Горы и леса, реки и каналы, обширные территории и огромные расстояния с давних времён способствовали появлению всё новых и новых княжеств, крупных и мелких, и росту сепаратизма различных частей Индии. Однако это не служило препятствием к распространению новых идей или каких-нибудь важных вестей.

В те дни, чтобы добраться до другого конца Индии, индусу-паломнику нужно было по меньшей мере полгода. Да ещё приходилось рисковать жизнью. Люди так и говорили: «В Гаю ушёл, назад не пришёл». Но важные вести облетали всю страну очень быстро, недели за две, не больше. Из Кашмира в Рамешвар, например, новость доходила на десятый день. Она передавалась из уст в уста, от деревни к деревне, из города в город.

Шанкар родился на крайнем юге, но, чтобы нанести поражение противнику и распространить своё учение, отправился в Кашмир. Чайтанья был родом из далёкой Бенгалии, а ученики его построили обитель во Вриндаване. Брахман из Такшашилы учился в университете в Канчи, а брахмана из Канчи можно было увидеть в Кашмире или в Каши. О Ганге и Годавари знали в каждом доме, будь то на севере или на юге, на западе или на востоке, в лесу или в горной долине. Казалось, не было в Индии Гималаев, Виндхьячала и Сахьядри, широких рек, огромных равнин, так затруднявших общение между людьми.

Быстро узнали люди об уходе Сикандара Лоди из Гвалиора. Не заставила себя ждать и весть о том, что перед уходом он побросал в колодцы трупы животных. За столь же короткое время стало известно, что Нинни «одной стрелой убила огромного кабана с большими страшными клыками» и сама «донесла его до дома, который находился в нескольких косах от леса». Узнали и о храбрости Лакхи, «бамбуковой стрелой убившей буйвола».

Рассказывали не только о силе и ловкости девушек, но и об их «редкой, несравненной красоте», говорили, будто апсары и пери меркнут перед ними. Индуска из знатной семьи только и умела что седеть дома, закрыв лицо краем сари. Она была беспомощна и от врага могла спастись лишь в пламени костра. А эти не дадут себя в обиду. Не иначе как они спустились на землю из царства Индры! Разве могла простая девушка убить бамбуковой стрелой тигра, леопарда, кабана или дикого буйвола?

С тех пор как был основан Ахмадабад, столица Гуджерата, прошло совсем немного времени, всего три четверти века. Да и само государство было молодым. Оно возникло на рубеже четырнадцатого и пятнадцатого столетий. Когда Тимур, захватив Дели, предал смерти сто тысяч индусов и сто тысяч мусульман, а также делийских полководцев и сардаров, Гуджерат, Мальва, Джаунпур и Бенгалия провозгласили себя независимыми княжествами. Первым независимым султаном Гуджерата стал Ахмад-шах. Это был жестокий вершитель правосудия. Когда зять Ахмад-шаха совершил преступление, он приказал растерзать его на куски прямо на глазах у жителей Ахмадабада. Во времена правления Ахмад-шаха индусская знать под страхом смерти должна была отказаться от своей веры.

Но величественная красота гуджератской природы, обширные зелёные леса и поля, весело бегущие реки, мягкий говор гуджератцев, нежные женщины смягчили каменное сердце султана.

Ахмад-шах значительно расширил и преобразил Асбал, расположенный на берегу широкой бурной Сабармати, выстроил роскошный дворец и огромную мечеть. Волшебная красота природы Гуджерата, богатая красками, нашла своё воплощение в архитектуре мечети, в её орнаментальной и мозаичной отделке.

Внук Ахмад-шаха — Махмуд Бегарра — жил во дворце на берегу Сабармати, недалеко от мечети, выстроенной его дедом.

Махмуду Бегарре шёл сорок пятый год. Ростом он был около трёх с половиной локтей, но из-за непомерной ширины казался карликом. Усы у него были такие длинные, что он завязывал их на затылке, борода же, если он сидел, лежала у него на коленях.

Утром, когда Махмуд Бегарра, по обыкновению, восседал на троне в зале для аудиенций, вошли слуги с подносами.

На завтрак султану подавали полтораста бананов, сер мёда и сер сливочного масла. Бегарра не страдал отсутствием аппетита. Даже ночью он просыпался от голода и быстро проглатывал сотню бананов, а мёда и масла съедал столько же, сколько за завтраком.

Вот и сейчас Бегарра накинулся на еду. Груды бананов таяли одна за другой.

