Над Дворцом правосудия нависли тучи, и вид этого здания сейчас вполне соответствовал обстоятельствам. Адамберг и Данглар сидели на террасе кафе напротив и ждали окончания суда над дочерью Мордана. Часы Данглара показывали без десяти одиннадцать. Адамберг взглянул на ворота и решетку Дворца: позолоту на них заботливо обновили.

— Если соскрести позолоту, что вылезет наружу, Данглар?

— Чешуйки дракона, как сказал бы Ноле.

— Прилепившиеся к Сент-Шапель.[19]Домовая церковь французских королей, которую сейчас окружает комплекс зданий Дворца правосудия.
Не слишком гармоничное сочетание.

— Ну почему же. Ведь там две капеллы, нижняя и верхняя, и они отделены друг от друга. Нижняя предназначалась для простых людей, а верхняя — исключительно для короля и его окружения. Вот и сейчас то же самое.

— В четырнадцатом веке там уже ползал дракон, — произнес Адамберг, поднимая глаза к верхушке готического шпиля.

— В тринадцатом, — поправил Данглар. — Пьер де Монтрёй строил ее с тысяча двести сорок второго по тысяча двести сорок восьмой год.

— Вам удалось связаться с Ноле?

— Да. Этот одноклассник действительно был свидетелем на бракосочетании Эммы Карно с двадцатичетырехлетним молодым человеком по имени Поль де Жослен-Крессан, в мэрии Осера, двадцать девять лет назад. Эмма была без ума от своего избранника, а ее мать, хоть и радовалась дворянской частице «де» в фамилии зятя, все же утверждала, что парень не совсем нормальный, жертва аристократического вырождения. Брак длился всего три года. Детей не было.

— Этому можно только радоваться. Из Жослена не получился бы хороший отец.

Данглар промолчал. Он решил воздержаться от комментариев, пока не познакомится с Кромсом.

— И потом, в природе появился бы новый маленький Паоле, — продолжал Адамберг, — и один бог знает, что взбрело бы ему в голову. Но этого не случилось. Паоле уходят — так сказал доктор.

— Я еду к Рэдстоку, чтобы помочь ему завершить дело об отрезанных ногах. И останусь там еще на неделю: я взял отпуск.

— Поедете рыбачить на озеро?

— Нет, — уклончиво ответил Данглар. — Думаю, я останусь в Лондоне.

— В общем, программа пребывания скорее абстрактная.

— Да.

— Когда Мордану вернут его дочь, то есть сегодня вечером, мы откроем шлюзы, и дело Эммы Карно, как грязевой поток, захлестнет сначала Государственный совет, потом Кассационную коллегию, потом генерального прокурора, потом суд в Гавернане, и на этом все кончится. Поток не заденет нижние этажи, то есть судью первой инстанции и Мордана, которые не интересуют никого, кроме нас.

— Скандал будет еще тот.

— Конечно. Люди станут возмущаться, высказываться за реформу системы правосудия, но их внимание переключат на какое-нибудь другое громкое дело, и скоро все будет забыто. Что дальше, вы знаете.

— Дракон, с которого содрали три чешуйки, немного подергается в конвульсиях, а через два месяца чешуйки отрастут опять.

— Или даже раньше. Но за это время мы успеем подстраховаться — по системе Вейля. Мы не предъявим формального обвинения следственному судье из Гавернана. Мы прибережем эту возможность, как последнюю гранату, чтобы обезопасить нас с вами, Ноле и Мордана. И, опять-таки по системе Вейля, устроим так, чтобы карандашные стружки и гильза, найденные у Воделя-младшего, переместились из Авиньона на набережную Орфевр. Где они благополучно затеряются.

— А почему мы выгораживаем этого подонка Мордана?

— Потому что путь истинный на самом деле вовсе не ведет к истине. Мордан — не чешуйка дракона, дракон его просто сожрал. Он сидит в драконьем брюхе, как Иона во чреве кита.

— Как дядюшка в медведе.

— Ага, — сказал Адамберг. — Я знал, что рано или поздно эта история произведет на вас впечатление.

— А что останется в драконьем брюхе, когда Мордан выйдет оттуда?

— Чувствительная заноза и воспоминание о поражении. Это уж точно.

— Что будем делать с Морданом?

— То, что он сам с собой сделает. Захочет — вернется в команду. Человек, которому надо загладить свою вину, стоит десятерых. Только вы и я знаем правду. Остальные думают, что у него была тяжелая депрессия и что теперь его надо щадить. А еще они знают, что он полностью вылечился после удара, который Эмиль нанес ему между ног. Больше им ничего не известно. Никто не в курсе, что он побывал в квартире Воделя-младшего.

— Почему Водель-младший не рассказал нам про скаковых лошадей, про навоз?

— Его жена не одобряет игру на скачках.

— А кто заплатил консьержу Франсишку Делфину за то, чтобы он предоставил Жослену фальшивое алиби? Сам Жослен или Эмма Карно?

— Никто. Жослен просто отправил его в отпуск. И после убийства в Гарше несколько дней играл его роль. Забрался в комнату консьержа и ждал визита легавых. Когда я пришел, там было темно, он полулежал под одеялом, не забыв укрыть руки. А потом поднялся к себе в квартиру по черной лестнице и переоделся, чтобы принять меня.

