«Как чудно в Феодосии! Сколько солнца и зелени! Сколько праздника! Золотой дождь акаций осыпается… Каждая улица – большая, теплая, душистая волна… В низких пышных акациях что-то совсем сливающееся с белыми стенами домов, крытых черепицей, – со всем духом Феодосии», – восторженно писала Марина Цветаева в 1914-м.

Грин приехал в Феодосию десятилетие позже, в мае 1924 года, но дух города остался прежним. Он радовал, вдохновлял, настраивал на творческий лад.

Небольшой приморский город жил своей особенной южной жизнью. Смесь различных наречий, цветистость одежд, живописная пестрота рынка – все это придавало ему совершенно особый праздничный колорит. Покоряла самобытная архитектура старинных зданий, узкие улочки Карантина, башни генуэзской крепости, море, окружавшее Феодосию почти со всех сторон…

Особую роль в жизни города играл порт, куда заходило множество судов из самых разных гаваней мира. Феодосию не случайно называли в те годы «хлебными воротами Крыма».

«Здесь, в порту, кипела будничная суета. Огромные иностранные пароходы, пришедшие за зерном, стояли на рейде. По жарким улицам, покрытым жидкой тенью пропыленных акаций, проходили шумными группами английские, итальянские, греческие моряки. В кабачках завывали молдаванские скрипки. Рыбаки сушили на песчаных отмелях свои сети»73.

В воспоминаниях В.  А.  Рождественского, посетившего Феодосию в конце 1920-х годов, великолепно передана живая обстановка приморского города, во многом созвучная настроению гриновских книг.

Окраины города, особенно Карантин, до сих пор хранят аромат старины.

Извилистые улочки, сбегающие к морю, площадь Фонтанная, которая в радиусе едва ли достигнет двух метров, овраги с перекинутыми через них деревянными мостиками – все это сохранилось и поныне. Здесь можно часто встретить людей с этюдниками, фотоаппаратами, это любимое место кинематографистов.

Грин бывал здесь не раз, когда навещал художника Константина Богаевского или просто бродил по улицам, впитывая картины пестрой южной жизни. Его часто видели в порту, где он подолгу стоял, наслаждаясь любимой с юности атмосферой кипящего портового дня… По утрам Грин заходил на причал, где феодосийские мальчишки удили рыбу. И многие из них, давно ставшие уже совсем взрослыми, помнят этого высокого молчаливого человека в темном костюме, который стоял рядом, наблюдая за рыбной ловлей. Иногда молча брал из рук кого-нибудь удочку, помогая забросить ее.

Интересно рассказывал об этом врач Александр Николаевич Шкарин: «Я очень рад, что был в это время не серьезным степенным взрослым, а мальчишкой-сорванцом, иначе мне не открылся бы богатейший духовный мир этого человека. <…>

Мне повезло. Жили мы рядом на улице Галерейной: я в доме № 4, он – в доме № 8 (сейчас 10).

Вход к нему в квартиру был тогда со двора. Наши семьи дружили. Мы часто виделись с Александром Степановичем. В разговорах, в играх познавал я своим мальчишеским сердцем этого необыкновенного человека, который всегда казался очень молодым, почти ровесником. Выигрывая, он по-детски радовался, хлопал в ладоши, проигрывая, он так же по-детски огорчался. С интересом смотрел, как мы, мальчишки, смолили на берегу лодку, помогал нам»74.

В квартире на улице Галерейной, о которой говорит Шкарин, расположился ныне самый знаменитый музей писателя, который вот уже свыше сорока лет принимает множество почитателей творчества Александра Грина, но об этом речь впереди.

А в далеком 1924 году хозяин сдал писателю три комнаты, с разбитыми окнами, разрушенными печами, но дом был расположен в уютной части города, у моря. Рядом – знаменитая картинная галерея Ивана Айвазовского, вокзал, за несколько кварталов – рынок. Александр Степанович сделал в квартире хороший ремонт, даже провел электричество, которое в то время в Феодосии было не у всех, купили кое-что из мебели и 5 сентября переселились.

