Кому нужны религиозные иллюзии

Всякая религия зиждется на искаженных, иллюзорных представлениях об окружающей действительности, тем самым помогая эксплуататорам «регулировать» свои отношения с эксплуатируемыми на основе беспощадного угнетения. Христианство, опираясь на «священное писание» и «предания святых отцов церкви», веками занимается утешительством, провозглашает, что «блаженны плачущие, сетующие, страждущие, бедствующие», опекает «малодушных, смиренных, нищих духом, коленопреклоненных», которые, будучи введены в обман, покорно ожидают второго пришествия Христа, вместо того чтобы активно бороться за лучшее будущее.

Религия — одна из исторически преходящих форм общественного сознания, достигшая в средние века своего взлета, — ныне испытывает опасные для нее внутренние и внешние «толчки», ясно ощущает падение престижа, потерю авторитета в современном мире.

Практика строительства социализма в СССР, в странах социалистического содружества с неопровержимой убедительностью показывает возрастающую «утрату доверия» верующих к церкви, так и не добившейся исполнения «заповедей христовых» ради облегчения жизни народа. Иллюзорные идеалы религии меркнут перед подлинно гуманистической программой коммунизма.

Коммунизм несет человечеству истинное освобождение, отвечает вековым чаяниям широких трудящихся масс, жаждавших избавиться от политического, экономического и социального угнетения господствующих классов, создать высокоорганизованное общество свободных и сознательных тружеников.

Коммунистическая партия Советского Союза, руководствуясь марксистско-ленинской теорией, творчески развивая ее, обеспечила за сравнительно короткий исторический срок невиданный прогресс в различных областях народного хозяйства, просвещения, науки, культуры, постоянно заботится о формировании коммунистических черт личности, о неуклонном подъеме материального и духовного уровня жизни народа.

По мере продвижения вперед коммунистический идеал становится все более конкретным, зримым, реальным.

Идеи коммунизма, овладевая массами, поднимают их на борьбу. На планете ширится революционное, национально-освободительное движение. Люди отказываются от призрачных надежд, насаждаемых религией, берут инициативу в свои руки. Религия оттесняется на периферию истории.

В этих условиях церковь предпринимает неимоверные усилия, чтобы «вписаться» в современность, найти опору для выживания в будущем.

Основоположники марксизма-ленинизма создали учение о социальных корнях религии, вскрыли причины ее возникновения и основные закономерности эволюции. Появление религии не только результат слабости и невежества первобытного человека, — оно обусловлено самими особенностями процесса познания окружающего мира. «…У поповщины (философского идеализма), — писал В. И. Ленин, — конечно, есть гносеологические корни, она не беспочвенна, она есть пустоцвет, бесспорно, но пустоцвет, растущий на живом дереве, живого, плодотворного, истинного, могучего, всесильного, объективного, абсолютного, человеческого познания».

Особенности отражения реальной действительности в голове человека таковы, что при определенных условиях возникает возможность для извращенной ее картины, делаются вероятными религиозные представления и верования. Эта возможность реализуется под влиянием социальных причин.

В. И. Ленин всесторонне исследовал социальные и гносеологические истоки религии. Он отметил, что социальный и гносеологический факторы выступают в диалектическом единстве, в тесном взаимодействии и связи. «…Гнет религии над человечеством, — указывал Ленин, — есть лишь продукт и отражение экономического гнета внутри общества». Истинный источник всякого религиозного одурачивания — экономическое рабство трудящихся. «Бессилие эксплуатируемых классов в борьбе с эксплуататорами… неизбежно порождает веру в лучшую загробную жизнь…».

К. Маркс, подходя к анализу религии с точки зрения материальных общественных отношений, показал, что религия не просто случайное явление в жизни людей, она с самого начала есть сознание, возникающее из зависимости людей от природы, эксплуататорского общества. «Упразднение религии, как иллюзорного счастья народа, есть требование его действительного счастья. Требование отказа от иллюзий о своем положении есть требование отказа от такого положения, которое нуждается в иллюзиях. Критика религии есть, следовательно, в зародыше критика той юдоли плача, священным ореолом которой является религия».

Религия формировалась при первобытнообщинном строе, но в полной мере стала развиваться в классовом обществе.

Марксизм-ленинизм теоретически доказал, что до тех пор, пока существует капитализм, будет сохраняться и социальная база религии. Религия может исчезнуть только в коммунистическом обществе, где будут уничтожены социальные причины, питающие религиозные взгляды и настроения.

Церковь, выполняя заказ господствующих классов, стремилась привлекать к себе беднейшие слои населения, чтобы воспитывать в них смирение и покорность.

Богословы заявляют, что «христианская церковь не стыдилась, а скорее хвалилась тем, что в ее открытые для всех двери устремлялись прежде всего страждущие, обездоленные, неимущие и нищие духом, материальными благами».

Страдания человека — питательная среда для любой религии, в том числе и для православия. Чем больше несчастных, больных, одиноких и т. п., тем лучше для духовенства. Тем чаще люди будут посещать церковь, неистовее молиться, «умываться слезами», укоряться и унижаться, надеяться на вечную радость после смерти, отдавая служителям культа все, что могут отдать, — деньги, продукты, вещи и пр.

Церковь смакует муки, призывает подражать «многострадальным» Иову, Лазарю, Серафиму Саровскому, Марии Египетской и другим «святым», безропотно переносившим самые невероятные испытания. Сознание верующего изо дня в день подготавливается к тому, чтобы он твердо решил: «лучше мне умереть, нежели жить» (Иов, 4,3).

Социальная несправедливость на земле компенсируется религиозным представлением о рае. С помощью этого мифического рая религия поддерживает иллюзию избавления от земных бед у трудящихся, подвергающихся нещадной эксплуатации, и мешает их сплочению в борьбе против угнетателей.

Анализ «священного писания» показывает, что его авторы наделили рай слишком скудным запасом положительных признаков, противопоставив тяжкому повседневному труду на земле полную праздность после смерти. Единственное занятие обитателей рая — неустанные молитвы богу-заступнику.

Однако составители «писания» намного тщательнее потрудились над «адом» — царством для мертвых, преисподней, куда попадают души грешников. В Ветхом завете им предрекалась суровая кара — жить так же, как и на земле. Позднее ад изображали еще страшнее— с различными орудиями и приспособлениями для наказаний, мучений за совершенные грехи. Причем тягчайшими грехами объявлялись выступления против церкви, эксплуататоров, власть имущих.

Христианское учение об аде, «геенне огненной» преследовало одну цель — запугать верующих, чтобы всю жизнь человек трепетал перед «обителью, имеющей вход, но не имеющей выхода, куда лежит путь, но откуда нет обратного пути, к чертогам, куда не проникает свет дневной, где голод утоляется прахом и тиной, где света не видно никогда, где тени умерших носятся впотьмах, одетые крыльями, подобно птицам».

Служители культа и в многочисленных проповедях, и через церковную живопись внушают пастве страх перед «черной бездной преисподней», дабы человек чаще посещал церковь, больше «прилеплялся» к религии. В качестве примера можно привести отрывок из проповеди современного священника: «Если первый раз Христос пришел невинным агнцем, то второй раз придет грозным судьей, который будет судить человека не только по делам его, но и по мыслям и словам его, и тем, которые не следовали его закону, скажет гневным голосом: „Прочь от меня, проклятые, в вечный огонь, который подготовлен дьяволу и его ангелам“».

Защита социальной несправедливости, церковных интересов проходит основной нитью в «священном писании» и «преданиях святых отцов церкви». Наиболее тяжко караются такие «грехи», как активные выступления против государства и эксплуататорских порядков, против церкви и православного вероучения. В то же время все остальные прегрешения «отпускаются» богом очень легко, стоит лишь молиться и быть щедрым. Тяжелейшие преступления — убийство, насилие, прелюбодеяние, а также корыстолюбие, стяжательство охотно прощались, но при условии обильных приношений в церковь. Если же грешник беден и нечего ему отдать, то прямая ему дорога в ад.

В послании Иакова есть обширные рассуждения о языке: «Небольшой член, но много делает. Посмотри, небольшой огонь как много вещества зажигает! И язык — огонь, прикраса неправды; язык в таком положении находится между членами нашими, что оскверняет все тело и воспаляет круг жизни, будучи сам воспылаем от геенны» (Иак., 3,5–6). Автор послания Иакова доходчиво разъясняет, что это за «член», с каким «веществом» его можно сравнить, так как «язык укротить никто из людей не может: это — неудержимое зло; он исполнен смертоносного яда» (Иак., 3,8). Для чего же были необходимы такие обличения «смертоносного» языка? Для того чтобы предостеречь «прелюбодеев и прелюбодейцев» от дружбы с миром, оттолкнуть их от земных интересов, а «кто хочет дружбы с миром, тот становится врагом богу» (Иак., 4,4). Составитель призывает: «покоритесь богу», будьте «мирны, скромны, послушливы, долготерпеливы», «сокрушайтесь, плачьте и рыдайте», «смиритесь перед господом, и вознесет вас». Защищая интересы церкви, отстаивая религиозные и классовые законы, он пророчествует: «Смех ваш да обратится в плач, и радость — в печаль» (Иак., 4,9). Страшны для власть имущих и их «защитников» счастье человека на земле, его смех и радость. Служители культа поучали верующих: «Признавайтесь друг перед другом в проступках и молитесь друг за друга, чтобы исцелиться, — много может усиленная молитва праведного» (Иак., 5,16). А тот верующий, который «обратит грешника от ложного пути», получит взамен «спасение души от смерти и покроет множество грехов».

 

Иллюзии социального освобождения

В современных условиях богословы предпринимают немалые усилия, чтобы возвысить роль религии, доказать ее социальную значимость, вечность и неизменность христианских истин. Они пытаются убедить верующих и неверующих: «В плане социальном евангелие есть революция в той мере, в какой те или иные социальные структуры парализуют правду и любовь, без которых сыны божии не могут жить».

Исследование конкретных исторических процессов и событий явственно подтверждает, что христианство, как и другие религии, никогда не помогало борьбе народа за освобождение от эксплуатации и гнета. Наоборот, препятствовало этой борьбе, неизменно проповедуя: «Ищите же прежде царства божия и правды его» (Мф., 6,33).

Зарубежные теологи заявляют и поныне, что Христос пришел не для того, чтобы принести обманчивый мир, уже обличавшийся пророками, и вносит распри даже в самое священное учреждение, в семью, разделяя родителей и детей, братьев и сестер силой своего призыва. Он восстает против священного долга почитания родителей: «Предоставь мертвым погребать своих мертвецов». Он отвергает естественную заботу о телесной целостности: «Если же правый глаз твой соблазняет тебя и если правая рука соблазняет тебя…» — уничтожай их, так как это нарушает установленный порядок. Что касается противников такого порядка — они названы «лицемерами, гробами окрашенными».

