Ошеломленный Эмиль снова уселся на ступеньку Адамберг остался стоять, прислонившись к дверному наличнику, наклонив голову и скрестив руки на животе: как утверждали коллеги, эта поза была единственным ощутимым признаком того, что комиссар погружен в размышления. Мордан расхаживал взад-вперед, размахивая руками, его взгляд беспрестанно и бесцельно перебегал с одного на другое. На самом деле Адамберг отнюдь не был погружен в размышления; он просто думал о том, до чего же Мордан сейчас похож на аиста, который сжимает в клюве только что пойманную рыбу и гордится своей добычей. В данном случае его добычей был Эмиль. Неловко скручивая папиросу, садовник прервал молчание:

— Это ненормально, когда сына лишают наследства.

Послышалось потрескивание: бумажная трубочка на конце оказалась пустой, она вспыхнула, как факел, и обожгла волосы Эмиля.

— Пусть он и не хотел детей, но все же это его сын, — продолжал Эмиль, потирая тлеющую прядь, которая распространяла запах паленой свиной щетины. — Он не настолько меня любил. Даже если знал, что я буду в меланхолии, а я и правда в меланхолии. Наследство должно было отойти Пьеру.

— У вас доброе сердце, да? — спросил Мордан.

— Нет, просто я говорю, что это ненормально. Но я возьму свою часть наследства, к последней воле старика надо отнестись с почтением.

— Как выгодно иногда быть почтительным.

— Дело не только в почтении, все должно быть по закону.

— Как выгодно иногда быть законопослушным.

— Ага. Так я получу домик?

— Может, этот домик, а может, другие, — вмешался Адамберг. — С причитающейся вам половины наследства придется уплатить очень большой налог. Но вам останется как минимум два дома и внушительная сумма денег.

— Я возьму к себе маму и выкуплю пса.

— Быстро же вы все решили, — заметил Мордан. — Как будто готовились заранее.

— Ну и что? Разве это не нормально, что человек хочет взять к себе маму?

— Вам свалилось на голову наследство, а вы, похоже, не очень-то удивлены. Обычно людям нужно время, чтобы переварить такую новость.

— Мало ли что людям нужно. Я вот уже переварил. С чего бы мне полдня этим заниматься?

— Вы знали, что унаследуете имущество Воделя. Вы знали, что написано в завещании.

— Нет, не знал. Но он обещал мне, что однажды я стану богатым.

— По сути это то же самое, — сказал Мордан и растянул рот до ушей, как человек, который, взяв с тарелки рыбину, впивается зубами ей в бока. — Он заранее предупредил вас, что вы будете его наследником.

— Нет. Он увидел это, когда гадал мне по руке. Он умел читать все эти линии и научил меня. Вот. — Он показал на свою правую ладонь, у основания безымянного пальца. — В этом месте он прочел, что я стану богатым. Но ведь это не означало, что речь шла о его деньгах, верно? Я играю в лотерею и подумал, что меня ожидает крупный выигрыш.

Эмиль вдруг замолчал и стал разглядывать свою ладонь. Адамберг, наблюдавший за жестокой игрой в аиста и рыбу, увидел, как на лице садовника промелькнула тень давнего страха, нисколько не связанного с агрессивным поведением Мордана. Наскоки майора, по-видимому, ничуть не пугали, даже не раздражали его. Нет, это было связано с линиями на его ладони.

— Он прочел у вас на руке что-то еще? — спросил Адамберг.

— Да нет, ничего особенного, кроме будущего богатства. Он считал, что руки у меня самые обычные, и говорил, будто это большая удача. Я не обижался. Но когда я захотел посмотреть на его руки, тут вышла осечка. Он сжал кулаки. Сказал, там и смотреть нечего, у него на руках вообще нет линий. Нет линий! Он так разозлился, что лучше было не настаивать, в тот вечер мы даже не играли в крестики-нолики. Нет линий! Это ненормально. Если бы я мог увидеть тело, я бы проверил, правда это или нет.

