После путешествий и жары, кусок плохо лез в горло. Я набрался мужества и стоически расправился со сладким десертом. Сидящий, рядом с Милой Гренка, а не по обыкновению у неё на спине, сохранял полное спокойствие и отчуждённость. Гренка, чем-то смахивал на свою хозяйку, на первый взгляд, ему было около двух лет.

— Сколько Гренки лет?

— Пошёл девятый год. Это самая долгожительная порода среди кошек. Истории известны рекордсмены, дожившие до семи десятков лет.

— Получается гренка ещё совсем маленький кот.

— Практически котёнок, — хихикнула Селена. — Ах, сестрица, когда же ты принесёшь мне от него потомство?

— Как только, свожу его на вязку, так сразу же первый подаренный котёнок будет твой. Ну, или ваш, тут уж как хотите.

— А чем ты Мила, занимаешься попутно свадебного салона и вязки кошек с редкими породами?

— Попутно слежу за спа-салоном и ещё иногда вношу новшества в фитнес-клуб. Последний, работает почти в автономном режиме. Мне хорошо, когда людям хорошо. Я предлагала Селене, взять под свой контроль фитнес-клуб, но она отказалась.

— Нет там ничего святого, — сказала Селена.

— Бар другое дело? — спросила её сестра.

— В бар люди ходят с искренней душой и намерениями.

— И напиваются до беспамятства?

— У нас две трети коктейлей безалкогольные. Туда ходят ради общения и просто поесть. В отличие от общепита, где люди приходят просто пожрать. Приходят, когда надоедает безнадёжный пафос и официоз иных публичных заведений. Плюс мой бар тематический и пьяная шушера к нам никогда не заходит. А если кто-то и приходит, банально нажраться, то сразу испытывая эстетическое наслаждения, отказывается от этой затеи или уходит в другое место. Я там с девятнадцати лет и многое повидала.

А в спа ходят в основном ленивые задницы, те, кто не умеет расслабляться сам. В клуб ходят в основном позеры и позерши. Спортсменов там обычно единицы, против них я ничего не имею. Высшим достижением большинства красоток, пребывающих в фитнес-клубе, является бесконечный пост в сеть своего банального, слегка подтянутого тела, путем бесконечных повторений одних и тех же упражнений. С единственной целью, тешить своё бесконечное самолюбие, выставить тело напоказ, привлечь самца, совокупиться, жениться, родить детёнышей и всё в таком духе. Чаще всего, это своего рода площадка, где безнадёжно зависимые от «спорта» и позерства люди собираются вместе, чтобы посостязаться, у кого задницу лучше обтягивают треники, или у кого бицуха сегодня больше от количества повторений.

— Селена ты прекрасна, — искренне заметил я своё восхищение, к моей музе. — Ты так смело выражаешь своё мнение, на этот счёт.

— Значит я ленивая задница, которая не умеет расслабляться, — иронично сказала Мила. — Кстати фотки свои я никуда не постю.

— Ты у меня вообще молодец. А ты Кай, опять весьма задумчив, — меня снова оторвали о мыслей о подземельях глеиров, в которые мы с прикладчиками спустились, но не успели далеко зайти.

— Есть такое. Касательно вашей темы, я вот, например, не имею ничего против комплексных заведений, для занятий по физическому самосовершенствованию. Ходи куда тебе надо, хоть в бассейн, хоть на йогу там, хоть в качалку. Твоё личное дело. Мне, например всё равно, сколько вокруг меня соберётся позеров, если я пришёл банально поплавать, а потом сходить в сауну.

— Кай, а ты часто ходишь в фитнес-клуб?

— Бывал я там. Не моё. Не выношу замкнутых пространств. Чувствую себя там, белкой в колесе или цирковой обезьяной. Когда дело касается выполнения, физических упражнений, направленных на самосовершенствование в области тела, что само по себе олицетворяет свободу, то я сторонник проводить их, исключительно на свежем воздухе. Более того, лучше всего это делать незаурядно, на природе, если есть такая возможность конечно.

