Поселившись в Феодосии, Грин первое время не испытывал трудностей с публикациями. Его новые произведения часто появлялись в журналах, выходили отдельными изданиями. Например, роман «Золотая цепь», завершенный в 1925 году, в этом же году был дважды напечатан. Сначала – в журнале «Новый мир», а в 1926 году вышел отдельной книгой в харьковском издательстве «Пролетарий», в том же году в Москве выходят сборники рассказов «Гладиаторы», «На облачном берегу» и другие.

В 1927 году Грин получил предложение, о котором с восторгом рассказывал в письме Вере Павловне: «Милая Верочка, совершилось такое событие: 10 февраля в Феодосию приехал Вольфсон (изд-во «Мысль») и купил у меня полное собрание сочинений 15 томов; т. е. – все, что в книгах и по журналам. 10  000 экз. каждый том. В 8 месяцев все выйдут из печати. Сделка эта даст, всего 15–20 тысяч рублей, пока же, авансом я получил 3000 р. Почти наверное по этим делам придется нам с Ниной быть в Петербурге в 1-й половине мая. Конечно, мы очень рады, т.  к. наконец избавились от долгов. А их было уже 775 руб. На днях мы поедем в Ялту, там – до Пасхи, затем – в Москву и, по всей видимости, в СПб.»94.

Но, увы, в дальнейшем это соглашение обернулось для Грина большими проблемами. Ленинградское издательство «Мысль» было частным, и уже это обстоятельство создавало дополнительные сложности: в стране, строящей социализм, шло активное наступление на частный капитал. Но при этом владелец издательства не хотел терять свои барыши и, стремясь удержаться на плаву, всячески нарушал условия договора: издавал тома вразнобой, затягивал сроки выхода книг А.  Грина. В итоге, вместо обещанных восьми месяцев, книги выходили 3 года, с 1927-го по 1929 год, вместо запланированных 15 томов вышло только восемь.

Грин, стремясь вырваться из кабалы издателя, решил через суд добиться расторжения договора. Судебный процесс с «Мыслью», длившийся почти 2 года, обошелся писателю очень дорого: ухудшение здоровья, расшатанные нервы, значительные материальные затраты. Когда наконец в октябре 1930 года дело было выиграно, накопившиеся к тому времени долги и растущая инфляция «съели» все почти высуженные деньги.

Ко всему прочему, в это время в литературных кругах сформировалась очень непростая обстановка. Возник так называемый кризис книжного рынка. В идеологическом отношении особую значимость приобрела Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП), которая практически стала во главе литературного процесса. Рапповцы оценивали произведения литературы с вульгарно-социологических позиций. В угоду сиюминутным нуждам от писателей требовали отражения событий текущей жизни. Реализм признавался единственным допустимым и возможным художественным методом.

Естественно, что в такой ситуации Грину становилось все труднее «протаскивать свои произведения сквозь Дантов ад издательств», как выразился он в одном из писем.

Большие трудности возникли с публикацией романа «Джесси и Моргиана». Роман «Дорога никуда» при жизни Грина не встретил у критики ни одного положительного отклика. Автора обвиняли в «ходульности», в «сусальных переживаниях», а один из рецензентов выразился о романе совершенно категорично: «Никудышняя дорога».

Некоторые из гриновских рассказов, которые теперь входят во все его сборники, признавались слабыми и появились в печати уже после его смерти.

Все письменные обращения Грина в редакции с просьбой объяснить задержку публикаций его произведений оставались без ответа. И тогда писатель в октябре 1929 года обратился за помощью к Максиму Горькому: «Издательство отказалось – как переиздавать, так и, вообще, издавать меня, – не по тиражным соображениям, а по следующему доводу: «Вы не хотите откликаться эпохе и, в нашем лице, эпоха Вам мстит». Алексей Максимович! Если бы альт мог петь басом, бас – тенором, а дискант – фистулой, тогда бы установился желательный ЗИФу (издательство «Земля и фабрика». – Л.  В.) унисон»95.

Сведений о том, дошло ли это письмо до Горького, нет, ответа на него Грин так и не получил. Однако известно, что в 1928 году Максим Горький в письме к поэту Николаю Асееву сказал: «Грин талантлив, очень интересен, жаль, что его так мало ценят».

И все-таки самобытное творчество писателя находило своих приверженцев. В гриновском фонде РГАЛИ хранится несколько читательских писем, где выражена благодарность и признательность за его книги. В качестве примера хочется привести письмо Василия Дашевского из Томска от 8 ноября 1928 года, которое является яркой иллюстрацией к вышесказанному: «Глубокоуважаемый Александр Степанович! Внутренняя необходимость выразить Вам чувство величайшей благодарности и восхищения заставляет меня написать Вам несколько строк. <…> Я позволю себе смелость обратить Ваше внимание на то совершенно особое место, которое Вы занимаете в ряду Ваших литературных братьев. Да, Вы стоите особняком. Вы кажетесь мне одним из тех немногих счастливцев, в чью кровь не проник еще микроб, микроб… подхалимства. <…>.

Так идите же вперед своей особой вольной дорогой, крепче сжимая в руках знамя Вашего таланта… <…> Я крепко верю, что лучшая часть современников Вас поймет, а потом непременно оценят».

Несмотря на притеснения рапповских критиков, Грин продолжал работать. Горечь и боль прорывались только в письмах к друзьям: «Дорогой Иван Алексеевич! Оба письма Ваши я получил и не написал Вам доселе лишь по причине угнетенного состояния, в котором нахожусь уже два месяца.

Я живу, никуда не выходя, и счастьем почитаю иметь изолированную квартиру.

Люблю наступление вечера. Я закрываю наглухо внутренние ставни, не слышу и не вижу улицы.

Мой маленький ручной ястреб – единственное «постороннее общество», он сидит у меня или у Нины Николаевны на плече, ест из рук и понимает наш образ жизни»96.

Квартира, которая упоминается в письме к писателю Ивану Новикову, находилась в Феодосии в доме по улице Верхне-Лазаретной, 7 (ныне улица Куйбышева, 31).

Дом и поныне сохранился, там сейчас установлена мемориальная доска. Грин поселился в нем в апреле 1929 года. Квартира была совершенно изолированная, с отдельным входом, что особенно устраивало писателя, стремившегося к уединению.

Это была последняя феодосийская квартира Грина. Он прожил там до ноября 1930 года, вплоть до своего отъезда в Старый Крым.