С утра неожиданно подул холодный ветер. К вечеру он стих, но теплее не стало. Большое жёлтое солнце повисло над западными горами. Только оно совсем не грело. Ветер, казалось, унёс его жар. Холмы к северу от Гвалиора укрылись в таинственной дымке. На востоке, в долине, солнце рассыпало золотую пыль и светлым потоком лилось сквозь окна и решётки в крыше гвалиорского дворца. Мриганаяни и Ман Сингх были одни.

— Кажется, я ещё не скоро научусь играть на вине, — говорила Мриганаяни, подставляя лицо потоку лучей, струившихся через решётку.

Ман Сингх нежно взял её за подбородок, повернул к себе и произнёс:

— Я спрашиваю, почему солнце играет твоими улыбками, а ты мне — про вину!

— Я не вижу игры солнца, вы один её видите, — заметила Мриганаяни, коснулась своими длинными ресницами бровей и снова опустила глаза.

Ман Сингх крепко обнял её.

— Ты говори, говори.

— Вы ни разу не выслушали меня до конца, всегда перебиваете вот такими замечаниями. — Она улыбнулась.

— На этот раз обещаю быть терпеливым.

— Так вот, когда я впервые услышала вину, то была поражена. У неё струн немного, и я решила, что через несколько дней уже смогу играть. Но теперь мне ясно: понадобятся годы, чтобы овладеть этим чудесным инструментом. Петь я, наверное, научусь быстрее.

— Вот я и выслушал тебя. А теперь ответишь на мой вопрос?

— Отвечу.

— Повернись к солнцу.

— Повернулась.

— Снова солнце играет твоей улыбкой. Почему?

— Это вы заигрываете с солнцем. Вот вам мой ответ. Скажите лучше, когда я стану петь, как Байджнатх?

— Нельзя назначать никаких сроков, когда речь идёт о тебе. Ты за день овладеваешь тем, на что другие тратят месяц. Так сказал Байджнатх. Скоро ты превзойдёшь его ученицу Калу.

— О, она замечательно поёт! Но мне мало превзойти её. Я должна петь лучше самого Байджнатха или хотя бы так, как он, а для этого мне нужно посвящать музыке и пению больше времени. Вот если бы Кала поселилась со мной! Но она живёт в городе. Даже когда она здесь, я подолгу не имею возможности видеться с ней.

— Почему? Ты чем-то занята?

— Да, занята. А чем, спросите лучше самого себя. Не пойму никак, для чего вы всегда держите меня рядом с собой?

— Для того, чтобы найти ответ на свой вопрос: почему солнце играет твоими улыбками.

— Но когда же я буду учиться петь и играть? Да ещё рисовать?

— Твой голос для меня слаще звуков вины!

— Но если вы не будете ни на шаг отпускать меня, я навсегда останусь неотёсанной деревенской женщиной. А мне так хочется научиться читать, писать, рисовать. Я мечтаю, чтобы, слушая моё пение, вы забывали обо всём на свете.

— Я и сейчас забываю обо всём на свете, когда ты рядом со мной.

— Но кто я сейчас?

— Ты всё для меня! Ты жизнь моя! Моя любовь, моя подруга до конца дней!

У Ман Сингха было восемь рани, Мриганаяни стала девятой. Она узнала об этом в Гвалиоре, но таков был обычай, и новость ничуть не удивила её. И всё же не легко было привыкнуть к этому.

«Своей первой жене, — думала Мриганаяни, — он, наверное, вот так же говорил про любовь, и второй, и третьей, и всем остальным тоже… Быть может, он приведёт во дворец и десятую рани, а меня постигнет участь первых восьми».

— Молю бога, чтобы до конца дней своих вы были милостивы ко мне, как сейчас, — промолвила Мриганаяни.

— Я не нарушу клятвы, которую дал тебе тогда в лесу, на охоте, — прошептал Ман Сингх и оглянулся по сторонам. Даже сейчас, охваченный страстью, он боялся, как бы остальные жёны не подслушали их.

— Доведётся ли нам ещё поохотиться вместе на тигров и буйволов? — спросила Мриганаяни.

— Конечно, когда пожелаешь! Только прикажи, и завтра же я устрою охоту среди холмов и низин за деревней Раи.

— Пока не время, это я просто так сказала. Сперва я хочу научиться чему-нибудь ещё, кроме охоты, а уж потом поеду в Раи. Я поклялась научить Лакхи всему, чему выучусь сама.

