К дому Михаила я пришёл с другой стороны, чем приходил обычно. Позвонил в дверь. На высокий приступок, вышла его жена. Заметила меня.

— Вы к кому? — спросила она.

— К. - я стал изображать уставший голос, выделяя букву «о» — К Михаилу я. Он жо велел зайти. К нему.

— Яна, кто это там? — спросил вышедший Михаил.

— Дед какой то. К тебе говорит.

— Мхина, фу! — Михаил открыл дверь. — С кем я честь имею говорить? Почтенный.

— Онисим я. Мы с вами на кануне говорили, в Косолапинцево. Помните меня. — я высунул язык и подмигнул ему.

Михаил не сразу понял и даже смутился такому повороту. Но узнав, кто устроил маскарад, сразу ожил.

— А Онисим — жизнерадостно заговорил он! — Давай заходи дед. Мхина фу! — на меня набросилась немецкая овчарка, встала в полный рост и стала облизывать мою бороду. — Фу я сказал. — с трудом он оттащил от меня эту махину. — Ты проходи в сарай, я сейчас.

Я зашел в просторный сарай, служивший одновременно и дровницей, и мастерской, и гаражом. Через пять минут он вернулся. Одетый в рабочий камуфляж и с сумкой.

— Прыгай в машину Онисим. Щас доедем в твоё Косолапинцево, как обещал. — подмигнул он мне, когда вышел.

На проходе стояла жена, не понимая, что происходит.

— Как скажешь, милчеловек.

— Дорогая, я по делам.

Он закрыл за нами ворота, и мы покатили по деревне.

— Мне нельзя к Оле. — сказал я серьёзно. — Мне ни к кому нельзя. Ты меня не видел. Я с тобой не говорил. Приезжие господа из конторы думают, что погубили меня, там в лесу, как лишнего свидетеля. Так что давай, куда нибудь уедем. Надо поговорить.

— Понял. На вот тебе пока в дополнению к образу. Он достал из нагрудного кармана маленькую черную трубочку и жестяную коробочку с коробком спичек. С кубы табак. Мне подарили на днях, с тобой вот хотел поделиться. А ты жив чертяка. Лучемир! Слава богу, ты пришёл! Я уже все окрестности облазил на пузе и на УАЗе. Нет тебя и всё тут. Морды приезжие ничего не говорят. Секретность. Оказывает содействие — весь ответ. Сами то все здесь, а тебя нет. Я уж подумал, по миру тебя пустили. Скоты. Оля то меня гоняет. Денно и нощно. Говорит отыщи, сыщи днём с огнём, моего племяшку родимого. Глаза на мокром месте. Чувствует наверно, что живой. Я вот тоже не верил всё, что ты не вернёшься. Ты раз и объявись.

— Вон куда нибудь, туда. — я показал на несколько дорог вдоль линии электро передач. — В тихое место отвези нас, разговор есть.

— Щас всё будет. Мне тоже есть что рассказать. А вообще, старикашка из тебя отличный. А как от тебя пахнет. Прям, как от моего покойного дела. Одна из его трубок кстати.

— Я верну тебе её потом. Спасибо.

Мы встали под старинными дубами, чтобы солнце не грело машину. Я окинул голубое небо глазами и сел на стоящий особняком пенёк.

— Короче, свежая новость, вчера ночью, у старого клуба что-то рвануло. Там где у них стоянка была. Жертв вроде нет, я там утром проезжал мимо. Воронка в углу стояки, заборы почти все упали. Испорчены чуть ли не все машины. Все окна у клуба вынесло. Представляешь, какой там поднялся кипишь. Главный там у них есть, так вот он рвал и метал всё утро. Лицо зелёное. Что-то серьёзное у них там было. Громыхнуло — будь здоров! Самое главное жертв нет. Все в здании были, контузия наверно у всех. По слухам от коллег, говорят у них там один крышей поехал. Заворожили его, зазомбировали, вот он ночью и устроил бум, а сам сбежал в неизвестном направлении. Теперь разыскивается. Ориентировку на него дали. У меня фотка в машине даже есть. Хочешь посмотреть? — Я отрицательно помотал головой. — Я смотрю тебе не интересно.