Здесь открыто звучит оправдание религией многовековой несправедливости, насилия, бесчеловечности, а этого не могут принять верующие в странах социализма. Вот почему православные богословы вынуждены констатировать, что «исторический обзор миротворческой деятельности не представляет церкви в благоприятном свете. Они были виновны во многих упущениях. Политические и социальные силы во многих отношениях несут более ясное и мощное свидетельство мира, чем церкви».

В приведенных двух совершенно разных высказываниях зримо просматриваются противоречия и несовместимость взглядов относительно социальных проблем современности. Хотя и то и другое утверждения основываются на одном источнике — Библии, «боговдохновенной книги жизни». Несмотря на видимость критики, которая вроде бы разделяет зарубежных и русских богословов, они совместными усилиями доказывают, что христианская религия «вечна и неизменна», а церковь создана и действует во имя «народа божия», из которого будут удалены «грешники», чтобы сохранить «остаток, смиренный и праведный».

В период зарождения и становления христианства служители культа проповедовали от имени бога: «Бойтесь каждый матери своей и отца своего и субботы мои храните. Я господь, бог ваш. Не обращайтесь к идолам и богов литых не делайте себе. Соблюдайте все уставы мои и все законы мои и исполняйте их» (Лев., 19,3–4). Эти призывы были предназначены для верующих, живших в обстановке, где господствовали другие религии. В борьбе против этих религий предписывалось проявлять недоверие, скрывать убеждения, а бог беспощадно покарает инаковерующих, побьет их камнями, умертвит их детей.

Людей, нарушающих заповеди, предлагалось истреблять «пред глазами сынов народа своего», прогонять с земли, отказывать в пище, воде, всячески преследовать. Христианам внушали: «ты тварь, раб божий, греховный на всю жизнь» и должен не только молиться, но и приносить как можно больше жертв, угодных богу.

Так христианство, поддерживая в своей пастве рабство духовное, насаждало и рабство социальное; пропагандируя доброту, утверждало зло.

В. И. Ленин в письме Горькому отмечал: «Бог есть (исторически и житейски) прежде всего комплекс идей, порожденных тупой придавленностью человека и внешней природой и классовым гнетом, — идей, закрепляющих эту придавленность, усыпляющих классовую борьбу».

Христианство, как и любая другая религия, морально и материально заинтересованное в укреплении положения правящих классов, старалось всячески убедить угнетенных в божественности угнетателей. В этих целях широко использовался метод запугивания пришествием Христа для свершения страшного суда. В религиозной литературе, в проповедях служители культа провозглашают: «Близок великий день господа, близок и очень поспешает: уже слышен голос дня господня; горько возопиет тогда и самый храбрый! День гнева — день сей, день скорби и тесноты, день опустошения и разорения, день тьмы и мрака, день облака и мглы, день трубы и браннего крика… И я стесню людей, и они будут ходить как слепые… и разметана будет кровь их как прах, и плоть их — как помет… пожрана будет вся эта земля, ибо истребление, и притом внезапное, совершит он над всеми жителями земли» (Соф., 1). Устрашая наказанием божиим, религия воспитывала и воспитывает индивидуальную и социальную пассивность.

Под нажимом объективно происходящих перемен последующие составители различных книг Библии вносили в нее определенные коррективы. В последней книге Библии — «Откровении святого Иоанна Богослова» — уже нет упоминания о «близком дне гнева господня», а в спокойных тонах говорится о том, что надо любить Христа, следовать за ним, исполнять его заветы, что христианство будет торжествовать «во веки веков» и склонятся «пред ним все племена земные».

Однако стремление духовенства усиливать религиозное влияние на массы не оправдалось. Народы мира все дальше отходят от религии и церкви. Здесь уместно вспомнить слова видного деятеля Коммунистической партии И. И. Скворцова-Степанова (1870–1928), отдавшего немало сил делу борьбы против религиозных предрассудков: «…жрецы, попы, приспособляя свои учения к более современным воззрениям и хитроумно истолковывая по-новому туманные места своих священных книг, уверяют, будто вера остается такой же, какой она была тысячу лет назад.

Если б они заставляли свою паству веровать во все, чему учат их священные книги, жрецы всех религий быстро остались бы совершенно без паствы». Далее он ставит вопрос: если бог «совершенное, всеведущее и всемогущее существо, как оно могло создать мир таким, что затем пришлось многое уничтожать и изменять?».

Богословы, приспосабливаясь к тому или иному общественному строю, сочиняли новые и отбирали старые догматы, по их мнению, наиболее соответствующие времени. Разумеется, они беспощадно отбрасывали и тех, кто мешал им, хотя «был раньше другом».

История подтверждает, что на различных этапах становления и развития православия церковники замалчивали «деяния» неугодных «праведников», «святых отцов церкви» и т. д., если их воззрения в тот или иной период противоречили «духу времени». Немало из них были заточены в монастырские подвалы, посажены на цепь, казнены, прокляты, забыты.

Ныне, нисколько не смущаясь, духовенство в проповедях заявляет: «Мы помним нашу историю! Мы все помним!» Они действительно все помнят, но предпочитают умалчивать о том, что сегодня невыгодно служителям культа.

 

«Крестись и будешь в раю с первыми»

Православные богословы и духовенство пытаются убедить верующих в том, что христианство на Руси утвердилось якобы «промыслительной силой божией быстро и безболезненно». Однако это далеко не так.

Летописцы сообщают, что киевский князь Владимир в первые годы правления был занят жестокими войнами. Расширяя свои земли ценой обильно пролитой крови, он ставил языческие кумиры на берегах Днепра и Волхова, украшал их серебром и золотом, приносил богатые жертвы. Вскоре князь убедился, что древнерусское язычество не может в полной мере служить духовной, идеологической опорой княжеской власти и нарождающегося класса феодалов в целом. Эту функцию могли реализовать только более развитые формы религии, характерные для феодального общества.

При дворе Владимира не ощущалось недостатка в советчиках, которым было выгодно навязать ему свою веру.

«Болгарские мусульмане, — свидетельствует церковный историк, — хвалили свою веру, и описание Магометова рая нравилось сластолюбивому князю, но обрезание казалось ему ненавистным обрядом, а запрещение пить вино — несовместным с обычаями Руси. Усердные слуги папы (римского) говорили о величии невидимого бога и ничтожестве идолов; славный князь, зная захватническую политику папы, отвечал: „Отцы наши не принимали веры от папы“. Выслушав иудеев хазарских, спросил: „Где ваше отечество?“ — „В Иерусалиме, но бог во гневе расточил нас по чужим землям“, — говорили евреи. „И вы, наказываемые богом, смеете желать, чтобы и другие лишились своего отечества?“ — отвечал умный князь. Наконец, выслушан был философ — инок греческий. Тот, показав несправедливость других вер, представил содержание Библии, историю православия и в заключение показал картину страшного суда божия с участью праведных и грешных… Греческий инок пообещал князю: „Крестись и будешь в раю с первыми“ (то есть с праведниками)».

Владимир, как гласит церковная легенда, собрал бояр, которые и порешили отправить «десять мужей добрых и смышленых, чтобы испытать, чья вера лучше». Княжеские и боярские посланцы побывали у «болгаров, в земле немецкой, наконец, прибыли в Грецию», где императоры Василий и Константин объявили о том патриарху и он в присутствии гостей «совершал торжественную службу». Возвратившись домой, киевляне рекомендовали Владимиру отдать предпочтение христианству, тем более что «мудрая бабка великого князя Ольга» в 957 году уже приняла греческую веру.

Основная причина того, что Киевская Русь выбрала именно христианство в форме православия, — это в первую очередь необходимость быстрейшего и эффективнейшего объединения восточных славян и других народов, подвластных киевским князьям, на путях развития феодального общества. Примером такого общества для киевских правителей и была Византия. Их устраивал опыт византийской феодальной власти и ее практика духовного закрепощения населения, организации идеологических учреждений. Кроме того, они были заинтересованы в дружеских отношениях с соседним сильным государством, чтобы совместными усилиями противостоять как кочевым народам, так и притязаниям западных стран, исповедующих католицизм.

Чтобы закрепить внешнеполитический союз родственными узами, Владимир хотел взять в жены византийскую царевну, а императоры Василий и Константин поставили условие — «пусть приймет веру, и рука царевны будет отдана ему». Царевна Анна, прибыв с духовенством и священными вещами, предложила Владимиру немедленно креститься, что и сделал епископ корсунский. Затем князь крестил своих 12 сыновей, истребил языческих идолов, а Перуна — главного бога — привязал к конскому хвосту и бросил в Днепр.

В 988 году объявили массовое крещение «под опасением немилости князя за непослушание». Необозримые толпы людей заполнили берег Днепра. Присутствовал и Владимир с дружиной. Священники и воины загнали взрослых в реку вместе с детьми, где они и стояли, ожидая конца крещения.

За христианство Русь заплатила недешево, «ведь русская земля стала одной из митрополий константинопольского патриарха, а в Византии церковная и светская власть находились в тесном союзе. Император возглавлял и империю, и церковь. Совершенно понятно, что митрополит, присланный из Византии в Киев, становился во главе русской церкви, оставаясь прежде всего и больше всего представителем власти константинопольского патриарха и тем самым византийского императора».

Немало конфликтов по принципиальным вопросам вспыхивало между греческими митрополитами и русскими князьями, русским обществом, с самого начала стремившимися сделать русскую церковь независимой.

В 1043 году, то есть через 45 лет после официального крещения Руси, конфликт привел к тому, что князь Ярослав направил войско против Византии — против греческой гегемонии.

Б. Д. Греков пишет: «…борьба за свою национальную церковную организацию велась в верхах русского общества; в ней принимали участие князья, окружающая их знать, высшее духовенство и отдельные церковные учреждения. Борьба за свою народную веру шла в народных массах, принимая здесь и форму активных выступлений под главенством волхвов за старую веру, и форму сохранения в своем быту старых верований, вопреки всяким проповедям и воздействиям власти». Князь и церковь, преследуя определенные цели, вынуждены были приспосабливаться к мнению народа, влиять на него, маневрировать. Когда же это не удавалось— безжалостно применялась сила.

Христианская религия была удобной и выгодной тем, что она освящала власть киевского князя, обеспечивала незыблемость возникающего феодального строя, позволяла усиливать эксплуатацию народа.

Духовенство широко использовало заповеди христианской религии для утверждения особого предназначения угнетателей всех рангов, якобы поддерживаемых богом. Провозглашалось, что надо уповать «на бога своего всегда». Угнетенных убеждали: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от бога; существующие же власти от бога установлены» (Рим., 13,1). От них требовали «покоряться начальству и властям» (Тит., 3,1), обещали: кто «соблюдает дела мои до конца, тому дам власть над язычниками» (Отк., 2,26).

Вот такая религия и устраивала киевского князя Владимира, а впоследствии и «государей российских». Однако служители культа не менее рьяно заботились о своей выгоде. Усиливая духовное давление на верующих, они добивались того, чтобы господу, то есть в церковь, приносили как можно больше жертвенных подаяний. И князья, и духовенство отстаивали свои корыстные интересы за счет широких масс крестьянства и ремесленников.

