

— Что?

— Их встреча. Эти пятеро должны были быть знакомы, так или иначе жизнь сводила их вместе.

— Нет, коллега, по-моему, сеятель хочет, чтобы мы немножко побегали. Он внушает нам, что эти убийства имеют смысл, чтобы сбить нас с толку. Узнать о том, что Мармо жил один, легко. Об этом весь квартал знал. Здесь новости рассказывают на улице.

— Слезоточивый газ был?

— Ему прыснули хорошую дозу прямо в лицо. Для начала сравним газ с тем, что он использовал в Париже, и узнаем, привез он его с собой или купил здесь.

— Не обольщайтесь, Масена. Это очень ловкий тип, я в этом убежден. Он предусмотрел все до мельчайших подробностей, как химик, который знает всю цепочку реакции. И он отлично знает, чего хочет. Не удивлюсь, если он связан с наукой.

— С наукой? Я думал, вы скажете, с литературой.

— Одно другому не помеха.

— Чтобы ученый и со сдвигом?

— С 1920 года у него в голове призрак.

— Бог мой, коллега, он что, восьмидесятилетний старик?

Адамберг улыбнулся. При встрече Масена вел себя гораздо дружелюбней, чем по телефону. Во время разговора он энергично жестикулировал, хватал Адамберга за руку, похлопывал по плечу, по спине, а в машине — по коленке.

— Я думаю, ему между двадцатью и сорока.

— Приличный разброс, коллега.

— Но ему вполне может быть и восемьдесят, почему бы и нет? Для убийства ему много силы не нужно. Удушье газом, потом удавка, нечто вроде кольцевого упора, которым электрики связывают толстые провода. Срабатывает безотказно, с этим и ребенок бы справился.

Масена остановился, не доезжая морга, чтобы подыскать стоянку в тени. Здесь солнце еще палило по-летнему, люди гуляли в рубахах нараспашку или отдыхали в теньке, сидели на ступенях домов и чистили овощи, держа на коленях корзины. А в Париже небось Бертен ищет свой дождевик, чтобы не промокнуть.

С мертвого тела откинули простыню, и Адамберг внимательно его осмотрел. Угольные пятна были сходны с теми, что обнаружили у парижских жертв. Они почти целиком покрывали живот, руки, ляжки и язык. Адамберг провел по ним пальцем, потом вытер руку об штанину.

— Вещество отправлено на анализ, — сказал Масена.

— Укусы есть?

— Два, вот здесь, — ответил Масена, указав на внутреннюю складку брюк.

— А что дома?

— Нашли семь блох тем способом, который вы нам подсказали, коллега. Умно придумано. Букашки сейчас тоже на экспертизе.

— Конверт цвета слоновой кости был?

— Да, в мусорном ведре. Не понимаю, почему он не позвонил нам.

— Он испугался, Масена.

— Надо думать.

— Он боится полиции. И боится ее сильнее, чем убийцы. Он думал, что сможет защититься сам, поэтому поставил два дополнительных замка. В каком состоянии была одежда?

— Валялась кругом по комнате. Ужасный неряха этот Мармо. Живет один, ему и наплевать.

— Странно. Сеятель очень аккуратно раздевает своих жертв.

— На сей раз ему не понадобилось раздевать, коллега. Он спал нагишом. Здесь все так делают. Из-за жары.

— Можно взглянуть на дом, где он жил?

Адамберг вошел в подъезд дома с красной облупившейся штукатуркой неподалеку от Старого порта.

— Домофона, я вижу, нет?

— Похоже, он давно сломан, — ответил Масена.

Он прихватил карманный фонарик, потому что выключатель на лестничной клетке не работал. В пучке света Адамберг внимательно осмотрел двери на каждой площадке.

— Ну что? — спросил Масена, выключая фонарь на последнем этаже.

— А то, что он у вас побывал. Это его рука, сомнений нет. Тонкость штриха, быстрота, легкость, поперечные палочки — это он. Я бы даже сказал, что рисовал он, не торопясь. Похоже, здесь этим можно заниматься спокойно?

— Не то слово, — заверил Масена, — здесь можно расписывать двери круглые сутки, всем на это плевать, а если учесть, в каком состоянии дом, ему это только на пользу. А когда столько народу рисует одновременно с ним, чего ему бояться? Может, пройдемся немного, коллега?

Адамберг взглянул на него с удивлением. Первый раз он встречал полицейского, который, как и он сам, был охотником до прогулок.

— У меня тут лодка в одной бухточке. Проедем вдоль берега? Это помогает думать, согласитесь? Я частенько так делаю.

Через полчаса Адамберг поднялся на борт «Эдмона Дантеса», небольшой, но устойчивой лодки с мотором. Адамберг сидел впереди голый по пояс, закрыв глаза под теплым ветром, Масена, также полуголый, сидел позади. Ни тот ни другой ни о чем не думали.

— Вы сегодня вечером уезжаете? — крикнул Масена.

