Положив ноги на кирпичную закраину камина, Адамберг дремал у погасшего огня. Он засунул указательный палец в правое ухо. Это не помогало, он отчетливо слышал шум, похожий на негромкий писк, какой издает линия высокого напряжения. От этого страдал его слух, что было особенно опасно в сочетании с его всегдашней рассеянностью: в конце концов он мог оказаться отрезанным от внешнего мира, словно летучая мышь, у которой не функционирует радар. Комиссар ждал, когда Данглар возьмется за дело. Сейчас он наверняка уже надел свой вечерний костюм, рабочую одежду отца-шахтера, резко контрастирующую с элегантной одеждой, какую майор носил днем. Адамберг четко представлял себе эту картину: Данглар в комбинезоне сидит сгорбившись за письменным столом и ругает его, комиссара.

Данглар изучал слово, написанное кириллицей в письме Воделя, и ворчал, на все лады понося своего начальника, который не проявил ни малейшего интереса к хайгетским ногам в тот момент, когда его, Данглара, эти ноги занимали очень сильно. И вот теперь, когда он уже решил оставить их в покое, Адамберг вдруг надумал к ним вернуться. И сообщил об этом в своей обычной манере — без всяких объяснений, внезапно и туманно, что выводило из равновесия защитный механизм Данглара. И более того — угрожало его душевному равновесию, если бы вдруг выяснилось, что Адамберг был прав.

А такую возможность не следует исключать, признавал Данглар, раскладывая на столе те немногие документы, которые остались у него от дяди, Славка Молдована. Разумеется, нельзя допустить, чтобы такой человек исчез в медвежьем брюхе. Надо что-то делать. Данглар покачал головой: он всегда раздражался, если выражения из лексикона Адамберга проникали в его собственный. Он любил дядю Славко, который целыми днями рассказывал ему невероятные истории, который прикладывал палец к его губам, что означало: это наш с тобой секрет. Палец пахнул трубочным табаком. Данглару казалось, что дядя был создан специально для него, что единственное предназначение этого человека — дружить с ним и развлекать его. Славко Молдован никогда не уставал или, быть может, умел скрывать усталость. С его помощью мальчик переносился в необыкновенную жизнь, веселую и пугающую, начиненную всевозможными тайнами и полезными сведениями. Дядя Славко открыл для него окно в мир, показал новые горизонты. Когда в доме появлялся дядя Славко, юный Адриен Данглар ходил за ним хвостом, за ним и за его туфлями, на которых были красные помпоны, окаймленные золотым шитьем. Иногда по вечерам Славко подновлял шитье. За туфлями надо было ухаживать, ведь Славко, по обычаю своей деревни, надевал их в праздничные дни. Адриен помогал дяде, разглаживал и вдевал в иголку золотую нить. Иначе говоря, он прекрасно знал эти туфли, помпоны от которых, к его негодованию, обнаружились на чудовищной выставке в Хайгете. Впрочем — и Данглар всей душой на это надеялся, — помпоны могли принадлежать какому-нибудь другому жителю деревни. Тем временем расследование помощника суперинтенданта Рэдстока успешно продвигалось. Судя по всему, преступник проникал в морг или в ритуальный зал, куда перед погребением приносили гроб с покойником, изымал свой фетиш — ступни, а затем снова завинчивал гроб. Обнаруженные ноги были вымыты, ногти на них подстрижены. Однако если этот необычный коллекционер был англичанином или французом, как к нему могли попасть ноги серба? Предположим, он побывал в той деревне — но там бы сразу приметили чужака. А может, он из местных?

Славко столько рассказывал ему о своей деревне, волшебном крае, где обитало великое множество фей и демонов — первые были к нему благосклонны, со вторыми ему пришлось сражаться. И чаще всего — с могущественным демоном, который прячется в недрах земли и бродит по лесным опушкам, говорил Славко, понижая голос и приложив палец к губам племянника. Матери Данглара не нравились эти рассказы, а его отец над ними потешался. «Зачем ты рассказываешь малышу такие страшные истории? Он же потом не сможет заснуть». Глупости, отвечал Славко. Мы с парнем просто забавляемся.