— Интересно Михаил. Но больше интересно, когда ты к Оле сможешь заехать. Объяснить всё. Рассказать. Главное, чтобы она хранила молчание и траур. Пусть скорбит, в общем. Пусть для виду думает, что я оказал содействие и канул в лесу.

— В общем да Лучемир. Пока оно тихо, не вороши. Ехать тебе надо отсюда, чем скорее, тем лучше. Не будет тебя и всё устаканится, успокоится. Дело сплошной аномалкой пахнет. Тут странности там. Приезжая контора здесь долго теперь трясти округу будет. Новые расследования поверх старых расследований. Пропавшие без вести, все нашлись. Один новый, то есть ты пропал и ладно. Лучше чем ничего. Вопросов конечно, много, совпадений. Проще будет на тебя всё свалить, раз ты пропал. Справедливости можно не искать. Затихнет чуток шумок и молва, Яра твоя тебе сама в гости приедет. С ней-то в порядке всё? — я кивнул. — А то дом её я видел, огородили, соседей выгнали и тоже, потом огородили. Только как уедешь, скоро не возвращайся. Фигура твоя должна надолго исчезнуть из местного поля зрения.

— Помоги мне не заметно покинуть деревню. Я же не могу сегодня придти к Оле сесть на мотоцикл и уехать. Будет лучше, если ты сам заедешь к ней, погрузишь железного коня и мои вещи. Привезёшь в условленное место, а оттуда я уже смогу спокойно уехать.

— Мы так и поступим. Я как нибудь на днях к ней заеду. Чтобы не вызывать подозрений. Конь то твой тяжеленный?

— По доске вкатить, труда не составить. Оля подстрахует. Пусть заранее мой рюкзак соберёт, мотокомбинезон, боты, шлем, кофры дорожные.

— Ладно. Арбалет я кстати забрал. В машине у меня лежит. Хочешь я тебе его дам?

— Лишним не будет, не знаю, как и благодарить Михаил.

— Ничего не надо, ты мне жизнь спас. Вот и я спасу твою.

Михаил довез меня до ближайшего леса, недалеко от дома Яры. Просмотрел всю округу в бинокль и заключил, что он ничего подозрительного не видит. Я взял арбалет с дюжиной болтов и вышел. Дождался когда он уедет. Взобрался на дерево и наблюдал за домом сам. Действительно, никакой подозрительной активности. Пошёл сквозь траву. Жаль не конец лета, трава не настолько высокая, чтобы полностью скрыть мой рост. Зашёл домой. Яра, как ни в чём не бывало, готовила есть. Мы зажгли свечи сели за стол. Я поделился с ней своим планом побега предположительно на послезавтра. Она одобрила. Но уезжать со мной пока не хотела. Согласилась со своим убеждением, что мне пока лучше уехать одному. Я дал ей свой адрес и номер телефона, чтобы она в любой момент смогла ко мне приехать.

— Приеду. — сказала она. — Когда всё уляжется. Пока нельзя мне, братишку надо проводить.

Оставшийся день, я не отходил от Яры. Близость неизбежного расставания, сильно меня удручала. Лишь в близости с ней, я находил утешение. Хотелось выть на луну, как это делает Грум. Хотелось обнимать её и не отпускать никуда. Быстро прошёл день, Яра ничего не успела, из того, что запланировала сделать. Я попросту ей не давал. Она была не против.

Вечером, когда мы собирались пить чай, Яра заметила, как к дому подходят. Она быстро взяла меня за руку и затащила под стол. В окна стали светить яркими лучами фонарей. Заходить в дом не решались, лишь осматривали его. После тщательного просвета, свет погас. Через пару минут послышался низко вибрирующий звук, подъехавшей машины.

— Ну что там? — донеслось сквозь не плотно прикрытую форточку, со стороны машины.