— Увидеть тело нельзя. Но так или иначе, от ладоней ничего не осталось.

Эмиль с досадой пожал плечами и стал разглядывать Ретанкур, которая шла к ним размашистой, совсем не грациозной походкой.

— Эта на вид незлобивая, — сказал он.

— Внешность обманчива, — предостерег его Адамберг. — Она самая опасная из всех моих людей. Работает здесь со вчерашнего утра, без перерыва.

— Как же ей это удается?

— Она умеет спать стоя. И не падает.

— Это ненормально.

— Точно, — согласился Адамберг.

Ретанкур остановилась перед крыльцом и утвердительно кивнула обоим коллегам.

— Порядок, — сказала она.

— Отлично, — отозвался Мордан. — Будем двигаться дальше, комиссар? Или продолжим занятия хиромантией?

— Я не знаю, что такое хиромантия, — сухо ответил Адамберг.

Что случилось с Морданом? С этим облезлым старым аистом, славным, приветливым, прекрасно знающим свое дело? Безупречным в работе, неистощимым на смешные и занимательные истории, умевшим складно говорить и улаживать конфликты? Адамберг знал, что Мордан обиделся, когда на коллоквиум в Лондон отправили не его, а Данглара. Однако его включили в состав делегации, которую в ближайшее время собирались отправить в Амстердам. Это вполне достойная замена. Кроме того, Мордан не смог бы надолго затаить обиду, и уж тем более — лишить Данглара поездки в любимую страну.

— Это гадание по руке. Иначе говоря, способ убить время. А времени у нас мало. Эмиль Фейян, вы раздумывали, где вам переночевать сегодня. Кажется, этот вопрос улажен.

— В доме, — предположил Адамберг.

— В сарае, — поправила его Ретанкур. — Место преступления еще опечатано.

— В камере предварительного заключения, — сказал Мордан.

Адамберг отошел от стены и, засунув руки в карманы, сделал несколько шагов по аллее. Гравий скрипел у него под ногами, он любил слушать этот звук.

— Это не в вашей компетенции, майор, — отрывисто выговорил он. — Я еще не звонил дивизионному комиссару, а он еще не обращался к судье. Вы слишком торопитесь, Мордан.

— Это вы запаздываете. Дивизионный комиссар позвонил мне, а затем судья постановил задержать Эмиля Фейяна.

— Что? — спросил Адамберг, обернувшись и скрестив на груди руки. — Вы не позвали меня, когда звонил дивизионный комиссар?

— Он не пожелал говорить с вами. Пришлось повиноваться.

— Вы нарушаете процедуру.

— Вам плевать на процедуры.

— Только не сейчас. Вы допустили сразу два нарушения: задержание явно преждевременное и ничем не обоснованное. С таким же успехом можно было закрыть Воделя-младшего или семью художника. Ретанкур, что это за семья?

— Сплоченная, убитая горем, ослепленная жаждой мести. Мать покончила с собой через семь месяцев после сына. Отец — автомеханик, два брата колесят по дорогам. Один на грузовике, другой в Иностранном легионе.

— Что скажете, Мордан? Этим стоило бы заняться, верно? А сын, которого обделили? Вам не кажется, что он тоже мог знать о завещании? Как удобно было бы свалить убийство на Эмиля, чтобы в итоге получить наследство целиком! Вы доложили об этом дивизионному комиссару?

— Я не владел информацией. А решение судьи было категоричным. Досье Эмиля Фейяна такое пухлое, что двумя руками не поднимешь.

— С каких это пор человека задерживают на основании одного только постановления? Не получив данных экспертизы, не имея никаких весомых аргументов?

— У нас есть два весомых аргумента.

— Отлично. Можете просветить меня. Ретанкур, вам известно, о чем речь?

