Выйдя в приемную, хирург поискал глазами кого-нибудь похожего на комиссара, ожидающего новостей о раненых.

— Где он?

— Вот, — сказал анестезиолог, показывая на невысокого брюнета, который крепко спал, вытянувшись на двух составленных стульях и подложив под голову пиджак вместо подушки.

— Ну, допустим, — хирург потряс Адамберга за плечо.

Комиссар сел сгорбившись, потер лицо, запустил руки в волосы.

Вот и умылся, подумал хирург. Но он и сам не успел побриться.

— Все трое в порядке. Ранение в колено потребует реабилитации, но коленная чашечка не задета. Рука — это вообще пустяк, он выйдет через пару дней. Что касается бедра, то ему повезло, еще немного — и зацепило бы артерию. У него температура, и он говорит стихами.

— А пули? — спросил Адамберг, отряхивая пиджак. — Вы их не смешали?

— Каждая в отдельной коробочке с номером койки. Что произошло?

— Нападение на банкомат.

— А, — разочарованно протянул хирург. — Деньги правят миром.

— Где лежит колено?

— В палате 435, вместе с рукой.

— А бедро?

— В 441-й. Что с ним такое?

— В него выстрелил колено.

— Нет, я о волосах.

— Это у него от природы. Ну, в смысле, ошибка природы.

— Я полагаю, это интрадермическая пертурбация кератина. Редкое явление, я бы даже сказал, исключительное. Хотите кофе? Завтрак? Что-то мы побледнели.

— Пойду поищу автомат, — сказал Адамберг, вставая.

— Кофе из автомата — та еще бурда. Пошли. Сейчас мы все уладим.

За врачами всегда остается последнее слово, и Адамберг послушно побрел за человеком в белом халате. Сейчас мы поедим. Сейчас мы попьем. Сейчас нам станет лучше. Пошатываясь, Адамберг мельком подумал о третьей девственнице. Полдень, сейчас мы будем кушать. Мы не боимся, у нас все будет в порядке.

Комиссар вошел в палату Вейренка во время обеда. Лейтенант с тоской взирал на стоявший у него на коленях поднос с чашкой бульона и йогуртом.

— Мы должны все доесть, — сказал Адамберг, садясь возле кровати. — У нас нет выбора.

Вейренк кивнул и взял ложку.

— Копаться в старых воспоминаниях — рискованное занятие. Для всех нас. Вас чудом пронесло.

Вейренк поднял ложку, потом снова отложил ее, не отрывая взгляда от чашки с бульоном.

— Томит меня судьба, душа моя в тумане,

Долг чести требует устроить торжество

Тому, кто спас меня на поле подлой брани,

А сердце не дает приветствовать того,

Кто мне принес беду, но жаждет ликований.

— В этом-то и проблема. Но я ничего от вас не требую. Мое положение не многим проще вашего. Я спасаю жизнь человеку, который может погубить мою.

— Как это?

— Вы забрали у меня самое ценное.

Вейренк с гримасой боли приподнялся на локте, губа его дернулась вверх.

— Вашу репутацию? Я на нее пока не посягал.

— Зато ты посягнул на мою жену. Лестничная площадка на восьмом этаже, дверь напротив лестницы.

Вейренк рухнул на подушки, разинув рот.

— Откуда же я знал, — тихо сказал он.

— Конечно. Всего знать невозможно — запомните это на будущее.

— Совсем как в той сказке, — сказал Вейренк, помолчав.

— В какой?

— Про короля, который послал на верную смерть одного из своих генералов, в чью жену он был влюблен.

— Не очень вас понимаю, — искренне сказал Адамберг. — Я устал. Кто кого любит?

— Жил-был король, — начал Вейренк.

— Так.

— Он влюбился в жену одного парня.

— Допустим.

— Король послал парня на войну.

— Допустим.

— Парень погиб.

— Ну.

— Король взял себе его жену.

— Так это не про меня.

Лейтенант отсутствующим взглядом смотрел на свои руки:

— Час пробил, господин, — судьба распорядилась

Так, чтобы ваша жизнь от пут освободилась.

Свершился приговор, и смерть подстерегла

Врага, который вам принес так много зла.

— Ну, — повторил Адамберг.

— Так что ж на вас нашло, что за слепая жалость —

И ваша длань убить убийцу удержалась?

Адамберг пожал плечами, нывшими от усталости.