— Хитро придумано.

— Да. Но его бывшую супругу не проведешь. Когда Эмма Карно узнала, что Воделя лечил доктор Жослен, она сразу все поняла. Гораздо раньше нас.

— Он выходит, — перебил Данглар. — Правосудие сменило гнев на милость.

Мордан шел один, над ним нависала невидимая туча. Дети ели зеленый виноград, а у отцов на зубах оскомина. Его дочь была освобождена из-под стражи и поехала в тюрьму Френ подписать документы и забрать свои вещи. Ужинать она будет дома, отец уже накупил еды.

Адамберг взял Мордана за руку выше локтя, а с другой стороны к нему подошел Данглар и тоже зашагал рядом. Майор смотрел на каждого из них по очереди, он был похож на большого старого аиста, которого невидимая сила, стоящая над полицией, превратила в живую бомбу. Большого старого аиста, который утратил былое достоинство, растерял перья и теперь обречен ловить рыбу в позорном одиночестве.

— Мы пришли отпраздновать торжество правосудия, Мордан, — сказал Адамберг. — А заодно отпраздновать арест Жослена и освобождение потомков Паоле, которые теперь обретут статус смертных. И еще отпраздновать рождение моего старшего сына. В общем, надо много чего отпраздновать. Наше пиво осталось на террасе.

Хватка у Адамберга была крепкая, лицо — смятенное и радостное. Он весь светился, глаза горели, а Мордан знал: если подернутые туманом глаза Адамберга вдруг становятся похожи на два сверкающих шарика, значит, комиссар приближается к добыче или к истине. Адамберг увлекал его в сторону кафе, заставляя ускорять шаг.

— Отпраздновать? — бесцветным голосом повторил Мордан: он не знал, что ответить.

— Да, отпраздновать. В частности, такой отрадный факт, как исчезновение карандашных стружек и гильзы, закатившейся под холодильник. Отпраздновать мою свободу, Мордан.

Рука майора едва дернулась под пальцами Адамберга. Старый аист был совсем без сил. Комиссар усадил его посредине, вернее, опустил на стул, словно тюк с тряпьем. У него полетели все три предохранителя, подумал Адамберг, налицо психоэмоциональный шок высшей степени, а в итоге — запрет на действие. И нет под рукой доктора Жослена, который бы его отремонтировал. Да, с уходом этого потомка Арнольда Паоле медицина лишилась уникального специалиста.

— Дело дрянь, да? — пробормотал Мордан. — Это нормально, — добавил он, теребя жидкие пряди седых волос и совершенно по-аистиному вытягивая шею из воротника рубашки — никто в Конторе не мог проделать это так, как он.

— Дело дрянь. Но в тот момент, когда грязевой поток достигнет суда в Гавернане, его остановит искусно выстроенная дамба. По ту сторону дамбы будет расстилаться чистое пространство, не запятнанное предательством. Никто в Конторе ни о чем не догадывается, ваше место остается незанятым. Так что решение за вами. А вот Эмме Карно скоро конец. Вы получали указания от нее лично?

Мордан кивнул.

— По специальному мобильнику?

— Да.

— Где он?

— Уничтожил вчера.

— Отлично. Не спешите к ней на помощь, Мордан: если вы думаете, что таким образом сможете вывести себя из-под удара, то сильно ошибаетесь. Она застрелила троюродную сестру, заказала покушение на Эмиля, потом попыталась отравить его в больнице. А еще собиралась прикончить последнего из свидетелей на ее свадьбе.

Данглар, внимательно наблюдавший за Морданом, заказал пиво и поставил у него перед носом. Он сделал это жестом не менее властным, чем хватка Адамберга, как бы приказывая: «Пей!»

— И не вздумайте наложить на себя руки, — добавил Адамберг. — Говоря словами Данглара, это был бы абсурд — особенно сейчас, когда вы так нужны Элейне.

Адамберг встал. В нескольких метрах от них протекала Сена, убегавшая к морю, которое убегало к Америке, которая убегала к Тихому океану, — а потом воды реки опять возвращались сюда.

— Vraticu se, — произнес он. — Пойду пройдусь.

— Что он сказал? — изумленно спросил Мордан, на мгновение вернувшись к действительности — Данглар счел это добрым знаком.

— Понимаете, в нем осталась частичка кисиловского вампира. Со временем она рассосется. А может, и нет. С ним ведь никогда не знаешь заранее.

Адамберг с озабоченным видом шел обратно.

— Данглар, вы мне уже это говорили, но я забыл. Где исток Сены?

— На плато Лангр.

— А не на горе Жербье-де-Жон?

— Нет, там исток Луары.

— Hvala, Данглар.

— Не за что.

Это он сказал «спасибо», объяснил Данглар Мордану. Адамберг опять зашагал к реке своей раскачивающейся походкой, придерживая пальцем пиджак, переброшенный через плечо. Мордан неловким движением поднял бокал с пивом, словно не был уверен, что еще имеет на это право, а затем робко протянул его к удалявшемуся Адамбергу и к Данглару.

— Hvala, — произнес он.