— Да ты такой же экстремист, как и Селена я посмотрю, — обрадовалась Мила. — Ну ладно, допустим. А что делать, если время года, например, холодная зима? Тоже на природе проводить время?

— На самом деле зима у человека, только в голове. Нет совершенно никаких ограничений с холодами и снегом. Холод оздоровляет. Напрасно нас с детства учат бояться холоду. Я в прорубь никого не кунаю, и не заставлять ходить босиком и в шортах с майкой, соответственно не принуждаю круглый год и уж тем более не агитирую. Но элементарный страх замерзнуть без лишней поддёвки, считаю несколько абсурдным. Холод во все времена, как и сильный жар, использовали исключительно в оздоровительных целях. А если ответить на твой вопрос более поверхностно, то давно придуманы горные и беговые лыжи, сноуборды, коньки, да хоть пресловутый гольф на насте и льду.

— Вот из-за таких как вы, не только спа-салоны станут не нужны, но и фитнес-клубы будут пустовать, — веселилась Мила.

— Сомневаюсь, — отмахнулась Селена. — Ленивых задниц, всегда в геометрической прогрессии больше.

— Так чем же ты занимаешься Кай?

— Беготня, велосипед, скейтборд, ролики, йога от безделицы и иногда хожу вместе с предсказателем на тай-цзи. Надо будет на днях покататься на скейте, кстати, хорошо, что напомнили.

— С каким ещё предсказателем? — спросила Мила.

— В смысле с Зеноном.

— Давай, как-нибудь устроим вечер предсказаний, — загорелась идеей Селена. — Раз у тебя друг предсказатель.

— Он что колдун? — спросила Мила.

— Ну, он не колдун конечно в чистом виде, но что нибудь он вам точно нагадать сможет. Хорошую погоду на лето, как минимум.

Разъехались мы поздно ночью. Когда меня подвозила, Селена, у неё зазвонил телефон.

— Номер незнакомый. Да? Кай, это тебя.

— Алло.

— Привет Кай. Мне тут звонила Елизавета, она будет в нашем городе завтра. Давай придумаем и куда-нибудь сходим вместе, чтобы это не было слишком навящево и не выглядело свиданием.

— Откуда ты знаешь этот номер?

— Долгая история.

— Отличная идея. Я собирался покататься на скейте и.

— Сойдёт. Будем завтра у тебя в десять.

— Утра?

— Конечно. Только доски не забудьте.

Я положил телефон и откинулся на сиденье.

— Хочешь завтра на скейте покататься? С нами будут мой организатор выставок, по имени Елизавета и Зенон.

— На скейте!? — выкатила Селена свои прекрасные чёрные глаза.

— На скейте. — спокойно сказал я.

— Как какие-нибудь школьники?

— Нет. Как уже большие подростки.

— Ты умеешь убеждать. Я согласна.

— Хорошо, тогда завтра в десять у меня, со своей доской.

— Утра?

— Ну конечно.

Всю ночь мне пришлось творить. Я не мог позволить повседневной безделице, отрывать меня от самого важного дела в моей жизни. Картины не ждали своего воплощения, они его требовали. И чем больше я уклонялся от их исполнения, тем больше на меня напирали деятели искусств, давно покинувшие мир.

Больше всего меня раздражал Пабло Пикассо. Я даже не говорю, о его, безнадёжной каля-маля при жизни. Нет, дело было в другом. Он начинал критиковать меня каждый раз, за то, что я неправильно варю кофе, без турки или завариваю чай. Такое наглое вероломство, кого хочешь, выведет из себя. Я окончательно психанул, когда он начал советовать, в какой последовательности мне нужно размешивать краски. Это, уже ни какие ворота не лезет!