— Пусть лучше она сюда приедет. Вот удивится Лакхи, когда увидит, как Кала на неё похожа!

— Ей пока ещё рано приезжать сюда. До того времени я должна научиться читать и писать, петь, играть и рисовать. Но когда это будет, не знаю: у меня благодаря вашей милости совсем нет времени.

— О махарани, чем я, бедный, разгневал тебя?

— Бедный, бедный! Ну а теперь позвольте отодвинуться от вас.

— Мы ведь ещё не кончили нашего разговора.

— Можно сказать вам одну вещь?

— Всё, что тебе угодно!

— Я хочу, чтобы сила, отвага и мужество никогда не покидали вас, чтобы они поддерживали в вас твёрдость духа и звали к подвигам. Раджа, лишённый всех этих качеств, и двух месяцев не удержит в своих руках княжества.

— Ты права, я запомню это.

— Вы должны жить по-другому. И я тоже. Я не хочу терять своей прежней силы, когда могла притащить на спине кабана, а встретившись с диким буйволом…

Ман Сингх не дал ей договорить, обнял её и поцеловал.

— Да будет по-твоему, возлюбленная моя Мриганаяни! Я понял, что лишь та жизнь, о которой ты говоришь, сохранит нашу любовь до самой смерти. Занимайся чем пожелаешь, я не стану мешать тебе. Да и сам я, чувствуя, что ты где-то рядом, совершу множество полезных дел. Мысль о предстоящей встрече с тобой будет постоянно меня вдохновлять.

— О супруг мой!

— И только-то?

— Мой любимый, мой возлюбленный, — чуть слышно сказала Мриганаяни, и голос её дрогнул.

— Отныне везде и всегда мне будет чудиться, будто ты шепчешь мне на ухо: «Ман Сингх, помни о своём долге!»

— Но я никогда не произносила этих слов!

— Ты начертала их в моём сердце, махарани!

— Вы любите искусство и потому рисуете в своём воображении такие красивые картины.

— В скором времени ты постигнешь все искусства. Представляю, как ты заговоришь тогда! Но скажи, кто научил тебя так жить?

— Кто же может научить этому? Всем женщинам, наверное, известна эта мудрость. А если они молчат, то не их в том вина.

— Как верно ты это сказала! С сегодняшнего же вечера Кала и Байджнатх будут обучать тебя пению, игре и живописи. И Виджая Джангам будет учить тебя. Пусть завтра же возьмётся за дело. А сейчас всё же ответь на мой вопрос.

— На какой?

— Скажи, много ли волшебных чар переняли солнечные лучи у твоей улыбки?..

Мриганаяни не пришлось долго ждать Калу и Байджу. Они пришли сразу же после захода солнца. И Мриганаяни с усердием начала заниматься.

Сходство между Калой и Лакхи не слишком занимало Мриганаяни. Лакхи так и останется Лакхи, никто не сможет занять её места в сердце Нинни.

В тот же вечер было решено, что Кала поселится рядом с Мриганаяни. Занятия пошли полным ходом.

Как-то раз, когда Мриганаяни занималась музыкой, Ман Сингх прошёл к старшей рани Суманмохини… Имя её являло полную противоположность её характеру, добротой Суманмохини не отличалась. Когда ей доложили о приходе Ман Сингха, она приветствовала его, согласно обычаю: стоя и почтительно сложив руки. Предложив супругу сесть, она тихо спросила:

— Чем обязана я такой милости? Или махараджа перепутал двери и заглянул сюда по ошибке?

— Нет, я пришёл к вам с просьбой.

— С какой же?

— Новая рани скучает в Гвалиоре. Поэтому я приказал учить Мриганаяни музыке и другим искусствам. Поможете вы ей в этом?

— Я весьма счастлива, что махараджа оказывает мне такую честь. Но как может новая рани не скучать здесь? Не скоро ещё привыкнет она к новой жизни! Там — вольный ветер, дикие буйволы, неукротимые тигры и грязная корова, которую держат в хижине. А здесь — уединённая жизнь в крепости. Ни деревни, ни коровы, ни навоза!

Ман Сингх хотел возразить, но передумал: если старшая рани разойдётся, её не уймёшь. И он заметил лишь:

— Вы правы, Мриганаяни действительно скучает без своих лесов. Она так метко стреляет, что могла бы посрамить искуснейших стрелков.

Но Суманмохини продолжала тем же язвительным топом:

— Что же в этом удивительного? Перед женщиной, которая сумела поразить в самое сердце великого махараджу, должны склонить голову мужчины всего света!