Кстати, в продолжение почти 900 лет после крещения Руси последних называли не людьми, а душами. И лишь «с 19 февраля 1861 года они все сделались „людьми“ и перестали быть „душами“» — так сообщала в июле 1875 года петербургская газета «Голос» о крестьянах, дровосеках, кочегарах, сторожах, стрелочниках и т. п. Однако и до сих пор служители культа именуют верующих «рабами божиими», «овцами христовыми», вверенными церкви для спасения «грешных душ». Да и само название— крестьянин, как объясняют богословы, произошло от искаженного слова «христианин». В Новом завете, написанном многими авторами в период приспособления к властям земным, в обращении к пастве говорится: «…братия мои, умерли для закона телом Христовым, чтобы принадлежать другому, воскресшему из мертвых, да приносим плод богу» (Рим., 7,4); «…вы не по плоти живете, а по духу» (Рим., 8, 9). Поэтому-то верующие и именуются «не человеками и людьми», а «рабами божиими», «душами христовыми».

Ремесленники и крестьяне еще в первые годы введения христианства на Руси распознали корысть духовенства и по-своему противились его притязаниям. Долго служители культа упрекали верующих в том, что их храмы пустуют: «Если какой-нибудь плясун, или музыкант, или комедиант позовут на игрище, на сборище языческое, то все туда радостно устремляются и проводят там, развлекаясь, целый день. Если же позовут в церковь, то мы позевываем, чешемся, сонно потягиваемся и отвечаем: „Дождливо, холодно“, — или еще чем-либо отговариваемся».

«Посадские „черные люди“ исписывали в XI–XII вв. стены киевских и новгородских церквей веселыми, насмешливыми надписями, разрушая легенду о повсеместной религиозности средневековья». Они создавали сатирические поэмы, распространяли свободолюбивые идеи еретиков, высмеивали лицемерие церкви, монастырей, а нередко и христианского бога.

Начало подлинной борьбы ознаменовали собой многочисленные вооруженные восстания, активный отпор засилью церкви, самоуправству власть имущих. На непокорных посылались войска, их сжигали, вешали, сажали в тюрьмы, ссылали на каторгу, города и села заливали кровью, а с церковных амвонов проповедовали: «царство мира соделалось царством господа нашего и Христа его, и будет царствовать во веки веков» (Отк., 11, 15).

Православные богословы, обсуждая в последнее время опыт церкви в социалистическом обществе, тщатся доказать, что «христианство всемирно, универ-сально и всеобъемлюще. Оно… не обусловлено никакой формой исторической жизни, никакой системой общественных отношений и устройства, никакой формой политической власти. Христианство живет в мире в любых условиях и в любой культурной и социальной среде, ибо хотя оно в мире, но оно не от мира». Вместе с тем теологи не могут не признать, что исторически церковь всегда срасталась с государством, была разработана определенная теория «симфонии властей» (государственной и церковной), союзу церкви и государства был придан даже догматический характер.

Духовенство Византии в угоду правителям канонизировало императоров и императриц не за их личную «святость», нравственное совершенство и подвиги, а чтобы укрепить государственность.

В православной церкви и поныне поклоняются «святому» равноапостольному императору Константину Великому, который убил своего сына Криспа, своего тестя Максимиана, своего зятя Ликания (вопреки клятвенному обещанию сохранить ему жизнь) и сына Ликания — Ликиниана, казнил жену Фавсту. «Святая» равноапостольная царица Ирина низвергла и ослепила сына — императора Константина.

В 1266 году собор епископов оправдал узурпатора Михаила Палеолога, «низвергшего и жесточайшим образом ослепившего законного императора, маленького Иоанна Ласкариса», чтобы этим преступлением расчистить себе дорогу к престолу.

Таких примеров можно привести немало и по русской православной церкви, где возводили в ранг «святых» князей или военачальников не за их искреннюю веру, а из корыстных интересов церкви, духовенства и по приказу земных властей. Их имена вписывали в «святцы», им определяли религиозные праздники, в их честь совершались богослужения, их портреты изображали на иконах и т. п. Иерархи церкви, рядовое духовенство прикладывали неимоверные усилия для «построения святого имени». Паству призывают любить и почитать «святых», якобы вознесенных самим господом богом, действовать так, чтобы верующие не «обесчестили святое имя», в противном случае последует неизбежная кара — «страшен бог в великом сонме святых» (Псл., 88,8). На имени «святых» церковь укрепляла свою материальную основу и поднимала авторитет.

Теологи сейчас на все лады превозносят «великие заслуги святого князя Владимира», крестившего Русь. Его наделяют большим количеством добродетелей, требуют брать с него пример «жизни во Христе». А вот греческий свидетель подготовки канонизации «во святые» киевского князя утверждал: «Владимир только развратник, всеми средствами добывающий себе материал для удовлетворения ненасытной похоти. Мало ему было его гаремов. Он обесчестил Рогнеду и бросил ее. Так же расправился он и с дочерью корсунского князя: обесчестив девушку, он отдал ее в жены своему дружиннику. Тот же Владимир требует себе сестру византийского императора, лживо обещая ей брак, и только-де чудо спасло ее от бесчестия; постигшая Владимира глазная болезнь заставила его одуматься и исполнить свое обещание относительно женитьбы».

В русской православной церкви и поныне, причем столь же «объективно», воздают славу более чем двум тысячам «святых» царей, князей и им подобных. Понятие святости разрабатывалось не одно столетие, будучи связано, как говорится в Словаре библейского богословия, с «тайной божией и в то же время с богослужением и нравственностью…» Являясь как бы носителем некоей силы, тайны и величия, в которых видится нечто сверхъестественное, они вызывают то смешанное чувство страха и притяжения, которое заставляет человека осознать свое ничтожество перед этими проявлениями «священно-божественного».

Разумеется, не всех богатых жертвователей можно канонизировать в «святые», поэтому каждому из них было отведено свое место и роль в церкви.

Общеизвестно, что иконописцы нередко воспроизводили на многочисленных иконах портреты не только «угодников божиих» — богатых помещиков, купцов, промышленников, но и их жен, детей и… содержанок. Так, в Горьком, в бывшей Рождественской церкви, построенной на деньги нижегородского промышленника Г. Строганова, сохранилась икона, на которой запечатлен сам Строганов в виде «царя небесного», парящего в облаках. Этому-то «святому» долгие годы и молились верующие.

Комментарии тут излишни. В то же время Словарь библейского богословия для обращения к вере всерьез преподносит читателям многообразное нравственное «церковное чудо», «лицезримое особенно в сиянии ее святых, жертвенная и объединяющая любовь которых есть самое достоверное знамение присутствия божия».

Церковь и государство эксплуататоров поддерживали друг друга, сохраняя неразрывное единство. Митрополит Макарий в середине прошлого века открыто утверждал, что «невозможно христианам иметь церковь и не иметь царя. Ибо царство и церковь находятся в тесном союзе и общении между собою и невозможно их отделить друг от друга».

Служители культа получали от государства «за заслуги» ордена, а в табели о рангах «высшая епископская благодать» была отнесена к генеральскому достоинству и составила так называемый духовный генералитет. Митрополиты приравнивались к полным генералам, архиепископы — к генерал-лейтенантам, епископы — к генерал-майорам; архимандриты, игумены, иеромонахи, протоиереи и иереи оценивались рангом ниже— от подполковничьего до майорского чина. По выражению И.С. Аксакова, православная церковь была «взята в казну», церковное управление стало лишь частью государственного управления, что призвано было служить на благо самодержавия и эксплуататорских классов.

В начале XX века московский митрополит Владимир, архиепископ Антоний Храповицкий, архимандрит Макарий (Гневушев), протоиерей Восторгов и многие другие помогали достижению политических целей царизма, связывая эти цели с требованиями религии.

Митрополит Владимир на последнем монархическом съезде в Петрограде выступил с религиозным оправданием неограниченной власти самодержавия и неответственности царских министров перед Государственной думой.

Архиепископ Никон обосновывал монархию тем, что в России все должно быть так, как на небе, а на небе есть только самодержавный строй.

После свержения царизма епископ Антонин (Грановский) столь же ревностно обосновывал необходимость демократии, ссылаясь на «троичность лиц божества» и на демократию на небе. В 1925 году Антонин объявил о своем намерении «демократизировать небо». Поистине иерархи церкви не стеснялись, меняя свои позиции. А как же тогда быть с постулатом богословов, что христианство «хотя оно в мире, но оно не от мира сего»?..

В той или иной исторической обстановке религиозные деятели перестраивали культ, богослужебную практику, идеологию, потому что понимали бессилие «промысла божия» перед лицом истории, перед натиском социального прогресса.

Русская православная церковь занимается утешением верующих, руководствуясь «священным писанием».

В эксплуататорском обществе пастве внушали: «да будет слово моего царя в утешение», «утешайся господом, и он исполнит желания». Причем утешали, можно сказать, дифференцированно, с учетом интересов личности, коллектива, общества. Отдельно взятого человека уговаривали: «утешение в бедствии моем». Коллектив прихожан убеждали: «собрались все, чтобы утешиться»; «блаженны плачущие, ибо у них есть утешитель»; «братия! радуйтесь, утешайтесь». В общенациональном плане духовенство призывало: «утешайте народ мой», «утешайтесь надеждою», «умоляем вас, утешайте малодушных».

А если утешение не действовало? Тогда из «священного писания» извлекали угрозы наказания со стороны бога, церкви, самодержавного царя. От имени бога предупреждали: «наказание мое больше, нежели снести может человек»; «я поразил тебя жестоким наказанием»; «кого любит господь, того наказывает». Тем, кто сомневался в своей вере, угрожали: «злое наказание уклоняющемуся», «страшно наказание от бога», «начальник отмститель в наказании». Служители культа не допускали мысли об отходе верующих от религии, проповедуя повиновение, в противном случае страна «сделается пустынею в день наказания», будет совершено «наказание над племенами» и т. п.

В социалистическом обществе богословы, духовенство уже редко употребляют слова утешения «бедствующих, плачущих, страждущих», ибо таких становится ничтожно мало, сознание верующих претерпевает огромные изменения. Но церковь все же устраивают «смиренные, малодушные, сетующие». Из религиозной литературы, проповедей исчезли и угрозы от имени бога и начальствующих, как явно не соответствующие времени. В определенной мере снизилась «шкала наказания»; господь бог, Христос представляются «любвеобильными» к детям, женщинам, престарелым, на которых церковь ныне обращает все больше внимания, чтобы за их счет пополнить убывающие ряды верующих.

