На выходные Кира уехала домой к матери, – ее тихую гавань от всех тревог и печалей. Но даже здесь ей не удалось расслабиться и забыть обо всем. Кира прислонилась лбом к оконному стеклу. Внизу, в песочнице копошились дети. Мальчишки гоняли на велосипедах. Бабушки на лавочках кутались в пальто и болтали обо все на свете. А ее жизнь – сумасшедший дом; убийства, тюрьмы, камеры, жестокость…
Мысль о том, что и у них с Виктором когда-то мог быть сын, жизнь как у всех, горечью откликнулась в душе. Тогда она по его настоянию сделала аборт. После развода с женой Виктор поставил на своей личной жизни крест, а она… А она побоится неловким вопросом разрушить то светлое и нежное, что есть между ними. Что же им мешает быть вместе? Ведь он – один, она – одна. Девушка тяжело вздохнула. В конце концов, она помогает людям и потом, нет ничего интереснее, чем распутывать запутанный клубок…
Мысли перетекли на рассуждения главврача в Плеханово об унижениях детей и домашнем насилии. На слова ее недавнего подопечного Савченко о своей ненависти к отцу, как тот в детстве его методично бил с толком, с вразумлениями. Бил до тех пор, пока сын не начинал мочиться прямо в штаны. Бил, чтобы потом стыдить сына за слабость. Врач прав, – кто после этого остался бы нормальным? И кто бы мог подумать, что этот обычный с виду ребенок вырастит в человека без вредных привычек, семьянина, который при этом в свободное от работы время будет душить, а потом расчленять тела своих жертв? Жена и коллеги до сих пор верят в его невиновность. Кира не без содрогания вспомнила, как после длительных допросов Савченко не без гордости стал выдавать такие подробности, от которых волосы на голове шевелились у всех присутствующих, называя при этом себя слабохарактерным. Савченко утверждал, что в садизме есть нечто возвышенное, недоступное обычным людям. Что только там он чувствует себя самим собой. Что только так он получает сексуальное удовлетворение…
В комнату вошла мать, тоже подошла к окну. Взглянула вниз, на копошащихся детей и мотнула в их сторону головой.
– А ты мне когда таких же народишь?
– Не знаю, мам. Не спрашивай…
– Что ж не спросить то? Что у тебя с Виктором?
Кира нахмурилась и буркнула недовольно:
– Ну, не хочет он семью больше. Понимаешь? Может, боится… У него такой тяжелый развод был!
– Уж сколько лет прошло?! Пора бы уж перестать мучиться и тебя мучить… А сколько Виктору сейчас?
Дочь прищурилась, вспоминая.
– Сорок шесть. Да, точно.
– И чего ждешь? Любишь его – рожай. Сколько можно увлекаться преступниками? Пора увлечься кем-то еще…
– Ничего не буду с него спрашивать! Захочет – сам предложит!
Мать неодобрительно покачала головой и решила вскипятить чайник. В кране зашумела вода. А Кира подумала о том, сколько ее мать, врач – терапевт по специальности, за всю жизнь сделала для людей хорошего. Ей самой и не снилось… Она сама… Чтобы сделала она сама… Что-то тревожно мельтешило в сознании и никак не хотело всплывать на поверхность. Сбивало общий плавный поток. Неожиданно резко Кира обернулась и спросила:
– Мам! А чтобы ты сделала, если бы до смерти ненавидела себя? Считала себя ничтожеством хуже некуда. Ну, такая какая есть? Или тебя в этом основательно убедили?
Серые глаза внимательно уставились на дочь.
– Попыталась бы покончить с собой, наверное. Или со своим прошлым.
– Хм… Обрезала бы старые хвосты? Сбежала?
– Ну, не знаю… По разному можно. Кто-то переезжает в другое место, кто-то меняет фамилию. Кто-то стремится к славе, известности, чтобы доказать самому себе обратное, – у кого на что фантазии хватит. Некоторые даже пол меняют!
– А чтобы ты сделала, например, если бы до смерти ненавидела своего отца? Отца, который тебя всю жизнь унижал, подавлял? Ты бы тоже захотела сменить фамилию? Отмыться?
– Наверняка… Ну, и вопросики ты мне, девочка моя, задаешь!
Кира подскочила к матери, чмокнула ее в нос и понеслась в прихожую со словами:
– Мамочка! Я тебя обожаю! Ты у меня самая лучшая!
– Ты куда?!!!
– Сделаю звонок и вернусь. Ты не успеешь даже напечь и пару блинов!
Замок входной двери щелкнул, а мать с улыбкой потянулась к шкафу за мукой.