Ваня сидел за столом и его мечтательный взгляд последние пятнадцать минут был устремлен на хрустальные фужеры ровной шеренгой, словно солдатики, выстроенные на полке серванта. Вот бы потрогать хоть разок! За ним наблюдали, но он никого и ничего не замечал. Изящно вырезанные ножки фужеров давно привлекали его своими выпуклыми, необычными формами, к тому же так искрились всеми цветами радуги! Вчера он собирался уж было исполнить свой грандиозный план по исследованию содержимого серванта, раз сто проверяя и нервно оглядываясь – не идет ли кто, но острый материнский взор каждый раз его останавливал. Наверное, придется отказаться от такой смелой затеи… Внезапно тяжелая рука отвесила подзатыльник так, что лоб впечатался в крышку стола. Вилка, лежащая перед носом, слетела на пол. Вскрик боли и громкий надрывный детский плач огласил комнату.

– Не пизди!

Ваня судорожно сглотнул слезы, и, превозмогая боль, притих. Только лопатки продолжали нервно подрагивать. Очередная затрещина пронеслась в воздухе, но мальчик успел уклониться и кубарем укатился под стол. Константин крикнул со злостью:

– Вылезай! Вылезай, щенок, я сказал! Не хочешь? Ну, так я сейчас так тебя попрошу вылезти, что неделю сидеть не сможешь! Ты меня слышал?

Жалобное хныканье под столом на секунду стихло, и тут же зазвучал уговаривающий голос матери:

– Ну не любит он мяса, я ему рыбу специально купила…

– Если еще раз встрянешь,– я и тебе меж бровей заряжу… Ты кого из сына растишь?!! Глянь только!

Варвара с тоской и жалостью встретилась с полными страха и слез голубыми глазами. Взор остановился на тонких ручках и ножках, на острых локтях и коленках, на шишке на лбу. Чем сын так раздражает отца? Ведь как две капли похож, только цвет глаз – ее…

Ваня осторожно, обходя отца как можно дальше, показался из-под стола и тут же спрятался за спину матери. Та легонько подтолкнула его к остывшей тарелке картошки с гуляшом – нетронутым стояло и то и другое.

Константин, казалось, несколько смягчился и наставительно произнес:

– Я тут таскаю мясо через проходную, чтобы прокормить тебя, дармоеда… Сколько можно мусолить эти две ложки? Час уже сидишь! Или тебе мать плохо сготовила? Жри, давай!

Ваня ткнулся от подзатыльника носом в тарелку. Константин тяжело вздохнул, глядя на сына. Слабого, вечно ноющего. Взгляд отца до краев наполнился брезгливостью, но потом засветился решимостью и упрямством.

– Я из тебя выращу человека! Сядь прямо! – Ванино плечо резко дернули. – Ешь!

– Папочка… миленький… Ну, пожалуйста… – захныкал тот.

– Ешь! Ишь, театр тут устроил!

Мальчик положил ложку в рот и, зажмурившись, проглотил. Рвота моментально вывернула скудное содержимое желудка обратно.

– Вот, сучонок! Специально, бл…!

Отец сдернул сына со стула и потащил к зеркалу.

– Посмотри! Только посмотри на себя! На кого ты похож?

В большом, загаженном мухами зеркале, отразилась маленькая фигурка в голубой рубашке и шортиках, на колготках – мокрые пятна, лицо с огромными глазами, в которых светился ужас…

– Разве ты на человека похож?

От следующей затрещины Ваня кубарем покатился под сервант, – оттуда снова донесся плач.

– Еще хоть раз пикнешь – убью!

Звуки под столом превратились в тихие всхлипы.

– Иди отсюда! Вали с глаз моих!– гаркнул отец. – Пусть завтра мать сама тебя в садик ведет!

Ваня, зажимая рот ладонью, быстро исчез в своей комнате, а Константин Воронцов включил телевизор…

Они вышли из дома, когда отец еще спал. Варвара не укоряла сына за привычку останавливаться и задирать голову кверху. Она просто молчала, стараясь попасть в такт с маленькими шажками Вани. В раздевалке его как всегда ласково встретила воспитательница.

– Ванечка, здравствуй мой хороший… Ой, а шишка-то почему? Упал? – голос вскоре настойчиво повторил, – Упал? Варвара Дмитриевна…

Та нервно засуетилась возле шкафчика, затем подтолкнула мальчика к двери в группу. Сын послушно скрылся и его звонкий певучий голосок зазвучал среди гула других детей.

– Ну, да, упал…

Женщины понимающе уставились друг на друга. Варвара выпалила:

– А что я могу? Он – отец! Плохого не сделает!

– Разве так можно относиться к ребенку? Тем более, к такому. Ваня -очень хрупкий, ранимый. С тонкой душевной организацией. С ним так нельзя!

– Чего?

– Я говорю, вы или ваш супруг его сломаете. Все дети же разные! С ним надо только лаской, как можно мягче… Заниматься с ним. У него очень богатое воображение, очень чуткое восприятие. Вы понимаете, что у вашего ребенка есть талант, которого нет у других? Ну, так его надо развивать! Это ваш долг как родителей – помочь раскрыть его способности и давать любовь, поддержку. И он на старости лет будет вам заботливым и чутким помощником.

– Ой, не знаю… Муж из него хочет сделать мужчину. Вы знаете, он у нас теперь почти каждую ночь, – женский голос перешел на шепот, – каждую ночь мочеиспускание… Да-да… Даже ума не приложу…

Воспитательница нахмурилась, быстро перебирая в памяти события последнего месяца и довольно громко отчеканила: «Ни разу не замечала, чтобы Воронцов здесь мочился! Ни разу! Интересно, почему дома он сикается, а здесь – нет? Вам не приходит в голову, что…»

При этом воспитательница не обратила внимания на то, что Людочка Коновалова теребит жидкую белобрысую косичку и внимательно прислушивается к разговору. Тот факт, что мама Вани Воронцова украдкой, по – секрету, что-то поведала воспитательнице, привел ее в полнейшее возбуждение. Через мгновение Люда уже влетела в группу и, бросив полный превосходства взгляд на Ваню, с тем же придыханием зашептала на ухо своей подружке Марине: «А Воронцов то … представляешь…» Блеск девчоночьих взглядов отразился в боязливых глазах мальчика, как в зеркале. В раздевалке же спор только разгорался.

– Это не ваш ребенок! У вас вообще дети есть?

– Нет…

– Вот и не лезьте! Своих нет, а меня учите! Что вы понимаете?

Варвара раздраженно хлопнула дверцей ящика и демонстративно повернулась спиной, под нос выговаривая: «Учительница тоже мне нашлась!» Воспитательница растерянно всплеснула руками, но все же повторила:

– С ним так нельзя…