— Пожалуй, это будет самая опасная часть нашего путешествия, — сообщила всем Сирокко.

— Не согласна, — возразила Габи. — Хуже всего будет в Япете.

— А мне казалось — в Океане, — вставил Крис. Габи помотала головой.

— Океан крут, но перебраться через его территорию — проблема небольшая. Он до сих пор лежит в самом низу, вынашивает планы. Только вряд ли я доживу до реализации этих самых планов. Пойми, регионалы рассуждают с точки зрения тысячелетий. А вот Япет — самый активный регион из всех враждебных. Он него вполне можно ждать, что он тебя на твоем пути заметит и попробует что-нибудь в этой связи предпринять.

Отряд собрался у основания центрального троса Фебы, который, подобно своему близнецу в Гиперионе, соединялся с землей в широком изгибе реки. Хотя точнее было бы сказать, что сам трос и образовал этот изгиб путем процесса, который Сирокко нарекла «тысячелетним провисанием». Исследования Геи под тросом наглядно демонстрировали, что в более ранние времена Офион тек прямо среди жил троса. А пока весь обод растягивался, земля под стыком уходила вверх — и в результате река нашла себе новое русло.

— Ты права насчет Япета и Океана, — сказала Сирокко. — Хотя не думаю, что Океан еще очень долго будет таким тихим и мирным. Но суть в том, что именно здесь то единственное место, где два сильных и оппозиционных Гее регионала правят своими территориями бок о бок. Рея слишком безумна, чтобы назвать ее врагом. По ту сторону Тефиды располагается Тейя, которая по-прежнему предана Гее. Еще дальше Метида — она враждебна, но труслива. Дионис мертв, а за ним…

— Один из региональных мозгов мертв? — удивилась Робин. — А как это сказывается на делах в том регионе?

— Не так серьезно, как ты думаешь, — ответила Сирокко. — Дионису не повезло. Когда началась война, он оказался зажат меж Метидой и Япетом. Он был слишком предан Гее, чтобы сотрудничать с заговорщиками или даже просто оставаться в стороне, — так что Метида и Япет разом атаковали его, и Дионис был смертельно ранен. Он мертв уже три или четыре столетия, но с его землями все в порядке. Япет попытался было отхватить кусок, но удача ему не сопутствовала. Полагаю, Гея сама способна справляться с некоторыми процессами в Дионисе, которые требуют постоянного присмотра.

— У меня там была куча работы, — заметила Габи. — В Дионисе все гораздо скорее приходит в упадок. Зато там царят мир и покой.

— Суть в том, — продолжала Сирокко, — что только здесь с Фебой и Тефидой возникает ситуация, когда два сильных врага Геи оказываются рядом, бок о бок. Когда могу, я пролетаю эти места на пузыре, и, думаю, вам двоим следует знать, что есть еще и такой способ, если вы решитесь сейчас нас оставить. Мы намерены пересечь Фебу и Тефиду как можно быстрее, но это мы должны сделать по земле, ибо ни один пузырь не доставит нас от Центральной Фебы к Центральной Тефиде. А именно это мне и нужно. — Она испытующе посмотрела на Криса, затем на Робин.

— Я еще потерплю, — сказала Робин. — Но мне бы хотелось убраться отсюда. Меня беспокоит, что Конг… ну ты знаешь. У меня еще дня два будут месячные.

— Пока ветер южный, все будет в порядке, — успокоила ее Габи. — Если же он переменится, мы двинемся быстро, обещаю. А ты, Крис?

Крис все еще думал про Конга, но совсем не так, как Робин. Его не очень беспокоила мысль, чтобы поскорее стать героем, живым или мертвым, — просто это была первая реальная возможность, которая ему представлялась.

— Я тоже потерплю.

Титанидам Феба не нравилась. Они то и дело подпрыгивали от неожиданных звуков. Один раз Валья чуть не наступила на ногу Робин. Они держались поближе к костру, который был разведен неподалеку от внешних жил троса, и пели свои песни, напоминавшие Крису свист.

И Крис их не винил.