В зал вошли, чтобы сообщить новости и выслушать приказания, главный лазутчик и придворный летописец султана. Они остановились, почтительно склонив голову и смиренно сложив руки. В сердце — трепет, на устах — печать молчания.

В «Сказках тысячи и одной ночи» они читали о Синдбаде-мореходе и джинах. И теперь, при виде завтракающего Махмуда Бегарры, им вдруг показалось, что джины и в самом деле существуют.

Засунув в рот пол банана, Бегарра повернулся к главному лазутчику:

— Ну?

Будто гром грянул! Лазутчик задрожал от страха и поднял голову. Затем, потупив взор, произнёс:

— Султан Мальвы Гияс-уд-дин Хилджи…

Не успев проглотить одну половину банана, Бегарра запихнул в рот ещё кусок, и голос его, напомнивший звериный рык, прозвучал от этого не так зычно:

— Какой Хилджи султан! Он потомок раба! Говори же, что ты хотел сообщить о нём!

С трудом сдерживая дрожь в голосе, лазутчик ответил:

— Повелитель, Гияс-уд-дин Хилджи по-прежнему ведёт дружбу с индусским раной Мевара. Рана Мевара нанёс поражение султану Дели — да простит меня повелитель, если я что-нибудь не так сказал! — Сикандару Лоди из Дели.

Лазутчик умолк, ожидая, что скажет Бегарра. Словно бурный поток с рёвом прорвал плотину, когда султан, засунув в рот несколько небольших бананов, заговорил:

— Один негодяй нанёс поражение другому! Продолжай же. Что делает сейчас Гияс-уд-дин?

— Гияс-уд-дин ещё набирает людей в своё войско. Хочет, видимо, напасть на Гвалиор. Большое влияние на Гияс-уд-дина оказывает его молодой красивый евнух…

— Пусть они сдохнут! Что ещё? — спросил Бегарра. На этот раз можно было подумать, будто земля с грохотом разверзлась.

— Дело в том, — продолжал лазутчик, — что неподалёку от Гвалиора, в деревне Раи, живут две очень красивые индусские девушки. Они охотницы. Одной стрелой убивают дикого буйвола, тигра, кабана, пантеру, медведя. Гияс-уд-дин хочет привезти их в Мэнди.

Бегарра расхохотался, и придворным показалось, что от его хохота задрожал дворец.

При этом изо рта повелителя прямо на середину зала полетели куски банана, которые он не успел проглотить. Лазутчик испуганно огляделся по сторонам. Кровь в жилах у него застыла от ужаса. Кто знает, что ждёт его!

Бегарра перестал смеяться, бросил в рот ещё кусок банана и, пережёвывая его, спросил:

— Где ты наслушался всей это чепухи? Красивые девушки одной стрелой убивают тигра и буйвола! Наверно, бхилни какие-нибудь несчастные! Чёрные, как смола, дикарки!

Лазутчик, мысленно взывая к богу, ответил:

— Повелитель, одна из них — гуджарка, другая — ахирка. Это истинная правда. И обе они очень хороши.

Бегарра стал серьёзным. Шутка ли! Индусские девушки из высших каст, да к тому же ещё красавицы, и вдруг занимаются охотой!

Покончив с бананами, султан принялся за мёд, который великолепно действовал на пищеварение, а чтобы не слишком проголодаться до обеда, съел ещё сер масла. Потом выпил кувшин воды и положил в рот несколько пакетиков бетеля. Слуги унесли кожуру от бананов и подносы.

Облокотившись о подушку и поглаживая бороду, Бегарра спросил:

— А что нового в султанате Бахманидов?

Лазутчик облегчённо вздохнул.

После убийства Махмуда Гавана распри среди противников наших усилились. На развалинах султаната Бахманидов появляются новые государства. Раджа Виджаянагара ведёт с ними непрерывные войны.

— Это мне известно, — прогрохотал Бегарра, будто ураганный ветер свалил огромное дерево. — У султаната Бахманидов достаточно силы, чтобы отразить нападение раджи Виджаянагара. Остаётся правитель Мальвы. Но и он не страшен Бахманидам: я заставлю его образумиться. А чем заняты португальцы?

— Укрепляют свой флот, построили ещё пять кораблей.

— Ну и ладно! Летописец, напиши турецкому султану, пусть будет наготове. Не поздоровится португальцам, если Турция вместе с Гуджератом ударит по ним!

— О повелитель! — воскликнул лазутчик.