В Советском Союзе процесс отхода широких масс трудящихся от религии, церкви произошел в течение жизни одного поколения. Такое положение тревожит современных богословов, пекущихся о будущем христианства и, в частности, русской православной церкви. Они не скрывают, что заметное равнодушие к богу крайне опасно для церкви, так как приходится искать новые способы, чтобы сохранить «свет истины и огонь жизни христианской». Анализируя историю, они делают вывод, что христианство всегда волновало не гонения и преследования, которые обычно идут на пользу церкви, так как объединяют и активизируют верующих и духовенство, а равнодушие к религии населения.

Исходя из давно отживших «богооткровенных истин», церковники стремятся и поныне убедить верующих, что они люди «гонимые, отверженные, угнетенные».

Неблаговидное поведение князей, царей, императоров, объявленных за свои заслуги перед церковью «святыми», столкновения епископов, богословские разногласия, ереси и расколы, инквизиторскую роль церкви — вот чего не хотят вспоминать сегодняшние богословы, ибо все это выявляет «неправедную» и «весьма грешную» жизнь христианских руководителей, «наместников божиих на земле». Да и что тут удивительного? История России полна примерами того, как православная церковь угнетала крепостных крестьян, изгоняла с земли непокорных, ссылала их на каторгу, продавала и обменивала. Защитники и служители религии сейчас хотели бы забыть старое, обойти молчанием преступления церкви перед народом, но они по-прежнему заинтересованы в безгласной подчиненности паствы.

История свидетельствует о том, что христианство не всегда пользовалось поддержкой широких масс, в иные периоды времени церкви теряли свой авторитет, потому что не могли дать реальный ответ на многие проблемы социальной и политической жизни того времени. Но и эти периоды христианство использовало для прославления мученичества, исповедания веры, миссионерской деятельности, формируя «рабский страх» перед богом и начальством, власть имущими.

 

Зачем нужен «рабский страх»

Начиная с XVI века активизировалась забота о подготовке церковных кадров. Появились духовные академии, стали учреждаться школы при церквах, в первую очередь при городских храмах и в монастырях. Организовывались церковноприходские школы, а в епархиях — духовные семинарии. Преимущества поступления в школы, семинарии, академии предоставлялось, как правило, детям из богатых семей, чтобы именно из них готовить служителей культа различных степеней, призванных духовно «усмирять» угнетенных, утешать иллюзиями.

В дальнейшем церковь подчинила своему влиянию и другие школы, училища, проникла в стены высших учебных заведений, ставя своей целью духовное порабощение молодого поколения. «Закону божьему» выделялось больше часов, нежели другим предметам. Духовенство с Библией в руках учило детей, подростков, молодежь: «раб твой богобоязнен от юности», «мы рабы богу», «мы рабы на земле». Выполняя социальный заказ эксплуататорских классов, служите-ли культа постоянно повторяли: «будем рабами господину нашему», «не злословь, раб, пред господином», «как может говорить раб?». А вот угнетателей всех мастей поощряли словами из «священного писания»: «поступай с рабами твоими, как увидишь», «очи рабов обращены на руку господ», «глупый будет рабом мудрого», «должник делается рабом заимодавца» и т. д.

Служители православной церкви рекомендовали применять и телесные наказания как сильное воспитательное средство: «глупость привязалась к сердцу юноши, но исправительная розга удалит ее от него», «если накажешь раба, он не умрет», «розга и обличение дают мудрость». С такой «мудростью» более 900 лет на Руси раздавался свист розги, нагайки, сабли, которые не щадили детей, молодежь, женщин, стариков, рабочих, крестьян, солдат…

…В XI–XIV веках высшие русские церковники — митрополиты, епископы, владея огромными земельными угодьями, многочисленными крестьянами, имели собственный аппарат для управления, суда и расправы над подчиненными им людьми. В летописях отмечаются частые случаи жестоких пыток и наказаний в епископских судах. Так, новгородский епископ Лука Жидята в 1058 году приказал пытать своего холопа Дудика, у которого отрезали обе руки и нос. О владимирском епископе Федоре, жившем в XII веке, летописец рассказывает, что он был «немилостивый мучитель, одним головы рубил, другим глаза выжигал и языки резал, иных распинал на стене и мучил немилостиво… отрезал носы и уши, единственно для того, чтобы присвоить их достояние… Великий князь, низвергнув Федора, предал его на суд митрополиту, который велел отрезать ему язык, отсечь правую руку и выколоть глаза».

На епископских дворах творили бесконтрольную расправу, «провинившихся» заключали в казематы, а наиболее опасные для церковной власти крестьяне подвергались сожжению.

В 1227 году в Новгороде по указанию епископа были сожжены четыре человека. В конце XIII века во Владимиро-Суздальском крае происходили массовые пытки и сожжения мужчин и женщин. В 1441 году в Пскове сожгли двенадцать женщин, а год спустя в Новгороде последовали массовые сожжения и потопления людей в реке. Все эти убийства крестьян осуществлялись но инициативе и под непосредственным руководством епископов.

В конце XIII века владимирский епископ Серапион, целиком одобряя и поощряя гонения на крестьян, наставлял: «…очищайте по примеру пророка и царя Давида в Иерусалиме, который искоренял всех беззаконных, иных убийством, иных заточением, а иных заключением в тюрьму».

Исследования показывают, что православная церковь применяла в России те же меры насилия, что и «матерь церкви» в Византии, но в гораздо большем масштабе. Так, если в 1111 году в Константинополе был публично сожжен известный проповедник богомильства Василий, то во Владимире, Суздале, Новгороде, Москве, Пскове в XII–XV веках проводились массовые уничтожения мужчин и женщин, выступавших против своих эксплуататоров.

В епископских судах широко практиковалась система шпионажа и доносов. На специальных собраниях высших церковников вырабатывались согласованные мероприятия для борьбы с непокорными, которых объявляли еретиками, колдунами, ведьмами.

Во второй половине XIV века в новгородско-псковских землях развернулось движение против феодальной православной церкви. Сначала это был кружок лиц, сплотившихся вокруг псковского дьякона Никиты и ремесленника-суконщика Карпа, не согласных с епископскими поборами, а затем недовольство охватило народные массы и вышло далеко за пределы Пскова.

Противники церкви заявляли, что духовенство недостойно быть наставником народа, так как оно занимается стяжательством, заражено жадностью и корыстолюбием, берет деньги с живого и мертвого, ведет развратную жизнь.

Новгородские церковники во главе с архиепископом объявили движение «прямой затеей сатаны, лукавого беса, изначала человекоубийцы, борителя нашего естества — дьявола, прельщающего род человеческий». В 1375 году по их приговору в Новгороде были умерщвлены дьякон Никита, ремесленник Карп и еще один руководитель, доселе неизвестный. Их сбросили в Волхов с большого новгородского моста, а чтобы они не смогли спастись, нанесли несколько ударов по голове дубиной. Вот так любвеобильные «святые отцы» не пренебрегали «человекоубийством» не ради бога, а во имя защиты материальных интересов русской православной церкви. Однако ни изощренные пытки, ни массовые казни не могли искоренить стремление людей труда к свободе и независимости.

В 1470 году вспыхнуло новое восстание в Новгороде, которое быстро распространилось среди ремесленного населения и крестьянства и вылилось в ожесточенную борьбу с православными церковниками. Против еретиков первым выступил архиепископ Геннадий Гонозов. Как истый палач, он не останавливался ни перед чем. Архиепископ подсказал Ивану III средство, как «от срамоты той свою землю очистить», призывая к физическому истреблению противников церкви, применению к ним приемов и методов испанской инквизиции. Гонозов захватил в свои руки немало участников движения и подвергал их мучительным пыткам, от которых те сходили с ума. «Зачинщиков» после истязаний провели в позорной процессии по городу, а затем сожгли на Духовском поле. Многие были сосланы в монастыри на вечное заточение или обречены на другие тяжелые наказания.

Несмотря на принятые меры, антицерковные волнения не утихали. Тогда на помощь новгородской верхушке пришел игумен Волоколамского монастыря, сын богатого вотчинника Иосиф Санин (Волоцкий), которого до сих пор настойчиво прославляют и чтят, как святого. Иосиф был не только беспощадным инквизитором, но и горячим сторонником безграничного самодержавия московских князей.

Современные богословы представляют Иосифа Волоцкого боголюбивым молитвенником, просветителем и объединителем земли русской, сознательно умалчивая о его лютой жестокости по отношению к непокорным крестьянам, требованиях казней еретиков. Этот «боголюбец», не довольствуясь пропагандой религиозной нетерпимости, лживыми выдумками против инакомыслящих, пишет целое сочинение под названием «Просветитель», где ссылками на «священное писание» освящает именем бога массовый террор, убийства ради защиты огромных награбленных богатств церкви, монастырей. Он доказывает многочисленными цитатами из «священного писания» и примерами из практики прежних веков законность и необходимость «во имя славы божией» уничтожения врагов православия.

Проповедь «святого» Иосифа Волоцкого, жаждавшего крови и новых земель, крестьян для монастырей, была одобрена Московским церковным собором в 1504 году. В результате в Новгороде, Москве и других городах сотни и тысячи людей были сожжены на кострах, заточены в тюрьмы, сосланы на вечное заточение в различные монастыри. Церковный собор признал необходимым свести особые счеты с главными руководителями движения в Москве и Новгороде. В деревянных клетках сожгли Ивана Волка, (Курицына), Ивана Максимова, Дмитрия Коноплева, Некраса Рукавова, Ивашку Самочерного и еще многих их сподвижников. На протяжении последующих пятидесяти лет православная инквизиция не переставала проводить сыск и расправу.

Московский митрополит Даниил показал себя достойным учеником Иосифа Волоцкого. В многочисленных проповедях он добивается от верующих, чтобы они возгревали в себе «чувства совершенной ненависти» и возненавидели еретиков. Даниил убеждает правителей «возревновать против врагов божиих — еретиков — божественной ревностью и проявлять к ним праведную ярость». Он призывает к кровавым репрессиям, защищает смертную казнь как вполне законное возмездие, потому что «убийство ради бога не есть убийство».

Церковь недаром собирала силы, шла на крайние меры, опережая и подхлестывая соответствующие действия князей, — ересь не только угрожала ее собственности, но и расшатывала слепую веру, насаждаемую в массах. Ряды еретиков пополнялись просвещенными людьми, сведущими в вопросах экономики, науки, культуры, политики. Это встречало яростное сопротивление религиозных фанатиков, темного и невежественного духовенства.

Правда, среди последних попадались исключения. Митрополит Зосима, поставленный в 1490 году по прошению еретиков, поддерживал их и запрещал гонения и преследования. Тех, «кто смел обличать его, отлучал от приобщения, духовных лишал сана, мира и ввергал в немилость великого князя».

Против Зосимы и прочих воинствующих еретиков объединились и выступили наиболее реакционно настроенные представители епископата, духовенства и бояр, которые и заставили его 14 мая 1494 года объявить письменно, что невозможно ему «ни святительски действовать, ни митрополитом нарицатися». В течение десяти лет после этого дело еретиков оставалось нерешенным, так как царь не давал согласия на их гонение и физическое уничтожение.