Ему и самому было не по себе. Сирокко сказала, что долго не задержится. Вопроса о том, чтобы взять кого-то с собой — даже Габи, — здесь просто не стояло. Сирокко знала, что Феба не соизволит осушить свой бассейн с кислотой — так что надо будет остаться на лестнице и переговариваться как придется. И не было причин думать, что беседа продлится дольше нескольких минут. Сирокко попросит Фебу вернуться в материнские объятия Геи и вкусить всю сладость ее расположения — а это означало просто избегнуть последствий ее гнева, ибо Гея мало что могла сделать для благополучия Фебы, кроме как не выдумывать новых способов ей навредить. Феба, естественно, откажется и пошлет Сирокко подальше. Возможна демонстрация силы — но не с целью серьезно ранить, а лишь напугать. Все-таки Феба не идиотка. Она прекрасно осознает, что на нее, подобно космической осадной пушке, постоянно нацелена спица. Кроме того, она хорошо помнит Большое Сжатие.

Сирокко рассказывала Крису про Сжатие, которое стало последним оружием Геи во время Океанического бунта. Внутренняя часть спиц была одета густым слоем деревьев, которые, если вдуматься, оказывались вертикальными по отношению к земле. Росли же они горизонтально из стен спицы.

Чтобы осуществить Большое Сжатие, Гея сперва на несколько недель лишила эти леса всякой влаги. Получилась самая высокая поленница, какую только можно себе представить. Гее не понадобилось давить, чтобы вырывать деревья миллионами и обрушивать их на лежащую внизу ночь. Она уже проделала это с Океаном, поджигая деревья при их падении, а затем закрывая нижний клапан спицы. Огненная буря выжгла Океан до самого его каменного дна. Такие военные действия, очевидно, произвели на Океан сильное впечатление, так как прошли десять тысячелетий, прежде чем он снова осмелился вредить Гее.

Часы тянулись как резина, а Сирокко все не возвращалась. Она достаточно часто спускалась к региональным мозгам, чтобы с точностью рассчитать, сколько времени потребуется на спуск и восхождение. Казалось невероятным, что она проведет с Фебой больше часа, но это время уже прошло, отмеченное вялым движением гироскопических часов, — а Феи по-прежнему не было. Когда Гея закончила еще один оборот в шестьдесят одну минуту длиной, Крис присоединился к обсуждению, где решалось, не расставить ли им палатки. Большого энтузиазма эта идея не вызвала, хотя и Крис и Робин уже давно не спали. Габи вообще была не очень склонна это обсуждать; все точно знали — хотя никто об этом не говорил — что недалеко то время, когда она отправится вслед за старой подругой — с чьей-то помощью или без.

Крис отошел в сторонку и прилег на сухую землю. Сориентировав свое тела с севера на юг, он положил себе на живот гейские часы, с их осью в западно-восточной плоскости вращения. Движение их было так же незаметно, как замерзание воды, но стоило ему отвернуться, а затем посмотреть снова, сдвиг становился очевидным. У путников имелись еще и механические часы, пользы от которых было больше, ибо они работали все время, независимо от ориентации, но эти были занятнее. Крису казалось, что он чувствует, как под ним крутится Гея. Он вспомнил схожее ощущение одной погожей ночью на Земле — и вдруг ему захотелось домой — неважно, исцеленным или нет. Совсем не одно и то же было наполниться необъятностью звездной ночи или вглядываться в мрачную, возвышающуюся над тобой спицу — в незримые, но реальные небеса.

— Пристегивайте свои мешки, вы, чудища четвероногие!

— Слушай, капитан, а может в этот раз я на тебя сяду? — радостно выкрикнул Менестрель.

— Эй, Рокки, как это ты так долго стоишь на двух ногах и не падаешь?

Возвращение Феи застало Криса на самом рубеже сна. Отряд превратился в какой-то вихрь энергии, который Сирокко направила к задаче снятия их лагеря и возвращения к каноэ. Но, в конце концов, Габи задала вопрос, ответа на который ожидали все.

— Как прошло, Рокки?

— Неплохо. По-моему, неплохо. Феба была… разговорчивей, чем в прошлый раз. Я меня даже создалось впечатление, что это именно она… — Тут Сирокко посмотрела Крису в глаза, затем поджала губы. — Потом скажу. Но мне не по себе. Не уверена, но кажется, она что-то замышляет. Чем скорее мы отсюда свалим, тем мне будет спокойнее.

— Мне тоже, — сказала Габи, — Давайте двигаться.