— Никого. Какой дурой, надо быть, чтобы сюда вернуться.

— Так вы не заходили даже?

— Ты слышал, что Палень рассказывал?

— Ну, так и чего теперь…

— Ну так иди сам, открывай, заходи, ищи. Раз такой деятельный и умный! — гневно поддержал товарища по осмотру дома, напарник.

— Ну, поехали тогда, чего встали. Будем колесить по округе, пока не найдём. Приказ самого его.

— Твоё дело баранку крутить, ну так и не мешай! — ожил первый ответчик.

Внутрь снова стали светить фонари. Потом обыск продолжился в соседских домах. Внутрь тоже никто из них не заходил. Вскоре они уехали. Мы спокойно сели, попили чай и пошли спать. Как справедливо говорит Яра: «Лучше рано лечь, чем поздно заснуть». Последуем её заповеди.

На утро, я допытывался, как она будет здесь жить без меня. Если в дом теперь постоянно будут наведываться и вообще жить в деревне ей будет неспокойно. Раз на тебя ведут охоту, разумнее всего, будет уехать подальше. Даже дикий зверь это понимает, когда слышит выстрелы охотника. Яра призналась мне, что Грум построит ей настоящий дом в глуши. Рядом с лысой горой. Там она сможет даже перезимовать при желании. Такой тёплый и уютный он будет. Для него это легко. Он сильный и умный. Даже печь поможет выложить из камней и глины. Я искал любые поводы, и приводил аргументы, чтобы она переехала ко мне. В частности вопрос с продуктами и элементарными нуждами, одежда, мыло, щётка зубная. Где всё это она будет брать? Но Яра с уверенностью и лёгкостью приводила мне такую же массу доказательств, что человеку не так-то много и нужно для жизни. Особенно, если он один и это девушка, а живёт она на родной, священной земли. Вдобавок, под боком есть такой заботливый и сильный брат.

— Яра, яра. Что же ты будешь делать, когда они приедут туда очередной раз, чтобы схватить вас?

— Не будет такого. Дорогу они к нам не найдут больше. В этом можешь не сомневаться.

— А как же местные. Они-то уж точно укажут дорогу, если их об этом попросить. Особенно за деньги.

— Не знают местные, где это место. А те, кто знает, не поведёт.

— Ладно, но спутники укажут им, точное место навигации.

— Ну а где были их спутники, когда вы уехать от Лысой горы пытались?

— Значит, вы им специально засаду готовили? Не они вам, как они думали.

— Это уже не важно. — лукаво посмотрела она на меня. Мне сегодня надо будет в лес сходить. Ты со мной или дома останешься?

— С тобой. Даже после всего, мне дорого моё пошатнувшееся психическое здоровье.

К вечеру мы пришли домой. Яра не смотрела и по сторонам, когда мы шли домой. Либо знала, что за домом никто не следит, либо ей было попросту все равно. Мне нужно было встретиться с Михаилом сегодня в десять. Как раз, как начнёт темнеть. Я оделся в ставшее привычным, мне одеяние. Вышел из дому. Несмотря на моё пожелание встретиться, где нибудь в поле, а лучше лесу. Михаил упорно отвергал мои попытки доказать ему, что так будет безопаснее. Словно ничего не боясь, он назначил встречу близ площади, на которой происходило гуляние. Это центр деревни и мы будет на виду даже у плохо зрячего. Его аргумент был прост: «Все шпионы миры, всегда встречались в самых людных местах».

Тоже мне шпион. Мы не в населённом городе. Чтобы на этой самой площади людной, было много прохожих и туристов. Тем более мне не передать ему, что то надо или получить. Нам надо поговорить, а это слова, время. Провальная конспирация, в общем. Я прихрамывая, потому что сильно натёр пальцы обеих ног в штиблетах, доковылял до площади.

Почти пустая. Нашёл искомую лавку под голубыми елями, похромал к ней. Сел. Вытянул ноги, охнул как самый настоящий дед.

— Ну, ты в роль вжился. Талант. — подошёл из тени деревьев Михаил.