— Завтра на рассвете, — ответил Адамберг. — Хочу прогуляться по порту.

— Да-да. В Старом порту тоже хорошо думается.

На время прогулки Адамберг отключил телефон и, сойдя на берег, просмотрел новые сообщения. Брезийон требовал отчета, обеспокоенный шквалом, который обрушился на столицу, звонил Данглар с докладом о последних данных по четверкам, и Декамбре прочитал ему «странное» послание, полученное в понедельник утром:

Она вошла в жилища, в первые дни в нищих кварталах, где сыро и грязно. Сначала она почти не идет дальше. Даже кажется, что она исчезла. Но едва минуло несколько месяцев, она смелеет и продолжает наступать, поначалу медленно, на многолюдных и богатых улицах, и, наконец, обрушивается в полную силу на весь город, расточая свой смертоносный яд. Она повсюду.

Адамберг записал текст в блокнот, потом медленно продиктовал его на автоответчик Марка Вандузлера. Снова пощелкал кнопками, надеясь отыскать еще одно сообщение, затерявшееся среди прочих, но ничего не нашел. «Камилла, прошу тебя!»

Ночью, после обильного ужина в компании коллеги, крепких объятий и твердых обещаний снова увидеться, Адамберг покинул Масена и отправился бродить по южной набережной, оттуда открывался прекрасный вид на ярко освещенный собор Божьей Матери Хранительницы. Он глядел на лодки и их четкие отражения с длинными мачтами, колыхавшиеся у винтов в черной воде. Затем опустился на колени и бросил камешек в воду. Поверхность задрожала, словно в ознобе. Лунный свет разбился на маленькие осколки, затрепетал на водяной ряби. Адамберг замер, опершись рукой о землю. Сеятель был здесь!

Комиссар осторожно поднял голову и вгляделся в любителей поздних прогулок. Их было много, они медленно прохаживались, наслаждаясь теплотой ночи. Парочки и компании подростков. Одиночек не было. Не вставая с колен, Адамберг очень внимательно оглядел набережную. Нет, среди гуляющих его нет. Он здесь и в то же время где-то в другом месте. Не размахиваясь широко, Адамберг кинул еще один камешек в гладкую темную воду. Поверхность вздрогнула, и осколки луны опять засверкали в водных морщинках. Вот где он был. В воде. В ее блеске. В мельчайших водяных бликах, которые исчезали, на мгновение кольнув глаза. Адамберг поудобнее уселся на плитах набережной, положив руки на землю, глядя под белый корпус лодки. В этих бликах прятался сеятель. Комиссар замер и стал ждать. И подобно тому, как пена отделяется от подводных скал и неторопливо поднимается на поверхность, вчерашнее исчезнувшее видение, мелькнувшее ему на площади, начало свой медленный подъем из глубины сознания. Адамберг закрыл глаза и почти не дышал. Картинка таилась в этих бликах.

И вдруг она возникла перед ним целиком. В конце сеанса Жосса сверкнула молния. Кто-то шевельнулся, и что-то сверкнуло, быстро, молниеносно. Фотовспышка? Зажигалка? Нет, конечно нет. Блеск был гораздо меньше, ничтожно мелкий и белый, как эти вечерние блики, только более мимолетный. Что-то сверкнуло снизу вверх на чьей-то руке, как звезда.

Адамберг встал и глубоко вздохнул. Наконец-то. Это был блеск алмаза, сверкнувшего у кого-то на пальце во время чтения. Знак сеятеля, защищенного королем всех талисманов. Он был где-то там, на площади, с алмазом на руке.

Утром, когда он стоял в зале аэропорта Мариньян, ему позвонил Вандузлер.

— Я всю ночь искал этот чертов отрывок, — сказал Марк. — Тот, что вы мне прочитали, был полностью переделан на современный лад в девятнадцатом веке.

— Что скажете? — спросил Адамберг, как обычно доверяя вагонам знаний Вандузлера.

— Труа. Текст оригинала датируется 1517 годом.

— Труа?

— Чума в городе Труа, комиссар. Ну и гоняет он вас!

Адамберг сразу перезвонил Масена.

— Хорошая новость, Масена, можете перевести дух. Сеятель вас покинул.

— А что случилось, коллега?

— Он едет в Труа.

— Бедняга!

— Сеятель?

— Нет, тамошний комиссар.

— Я пошел, Масена, мой рейс объявили.

— Еще свидимся, коллега, еще свидимся.

Адамберг позвонил Данглару, чтобы сообщить новость, и попросил срочно связаться с городом, над которым нависла угроза.

— Мы так и будем гоняться за ним по всей Франции?

— Данглар, у сеятеля на пальце кольцо с бриллиантом.

— Это женщина?

— Может быть, я не знаю.

Адамберг отключил телефон на время полета и снова включил, сходя по трапу в Орли. Проверил, нет ли сообщений, и, убедившись, что ему никто ничего не прислал, стиснул зубы и спрятал телефон в карман.