Криса, пока он седлал Валью, одолевали собственные заботы. Ладони были влажными, в животе будто что-то порхало, его явно лихорадило. Присоединяя эти симптомы к предчувствию беды, которое все сильнее его охватывало, Крис был как никогда уверен, что очередной приступ совсем близко.

Ну и что? Выпусти его наружу; пусть он случится; а эти ребята сами могут позаботиться о себе. Если кому-то и будет больно, то, скорее всего, ему, а не им. Не впервые Крису приходила в голову мысль рассказать о предчувствии своего приступа, и в очередной раз он решал промолчать, отчасти понимая, что этот процесс колебаний был идеальной защитой, ибо всегда оставался небольшой шанс, что он начнет действовать, когда еще не будет поздно.

Нет! Не теперь. Крис повернулся к Габи, которая ехала в каком-то метре справа. Но тут он заметил, что Валья повернула голову и смотрит на него, а с другой стороны различил стремительное движение.

И движение это он заметил на долю секунды раньше Вальи. Разинутая пасть, ощетинившаяся шипами, — безмолвно расширяющаяся — кружок, срезанный тонкой горизонтальной линией. Пасть была далеко — и страшно близко. Все произошло в одно мгновение.

Крис прыгнул и ударил Габи так, что она мигом слетела со спины Псалтериона.

— Вниз! Ложись! — завопил он, а Валья тем временем проревела тревогу на титанидском.

Звук ударил будто кулак, плотный как лавина, когда бомбадуль врубил свое зажигание и ускорился в каком-то метре от земли. Сам воздух затрепетал в ритме работы его мотора, а затем Криса ослепило то, что показалось ему фотовспышкой, просиявшей прямо у него в глазах. Звук же забирался все выше по неведомой Крису шкале. Обхватив ладонями затылок, он почувствовал, что его волосы свились в крошечные узелки.

Габи, отчаянно задыхаясь, пыталась из-под него выбраться. Метрах в десяти от них, буквально вжавшись в землю, лежала Робин. Руки она сцепила перед собой. Из сжатых кулаков одна за другой тянулись тонкие бледно-голубые линии. Крошечные разрывные пули грохали словно хлопушки — но далеко, слишком далеко от цели.

— Он вылетел из-за троса, — крикнула Сирокко. — Всем лежать.

Крис сделал как сказано, а затем стал понемногу переползать, пока не оказался лицом к темному выступу — силуэту на фоне песков Тефиды. Теперь он сообразил, что их спасло; он, Крис, успел заметить бомбадуля прежде, чем тот оказался над палубой — во время последней фазы его падения с насеста на тросе.

— Еще один! — предупредила Сирокко. Крис что было силы вжался в землю. Второй налетчик проревел справа от него, сопровождаемый эскортом из еще двух бомбадулей.

— Не нравится мне все это, — выкрикнула Габи — совсем рядом от левого уха Криса. — Титаниды слишком велики, а земля здесь слишком плоская. — Повернувшись, Крис увидел ее лицо, выпачканное грязью, в нескольких сантиметрах от своего.

— Мне тоже не нравится, — прокричала в ответ Сирокко. — Но вставать еще нельзя.

— Тогда давайте поползем в низину, если такая найдется, — предложила Габи. — Вперед, — тихо сказала она Крису. — Псалтерион выбрал самую нижнюю точку.

Бурокожая титанида расположилась в двух метрах позади них, в центре углубления, которое по самым оптимистичным прикидкам составляло не больше сорока сантиметров. Габи шлепнула Псалтериона по боку, и Крис тоже присоседился.

— Смотри, старина, не вздумай вставать и осматриваться, — сказала Габи.

— Не буду. Ты, Габи, сама-то не очень высовывайся. — Псалтерион кашлянул — как-то странно и мелодично.

— У тебя все в порядке? — спросила Габи.

— Сильно ушибся, когда падал, — только это он и ответил.

— Надо будет Фанфаре тебя посмотреть, когда отсюда выберемся. Черт! — Габи вытерла руку о штаны. — Надо ж было приземлиться в единственное мокрое место на этом вонючем холме!

— Северо-запад! — выкрикнула Валья, укрывшаяся в месте, которого Крис не видел. Пытаться разглядеть приближающегося бомбадуля он не решился, зато сумел еще больше съежиться и вжаться в землю — так, что даже сам удивился своим способностям. Монстр проревел мимо. За ним опять следовала парочка сотоварищей. Крис задумался, почему первый налетел без сопровождения.