— Посмотрели бы вы, махарани, как метко она поражает цель.

— С тех пор как она приехала, она только и делает что поражает — вас, меня, всех. А посмотреть, как она стреляет, я, разумеется, могу.

— Махарани, она одной стрелой убила огромного тигра и, ухватив буйвола за рога, повалила его на землю.

— Знаю, махараджа, слыхала уже. А ещё мне рассказывали, как однажды, когда у них дома нечего было есть, она убила здоровенного кабана и, взвалив его на спину, одна притащила в деревню. Представляю себе, какая она сильная и крепкая!

— Мриганаяни — дочь кшатрия. А лишений и невзгод у кого только не бывает, но вы увидите, как высоко подымет она наше знамя, как возвеличит всех нас, когда научится грамоте и овладеет искусствами!

— Махараджа прав! Мриганаяни уже и сейчас возвеличивает нас, прыгая по стенам Карн-Махала в дорогих шёлковых нарядах, подаренных вами.

Ман Сингху были неприятны эти насмешки над простодушной девушкой, привыкшей к лесу и полю, а теперь запертой в тесных стенах Карн-Махала. Однако он подумал: «Надо быть поласковей с Суманмохини, тогда у неё не будет повода бросать в адрес Мриганаяни подобные колкости».

Остальные семь рани не были столь строптивы. Они во всём подчинялись Суманмохини и никогда не ссорились между собой, однако в глубине души испытывали муки ревности. Когда же появилась Мриганаяни, ревность их слилась в единый поток, который направляла злая и коварная Суманмохини. Ман Сингх сразу понял это, и в нём заговорила гордость:

«Неужели правитель такого большого княжества не в состоянии справиться с восемью женщинами?»

Но разум отвечал: «Даже с одной женой нельзя справиться, а восемь жён доставляют больше хлопот, чем восемь таких княжеств, как Гвалиор!»

«Что же делать?» — спрашивал себя Ман Сингх и тут же отвечал: «Ничего. Надо разговаривать с Суманмохини спокойно, ласково и смиренно. А её насмешки, брань и колкости обращать в шутку».

После короткого молчания Ман Сингх сказал:

— Мриганаяни постарается ничем не выделяться, жить так, как живёте вы, подчиняться установленному вами порядку и не нарушать ваших представлений о добродетельном поведении.

Она постарается ни в чём не перечить вам, как и я, — со смехом заключил Ман Сингх.

Суманмохини слегка улыбнулась в ответ. Она осталась довольна.

«Я кое-что для него ещё значу», — подумала старшая рани.

— А теперь позвольте мне уйти, — сказал Ман Сингх. — Я должен поговорить с Байджнатхом, к тому же вот-вот явится министр, днём я не успел потолковать с ним о государственных делах. — Последние слова Ман Сингх произнёс твёрдым и решительным тоном.

— Откуда теперь у махараджи время? — снова съязвила Суманмохини. — Бедному министру, наверное, одному приходится ломать голову над всеми государственными делами: вы ведь так заняты! Не знаю, как у вас нашлось время зайти ко мне!

Однако раджа оставался невозмутимым и со смехом ответил:

— Времени у меня сколько угодно. Скоро для вашего удовольствия устроим состязание певцов!

Узнав о приходе Ман Сингха на женскую половину дворца, явились и остальные семь его жён и, войдя в покои Суманмохини, почтительно приветствовали раджу. Поговорив с ними недолго, Ман Сингх попрощался и ушёл.

Байджнатх только что окончил занятия со своей ученицей и теперь сидел в одиночестве.

— Скажите, ачарья, — первым делом спросил Ман Сингх, — каковы успехи вашей новой ученицы?

— Махараджа, — отвечал Байджу, — в прошлом рождении она, наверное, была самой музыкой, и мне прядётся немало потрудиться, чтобы стать достойным её учителем.

На губах у Байджу играла тонкая улыбка, отмеченная непосредственной искренностью, ту же искренность можно было прочесть и в его глазах.

— Однако играть на вине куда труднее, чем петь. Чтобы овладеть этим инструментом, надо очень много времени?

— Совсем мало. Так мало, что даже представить себе трудно. Как раз сегодня махарани просила меня поскорее обучить её игре на вине.

Ман Сингх выслушал это не без удовольствия.

Когда он вошёл в покои Мриганаяни, она с увлечением беседовала с Калой о музыке.