— Пойдём на Мальву! Нечего ждать прекращения дождей! Пока Гияс-уд-дин будет отсиживаться в своей норе в Мэнди, сетуя на тучи, молнии и разливы рек, обрушу на него свои молнии! Приказываю усилить подготовку к походу!

— Воля ваша, повелитель! Но я не всё сказал. В районе Чампанера снова подняли голову раджпуты.

— Короткая же у раджпутов память. Ведь не прошло и семи лет, как я вырезал их чуть ли не поголовно.

— Правитель султаната Бахманидов разрушил в Канчи все храмы, но сейчас их заново отстраивают.

— Я видел эти храмы. И идолов тоже. Что ни говори, а храмы действительно красивые. Надо было разбить только идолов, а храмы оставить. Удивительно, каких чудес достигли индусы в искусстве оживлять камень! Мусульманам и мечтать об этом нечего. Даже рассказать невозможно об умении и таланте индусских мастеров, а уж о том, чтобы тягаться с ними, нечего и думать.

Придворные молчали, склонив голову, а султан размышлял: «Эти мастера обыкновенными молотками и резцами перенесли на каменные стены храмов горы, деревья, цветы, койл, которые, кажется, вот-вот запоют, красоту и нежность пери. Их храмы до того меня поразили, что я долго не мог прийти в себя. Да и идолы там тоже красоты необычайной, так и хотелось проглотить их и бережно хранить в каком-нибудь укромном уголке своего желудка!.. О, да я, кажется, кощунствую! Но что плохого в кощунстве, если оно радует сердце?.. Прости меня, всевышний, за грешные мысли!»

Бегарра погладил себя по животу и громко икнул, будто ливнем подмыло дом и он рухнул. Заметив, что придворные молчат в замешательстве, Бегарра решил исправить свою оплошность.

— Впрочем, не так уж плохо, что разрушили храмы и разбили идолов: хоть меньше язычников станет. Не будет бамбука, не заиграет свирель, как говорят здешние неверные поэты. Но я не думаю, чтобы индусы строили новые храмы. Скорее всего два или три храма случайно уцелели, вот и пустили слух, что их отстроили заново. А ты сам был там, лазутчик?

Лазутчик вздрогнул. Бегарра именно этого и хотел.

— Повелитель, я следил за португальцами и не смог побывать в Канчи, — да простит меня повелитель!

— Прощаю, — стараясь придать своему голосу мягкость, произнёс Бегарра. Но придворным показалось, будто ломают одновременно несколько бамбуковых стволов. — Меня пока не интересуют ни Канчи, ни Виджаянагар. Куда важнее сейчас сведения о Мэнди. Там очень много мастеров-индусов. Я захвачу Мэнди и переселю этих индусов сюда, пусть делают наш Ахмадабад ещё более прекрасным. Плохо лишь, что они не хотят принимать мусульманство. Даже силой их не заставишь. Но мы и не будем заставлять. Муллы и кази согласны со мной. К тому же индусы будут выплачивать джизию.

— О повелитель! В Гвалиоре тоже немало искусных мастеров.

— Сперва смету с лица земли Мэнди, а уж потом разотру в порошок Гвалиор. Кстати, как называется деревня, в которой живут те девчонки? В скольких она косах от Гвалиора?

— Деревня называется Раи. Она косах в шести от города.

— Ладно. До конца сезона дождей будем там. Сегодня же, после обеда, выступаем на Чампанер. Я не успокоюсь до тех пор, пока в открытом бою не отделю от туловищ хотя бы тысячи полторы голов!

— О повелитель!

Придворные продолжали смотреть в пол и лишь слабой подобострастной улыбкой выразили своё одобрение. Бегарра снова икнул. Можно было подумать, что это заработал кузнечный мех. Казалось, кто-то невидимый, сидящий в желудке султана, возвестил о приближении полдня и потребовал обед.

Доложив об остальных неотложных делах, придворные выслушали приказания и удалились.

«Две красивые девчонки свободно охотятся в лесу. К тому же они не бхилни, хотя и среди бхилов встречаются красавицы. Индусские мастера изваяли из камня множество красивых женщин. Но ни одна из них не может состязаться с Этими красавицами! Неплохо бы заполучить этих девчонок! Мысль сама по себе приятная. Если же ничего не выйдет, то хоть немного встряхнусь в бою. Как давно не видел я отсечённых голов, которые катятся по полю, и льющейся по Земле крови!..»