Когда Крис все-таки отважился взглянуть, то увидел, как прямо с троса и вправду падает бомбадуль. Пока что он казался лишь пятнышком — километрах в трех над окопавшимся отрядом. Должно быть, первый так же висел там носом вниз, поджидая верного шанса. Он мог бы налететь и когда отряд только приближался к тросу, но оказался достаточно смышленым, чтобы понять — уходя, они повернутся к нему спинами.

Этот, как будто, тоже сообразил, что теперь уже бесполезно делать низкий заход и пытаться кого-то убить. Он прошел метрах в пятидесяти над путниками, и рев его звучал как оскорбительный вызов. Еще один врубил зажигание, только еще отделившись от троса, и не смог отказать себе в удовольствии пролететь над отрядом на той же высоте. Это оказалось грубой ошибкой, так как Робин тут же получила достаточно крупную мишень в радиусе обстрела, массу времени, чтобы прицелиться, и три попытки, чтобы попасть. Второй и третий выстрелы почти слились воедино. Крис наблюдал за роскошным зрелищем, когда стремительную живую машину прихватила парочка разрывных пуль. Бомбадуль представлял из себя конический цилиндр с жесткими стреловидными крыльями и раздвоенным хвостом. Не иначе как большая черная акула небес — сплошная жадная пасть, да еще и звуковые эффекты.

Какой-то миг казалось, что чудищу ничего не сделалось от выстрелов Робин. Затем тварь начала кровоточить огнем, что, казалось, рассыпался по всему небу. Все окрестности залило тускло-оранжевое свечение. Крис поднял глаза как раз вовремя, чтобы увидеть взрыв, — но почти не услышал его из-за дикого победного вопля Робин Девятипалой.

— Хрен тебе твои бомбадули! — заверещала девушка.

Все наблюдали, как тварь по дуге взмывает вверх, а сотом начинает свое предсмертное падение. Раздалось почти ультразвуковое причитание — перед самым падением бомбадуля по ту сторону Офиона.

Когда прошло десять минут, а о тварях больше не было ни слуху ни духу, Сирокко подползла к Габи и предложила пробежаться к лодкам. Крис был обеими руками за — на реке тоже было не сладко, но все же лучше, чем ногтями цепляться за этот жалкий клочок земли.

— Звучит разумно, — согласилась Габи. — Значит, план, ребята, такой. По сигналу люди седлают титанид, и те во весь дух скачут к лодкам. Скакать следует, глядя назад, — и смотреть во все глаза. Люди же должны смотреть во все стороны и быть готовыми мгновенно рухнуть на землю, поскольку больше двух-трех секунд бомбадули нам не предоставят.

— Кажется, тебе придется подыскать другой транспорт, — тихо вымолвил Псалтерион.

— Что? Тебе совсем плохо? Что-нибудь с ногой.

— Думаю, хуже.

— Рокки, дай же мне, наконец, лампаду. Ага, спасибо… — Она замерла, а потом в ужасе вскрикнула и выронила лампаду. В тусклом свете Крис увидел, что руки ее чуть не по локоть в крови.

— Что же он с тобой сделал? — простонала Габи. Потом опустилась к распростертому телу и попыталась его повернуть. Сирокко срочно подозвала Фанфару, а Робин и Валье приказала встать на страже. Только потом повернулась она к раненой титаниде.

И тут Крис понял, что липкая грязь на лице и руках смешана с кровью Псалтериона. Потрясенный, он отодвинулся немного в сторону, но по-прежнему оставался сидеть в грязи. От титаниды натекли целые реки крови, а сам Псалтерион лежал в небольшом ее озерце.

— Не надо, не надо, — попросил он, когда Габи с Фанфарой попытались его повернуть. Фанфара повиновалась, но Габи приказала ей действовать дальше. Однако вместо этого титанидская целительница приложила свою голову к голове Псалтериона и ненадолго прислушалась.

— Бесполезно, — заключила она. — Его смерть пришла.

— Нет, не может быть. Не может он умереть.

— Он еще не умер. Спой прощальную песнь, пока он слышит.

Крис отошел в сторону и опустился на корточки рядом с Робин. Девушка молча на него взглянула, затем продолжила внимательно наблюдать за ночным небом.. Крис с дрожью вспомнил те минуты, когда уже был уверен, что эпизод вот-вот начнется. Собственно и начался — только не тот.