— Ты что там делал? Меня ждал?

— Нет. По нужде.

— Да я пальцы натер. Болят. Больше эти калоши ни за что не одену.

— Больше и не придётся.

— Оптимист ты Михаил.

— Сдаётся мне дед Онисим, за моим домом слежка началась. Вот так. Доигрались. Как узнали? Хрен их знает.

Напротив нас остановилась чёрная машина. Бок, которым она стояла к нам, у неё был сильно исцарапан и смят. Вот и последствия моей диверсии, со взрывом на лицо. Вот и странные слова Михаила. Выследили. Сдать он меня не мог, человек не такой. Человек слова и принципа он. Человек, каких мало. Я уж представил, как сейчас выбегают из дверей бойцы, скручиваю меня в бантик и укладывают в подарочную коробку, в багажнике. Лениво опустилось и бесшумно опустилось окно. Правильно, зачем меня крутить, если проще застрелить на месте. Опять не угадал. За рулём сидел неизвестный в пиджаке. Справа от него француз. Он же Палень. Рожа вся в свежих царапинах.

— Михаил. — сказал водитель басом. — я попрошу завтра, вас зайти ко мне. На пару вопросов.

Не находя своим рукам место, я опустил голову, чтобы не было видно моих беглых, напуганных и молодых глаз. Руки сами полезли во внутренний карман пиджака. Достали трубку и стали её набивать табаком из жестяной банки-коробочки.

— Конечно. — ответил Михаил. — Во сколько?

— А во сколько вам будет удобно. Хоть к девяти утра.

Я чиркнул спичку, сделал пяток коротких тяг, раскуривая. Затянулся глубже, подержал дым во рту. Немного дыма попало в лёгкие. Табак оказался неожиданно крепким. Я сильно закашлялся.

— Вот в девять и зайду. Как раз до работы чтобы. — по-деловому ответил Михаил.

— Договорились. До завтра. — ответил водитель и отвернулся.

— Будь здоров дедуля. — добродушно сказал француз и окно поехало вверх.

Машина плавно тронулась. Я махнул рукой на прощание, по-старчески ей тряся.

— Слышал дед Онисим? Хорошо, что предупредили. Добры молодцы.

— Чего же тут хорошего? — наконец откашлялся я.

— А чего плохого, на меня у них ничего нет. В общем, слушай сюда. У тёти твоей я сегодня был. На чай с Янкой заезжали. Все твоё добро я погрузил. Завтра в три, будь на опушке леса, что напротив того коровника, на выезде из деревни. Идти не далеко, зато безопасно и любопытных глаз там нет. Я из лесочка выеду. Мы тебя снарядим, и домой отправим. Всё понял?

— Да будет так Михаил.

— Вот и отлично. Дайка раскурюсь. Если сам не умеешь. — я, передал ему трубку. — Этот тоже кубинский, высший сорт, между прочим. Зря ты нос воротишь.

Для приличия, чтобы никто ничего не заподозрил, мы посидели ещё. За десять минут Михаил докурил трубку. Почистил сразу, продул и вернул мне. Встали.

— Ну, дед Онисим. Не хворай. — он сильно сжал мою руку и потряс. — Будете у нас. Заходите.

— Спасибо сынок. Идти мне надо. Старуха меня ждёт.

Чтобы скрыть, нервное напряжение и скрасить дикую боль мозолей, я вновь набил трубку. В этот раз немного. Помня десяти минутной давности, горький опыт. Набил только для себя, закурил спичкой, бросил обгорелую в урну и похрамывая пошёл. Если бы меня сейчас увидел режиссёр и сценарист, большой величины и масштаба, а ему нужен был непременно, на роль настоящий старик, он бы умолял меня сняться в его фильме. В гриме. Но я бы отказался. Не моё это, актёрское мастерство. Я это сегодня понял, когда на лавочке сидел и чёрная машина, остановившись напротив нас, чуть всё в моей жизни не перечеркнула. Кровавым следом покрышек из чёрной резины.

