Уйти, убежать отсюда! Нет, броситься и не дать ему ее коснуться! Он лежал на телогрейке, похолодевший, как неделю назад под лапами Найды, растерявшийся от неслыханного вероломства, о котором сам и помышлять не смел, и в этот момент… дернулся и оглушительно зазвенел колокольчик.

Колюня подсек.

Ощущение было такое, что к тому концу лески привязали валун.

Мальчик стал медленно подтягивать леску на себя, по сантиметру, осторожно, как вдруг она ослабла, а потом натянулась, запела, на воде раздался удар, всплеск, и закидушку начало рвать из рук, а в тумане послышался странный шум.

Господи, как все это было некстати!

Рыбина снова сделала свечку, и удар был еще сильнее, он боялся, что карп сорвался, однако тот сидел, и, значит, теперь уже сидел крепко сразу на нескольких крючках. Карп слегка затих, ослабел, и Колюня начал подматывать леску на себя. Увы, это была самая скверная его закидушка, на леске в одном месте был узелок, он чувствовал ее предельное натяжение, и ему казалось, что он сам перетекает в эту леску – только бы выдержала! Чуял эту слабину и карп, он мотался, как бешеный пес на привязи, и Колюня был вынужден отдавать ему метр за метром.

– Дай сюда!

В двух шагах от него стоял босыми ногами на песке Артур, и глаза его горели как у безумного.

– Ппашшел ты!.. – сказал маленький рыболов задушенно, вложив в эти слова всю свою ненависть к растлителю, но тот будто и не слышал.

– Упустишь ведь! Ты же не знаешь, как его тащить, – застонал студент. – Ослабь, ослабь, тебе говорю! Тяни!

– Не упущу.

– Уйдет, ой, уйдет, сука!

– Не каркай!

Колюня начал подматывать леску и краем глаза заметил появившуюся из тумана Аню в темной куртке с капюшоном, делавшим ее похожей на кающуюся монашку. Она встала у Колюни за спиной, и он почувствовал себя увереннее.

– Что ты делаешь? – причитал Артур. – Дай же ее мне! Ой, бляха муха, ой, упустишь! Леса-то какая у тебя?

Но карп был уже изрядно вымотан, и Колюнчик вырывал у него метр за метром, хорошо понимая, что бородатому завистнику больше всего хотелось, чтобы рыбина сорвалась, но для Колюни это было делом чести, а проклятый узелок находился в воде. Он подтягивал на себя леску, как вдруг карп снова выпрыгнул, теперь уже совсем близко, и они успели разглядеть его мощное тело.

– Ё-ё-ё-ё! – застонал Артур горестно, а Аня вскрикнула.

– Закурить дай! – небрежно повернулся Колюня к Артуру.

– Ты чё? – вылупился студент. – Ты его вытащи сначала!

– Сходи, сходи принеси мне цигарку! Нам с рыбкой перекур надо сделать.

Артур исчез в тумане, охая и вздыхая, а Колюня в это время снова обернулся к Ане и встретился с ней глазами. Они выражали испуг, нетерпение, интерес и уж по крайней мере не смотрели на него как на пустое место.

Он закурил от услужливо поднесенной спички и, выпуская кольцами дым, присел.

– Что ты тянешь?

– Да теперь уже не уйдет, – отозвался Колюня с ленцой, картинно стряхнул пепел и стал снова подтягивать леску, но она… не шла.

Он потянул сильнее, леска сидела мертво и давала слабину, стоило ее отпустить. Камни… Пока он пижонил, карп запутал леску в подводных камнях, и это конец и рыбине, и рыбаку. Мальчик представил, что сейчас выдаст Артур, как он будет выглядеть в

Аниных жестких глазах, и не решался во всеуслышанье объявить, что случилось.

– Не идет? – спросил Артур, и в узких зрачках его вспыхнула иголочкой надежда.

– Что ты встал тут? Что пялишься на меня, как баба? Лезь в воду живо! Ну! – заорал Колюня в спасительной догадке.

– Зачем?

– Идиот! – сказал рыбачок с наслаждением. – Будешь леску отцеплять.