Ретанкур разрывала каблуком гравий, разбрасывая камешки, словно сердитое животное. При своих выдающихся, сверхнормальных способностях она страдала одним недостатком: у нее были трудности в общении с людьми. Когда возникала сложная, неоднозначная ситуация, требующая тактичного вмешательства или некоторой изворотливости, она оказывалась безоружной и беспомощной.

— Что за бардак, Мордан? — спросила она внезапно охрипшим голосом. — Почему вдруг такая спешка? И кто ее устроил?

— Я не в курсе. Я просто выполняю приказ.

— С усердием, достойным лучшего применения. Так что это за весомые аргументы?

Мордан поднял голову. Эмиль, о котором все забыли, пытался поджечь с конца тоненькую веточку.

— Мы связались с домом престарелых, где живет мать Эмиля Фейяна.

— Это не дом престарелых, где живут, — проворчал Эмиль. — Это больница, где подыхают.

Теперь он раздувал крошечный огонек, который ему удалось зажечь на конце веточки. Не будет гореть, подумал Адамберг, дерево недостаточно сухое.

— Директриса утверждает: как минимум четыре месяца назад Эмиль сказал матери, что скоро они будут жить вдвоем и ни в чем не нуждаясь. Все в доме знают об этом.

— Само собой, — подхватил Эмиль. — Я же говорил: Водель напророчил мне, что я стану богатым. И я рассказал об этом маме. Это же нормально, разве нет? Мне что, еще раз все повторить? К чему эта нервотрепка?

— Объяснение принимается, — спокойно произнес Адамберг. — А второй весомый аргумент, Мордан?

На этот раз Мордан улыбнулся. Он уверен в успехе, подумал Адамберг, он ухватил рыбину за брюхо. Присмотревшись, комиссар заметил, что Мордан выглядит неважно. Щеки впали, под глазами залегли синие круги.

— В его фургончике нашли лошадиный навоз.

— И что? — спросил Эмиль, перестав дуть на веточку.

— На месте преступления найдены четыре катышка навоза. Убийца принес их на подошвах сапог.

— У меня нет сапог. Я не вижу тут связи.

— А следственный судья видит.

Эмиль встал, отбросил ветку, убрал в карман табак и спички. Он покусывал верхнюю губу, на лице вдруг появилось выражение бесконечной усталости. Отчаявшийся, жалкий, он застыл неподвижно, как старый крокодил. Слишком неподвижно. Тогда ли Адамберг догадался или чуть позже? Он так и не смог впоследствии ответить на этот вопрос. Комиссар точно знал только одно: он отступил на несколько шагов от Эмиля, словно хотел дать тому побольше места. И Эмиль перешел к действию — с нереальной быстротой нападающего крокодила, за которым не может уследить человеческий глаз. Мгновение — и хищник вонзил зубы в буйвола. Мгновение — и Мордан с Ретанкур лежали на земле, причем нельзя даже было понять, в какое место ударил их Эмиль. Адамберг увидел, как он несется по аллее, перепрыгивает через невысокую стену и бежит по соседскому саду, и все это на головокружительной скорости, так что догнать его могла одна лишь Ретанкур. Но лейтенант опоздала к старту, она поднялась, держась за живот, а потом ринулась в погоню, устремившись всем своим мощным телом вперед, чтобы усилить рывок, без проблем подняв свои сто десять килограммов, чтобы перемахнуть через стену.

— Срочно пришлите подкрепление, — скомандовал по радио Адамберг. — Подозреваемый убегает в направлении запад-юго-запад. Блокируйте периметр.

Впоследствии он не мог точно вспомнить, была ли в его голосе уверенность.

У его ног лежал Мордан: майор держался за пах, прерывисто стонал, из глаз текли слезы. Адамберг машинально наклонился над ним и ободряюще потряс за плечо.

— Тяжелый случай, Мордан. Я не совсем понял, что вы пытаетесь сделать, но в другой раз делайте это лучше.