Больше не опасаясь преследования, пошёл к Яре. Никому не потребуется следить за немощным стариком, бесцельно слоняющимся по ночной деревне с трубкой крепкого табаку и ароматного дыма. Дед, который и убежать то, не сумеет при случае. Зашёл через участок, как обычно. Рассказал обо всём Яре. Меня тревожил тот момент, что за домом Михаила выставили наблюдение. Кто-то шепнул нашим добродетелям, что мы общались. Но это мог быть кто угодно, мы часто появлялись на публике и вели непринуждённые беседы. На этом особо не стоит акцентировать внимание. Главное чтобы Михаил не привёл за собой хвоста. Ночь выдалась волнительной. Я никак не мог заснуть. В отличии от Яры. Моя юная спутница жизни, пребывала в блаженном состоянии забытья. Ни тени волнения и беспокойства на её прекрасном, свежем лице, покрытом веснушками. Так и пролежал всю ночь, смотря то на неё, то на подушку, то на потолок.

Кажется, она предупреждала, что с медальоном можно и не спать вовсе. Но делать этого мне не нужно. Я как всегда, не без оттенка скепсиса, относился к её некоторым посылам насчёт особых свойств медальона. Красивый, да, бесспорно. Но на его способность менять действительность я всегда закрывал глаза. Явному доказательству их проявления, я никогда не был свидетелем и не мог воспринять её слова всерьёз. Моя бессонница дело обычное, особенно когда психические силы на исходе. Когда эмоциональный уровень пресыщается невероятными приключениями своего хозяина, то организм делает автоматичную регуляцию, по его восстановлению. Выкручивая реле эмоциональной реакции на происходящее, на минимальную шкалу.

Утром я одел новоприобретённые берцы и удобный комбинезон. Несмотря на жару, мне было в нём комфортно. Я всё утро отговаривал Яру идти со мной, но она категорически отказывалась меня слушать. Сошлись на том, что я разрешу ей проводить меня к месту назначения, не доходя до него, один километр. Она разумно одела, самые неброские платье и платок.

Она вела меня, какими то окольными и безлюдными тропами. Впрочем, для деревни, почти все тропы являются таковыми в действительности. Стоит только отойти подальше и можно на ней встретить диких зверей. Так с нами и вышло, мы спугнули, по меньшей мере, восьмерых огромных зайцев, с десяток крупных птиц и даже застали аистов. Смелые, но красивые белые аисты не обратили на нас, ровно никакого внимания. К назначенному рандеву с Михаилом, мы пришли на пару часов раньше. Примерно в километре, мы сидели на холме и обозревали место предполагаемой встречи. Я думал, что засыплю Яру тёплыми словами признаний на прощание. Однако мы сидели в тишине на травке и не решались нарушить возникшую тишину. Жара набирала обороты. Природа замирает в моменты сильнейшего повышения или понижения температуры. Так же всё замирает, при сильнейшем морозе, так и сейчас не было ни ветринки.

В противовес жаре, у Яры, были ледяные руки. Как бы я не пытался, мне не удалось их согреть, при всех своих стараниях. Прощание вышло коротким. Мы признались друг другу в сокровенном, и пообещали быть вместе. Ни смотря, ни на что. Она осталась сидеть на холме, а я пошёл овражками. Я часто оборачивался, чтобы лицезреть любимую, сидящую на пригорке. Вскоре силуэт её потерялся на фоне красоты природы. Но её образ, не покидал меня.

В четырех кратную оптику, я осмотрел место предполагаемой встречи. Никого. В полукилометре виднелся знакомый, заброшенный коровник. Если я ничего не перепутал, это должно быть, где то здесь. Хотел засесть в небольшом березняке, но быстро передумал. Куда я в случае чего бегством спасаться буду? Только если в поле, но это не вариант, там я как в тире, движущаяся мишень. Несложная и предсказуемая. Переместился в лесочек. Залег. Здесь и прохладнее и есть куда отступить. Через полтора часа, когда я чуть было не закемарил, стала слышна подъезжающая машина. Это точно Михаил. Звук знакомый. Опоздал на целый час. Плохая примета, он человек времени, пунктуален. Остановился за кустами орешника. Вылез. Достал бинокль, осмотрел округу. Посмотрел на часы. Было заметно, как он нервничает. Я поднялся и пошёл к нему.