А потом жена Славка бросила его ради этого кретина Роже, и дядя вернулся на родину.

На свою родину.

В Кисельево.

Данглар шумно вздохнул, налил себе выпить и набрал номер Адамберга, который тут же откликнулся:

— Ну что, Данглар? Kiss Love тут ни при чем, верно?

— Верно. Это Кисельево, название деревни, где родился мой дядя.

Адамберг нахмурился и оттолкнул ногой упавшее полено.

— Кисельево? Нет, Эсталер произнес это слово иначе. Как-то вроде «Кислова».

— Правильно. Здесь, в Западной Европе, Кисельево называют Кисилова. Мы ведь и столицу Сербии называем по-своему — Белград, а сами сербы говорят и пишут «Београд».

Адамберг вынул указательный палец из уха.

— Кисилова? — повторил он. — Отлично, Данглар. Вот вам и недостающее звено между Хаджгетом и Гаршем — туннель, черный туннель.

— Нет, — снова заупрямился Данглар. — Это может оказаться и чьей-то фамилией, в Сербии много таких. Тут есть один нюанс, который меня настораживает. Вы его не улавливаете?

— Ничего я не улавливаю. У меня шум в ушах.

— Предположим, обнаруживается связь между обувью моего дяди и кровавым кошмаром в Гарше. И что дальше? А то, что расследование обоих дел, естественно, поручают вам и мне. Вот каков будет результат этого удивительного совпадения. А вы знаете, как я отношусь к совпадениям.

— Знаю. Полностью согласен с вами. Итак, можно с уверенностью утверждать: на выставку обуви в Хаджгете мы попали отнюдь не случайно — нас услужливо привели туда за ручку.

— Кто?

— Лорд Фокс. Точнее, его приятель-кубинец, который после этого как сквозь землю провалился. Он знал, куда направляется Сток, и знал, что мы будем со Стоком в одной машине.

— Но зачем было приводить нас туда?

— Затем, что такое чудовищное преступление, как убийство в Гарше, наверняка пришлось бы расследовать людям из Конторы. И преступник знал это. Решив пожертвовать своей коллекцией — возможно, она стала слишком опасной, — он не выкинул ее на свалку, а позаботился о том, чтобы ее увидели и оценили по достоинству. Ему надо было выявить связь между его юношескими экспериментами и творчеством зрелых лет. Он хотел, чтобы мы занялись Гаршем, еще не успев очухаться от Хаджгета. Эти двое, коллекционер и Кромсатель, похожи, словно близнецы. Вспомните, с каким остервенением убийца раздробил ступни у Воделя и Плёгенера. Где находится это самое Кисилове?

— Кисилова. На правом берегу Дуная, в двух шагах от румынской границы.

— Это городок или деревня?

— Деревня. Там живет человек восемьсот, не больше.

— Если Коллекционер появлялся там перед похоронами, местные жители могли обратить на него внимание.

— Прошло двадцать лет. Вряд ли сейчас кто-то что-то помнит.

— Ваш дядя никогда не рассказывал, что какая-то семья в их деревне пострадала от вендетты, от войны кланов или чего-то подобного? По словам врача, у Воделя были навязчивые идеи такого свойства.

— Нет, никогда, — подумав, ответил Данглар. — В тех местах кругом были враждебные силы, всякие зловещие призраки, ведьмы, людоеды, не говоря уже о «великом демоне», который бродил по опушке леса. Но о вендетте я не слышал ни разу. Как бы то ни было, комиссар, если ваша версия верна, из этого следует, что Кромсатель следит за нами.

— Да, следит. Еще с Лондона.

— И он не даст нам войти в Кисельевский туннель, что бы ни скрывалось в этом туннеле. Будьте осторожнее, это грозный противник.

— Пожалуй, — согласился Адамберг, вспомнив залитый кровью рояль.

— Оружие при вас?

— Внизу.

— Возьмите его наверх, в спальню.