— Вы за мной следили? — спросил Вейренк. — Из-за нее?

— Да.

— Вы узнали тех парней на улице?

— Когда они засунули вас в машину, — солгал Адамберг, обходя молчанием историю с микрофонами.

— Вот как.

— Нам придется поладить друг с другом.

Адамберг поднялся и закрыл дверь.

— Мы дадим Ролану и Пьеро сбежать, от греха подальше. Если охранника не будет на месте, они такую возможность не упустят и слиняют отсюда.

— Подарок? — спросил Вейренк с застывшей улыбкой.

— Не им, а нам, лейтенант. Если мы начнем следствие, за ним последует обвинение и суд, вы согласны со мной?

— Очень надеюсь, что будет суд. И приговор.

— Они станут защищаться, Вейренк. Их адвокат будет настаивать на законной самообороне.

— Каким образом? Они ворвались ко мне домой.

— Сошлется на то, что, убив Шелудивца Фернана и Толстого Жоржа, вы собирались прикончить их.

— Я никого не убивал, — сухо сказал Вейренк.

— А я на вас не нападал на Верхнем лугу, — так же холодно ответил Адамберг.

— Я вам не верю.

— Никто никому не хочет верить. И ни у вас, ни у меня нет доказательств того, о чем мы говорим, за исключением честного слова собеседника. У присяжных тоже не будет никаких причин вам поверить. Ролан и Пьеро выпутаются, поверьте мне, а у вас начнутся неприятности.

— Нет, — оборвал его Вейренк. — Без доказательств нет и приговора.

— Зато испорченная репутация и сплетни вам гарантированы. Убил он их или не убил? Подозрение вопьется в вас как клещ и не отпустит никогда. И вы будете чесаться шестьдесят девять лет спустя, даже если приговора не последует.

— Понимаю, — сказал Вейренк, подумав. — Но не верю. Вам-то что с того? Вы способны устроить им побег, чтобы они меня достали чуть позже.

— Как все запущено, Вейренк. По-вашему, это я подослал Ролана и Пьеро? И поэтому торчал у вас под окном?

— Я не могу отбросить эту гипотезу.

— А зачем я вас тогда спасал?

— Чтобы снять с себя подозрение после второго нападения, которое наверняка увенчается успехом.

В палату заглянула медсестра и положила на тумбочку две таблетки.

— Обезболивающее, — сказала она. — Принимаем во время еды, ведем себя хорошо.

— Мы должны это принять, — сказал Адамберг, протягивая таблетки лейтенанту. — Запив бульоном.

Вейренк послушался, и Адамберг поставил чашку на поднос.

— Придумано неплохо. — Комиссар снова сел, вытянув ноги. — Но это неправда. Часто ложь выглядит достоверно, а правда — нет.

— Ну так скажите мне правду.

— У меня личные причины желать их побега. Я не следил за вами, лейтенант, я вас подслушивал. Поставил на прослушку ваш мобильник, а в машину вмонтировал жучок и маячок.

— Как все запущено.

— Да. И я бы не хотел, чтобы это стало известно. Если начнется следствие, все вылезет наружу — в том числе прослушка.

— Кто об этом расскажет?

— Элен Фруасси, которая установила ее по моему приказу. Она мне доверилась, считая, что действует в ваших интересах. Элен — честная женщина, она все доложит следователю.

— Понятно, — сказал Вейренк. — То есть мы оба от этого выиграем.

— Именно.

— Но сбежать не так-то просто. Они не смогут выйти из больницы, не уложив пару полицейских. Все поймут, что тут что-то нечисто. Вас станут подозревать или, в лучшем случае, накажут за профессиональную ошибку.

— Ну, положат несколько полицейских. У меня есть два верных человека, которые засвидетельствуют, что не справились с преступниками.

— Эсталер?

— Да. И Ламар.

— Надо еще, чтобы Ролан и Пьеро решили попытать счастья. У них и в мыслях нет, что можно сбежать из клиники. Полицейские посты могли поставить у всех выходов.

— Они сбегут, потому что я их об этом попрошу.

— И они вас послушают?

— Разумеется.

— А кто сказал, что они не нападут на меня снова?

— Я.

— Вы по-прежнему ими командуете, комиссар?

Адамберг встал и обошел кровать. Бросил взгляд на температурный листок — 38,8°.

— Мы к этому вернемся позже, Вейренк, когда будем в состоянии выслушать друг друга и у вас спадет температура.