В июне 1514 года новгородский архиепископ Геннадий, неусыпный противник еретиков, уличенный в «мздоимстве, принужден был оставить престол свой и возвратиться в Чудов монастырь». Значит, правы были еретики, когда обвиняли епископат и духовенство в корыстолюбии, стяжательстве и других пороках, в том, что под религиозным флагом они боролись против инакомыслящих за удовлетворение своих «земных похотей».

«Самым величайшим преступлением против веры, — свидетельствует сегодня автор рукописи „Церковный суд на Руси досинодального периода“ (Загорск), — является отречение, которое понималось как сознательное отпадение от веры независимо от того, выражалось ли оно наружным отречением или переменой веры с наличием внутренней убежденности в вере христианской. Факт преступления будет считаться независимо от того, явилось ли отречение по убежденности или же только наружно, притворно». И далее богослов возвращается к первым векам христианства на Руси, когда «русской церкви приходилось бороться с язычеством, так сильно развившимся в жизни народа. По этой причине замечались в жизни церкви первоначального периода отречения от веры православной в виде поклонения и принесения жертв идолам или выполнение языческих суеверий». На идолослужение, как на преступление, смотрит и Стоглавый собор 1551 года, то есть спустя более чем пятьсот шестьдесят лет после крещения Руси.

В XVI веке русская церковь с помощью государства обрела силу и могущество, а поэтому верующие люди открыто не отрекались от православия, даже если продолжали придерживаться язычества. Для утверждения твердой веры Стоглавый собор постановил отлучать от церкви «тайных» язычников.

Сохранились документы XVII века, запрещающие языческие обряды. Без всякого судебного расследования в «Вятской стороне» преследовали христиан за участие в языческих молениях, погребение умерших в лесах и т. п.

Высшее духовенство в страхе перед «вольномыслием», еретиками поставило дело так, что не только «упорных предавали казни, а других ссылали в монастырь», но отлучали от церкви «даже тех христиан, кто читает еретические книги» (Стоглав, гл. 41, вопр. 22).

При расследовании учения еретиков духовное начальство сталкивалось с их нераскаянностью. Виновных порицали на соборах, отдавали в руки гражданских властей для наказания «членовредительством», смертной казнью; теперь уже реже принимались церковные меры— заключение в монастырь и т. д. Так, не надеясь на «помощь божию», на убеждения и увещевания, церковь беспощадно боролась против инаковерующих.

Жестоким гонениям подвергались и старообрядцы — сторонники древнерусских богослужебных обрядов и обычаев. Во второй половине XVII века после нововведений патриарха Никона они отделились от официальной православной церкви. На соборе 1667 года раскольники были осуждены, а на соборе 1681 года было вынесено решение о строгом надзоре над ними. В 1685 году по совместному указу царей Иоанна, Петра Алексеевича и Софьи старообрядцев наказывали за «хуление святой церкви и сеяние мятежа и соблазна в народе». После трехкратного призыва к покаянию упорствующих сжигали в срубах, а покаявшихся ссылали в монастыри или же они попадали под неусыпный контроль духовенства.

Преследовались даже те, кто лечил больных целебным «питьем из корней и трав».

Современные теологи признают, что «русские источники судебной дисциплины имели характер приспособления источников церковного византийского права к нашим местным условиям жизни и запросов», то есть запросов власть имущих.

Мы уже говорили, что христианство всемерно способствовало ускоренному развитию феодализма на Руси, так как православная церковь была тесно связана с византийской церковью, которая в XI веке являлась крупнейшим землевладельцем. Таким образом, церковь на Руси освящала феодализм, захватывала для себя наделы, а князья и бояре шли навстречу ее стремлениям, ибо новая социальная сила действовала в их интересах. Началось многовековое сотрудничество господствующих классов и духовенства в эксплуатации трудящихся масс.

Православная церковь, используя темноту и невежество людей, их веру в «священное писание», а когда нужно— и княжеское войско, хищнически прикарманивала общинные земли, разоряла и сгоняла с мест крестьян, предлагая им взамен «царство божие на небе». Служители культа не скупились на угрозы непокорным, закрепляя свою власть в княжеских уставах: «А кто преобидит суды церковные — платити ему собою, перед богом отвещай на страшном суде, перед тмами ангел».

 

«Утешение» крестом и мечом

Антинародная, реакционная деятельность русской православной церкви ради земных интересов духовенства и господствующих классов вызывала среди угнетенных отчаянный протест. Правда, насаждаемые иллюзии небесного воздаяния после смерти делали свое дело — утешали слабых и малодушных людей, удерживали их от выступлений. И все же постоянное ухудшение жизни народа поднимало на борьбу все новые слои и группы населения. Из их рядов выдвигалось немало талантливых организаторов, руководителей. На многочисленных примерах они убеждались, что духовенство благословляло кровавые деяния князей, царей, а те в свою очередь всячески поддерживали церковь.

В «Очерках из истории российской церковной иерархии» Г. Карпова (1865 г.) подчеркивается, что, «заставляя (верующих) повиноваться великому князю, митрополит опирается… не только на божественное происхождение его власти; но для этого покуда представляется отличное средство: борьба с неверными, потому что если не будут повиноваться великому князю, то как ему тогда защитить православных… О своей самостоятельности митрополит не думает, так как он поставлен в митрополиты по мысли великого князя». В тех же «Очерках» разъясняется, что оба они «определили между собою: о домах церковных, о волостях, о землях, водах и о всех пошлинах церковных… Те села митрополичьи, которые даваны давно… там те пусть и тянут к митрополиту, как тянули…».

Оправдывая щедрые подачки государства, церковь в требуемом духе воспитывала верующих, внушая им, что кто «согрешит в одном чем-либо, тот становится виновником во всем». Данные слова должны быть отнесены прежде всего к самим религиозным деятелям, совершившим множество преступлений перед человечеством. Поскольку это уже невозможно скрыть, в «Богословских трудах» (1971 г.) отмечается: духовенство «любит быть и зваться наставниками мудрости, которой они на самом деле лишены, ибо не течет из одного источника доброе и злое».

Тем не менее верующих продолжают наставлять, ссылаясь на преподобного Марка, что «ум, прилепляющийся к богу и в нем пребывающий… бывает мудр, благ, силен, человеколюбив, милостив, великодушен и, просто сказать, почти все божественные свойства в себе носит». Правомерно ли такое утверждение? Разве история деяний православной церкви не свидетельствует как раз об обратном? Разве «мудрые отцы церкви», сбросив маску, не выступали упорно против прогресса, против всяческого инакомыслия, не благословляли палачей и не проливали крови многочисленных жертв?..

В период самодержавия духовенство в России славословило любого «царя-батюшку», способ его правления; «во имя первенствующего и господствующего положения православной церкви» вставало на защиту ее привилегий, открыто отстаивало дух средневековья, душило революционное движение.

Церковь приложила немало усилий к тому, чтобы укрепить патриархальную веру в царя, подновить и оживить религию для народа, «высвободить» рабочих из-под влияния социалистических идей.

Проповедники, миссионеры рука об руку с буржуазией боролись против роста атеизма, трудящихся, выполняя «великое, святое дело» поддержания духовного рабства масс, стремясь оглупить их религиозным дурманом с помощью более тонких средств обмана.

Царское правительство, капиталисты, церковное руководство в противовес развитию революционного движения с особым рвением и «любовью к богу» строили храмы, монастыри, часовни, чтобы активнее внедрять в сознание «низов» понятие греха, укреплять авторитет «духовной матери — церкви».

Служители культа неустанно, ежедневно, утром и вечером проповедовали нестяжание и воздержание, а в это время царизм душил рабочих и крестьян, непокорных «милостью божией» ссылали в Сибирь и Закавказье, сажали в тюрьмы, расстреливали.

«Помещики и купцы, — указывал В. И. Ленин, — слушают проповедь, продолжают утеснять и грабить народ и восторгаются тем, как хорошо умеет „батюшка“ утешать и успокаивать „мужичков“» .

Церковь, без стеснения вооружившись ложью, проливала елей на души угнетенных, ссылаясь, как и сейчас, на «вечные и неизменные богооткровенные истины».

В «священном писании» духовенство находило многочисленные примеры, оправдывающие его антинародную политику, основанную на ненависти, злобе, кровопролитии.

Епископ Антоний Храповицкий 6 ноября 1905 года, поддерживая погромы, откровенно писал: «Баня была бы сильная, но зато в один месяц революция была бы сметена с лица русской земли и мы воротились бы к спокойствию». Царское правительство с согласия церкви и с помощью черносотенных организаций физически расправлялось с революционно настроенными рабочими и крестьянами. Был зверски убит выдающийся деятель партии Н.Э. Бауман.

20 октября 1905 года по призыву епископа Макария в Томске подожгли театр, где собрались на митинг три тысячи рабочих. Вооруженные черносотенцы, оцепившие здание театра, беспощадно расстреливали всех, кто пытался спастись. В общей сложности погибло 300 человек.

В Одессе после погрома было несколько тысяч убитых и раненых.

Призывы духовенства к прямому насилию все учащались. В 1906 году во влиятельном церковном органе— «Почаевских известиях», возглавляемом иеромонахом Илиодором, давались такие рекомендации по поводу разгона первой Государственной думы: «Нужно было бы у Таврического дворца в Петербурге устроить виселицы… и перевешать по порядку, начиная с председателя думы, всех ее членов… Тогда бы уже число убитых… было достаточно. Хотя это и было бы жестоко, но зато так поучительно: просто залюбуешься».

В годы первой мировой войны, развязанной империализмом, десятки тысяч сынов России погибли во имя чуждых им интересов. Им втолковывали, что Христос благословляет войну ради победы добра над злом. Недаром, мол, в книге псалмов говорится: «Бог научает руки верных своих на ополчение и персты на брань» (Пс., 143, 1). Этими же «истинами» позднее, в гражданскую войну, воодушевляли белогвардейцев, офицеров и солдат «иисусовых» и «богородицыных» полков в борьбе против молодой Советской Республики.

Поместный собор, заседавший в 1917–1918 годах, был штабом церковной контрреволюции. Патриарх Тихон всячески подогревал неистовый антисоветизм участников собора.

И. И. Скворцов-Степанов отмечал, что в 1917 году, «когда революционная борьба почти с самого начала развернулась на несравненно более высоком уровне, чем в революции 1905 года, духовенство в целом стало на сторону контрреволюции».

19 января 1918 года патриарх Тихон в своем воззвании предал анафеме Советскую власть. За объявление войны молодому государству рабочих и крестьян с приветствиями в адрес церковников обратились князь Е.Н. Трубецкой, граф А.А. Олсуфьев и другие.

Митрополит Введенский, характеризуя тихоновскую церковь, свидетельствовал: «…почти каждый церковноприходский праздник — это были разговоры о свержении большевиков. Там, за трапезой христовой, объединялись люди, которые не Христа любили, а большевиков ненавидели».