Артур плюхнулся в воду, нырнул, нащупал жилку рукой, и через мгновение она снова натянулась, карп сделал последнюю свечку, а торжествующий Колюня перед самой физиономией ночного купальщика, поддерживающего рукой трусы, выкинул добычу на берег.

На сыром песке лежал длинный, почти в метр зеркальный карп, упитанный, склизкий, с темной чешуей и могучим хребтом, с растопыренными жабрами. Колюня тотчас же узнал его: это был тот самый экземпляр его подростковых страданий, что семь лет назад сорвался с крючка и теперь, нагуляв много килограммов плоти, снова на него сел, ибо у рыб, как и у людей, должно быть, есть своя судьба, от которой они не могут уйти. Карп вздрагивал, собираясь взмахнуть хвостом. Колюня живо достал нож и под испуганный Анечкин вскрик всадил его волшебной рыбине в голову.

– Хорош, хорош, – растерянно бормотал мокрый, покрытый пупырышками студиозус, и на его физиономии было написано такое же безнадежно-горестное выражение, как все эти дни на Колюнином лице.

Только теперь мальчик почувствовал, что устал. Поединок с карпом длился минут двадцать, уже совсем рассвело, появилась долгожданная рябь на поверхности водоема, и Артур засуетился вокруг закидушек, ожидая поклевки.

На Аню он просто не глядел, пробовал поминутно леску, спрашивал, что там насажено, и в сомнении качал головой.

– Артур, я хочу домой, – сказала Аня.

Колюнин друг поглядел на нее все теми же безумными очами, будто только сейчас увидел, и в отчаянии от девичьей бестолковости воскликнул:

– Малыш, сейчас, когда рассвело, но еще не взошло солнце, будет брать самая крупная рыба.

Так было написано в их любимой отроческой книжке “Как ловить рыбу удочкой”, но Колюня-то знал, что его карп распугал всю рыбу в округе и ничего он не поймает.

– Артур, я хочу спать, – капризно повторила Аня.

Теперь он даже не обернулся, ему почудилось, что колокольчик слегка тронулся, Артур тронулся тоже, схватил рукою леску и замер, готовый подсечь.

– Скоро проснется бабушка. Мы должны успеть вернуться!

– Давай я тебя провожу, – сказал Колюня.

Она скользнула по его лицу ленивым взглядом, сощурилась и нетерпеливо мотнула головой, но он выдержал – лежавший на песке карп придал ему сил.

– Артур, мы уходим! – сказала Аня.

– Ага, ага, – закивал он, хлопая на голой спине комаров.

Колюня засунул карпа в холщовый мешок, и мальчик с девочкой пошли домой. Мальчик шел впереди, гордый собой, недоступный, как кавалер Золотой Звезды Сергей Тутаринов, попыхивая на ходу папироской и время от времени перекладывая мешок с одного плеча на другое. А хорошенькая Анечка дулась – она дулась на росу, вымочившую ее кроссовки и шерстяные носки, на комаров, на

Артура, на карпа, на Колюню, она ждала, что он снова начнет лебезить, – но он сам себя не узнавал, этакого плотного мужичка в посконной рубахе, с пушком на верхней губе.

Когда они подошли к Аниному дому, играл гимн, на террасе в утреннем чепце восседала Ксения Федоровна и пила кофий. Увидев детей, она направилась к Ане, сверкая рассерженными глазами, но

Колюня выступил вперед, загораживая свою спутницу и протягивая старушке мешок.

– Ксень Федна, подарочек вот вам, – проговорил рыбачок, как умел, обаятельно.

– Аня!

– Что Аня? – устало произнесла изменница.

– Что я родителям скажу?

– Так ведь, Ксень Федна, – снова вмешался Колюня, – вы думаете, легко такое животное вытащить? Вы бы видели, как наша Аня работала!

А карп в утреннем розоватом освещении был превосходен, недаром он прозывался зеркальным, и на его боку отражалось Колюнино самоуверенное, бабушкино суровое и Анино несчастное лицо.

– Ну ладно, – Ксения Федоровна сменила гнев на милость, – если ты была с Колей, я спокойна, – и поворотилась к мальчику: -

Вечером приходи, я его приготовлю.

– Благодарю, – ответил Колюня с достоинством.