От психоза меня спас Леонардо да Винчи. Он своим мудрым стариковским голосом и сильным акцентом говорил, что не стоит, так волноваться из-за того, кто и в какой последовательности мешает краски. Главное, по его мнению, было правильно держать сангиновый мелок для рисования эскизов и всегда соблюдать пропорции. По его скромному мнению, именно соблюдение пропорций — священная обязанность художника, уважающего себя и других художников. А ещё соблюдение перспективы, глубины, цветового равновесия и конечно же анатомии, без которой никуда.

К своему собственному изумлению, мне удалось по настоящему сдружиться с Иваном Николаевичем Крамским. На поверку, тот оказался истинно мрачным гением. Но это никак не помешало наладить нам продуктивное общение. Как относительно молодому художнику, он давал мне по-настоящему ценные советы. Весьма жаль, что за свои неполные пятьдесят, он унёс в могилу большую часть, своего великолепного мастерства. Единственно, что его советы приводили в нервное возбуждение Васнецова.

Все эти наши дружеские панибратские отношения, не прошли даром. Как подчас часто возникает конфликт, между Москвой и Питером, так и сейчас Васнецов, как представитель школы живописи Москвы, зацепился с языкастым, но мрачным Крамским из Питера.

— Я бы вам рекомендовал, не перекладывать свой портретный опыт, на плечи этого старательного юноши, — говорил Крамской. — Пусть он доходит до всего, собственными кистями, без вашего Виктор Михаилович, рьяного реализма.

— Кто бы говорил Иван Николаевич. Как ни вы, являясь превосходным портретистом. Но я требую уважения к старшим, от вас обоих и не потерплю, чтобы фольклорную живопись втирали сапогами в холсты, у них тоже есть души.

— Да вы успокойтесь, Виктор Михаилович, никто не имеет ничего против вашей фольклорной живописи, — успокаивал я, начинающего заходиться старика.

— Никто против ничего не имеет, но подчёркнуто использует в своих работах, ярко выраженную религиозную тематику! Что вы на это скажете Иван Николаевич?

— Скажу, что я и сам использовал религиозную тематику и внимательно заметьте, дражайший, весьма успешно. Потому не будем, тут устраивать дрязги из ничего.

— Дрязги! — заходился Васнецов, бросаясь в новые тирады с коллегой по кисти, будучи в принципе, при жизни, человеком не слишком вспыльчивым.

Устав их слушать я вышел на улицу. Утренний сумеречный свет и прохладный воздух меня освежил. Я вернулся, включил погромче музыку и вплоть до девяти утра, меня больше не беспокоили, ни чьи попирательства. Впрочем была у этого и обратная сторона, так я не получал мудрых советов, от собратьев по призванию.

Ярким солнечным утром, когда все были в сборе, мы отправились покорять детские площадки на краю парка, предназначенные для скейтборда. Всю дорогу мы неспешно катили наши борды, подгоняя их одной свободной ногой. Судя по средней неспешной скорости, управлялись со своими досками, они вполне сносно. Словно тренировались всю ночь. Оно и к лучшему, меньше падений — меньше травм, больше хорошего настроения.

К моменту, когда мы туда пришли, я переменил своё мнение относительно детских площадок. Со временем они явно поменялись и обросли надстройками, до уровня «взрослых». Теперь я и сам бы не рискнул, прокатиться на доброй их половине. Настолько виртуозными, их сделали любители, адреналиновых покатушек. Мы выбрали самые «ровные», относительно безопасные, горки. Чтобы успеть получить удовольствие от лёгких горок, прежде чем мы из азарта, перейдём к сложным, и начнутся неизбежные падения.

Селена меня порядком удивила, прекрасно чувствуя себя на новенькой доске. Но больше меня удивила Елизавета, почти мастерски управляясь со своей потрёпанной временем, огромной, в отношении её роста, доской. Чем ниже рост, тем легче держать амплитуду в равновесии. С другой стороны, при высоком росте, соответствующая длинна рук не хуже жердей, сама по себе создаёт должное равновесие.