Церковный антисоветский фронт применял разнообразные методы и формы борьбы: клевету, провокации, заговоры, подкуп, оружие…

Священник В. Свенцицкий, хитроумно обыгрывая заповедь «не убий», открыто подстрекал к убийствам: «Да, воевать, если иначе нельзя победить — убивать. Потому что выбор неизбежен».

Современные богословы преследуют цель убедить верующих в том, что «подвижники Христовы — это лучшие хранители чистоты сердца и души, добрые исполнители заветов Христовых и носители духа Христова», которые умели в полной мере любить ближнего своего. Однако, понимая, что теперь уже нужны доказательства, а доказательств «доброго» у церкви очень мало, они заявляют: «Вера наша не нуждается в доказательствах, веру мы не доказываем, а показываем, а показать нашу веру мы можем только через наши добрые дела, через нашу добрую христианскую чистую, нравственную жизнь».

История любой религии, в том числе христианской, к которой относится русская православная церковь, недвусмысленно подтверждает, что она несет человеку и обществу большое зло, и только зло, отстаивая как свои собственные интересы, так и интересы эксплуататорских классов, которые трудно отделить друг от друга.

Неблаговидные и темные поступки духовенства в предшествующие эпохи были заранее запрограммированы государственной властью: «…священникам вменяется в обязанность доносить тайной канцелярии и Преображенскому приказу об узнанных на духу злоумышлениях и о совершенных уже суеверных делах». В XIX и начале XX века, войдя во вкус этой роли, служители культа продолжали изощряться в сыске, были тайными осведомителями царизма. Невозможно подсчитать, сколько тысяч людей отправили «духовные отцы» под топор палача, на каторгу, в тюрьму.

Однако и сейчас «Журнал Московской патриархии», нисколько не смущаясь, ведет речь об извечной «теплой любви матери-церкви», «чистом сыновнем сердце» духовенства: «греховные поступки чужды нам», «тем глубже должно вкореняться в сердце сие спасительное убеждение».

А как ему «вкореняться», если проповедуемая «неизменная высокая христианская нравственность» церкви приходит в непримиримое противоречие с ее практическими деяниями?

В 1315 году митрополит Петр выхлопотал у татарского хана ярлык, освобождавший служителей культа от дани. Его преемник, митрополит Феогност, отстоял свободу духовенства от дани, утвержденную ярлыком Джанибека. Вот так русская православная церковь «страдала со страждущими, плакала с плачущими». Народ мучился под игом завоевателей, а она «за особые услуги» обеспечила себе процветание.

Именно в тот период в Киеве, Новгороде, Пскове, Москве и других городах «ревностно воздвигались» новые храмы, богаче украшенные и приумноженные благолепием. Иерархи церкви спешили укрепить экономическую, идеологическую, а также политическую мощь православия, чтобы оказывать усиленное влияние на социальные процессы. Увеличивается количество не только храмов, но и «обретенных мощей» разных святителей, растет число религиозных праздников, активное почитание икон. Организуются «чудеса» с «мироточивыми» или, проще говоря, «слезоточивыми» иконами. Строятся новые монастыри в Новгороде, Суздале, Ростове, Москве, Владимире, Твери и в так называемых «пустынях», в малообитаемых землях. Всего в XIV–XV веках, по сообщению церковных историков, было основано более 100 монастырей.

«Религиозное движение приводило к тому, что люди за идеалы платили здоровьем или самой жизнью, занимались самомучением, мучительством других, садистски относились к самим себе и другим, выслуживались перед богом в своих подвигах в пустыне, в скалах, болотах и лесах, в местах унылых и нездоровых, страдали за веру в монастырях. Миллионы людей погибли за библейский идеал „царства божия“ в пытках, в тюрьмах, на полях ожесточенных сражений. Но никто даже издали не увидел „царства божьего“» .

В интересах эксплуататоров было и национальное разобщение народов.

В. И. Ленин в декабре 1905 года констатировал: «Реакционная буржуазия везде заботилась и у нас начинает теперь заботиться о том, чтобы разжечь религиозную вражду, чтобы отвлечь в эту сторону внимание масс от действительно важных и коренных экономических и политических вопросов, которые решает теперь практически объединяющийся в своей революционной борьбе всероссийский пролетариат. Эта реакционная политика раздробления пролетарских сил, сегодня проявляющаяся, главным образом, в черносотенных погромах, завтра, может быть, додумается и до каких-нибудь более тонких форм».

Русское православие яростно выступало против верующих иных религий и церквей, натравливая паству на евреев, армян, другие нации и народности. В этом проявлялись его бесчеловечность, антигуманизм.

Христианская религия при своем становлении и развитии переняла большинство догм, канонов, практику богослужебного культа из иудейской религии, а затем применила ее же идеи для еврейских погромов и жестокой резни.

Погромы, резня, грабежи, как правило, совершались в религиозные праздники, а в православии несть им числа.

 

«Высочайшего не ищи, глубочайшего не исследуй»

Прогрессивное развитие человечества остановить невозможно. Разумный человек ищет ответа на волнующие его вопросы об окружающем мире, природе и обществе. Он не хочет и не может мириться с непознанным, не желает жить в бесконечном и бессильном ожидании «промыслительной воли божией».

Под натиском разума отступает религия. Но многочисленный церковный аппарат не желает сдавать свои позиции, находится в постоянном поиске способов сохранения и укрепления иллюзорных идеалов. Богословы, духовенство стремятся посеять недоверие к разуму и науке, дискредитировать познавательные способности людей, объявляют разум «болезнью нашего времени». От имени Иисуса Христа верующих приводят к мысли о немощи плотского разума: «разумей, что я говорю», «каждый должен разуметь нас», «сын божий дал нам свет и разум». Паству остерегают: «не высокомудрствуй», «не ищи бога в небесах, не исследуй его деяния», смиренно «ожидай чуда божиего», «не уклоняйся от прямых путей познания бога».

Несмотря на различные ухищрения проповедников, побеждает наука, знание практики жизни. Идеализму не под силу уже соперничать с передовой материалистической мыслью.

…Христианство при своем зарождении формировало идеологию, культ, богослужебную практику, приспосабливаясь к примитивному пониманию природы и общества невежественными людьми. Недалеко от них ушли тогда и «святые отцы», которые составляли религиозные догматы и каноны церкви. Менялся общественный строй, интересы правящих классов, «священные книги» получали дополнения, наслаивавшиеся на старый текст. Богословам по мере развития науки, образования, культуры становилось все труднее отстаивать «богооткровенные истины», где сплошь и рядом соседствовали нелепицы и анахронизмы.

Авторы «Богословских трудов» в наши дни утверждают, что «первые священные книги христиан появились около 20 лет спустя после вознесения господня». Отсюда и большое количество разночтений, поскольку «подлинные слова господа передавались разными лицами и в разных общинах с различными богословскими нюансами». Понимая, что сказанное выше может вызвать сомнения в правдивости «священных книг», равно как в самом бытии Христа, они спешат убедить, «…различная интерпретация слов господа не изменяла их сущности». И все же сами богословы издавна спорили и продолжают спорить относительно ряда толкований «священного писания». Вот почему современные авторы делают еще шаг к отступлению и признают: «…богословская терминология устанавливалась постепенно — это неоспоримый факт… Бесспорно и то, что в некоторые богословские термины в разное время был вносим различный смысл».

Серьезные разногласия в толковании Библии признал и религиозный деятель евангелическо-лютеранской церкви Финляндии на недавней встрече с иерархами русской православной церкви: «Говорят, что богословы будут согласны только на небесах. Однако при условии христианской любви мы будем приближаться друг к другу, углубляться в православную веру и обращать свое слово к людям всей Вселенной».

Совершенно очевидно, что Ветхий и Новый заветы были написаны многими авторами за несколько столетий, и отражают не «богооткровенные истины», а мировоззрение людей своего времени.

Таким образом, еще и еще раз подтверждается вывод К. Маркса: «…человек создает религию, религия же не создает человека. А именно: религия есть самосознание и самочувствование человека, который или еще не обрел себя, или уже снова себя потерял».

Следует отметить, что составители Нового завета, отдавая себе отчет в шаткости своих позиций о «чудесном явлении Христа», не забыли пояснить — воскрешение его было явлено «не всему народу, но свидетелям предъизбранным от бога, нам, которые с ним ели и пили по воскрешении его из мертвых. Он повелел нам проповедовать и свидетельствовать, что он есть определенный от бога судья живых и мертвых» (Деян, 10,41–42). Иными словами, чем меньше свидетелей, тем больше можно приписать чудес мифическому Христу и тем труднее проверить их правдоподобность.

Защитники религии и царизма неустанно выступали против революционного движения пролетариата и крестьянских масс, убеждая их в бессмысленности борьбы, ибо невозможно-де покончить с социальной несправедливостью на земле. При этом они ссылались на слова евангельского Христа: «Нищих всегда имеет с собой» (Мф., 26, 11) и поучали: «Нищета и бедность всегда будут спутниками жизни человеческой, так как истинная причина этих печальных явлений коренится в греховном состоянии самой природы человека».

Совершенно новые установки взяли на вооружение служители церкви в нашей стране. Оказывается, они рассматривают «тенденцию народов к социальной справедливости», стараются «повысить свою ответственность и воспитывать общественное мнение в направлении социальной справедливости, развития и сотрудничества».

Перед теологами стоит нелегкая задача: чтобы сохранить «авторитет» религии в социалистическом обществе, им нужно доказать прогрессивность русской православной церкви, в частности, ее положительную роль в распространении грамотности, просвещения. Между тем факты свидетельствуют о том, что духовенство беспощадно преследовало тех, кто пытался критиковать насаждаемые религией антинаучные представления об окружающем мире, высказывать взгляды, не согласные с учением церкви.

«Братие, — возглашали проповедники с амвонов, — не высокоумствуйте. Богомерзен пред господом богом всякий, кто возлюбил геометрию… философию… да будет проклята прелесть тех, которые смотрят на бег небесный… Мудрость мира — безумие есть у бога, возлюби же простоту паче мудрости; учись удерживать ум: высочайшего не ищи, глубочайшего не исследуй, а то, что передано тебе от бога — готовое учение, то содержи».

Все свои надежды церковь, поддерживаемая господствующими классами, возлагала на разветвленный аппарат служителей культа, которым надлежало затемнять сознание верующих, формировать у них чувство бессилия и страха перед земной жизнью.

«К подлинной науке средневековая церковь относилась чрезвычайно подозрительно. Попытки свободного научного исследования встречали упорное сопротивление с ее стороны, ибо в них церковники видели— и с полным основанием — угрозу подрыва авторитета Библии. Особенно усилились гонения на науку в эпоху Возрождения. Вольнодумцев сажали в тюрьмы, казнили или силой и угрозами заставляли отрекаться от своих убеждений».