В то утро он спал нормальным сном здорового подростка, и лишь часа в три дня его разбудил свист Артура. Друг детства выглядел еще страшнее, чем ночью, бледный, осунувшийся, с красными слезящимися глазами, он смотрел на соседа растерянно и жалко.

– Старик, дашь еще донные удочки на одну ночь?

Так он называл – по-книжному – закидушки, однако своих у него не было: эстет всю жизнь ловил поплавочными удочками и говорил, что иначе теряется удовольствие от созерцания игры поплавка на поверхности воды.

– Да бери, – пожал Колюня плечами, стараясь никак не выказать своей радости и не вспугнуть Артура.

– Спасибо, Колька, век не забуду, – проговорил хиромант торопливо и исчез.

А Колюнчик потянулся и пошел досыпать, но сон уже не шел, и он взял старую электробритву, впервые в жизни прикоснувшись кружочками лезвий к подбородку.

Карп был изготовлен превосходно, ни до, ни после этого дня

Колюня не ел ничего подобного. Сотрапезники чинно сидели за столом, беседовали на садоводческие темы и про дачную старину, но вот кончились последние известия, старушка перекрестила детей уверенной жилистой рукой огородницы с двадцатипятилетним стажем, и они снова остались одни – Колюня и его юная возлюбленная, и незваный гость им больше не мешал.

Но, увы, прежних безмятежных ночей было уж не вернуть, и по

Аниному беспокойству Колюня почувствовал, что она думает об

Артуре, и даже отсутствующий, он стоял между ними. Ему бы сейчас подойти к ней, закинуть ее голову, обнять:

– Ну что, малыш?

Но какой она ему малыш? Она ждала своего Артура, и тогда он встал и сказал:

– Ну, пока?

– Иди, Коленька. – И в ее голосе прозвучала благодарность.

А ему вдруг стало так за нее обидно, что впору было кинуться на карьер и приволочь оттуда не ценившего своего счастья дурня.

Колюня побрел не разбирая дороги, и теперь ему было не больно, как прежде, а лишь тяжко на душе, однако эта тяжесть казалась посильной, точно он добровольно ее на себя взвалил.

Мальчик почувствовал раньше, чем увидел или услышал, догадался, что из темноты на него снова бежит Найда, выдернул из забора кол и шагнул навстречу овчарке.

Найда отступила, она была умной собакой.

– Пошла отсюда!

Она тихо зарычала и стала отступать, выжидая удобный момент для броска, но Колюня сделал упреждающее движение, и Найда так же бесшумно исчезла в ночи, как и появилась.

Маленький мужчина дошел до калитки, бросил кол и сел на лавку.

Вот все и кончилось.

Два следующих дня были пасмурными, с несильным юго-западным ветром, благоприятствующим клеву. Но Артур не приходил, и, значит, карпом у него не пахло. Студент пропадал на карьере с утра до ночи, облизывал пересохшие губы, тер тыльной стороной ладони глаза и иногда заскакивал домой перекусить. А Колюня чинил забор, на душе у него было пусто и тихо.

Но на третий день открылась калитка, и в сад вошла Аня. Боже, что с ней сделалось! – она выглядела хуже своего несостоявшегося любовника.

– Коль, пойдем рыбу ловить.

– Так ведь клева не будет, Аня.

– Бабушка просила еще ей карпа поймать.

– Ну пойдем, – сказал он обреченно.

По счастью, то была последняя ночь последнего дачного лета, и только однажды ему пришлось увидать искаженное злобой лицо столичного студента, решившего, что непонятно почему его товарищ по детским забавам и играм вздумал отомстить и привел на рыбалку глупую бабу, которая полночи проревела в двадцати шагах от костра и не дала Артуру вытащить заветного карпа.

На рассвете начался дождь. Глинистую дорогу размыло, и так они и шли, спотыкаясь и падая: впереди налегке яростный Артур, за ним с закидушками брел Колюня, а позади всех плелась перевоспитанная

Анечка и продолжала, не стесняясь, в голос всхлипывать то ли потому, что хотела обратить на себя внимание, то ли ей уже было все равно. Но двое парней не оборачивались и, дойдя до ворот, расстались, чтобы больше никогда не встречаться.