Ничто не предвещало беды. Когда вокруг нас столпились дети, вдохновлённые полётами Елизаветы, на горках повышенной сложности. Мысли, только о которых, вызывали у меня холодок в животе. Будь на мне не только наколенники и налокотники со шлемом, а хоть весь мотокомбинезон, я бы всё равно поостерегся беззаботно на них кататься, как это делала наша подруга. Теперь я и Зенон понимали, почему Елизавета так легко согласилась, пойти с нами покататься, на этом смертоубийственном для обычного обывателя, виде транспорта.

Чтобы не подавать дурной пример, и просто уйти от внимания мы последовали дальше, дабы оказаться, вне общей детской зоны доступа. Чтобы немного развлечься, мы выбрали в качестве следующего препятствия огромную длинную трубу, под наклоном градусов в двадцать. Высоты она была достаточной, чтобы проехать на ней не пригибаясь на велосипеде. Тем более в полный рост на скейте.

— Девушки вперёд, — конечно же, в первую очередь, прохождение трубы предназначалось королеве скейта Елизавете.

— Твоя вторая выставка отгремела в сети, ещё громче, чем первая, — сказал мне Зенон, когда с воплями, вслед за Елизаветой покатила Селена. — Как ты узнал, что нас надо пригласить, именно на покатушки на скейтбордах? Она тебе сама об этом сказала, на первой выставке?

— Не один ты умеешь предсказывать. Давай, твоя очередь. Елизавета тебя уже заждалась на выходе.

— Ладно. — Зенон уехал, с едва сдерживаемыми воплями.

— Сейчас я вам покажу, как надо выезжать из трубы, — сказал я, ободряя себя, чтобы меньше бояться и не кричать, как девчонка.

Оттолкнувшись от края, я поехал вниз, набирая просто космическую скорость. Вдруг труба вместо того чтобы быстрее закончиться и выплюнуть меня с другой стороны, растянулась чуть ли до бесконечности. Выход её стал яркой белой точкой, а скорость моя действительно приобрела космический масштаб. Я упал со скейта, подозревая, что на такой скорости, переломаю себе все ноги и руки, но вой ветра резко прекратился, а я оказался в тёмном помещении, стоя коленями и руками в луже.

Соображая, что же всё-таки со мной произошло, я был рад хотя бы мягкому приземлению. Сквозь узкую решётку, высоко над головой, лился тусклый свет. Вокруг были поросшие мхом каменные стены. Когда глаза немного привыкли к темноте, я обнаружил и свой скейт. Он лежал перевёрнутый рядом и тоже не пострадал. Вдруг сверху, послышался звук, будто выронили монеты. Тут же к решётке примкнула знакомая неприятная серо-зелёная рожа и что-то недовольно пророкотав, исчезла. Одна монета успела упасть в щель между решётками и шлёпнулась в лужу, в которой я только что был. Лужа довольна чистая и прозрачная. Блестящая монетка сразу привлекла моё внимание. Я поднял её. Тяжёлая и золотая. С неизвестными орнаментами на двух сторонах и явно числовым, но недоступным мне значением.

Меня навещали тревожные мысли. Как так вышло, что я опять провалился в другой мир? Где люди используют в качестве рабов глеиров. Один раз — ну бывает, хоть и редко. Два раза случайная и сомнительная последовательность. Три раза, это уже конкретная закономерность. Сунув монету в карман и скейт под мышку, я пошёл искать выход на поверхность. Двадцать минут поисков ни к чему не привели. Редкие решётки на высоком потолке с дневным светом, перестали мне попадаться, минут через тридцать. Я понял что заблудился. Благо на стенах росли фосфоресцирующие голубым светом грибы и слегка светящийся жёлтым и зелёным мох.