Глубокая вражда к знаниям не имела предела. Расправлялись не только с учеными. Жестоко преследовался каждый, кто читал, держал и распространял книги, способные поколебать учение церкви.

В XV–XVI веках в списках запрещенных значились книги, содержащие самые элементарные научные познания о природе. Такие, как «Острономия», «Землемерие» (или геометрия), сочинения о лунных и солнечных затмениях под разными названиями, «Луцидарий» — энциклопедический сборник популярных естественнонаучных сведений и т. д.

Правящие архиереи давали указания объявлять с амвонов списки запрещенных книг, принимать меры к сожжению «еретических, богохульных писаний». Более того, за чтение и даже за хранение подобной литературы полагалось проклятие и сожжение. Об этом упоминается еще в древнейшем законодательном памятнике— «Кормчей»: неугодные церкви труды предписывалось сжигать на теле их владельца, вместе с ним. Славяно-греко-латинская академия должна была наблюдать, чтобы в народ не проникали «церковью возбраняемые книги». Тех же, кто нарушал это правило, повелевали «сжигать без всякого милосердия». При Иване III за чтение и хранение иностранных изданий был сожжен в деревянной клетке князь Лукомский с переводчиком Матиасом Ляхом. Такая же участь постигла врача-итальянца Антона Эренштейна. При даре Федоре Алексеевиче заточили в Пустозерский острог боярина Артамона Матвеева, а его имущество конфисковали. В 1490 году казнили итальянского врача Леона, в 1580-м — публично сожгли придворного врача Ивана Грозного иностранца Бомелия.

Многие, посетившие Московское государство, отмечали неприкрытую враждебность православной церкви по отношению к новой европейской культуре, светскому просвещению.

В 1551 году Стоглавый собор запретил заниматься на Руси астрономией и другими науками, отнеся их к категории «составов и мудростей еретических».

Духовенство упорно препятствовало развитию экономики, прикладных, технических и других научных знаний, чтобы любыми способами закрепить свой уже в то время пошатнувшийся авторитет. «Епископы, лишенные всякого образования, — рассказывал иностранец Флетчер о царствовании Бориса Годунова, — следят с особенной заботой, чтобы образование не распространялось, боясь, чтобы их невежество и нечестие не были обнаружены. С этой целью они стараются уверить царя, что всякое новое знание, вводимое государством, возбудит стремление к новизнам и будет для него опасно».

Именно по проекту патриарха Иоакима, одобренному царем Федором Алексеевичем, в уставе Славяно-греко-латинской академии, созданной в 1687 году, была предусмотрена обязанность блюстителя и учителей строго следить за иностранцами в стране, дабы они не производили никаких «противностей» в вере, а «явные хулители» подлежали сожжению.

Рязанский митрополит Стефан Яворский, первый президент вновь учрежденного синода, был сторонником жестоких инквизиторских мер по отношению к людям, искавшим знания. Митрополит новгородский Иов писал одному монаху под большим секретом, что «за озлобление, и досаду, и великие обиды господина превысочайшего, иерарха святейшего, митрополита рязанского, двенадцать человек в великий Новгород взяты и многие из них зело жестоко пытаны и рваны, даже внутренности их показались».

Кстати, православное духовенство ополчилось даже против народных песен, сказок, поговорок, музыки. В XVI столетии церковь начинает систематические гонения против певцов, музыкантов: «Маски, наряды и музыкальные инструменты велено отбирать, ломать и жечь на огне без остатку». В XVII веке по инициативе патриарха в Москве по домам ходили люди, которые отбирали музыкальные инструменты, «какие только можно было найти… Когда их собрали, то, нагрузивши пять возов, свезли за Москву-реку и там сожгли».

В продолжение нескольких веков церковь неистово истребляла книги, которые считала опасными. Для духовной цензуры руководством была только Библия, все же, что заключало лишь намек на свободную мысль, беспощадно уничтожалось.

«Библии, — говорили духовные цензоры, — совершенно достаточно для того, чтобы знать, каким образом произошла Вселенная. Бог сотворил мир и человека, вот что нужно знать прежде всего, и во-вторых, нужно знать, что каждый обязан повиноваться властям и быть готовым запечатлеть смертью верность и преданность своему государю».

Духовная цензура истребляла сотни и тысячи книг, «когда в оных содержалось что-либо клонящееся к поколебанию учения православной церкви, ее преданий и обрядов или вообще истин и догматов христианской веры».

Поистине смятение в стан церковников внесло учреждение в 1724 году Российской Академии наук. Они постоянно доносили властям о «безбожной деятельности» академии, требуя издать специальный царский указ, «дабы никто отнюдь ничего писать и печатать не мог как о множестве миров, так и о всем другом, вере святой противном, под жесточайшим за преступление наказанием».

В своих проповедях служители культа кричали о безбожии академиков, называли их «никчемными людьми», «противниками веры». Великий М. В. Ломоносов подвергался настоящей осаде, церковники следили за каждым его шагом. За стихотворение «Гимн бороде» его привлекли к суду, обвинив в дерзости и свободомыслии. Высказывалось даже мнение, что подобных авторов полезно сжигать «в струбах», как раньше. Ломоносову разъяснили, какие «жестокие кары грозят хулителям закона и веры», а «опасное» стихотворение было сожжено «чрез палача под виселицей».

Церковь неустанно устраивала гонения и на университеты. В 1819 году член Библейского общества Магницкий подал проект всеобщего истребления зловредных книг. В пылу рвения он изгнал всех передовых профессоров из Казанского университета, организовал самый строгий надзор за преподаванием. За малейшие проступки студентов сажали в карцер, наказывали позорными, унижающими человеческое достоинство способами — надевали на «грешных» лапти, крестьянские порты и рубахи, кормили только хлебом и квасом, ставили часовых.

Точно так же освобождались от профессоров-вольнодумцев в Петербургском, Харьковском университетах, в Нежинском лицее и пр.

Обер-прокурор синода Протасов в 1850 году в докладе Николаю I ратовал за такую постановку преподавания в университетах, чтобы «каждая наука убеждала в необходимости божественного откровения и предохраняла юношей от неверия, распространившегося на Западе».

«Среди всех гнетущих сил российского самодержавия православная церковь до конца шла в авангарде всей черной реакции. До последних дней царизма она являлась воплощенным отрицанием всего живого, вольного, свободолюбивого, самым непримиримым врагом всякого прогресса, всяких новых знаний, вся-кого развития науки и просвещения. И всегда она была верной прислужницей эксплуататоров».

Дореволюционное духовенство, видя в науке своего идейного противника, всеми силами противодействовало развитию научной мысли в России и стремилось соответствующим образом воспитывать паству. Разум человека как инструмент научного познания объявлялся «матерью всех пороков», ему противопоставляли бездумную религиозную веру. Священник П. Флоренский в 1909 году писал: «Мы осуждаем жадность в пище. Но почему же в таком случае необузданное удовлетворение другой естественной потребности— познания — не считается пороком? Обуздывать жадность в познании есть такая же добродетель, как полагать предел похотям плоти».

Служители культа на страницах печати и в многочисленных проповедях выступали с осуждением любых научных открытий, потому что они мешают общению человека с богом. Так, автор статьи «Христос и культура» всерьез утверждал: «Богу не нужны наши телефоны, граммофоны, электрические двигатели… Ему, святому, нужны наши добрые дела, наша любовь живая, наша преданность его воле».

При каждом удобном случае цитировалась мысль святого Антония Великого о том, что «человека создал бог, чтобы он был зрителем и благодарным истолкователем его дел». Этой же цитатой начинается книга В. А. Кожевникова «Современное научное неверие», изданная в 1912 году в типографии Троице-Сергиевой лавры (ныне Загорск) с «благословения и дозволения» ректора духовной академии епископа Феодора.

Кожевников скрепя сердце признает, что хотя «пропагандистам неверия еще не удалось пока внушить всеобщей ненависти к Библии в рабочей среде, но подорвать ее авторитет с будто бы научной стороны они успели уже в немалой степени». Выполняя заказ церкви, он старается принизить роль науки в развитии общества, найти разногласия в среде ученых, чтобы убедить их: «…нельзя научному сомнению отталкивать и отрицать начало религиозное и связанные с ним верования». Он пытается утверждать, что ограниченность познавательных способностей человека — «это… предварительное внушение заносчивому разуму вернуться к… плодотворному смирению», открывая и познавая мироздание «не микроскопом, не телескопом, не спектроскопом, а божественным откровением и непосредственным ощущением и восприятием бога».

Следует обратить внимание, что православие упорнее всех христианских исповеданий цеплялось за самые наивные сказки «священного писания» и «предания святых отцов церкви» в надежде поставить преграду науке и прогрессу в России. Ограниченность взглядов иерархов церкви, но вместе с тем их непомерные притязания на руководящую роль во всех областях жизни в период царизма, страх перед научными открытиями очень часто приводили к тому, что много талантливых людей и их изобретений было загублено либо эти изобретения внедрялись за рубежом, а затем за огромный выкуп возвращались на родину.

Современная православная церковь не имеет морального права заявлять, что она всегда ведет верующих «по правильному пути», так как в немалой степени на ее счету ответственность за экономическую, культурную, политическую отсталость царской России.

 

Неизменны ли «богооткровенные истины»?

Прошел небольшой срок в масштабах истории — шесть с лишним десятилетий после победы Великой Октябрьской социалистической революции, а богословы резко изменили свое отношение к науке и культуре. Теперь приобщение к знаниям выдается уже за христианскую добродетель. На страницах «Журнала Московской патриархии», к примеру, можно встретить такие рассуждения; «Христианину научное познание столь же необходимо, как и его вера в промысел божий» (1972 г.).

Как видим, «вечные и неизменные богооткровенные истины» отступают под натиском научно-технического прогресса, выявляя земное происхождение религиозных «писаний» и «откровений». Однако богословы и поныне пребывают в уверенности, что «человек сам не в состоянии справиться с тем, что имеет силу в условиях земной жизни, т. е. со злом… По закону природы человек страдает и гибнет, а закон разума не в силах спасти его». Так считает один из монахов, автор сочинения «Духовная жизнь и культура православного священнослужителя» (Загорск, 1975 г.). Последний по-прежнему рассматривается в качестве «проводника благодати божией и одухотворения, изменения к лучшему самих окружающих жизненных условий и людей. Одно слово такого пастыря, один взгляд способны зажечь сердца людей пламенной решимостью и ревностью к восследованию, подражанию его жизни».

И это не случайно. В последнее время в русской церкви все чаще подымается вопрос о падении авторитета служителей культа. Вот почему на годичных актах духовных школ учащихся наставляют, что богословское образование, получаемое ими, «оценивается церковью не столько по шкале ученых званий и степеней, сколько по воплощению учения христова в жизни… чтобы выпускать из своих стен на поле церковное широко образованных богословов, способных вести верующих к вечной жизни и примером своей жизни свидетельствовать об истине православия».