— Наконец-то Лучемир. — мы поручкались. — Пришлось пару часов круги по полям понарезать. На всякий случай. Подозрения у меня были, что за мной слежку устроили. Потому что на утреннем допросе, слишком мало меня расспрашивали. Будто только для проформы, с ленцой. Не похоже это на них.

— Михаил, я уж было запереживал. Что только не подумал. Пока здесь тебя ждал. Хорошо, что ты приехал, один.

— Ладно, помоги вытащить своего коня. Арбалет пока бросай под пассажирское сиденье. Чтобы не мешал. Мотошмотки потом оденешь. Шлем накинул и поехал. Проедешь километров двести сначала, а где нибудь перед выходом, на автостраду, переоденешься попутно.

— Я тоже так думаю. Не будем тянуть время.

Скатив мотоцикл на тормозах по захваченной доске, я быстро повесил кофры и надел шлем. Сел, стал заводить. Не заводиться. Так холодный пуск, подсос, нейтралка. Поворот ключа. Залилась «ямаха» песней славной. Камень с души долой. Я улыбнулся, повернулся к Михаилу, чтобы пожать ему его медвежью волосатую лапу и проститься. Но он стоял у открытых в салон дверей УАЗа и разломив двустволку, торопливо засовывал в неё патроны. Раздалась автоматная очередь. Михаил остановился. Моя улыбка пошла на нет. Я рванул ручку газа, дорогу мне загородила, знакомая, развернувшаяся чёрная иномарка с измятым боком. Объехать не проблема, но из окон на меня уставились, пара стволов автоматов. Сзади подъехала другая машина, не так сильно побитая, но не в самом новом виде. Через потрескавшиеся окна, на меня смотрел Никон. На его небритом лице играла улыбка.

— Лучемир! — обрадовался Никон. — Какая неожиданная встреча! Признаться, я не ожидал тебя здесь встретить. Мишаня, будь добр, отдай берданку моему другу. Не искушай его делать в тебе огромную дырку.

Два автоматчика с пиджаках, выцеливали нас, а позади к нам подходил Никон с пистолетом и Палень с неразлучным дробовиком.

— Мне говорили, что преследовать Михаила пустая трата времени. Но я чувствовал, он будет моим пропускным билетом в упущенные возможности. Я бы выпытал всё из тебя сам, но боюсь, у меня нет на это времени. Мне проще будет тебя просто застрелить. Палень всё время торопил меня.

— Слышь, Никон, у тебя на нас ничего нет. Едь со своими ребятами по добру.

Француз подошёл к нему и коротко ударил прикладом по голове. Теряя сознание, Михаил осел на землю. Никон продолжал.

— Я смаковал момент, ждал до последнего. Хотел, чтобы вы, а я не знал, кто это будет, ощутили вкус победы. Так горечь поражения, станет сильнее. Как это было у меня, когда вы выкрали мои честно добытые сведения, а потом бестактно взорвали мой вездеход, с ценной тушкой волчка. Ну что же, я рад, что вышло именно так. Не знаю, как вы зазомбировали нашего часового, чтобы он всё вам добыл, но вышло у вас это почти профессионально. Где он теперь? Кстати, а где эта баба? Я ожидал встретить здесь именно её.

Я слез с мотоцикла, снял шлем. В лесу, я заметил странное, но знакомое движение. Словно серая тень промелькнула мимо.

— Ладно, крендель. Твоя взяла. Хочу рассказать тебе всё, прежде чем последний раз плюну в твою рожу. Это я залез к вам той ночью и выкрал инфу. Я видел, как ты предложил серому пиджаку винца за победу. Как же приятно мне было слышать взрыв ночью и осознавать, как ты рвёшь не себе волосы. Мне говорили, ты там настоящее представление устроил. На коленках ползал. Плакал как баба. Ты кстати знал, что твой дружок настоящий француз, он лапки жабам откусывает. — договорить длинную речь я не успел.