Какое-то время не слышалось ничего, кроме пения Фанфары и Габи. В сладкозвучном голосе Фанфары не было скорби. Крис хотел бы понять почему. Габи особой певуньей никогда не была, но это не имело значения. Она задыхалась от слез, но пела. А под конец были слышны только звуки ее рыданий.

Сирокко настояла на том, чтобы тело перевернули. Необходимо осмотреть рану, сказала она, чтобы понять, как это случилось, и узнать больше о бомбадулях. Габи спорить не стала, но сама держалась в сторонке.

Когда подняли ноги и стали переворачивать, целый бушель темной влаги вылился в грязь. Крис отбежал в сторону и рухнул на четвереньки. Желудок его еще долго выворачивало даже после того, как он полностью опустел.

Потом он узнал, что рана прошла по всем телу Псалтериона и едва совсем не отсекла его торс от нижнего туловища. Решено было, что правое крыло твари резануло его через считанные секунды после того, как Крис сбросил Габи на землю. Резало крыло так аккуратно, будто на конце у него была бритва.

Псалтериона перенесли на берег реки — к месту, защищенному от атаки несколькими деревьями. Державшийся в сторонке вместе с Робин, Крис видел, как Габи опустилась на колени и отрезала прядь ярко-оранжевых волос, а потом завязала их в надежный узел. Без лишних церемоний трое титанид перекатили труп к воде и длинными шестами столкнули его в поток. Псалтерион превратился в смутную темную фигуру, покачивающуюся на нежной ряби. Крис смотрел, как он постепенно исчезает из вида.

Отряд еще десять оборотов оставался на месте, не желая встретиться с трупом Псалтериона. Никто ничем особенным не занимался. Разговоров тоже почти не было. Титаниды, правда, шили и напевали негромкие песни. Когда Крис попросил Сирокко перевести ему эти песни, та ответила, что все они про Псалтериона.

— В основном это не очень грустные песни, — добавила Фея. — Никто из этих троих не был к Псалтериону особенно близок. Но даже самые близкие друзья не стали бы оплакивать его так, как это делаем мы. Помни, для них его уже нет. Он больше не существует. Но он все-таки существовал и если ему в каком-то смысле предстоит жить и дальше, то только в песнях. Вот они и поют про то, кем он для них был. Они поют о том, что он делал и что делало его добрым другом. Собственно, это не слишком отличается от того, как поступаем мы, — если не считать полного отсутствия представлений о жизни после смерти. Из-за этого, полагаю, эти песни особенно для них важны.

— Лично я атеист, — вставил Крис.

— Я тоже. Но тут другое дело. Нам с тобой приходится отвергать концепцию жизни после смерти, даже если воспитывались мы с верой в нее, просто потому, что все человеческие культуры погрязли в этой идее. Везде она — куда ни плюнь. И все же я думаю, что где-то на задворках твоего и моего разума — даже если мы станем это отрицать — есть некая часть, которая надеется, или даже верит, что рассудок допускает ошибку. Даже атеисты испытывают трансформации вне тела, когда умирают, а затем возвращаются из клинической смерти. Так что где-то глубоко в душе у тебя есть эта вера. А у титанид ее просто нет. Меня поражает — как перед лицом полного исчезновения они остаются таким радостным народцем. Как знать, может, Гея и это в них заложила. А может, это их собственное нововведение. Я предпочитаю думать, что их собственный гений позволяет им подниматься над тщетой жизни — одновременно так ее любить и ничего лишнего от нее не требовать.

Крис никогда не задумывался о преимуществах «достойного погребения». Он, как и всякий человек, не мог не видеть в трупе личность умершего. А ведь именно эта связь и заставляла людей запечатывать своих мертвецов в гробы для предохранения их от червей или сжигать их, чтобы исключить все возможности трапезы для всевозможных падальщиков.

В речном погребении определенно заключалась своя незатейливая поэтичность, однако Офион совсем не заботился о сохранении пристойного вида трупа. Река вынесла Псалтериона на илистую мель в трех километрах дальше по течению. Когда отряд проплывал мимо обезображенного тела, титаниды на него даже не взглянули. А Крис не мог не смотреть. И вид кишащего падальщиками трупа еще долго преследовал его во сне.