Ни лестниц, ни дверей на ружу, либо в помещения и подвалы я не находил. Это удручало. Темнота и прохлада тоже радовали мало. Чтобы хоть как то развлечься и сократить время на передвижение, я бросил под ноги скейт и неспешно покатил. Дорога пошла под лёгкий уклон и скорость моя стала расти. Пришлось часто останавливаться и периодически тормозить. Стены из крупного булыжника, сменились на естественные, выточенные временем коридоры. Таких невероятных подземелий, я вообще никогда не видел в своей жизни.

По земле шла дрожь. Иногда я прислушивался. Не метро же здесь, в конце концов, ходит. Ходы вели всё ниже, а звук и вибрация усиливались. Что если не любопытство, одинаково хорошо губит и кошку, и человека. На стенах стали появляться факелы, сначала затушенные, а потом зажжённые. У моего скейта, силиконовые колеса и он катил меня, бесшумно. Потому, я первый услышал, как кто-то шёл ко мне навстречу.

Найдя глубокое укрытие в виде выступа в двух метрах от пола на стене, я забросил туда скейт, проклиная себя за тот шум, который он издал при падении, а потом забрался сам. Мимо прошла тройка глеиров, облачённых, в тёмно-бардовые саваны. Глаза их поблёскивали, но хвала случаю, меня не заметили. Позади себя я заметил, что мой балкон имеет проход, не менее метра в диаметре. Набрав грибов со стены в руку, я лёг на скейт животом и покатил дальше.

Мой мини тоннель тоже шёл под уклон, и мне приходилось, изо всех сил, тормозить ногами и руками, чтобы не развить скорость, как гонщик бобслея. Надеюсь, он не ведёт в пропасть, с каменным дном, а ещё хуже с отсутствием дна. Сразу в гиену огненную, например. Потому что жар, идущий мне навстречу, был соответствующий. Тоннель вскоре закончился, а я оказался в комфортабельной нише, с высоким каменным выступом. Ничем не хуже нашего балкона на органном концерте.

В огромной, круглой пещере, всюду горели толстые свечи. У одного края пещеры был алтарь. Там восседал четырёхметровый глеир, в доспехах и с длинным копьём. Ближе всего к нему, сидел на коленях глеир, метра полутора ростом, в белом саване, расписанном золотом. Они без конца молились и их низко вибрирующие голоса, сливались в один единственный мотив. У меня мурашки шли, от их капища и характерных религиозных песнопений.

Через полчаса они закончили петь, сделали поклон в пол и глеир в белом, обернулся к остальным.

— Меня посетило видение, — забулькал и пророкотал он низким голосом.

— Великий учитель. Почему ты говоришь на языке двуногих?

— Потому что среди нас, один из них, — услышав его, я вжался в камень, имитируя его холодность, твёрдость и цвет. — К нам пришёл освободитель, чтобы дать нам возможность встать с колен и стать свободными как раньше. Выйди к нам человек. Тебя не посмеют тронуть.

На всякий случай, я лежал минуты три, делая вид, что я это не я. Но когда мельком выглянул из-за выступа, понял, что рука с когтистым перстом направлена на меня, а все остальные смотрят на мою нишу.

— Нда. — сказал я вслух. — Иду.

Я слез, и пошёл к ним. Твари расступались передо мной, а когда я подошёл к главному, то понял, что объект их поклонения, не менее пяти метров и весь состоит из чистого золота. В глазах его сверкали всеми цветами радуги, огромные алмазы. А вот главный был слеп. Вместо жёлтых или оранжевых, как у них водится глаз, на меня смотрели белые, невидящие и совсем не моргающие два ока.

— Собственно вот. — Не зная что сказать, сказал я, чувствуя себя ребёнком со скейтом, на фоне преклонного возраста глеира в белом.

— Приветствую тебя человек, как твоё имя?

— Меня зовут Кай.

— Я Харрам. Ты не случайно попал к нам, в моём видении, ты должен помочь нам стать свободными.