Никон выстрелил в меня. Тяжелая пуля ударила в грудь. Я упал на землю, хватая ртом воздух.

Дальше всё происходило словно во сне. В нашу сторону шла Яра и громко пела. Из леса выбежал разъярённый Грум. Шерсть на нём отросла, а рычал он так злобно, что я не сразу узнал его. Пиджаки с перепуганными лицами, стали поливать его длинными очередями. Никон и француз не растерялись и стали выцеливать Яру, но она обернулась лисой и стала прыгать так ловко, что они не могли в неё попасть. Ну, уж нет, только не Яра. Я пополз к УАЗу. Достал арбалет, сквозь боль зарядил его и покачиваясь, стал целиться в Никона. Щелчок. Болт насквозь пробил руку Никону в районе запястья. Он вскрикнул и выронил пистолет. Француз подловил лису и вовремя выстрелил.

Лиса кувыркнулась на спину, но когда раздался второй выстрел, он уже успела убежать, оставляя за собой розовый кровавый след. Грум приблизился и кружа в ритме смертельного вальса, вскрыл пиджаков, как банки с красной краской. Пока Никон, левой рукой силился поднять пистолет и прицелится, Палень уже навёл свой дробовик на меня. Испытывая жуткую боль, я запрыгнул за машину. Пучок свинца закопался в землю. Когда к ним приблизился Грум, француза уже не мог спасти дробовик. В одно движение когтистой лапы, он лишился и оружия и головы. Никон успел сделать целых пять выстрелов в грудь Груму, один в голову. Пуля только разорвала щеку и обнажила огромные зубы. Огромные когти вскрыли Никона, а голова пропала в пасти зверя. Пожевав его голову, Грум сплюнул то, что от неё осталось на землю.

Лиса обернулась Ярой. Хромая, Яра подошла ко мне. В районе бедра у неё сочилась розовая кровь. В неё попало лишь несколько дробинок. Она склонилась надо мной, аккуратно раскрыла куртку. Сунула руку и достала сильно деформированный латунный кастет. Пуля не смогла его пробить и оставила в нём крупную вмятину. Она закатала всю одежду на моём торсе. Во всю грудь у меня был кровавый синяк в форме кастета. Она засмеялась и обняла меня.

— Ай яй яй! — предупредил я её о том, что мне очень больно.

— Не смертельно. — радовалась она. — Выпишу тебе по своему рецепту, особую мазь. Заживет лучше, чем на собаке. Хочешь Грум тебя укусит немножко?

Я посмотрел на Грума, он трогал рваную щёку и тихо рычал. Жуткое зрелище. Никогда к нему не привыкну. Я замотал отрицательно головой.

— Лучше не надо.

— Ну и зря. Слюна у него лечебная. Да Грум? — ответом ей был низкий рык, Грум уходил в лес.

— У тебя кровь Яра. — сказал я ей приподнимаясь, грудь болела как после удара кувалдой, наверно сломаны несколько рёбер.

— Пустяки, мне почти не больно. Главное что ты жив Лучемир. Но тебе надо ехать прямо сейчас. За ними приедут остальные, а нам с Грумом надо успеть спрятать их всех.

— Что с Михаилом?

— Наверно сотрясение. Думаю ничего страшного.

— Яра. — Смешанные чувства наполняли меня, я встал и горячо приник к её губам. — Ты мой бриллиант Яра.

— Ты мой драгоценный Лучемир. — из глаз её покатились слёзы.

Я сел за так и не заглушенный мотоцикл и поехал. Прочь из Чертякино. Прочь ото всех, кого я здесь узнал. Прочь от любви всей своей жизни. В полевую даль. Домой. В зеркало я видел, как Яра, без конца вытирает слезы. Накатывающиеся из серых глаз, на прекрасное веснушчатое лицо.