Паству настойчиво предупреждают: «даже малое сомнение в вере может лишить духа божия». Сомнение — корень зла, от него идет прямая дорога к разрыву с религией, отходу от церкви. В религиозной литературе, проповедях неизменно напоминают о ничтожестве, греховности, духовной немощи человека. Звучат призывы: «…пусть стремится сердце каждого из нас, стремится выше всего земного к богу».

Изучение практики религиозных объединений в ряде регионов страны убедительно подтверждает, что люди, управляющие ими, сплошь и рядом не соблюдают «христовых заповедей», поступая как раз вопреки тому, чему учат, не особенно надеясь на фантастическую «вечную жизнь на небесах». Недаром один из протоиереев в проповеди «О деятельной вере» прямо сказал: «У многих из нас большой разрыв между верой и жизнью по вере. Нужно обратить глубокое внимание на нашу внутреннюю жизнь, чтобы увидеть в ней духовные изъяны и как можно быстрее исправить, уврачевать их».

Правду, видимо, надо искать глубже — жизнь по вере не получается именно потому, что сама вера поддерживается искусственно, не находя подтверждения в окружающей действительности, и нередко сопровождается лицемерием. И пастыри, и паства, похоже, все меньше уповают на «радости и веселия на небесах от общения с богом», все больше — на дела земные. Заметно падает престиж церкви и церковников.

Постепенно, но неуклонно сужается воздействие на сознание и чувства верующих идеологии русского православия. Богословы, служители культа в поисках выхода предпринимают попытки по-новому воздействовать на внутренний мир верующих. В проповедях их убеждают в том, что «когда наступит страдание нравственное, то есть страдание душевное, тогда средства для облегчения имеются только в лоне святой церкви».

«Религия, — писал Ф. Энгельс, — всегда сохраняет известный запас представлений, унаследованный от прежних времен, так как во всех вообще областях идеологии традиция является великой консервативной силой». Данный вывод Ф. Энгельса актуален и в наши дни.

В рукописи «Нравственное богословие» (Загорск), адресованной будущим служителям культа, их поучают: «Вас будут поносить, гнать и всячески за Христа неправедно злословить. Христос не скрывает от своих последователей, что их ожидает горькая доля на земле, но обещает им блаженство в своем царствии. Поэтому пусть же они радуются и веселятся — велика награда для тех, кто не убоялся суда этого мира».

Как видим, унаследованный от прошлых веков запас представлений об отношении к обществу современные богословы перенесли в нынешнее время, продолжая формировать у верующих недоверие к окружающим, отчужденность от инакомыслящих. И это не случайность. Во-первых, тем самым ставится задача «уберечь» верующих от влияния атеистического общества. Во-вторых, подготовить их к мысли, что христиане были и всегда будут гонимы и отчуждены от других людей. В-третьих, берется в расчет, что «рабский страх имеет тоже воспитательное значение».

Богословы как ни в чем не бывало воспитывают свою паству, с одной стороны, в духе униженности перед богом, с другой — покорности и смирения перед церковью. В обмен на «рабский страх» в реальной жизни предлагается мифическое блаженство после смерти.

Религия, беря на вооружение идеологию беспомощности, бессилия, страха, усыпляя сознание и волю верующих, предрекает неминуемый конец света и в недалеком будущем — конец истории человечества. Сегодняшним семинаристам, например, внушают, что «история не может иметь смысла, если она никогда не окончится, если не будет иметь конца; смысл истории и есть движение к концу, к завершению, к исходу. Религиозное сознание видит в истории трагедию, которая имела начало и будет иметь конец».

Таким образом, служители церкви пытаются помешать проникновению в сознание верующих материалистического понимания развития общества, усыпить их политическую активность, воспрепятствовать участию в борьбе за торжество прогресса. Насаждаемое религией пренебрежительное, пассивное отношение к социально-политическим вопросам современности формирует социальный и политический индифферентизм, что затрудняет вовлечение трудящихся в созидательную общественную деятельность, повышение их идейно-политического и культурного уровня.

«Успех творчества новой жизни зависит от того, — говорил П.А. Красиков в первые годы после победы Октября, — насколько правильно новая форма бытия и борьбы отражается в сознании трудящихся, ибо в данный момент сама победа нового строя, его организация предполагают ясное материалистическое понимание массами своей общественной роли в общественном производственном процессе, который они призваны организовывать без вмешательства царя земного или небесного».

Христианство в противовес коммунистическим идеалам и поныне упорно настаивает на своей расстановке сил: бог — хозяин, а люди — рабы, смиренные и коленопреклоненные. В этих целях постоянно подчеркивается величие, всемогущество бога и абсолютное ничтожество человека.

В «Кратком православном молитвослове», изданном Московской патриархией в 1955 году, почти на каждой странице можно встретить такие определения: человек— «ленивый и грешный» (с. 7), «недостойный» (с. 10), с «окаянными душою и телом» (с. 12), «смиренный и окаянный раб» (с. 12), а человеческий род — «усопшие рабы» (с. 14), без бога они «не могут творити ничегоже» (с. 15). Слово «раб» неоднократно повторяется на 12, 20, 24 и 26-й страницах, трижды на 27-й и во многих других местах.

Богословы и рядовое духовенство в статьях, проповедях не устают разъяснять верующему, что он всегда должен ощущать как индивидуальную немощь, так и слабость вообще человеческих сил и познавательных способностей; они продолжают внедрять чуждые социалистическому обществу жизнененавистнические догмы религии.

Митрополит Николай в 50-е годы (Московская патриархия) как пример христианской жизни пропагандировал «жизнь святых подвижников, преподобных отцов и матерей», которые «разрывали нежные узы родства и дружбы, оставляли свои семьи: муж — жену, дети — родителей, братьев, друзей, поселялись в глухих местах — на скалах, в пещерах, диких лесах— и там несли свои подвиги. Бравшие на себя подвиг столпничества становились на высокие столпы, стояли на них дни и ночи, годы и десятилетия под открытым небом, то под палящими лучами солнца, то под дождем. Стояли они на своих столпах до того, что черви заводились в их ногах, начинавших изгнивать от долгого стояния».

Образцом для поклонения и сегодня считаются всякого рода подвижники, пустынники, столпники, ибо с их помощью опять-таки утверждается неизбежность отвержения верующего от семьи, общества, угнетение им своих духовных, физических, социальных потребностей, рабство личности перед богом, духовенством, добровольный уход человека в изгнание «от мира сего».

Еще французский философ-материалист и атеист П. Гольбах (1723–1789 гг.) определил истинную цену «подвигов» разных святых, божьих угодников: «Совершенно очевидно, что буквальное и строгое выполнение моральных предписаний христианского вероучения неизбежно привело бы человечество к гибели». Однако духовенство по-прежнему неистощимо подменяет важнейшие подлинные нравственные категории на мнимые, гуманные на антигуманные вопреки здравому смыслу.

Используя многовековой запас иллюзий для кажущегося утешения верующих, церковь никогда не устраняла и не может устранить реальных трудностей и противоречий, но и по сей день пытается уводить свою паству в дебри апатии и деморализации, переключать ее внимание с земных забот на заботы о достижении царствия небесного после смерти.

«Нужно чаще думать, правильной ли дорогой мы идем в вечную жизнь? Над тем ли мы трудимся здесь, у порога этой жизни? Подумай об этом тогда, когда останешься наедине. Подумай над самим собой, как ты живешь из года в год на земле, как ты трудишься над своей душой для вечности» — с таким призывом обратился недавно во время службы настоятель Спасской церкви.

Идея бессмертия души — центральная для христианства (кроме иеговистов, адвентистов). Такая идея устраивала церковь: она получала денежные и натуральные пожертвования как выкуп за «грехи» для очищения души и выполняла свою миссию в эксплуататорском обществе, сдерживая недовольство угнетенных призрачными посулами загробного блаженства.

Откровенно, неприкрыто «теоретики» православия разъясняли, что чем больше страданий, неправды выпадает на долю человека, тем ближе он должен быть к церкви, вносить свою лепту в ее процветание и тогда ему обеспечено вечное спасение.

Так называемый христианский гуманизм на поверку оказывается чистейшей воды псевдогуманизмом, обнаруживающим, помимо всего прочего, корыстолюбие, стяжательство многочисленного духовенства и их приближенных, их желание «земного вкусить» за счет «рабов божиих».

Это испытанный прием. В течение многих веков русское православие совершенствуется в умении утешать, успокаивать, вселять несбыточные надежды, «подогревать» те или иные иллюзии. В последнее время упор делается на индивидуальную жизнь человека. Тем самым церковь переиначивает по-своему, деформирует интересы личности, в значительной степени снижает ее общественную активность.

При социализме исчезает социальная потребность в религии, но индивидуальная потребность у определенной части населения еще остается. Этим и пользуются церковники.

Следует иметь в виду, что теологи, стремясь не отстать от велений времени, приступили к религиозной интерпретации идей «общественного спасения». Обострение международной обстановки, создаваемой идеологами империализма, водородная, атомная, нейтронная бомбы и другое оружие массового уничтожения людей, которым ныне потрясает военно-промышленный комплекс США, в известной мере играют на руку религии, церкви, устрашая «слабых духом» неотвратимостью, неизбежностью «конца света». Вместе с тем богословам, служителям культа приходится учитывать, что современные верующие все отчетливее сознают, откуда идет реальная угроза, и, не ожидая «страшного суда», вступают на путь практической борьбы против термоядерной войны. Поэтому старателям православия не остается ничего иного, как искать «приобщения» религии, церкви к современности, пытаясь совместить «небесные» и земные интересы паствы.

Сегодняшний верующий все чаще размышляет, сопоставляет, участвует в решении актуальных проблем современности, все дальше отстраняясь от религии, ее иллюзий. И здесь хотелось бы привести следующие слова: у нас имеется наипревосходнейшее людское качество — «стремление к справедливости, к добру, к хорошему, к счастью. Ах, как хочется, чтобы всего этого нам не надо было добиваться! Как нам хочется чуда! Нет, друзья, на инопланетян надежды мало. Придется все своими руками делать. И головой, кстати.

Наркотик хоть и чарует, но разрушает. А разговор впрямую, без утайки — воспитывает. Дает силу жить. Преодолевать пагубы жизни. И помогает быть полезным не только себе, а обществу, в котором живешь. Лишь такой ценой можно надеяться быть счастливым».

Надежды получить иллюзорное счастье с помощью религии, церкви, мифического бога— это наркотик, который разрушает разум, сознание человека, приводит к утрате действительных, а не мнимых ценностей.

Социальные проблемы ныне находятся в центре общественной жизни, на них зиждется революционно-преобразующее движение современности. И потому религия, ее защитники пытаются более умело сеять иллюзии в целях компенсации пока еще не решенных жизненно важных задач.

По мере дальнейшего экономического и социального развития нашей страны, удовлетворения растущих материальных и духовных запросов трудящихся, усиления атеистического воспитания будет все более сужаться воздействие религии, церкви на верующих.