Нина Николаевна вспоминала: «Теперь у нас была довольно большая, полутемная столовая, комната побольше – для работы Александра Степановича, в ней же мы и спали, и совсем крошечная – для мамы, а внизу, спустясь шесть ступенек, – большая низкая, разлаписто живописная кухня. Если Грин работал поздно вечером, он переходил в столовую, чтобы своим курением не мешать моему сну. <…>

В этой квартире мы прожили четыре хороших, лучших, ласковых года. <…>

Грин начал писать «Золотую цепь», сказав: «Это будет мой отдых; принципы работы на широком пространстве большой вещи стали мне понятны и близки. И сюжет прост: воспоминания о мечте мальчика, ищущего чудес и находящего их». Так, видимо, было сначала задумано им, став сложнее уже в процессе работы»75.

«Роман «Золотая цепь», если проследить начало мыслей о нем, долгое время существовал в виде фрагментов, с содержанием, лишь отдаленно напоминающим окончательное решение», – так рассказывал сам писатель о начальном этапе работы над книгой, которая была задумана еще в Петрограде. Но в Феодосии замысел обрел стройность и динамизм, сюжет романа окончательно определился.

Юный Санди Пруэль, книгочей и мечтатель, совершенно неожиданно для себя вовлечен в цепь удивительных приключений с погонями, похищением, благородными героями, злодеями и красавицами. Там и прекрасный дворец с роскошными интерьерами, наполненный чудесами, вплоть до говорящего робота Ксаверия… И благородный Ганувер, владелец золотой цепи, обращающий богатство в ослепительную мечту… Наконец, авантюристка Дигэ и ее приспешники, стремящиеся обманом завладеть сокровищами. Им противостоят Дюрок, Эстамп, Санди и Молли – дружеское братство людей с чистой душой и благородными помыслами. Они разрушают коварную игру, и посрамленные злоумышленники поспешно ретируются. Ганувер убил их «выстрелом из чековой книжки».

Грин рассказывает нам эту увлекательную историю легко и вдохновенно. Повествование ведется от имени главного героя, юного моряка Санди, но в его голосе мы слышим голос автора, с мудрой улыбкой взирающего на свои далекие юные годы. Наверняка писатель, работая над книгой, вспоминал свои недолгие морские походы: плавание на пароходе вдоль берегов Крыма и Кавказа, рейс в Александрию, пребывание на шхуне-дубке «Святой Николай». И выплеснул свои впечатления в сюжет «Золотой цепи», где герою, в отличие от автора, гораздо больше повезло. На его пути сначала встретились Дюрок и Эстамп, которые сделали Санди не только свидетелем, но и участником необыкновенных событий. Довершил же всё Ганувер, он помог юноше осуществить мечту о «живописном труде плаваний».

Минуло пять лет. Постепенно, под влиянием новых жизненных впечатлений, Санди смог оторваться от воспоминаний о тридцати шести часах, проведенных «среди сильнейших волнений и опасности, восхищения, тоски и любви». Но когда «блистательная воля случая» вновь привела его в Лисс, в душе ожили прежние чувства. Он встречает Молли, Дюрока, воспоминания о пережитом опять овладевают его сердцем.

«Волнение прошлого. Несчастен тот, кто недоступен этому изысканному чувству; в нем расстилается свет сна и звучит грустное удивление. Никогда, никогда больше не повторится оно!» – в этом заключительном авторском отступлении звучит лирическая тема романа. Далеко в прошлом осталось время, когда юный Саша Гриневский искал свое морское счастье. Александр Грин нашел его в искусстве, творчестве, став одним из самых ярких писателей мировой литературы. Материалом для художественных фантазий ему служили люди, природа, книги, а чаще всего – собственная жизнь.