«Какая она милая, какая красивая!.. — подумал Ман Сингх. — Пусть резвится, пусть прыгает, словно мартышка, по стенам и башням дворца, я не стану неволить её, пусть остаётся свободной, как прежде!»

При появлении Ман Сингха Мриганаяни и Кала замолчали. Кала на этот раз была без повязки: глаза у неё перестали болеть, но были ещё слегка воспалёнными. По губам Мриганаяни пробежала улыбка.

— Кала, — сказал Ман Сингх, — махарани должна много заниматься. Посмотрим, кто из вас устанет быстрее. Мриганаяни хочет догнать тебя. Сколько времени понадобится ей на это?

Кала ответила с наигранной кротостью:

— Месяц-два, не больше. А потом она будет заниматься с ачарьей одна. Мне не угнаться за махарани: она способнее меня, и голос у неё намного лучше. Но я счастлива, что пока ещё могу служить махарани. Вот закончим занятия музыкой и пением, тогда примемся за живопись.

Ман Сингх остался доволен и спросил:

— Когда же вы думаете приступить к занятиям живописью?

— Очень скоро, — ответила Кала.

В это время в дверях кашлянула служанка.

— Что случилось? — спросил Ман Сингх.

— О повелитель! К вам пожаловали министр и ачарья Виджая Джангам. Министр просил повелителя прийти как можно быстрее. Дело не терпит отлагательств.

— Передай, сейчас буду.

Служанка вышла.

— У министра, наверное, накопилось много дел, — сказала Мриганаяни. — Когда освободитесь, приходите.

Ман Сингх рассмеялся.

— Ты будешь тратить свой досуг на занятия музыкой, пением и живописью. А я — на дела.

Кстати, скоро Виджая Джангам будет играть на вине, непременно послушай его.

— Хорошо, — ответила Мриганаяни. — А потом я вам сыграю, услышите, чему научилась я за сегодняшний день. Идите же.

Ман Сингх весело попрощался и отправился в гостиную, где его ждали министр, Виджая Джангам и Байджу.

— Ачарья, вы будете обучать новую махарани грамоте и шастрам, — сказал Ман Сингх, входя в гостиную. — Махарани хочет знать всё. Завтра же приступайте. А сегодня хорошо бы послушать вашу игру на вине.

Виджая и Байджу сидели, понурив головы. Министр был явно чем-то озабочен.

— Нет, махараджа, настало время сменить вину на лук, — произнёс Виджая.

— Почему это? — удивился Ман Сингх.

— Султан Мальвы Гияс-уд-дин напал на Нарвар.

— Когда вы узнали об этом? — спокойно спросил Ман Сингх.

— Только что, минут двадцать назад. Жители соседних с Нарваром деревень бежали. Магрони разрушена. Нарвар окружён.

— Где сейчас Сикандар Лоди?

— В Дели. Никак не поладит со своими сардарами.

— А что делает Бегарра из Гуджерата?

— Он всё воюет с раджпутами Саураштры и с португальцами.

— Махарана Читора Раймал — союзник султана Мальвы. Но мы относимся к нему, как к старшему брату. Ему не удалось отговорить султана от похода. Но раз султан не признаёт никаких договоров, Раймал вправе считать себя свободным от взятых обязательств. Завтра же мы выступаем в поход! Сообщите об этом махаране. Кстати, напишите, чтобы он остерегался делийского падишаха Сикандара. Сейчас нам было бы на руку столкновение Раймала с Сикандаром.

Проследите, чтобы граница по Чамбалу охранялась с особой тщательностью. Я освобожу Нарвар и тотчас вернусь.

У министра отлегло от сердца. Он даже ощутил прилив сил. И сказал с воодушевлением:

— Тотчас же прикажу бить в барабаны и сзывать войска. К утру всё будет готово.

Раджа пожелал ему успеха и тут заметил, что Байджу сидит, не поднимая глаз.

— Ачарья Байджу, вы хотите что-то сказать? — спросил раджа.

И хотя Байджу вовсе не хотелось говорить, у него вырвалось против воли:

— Махараджа, Шер-хан — субедар султана в Чандери — тоже выступит со своим войском. Не знаю только, пойдёт он на Нарвар или на Гвалиор.

— Я знаю, Радж Сингх из Чандери жаждет получить Нарвар, — ответил раджа. — Но я не стану рисковать и выступлю в поход лишь после того, как буду убеждён в полной безопасности Гвалиора.

— Я завтра же начну занятия с вашей рани. Война не помешает нам, — заметил Виджая.

— Не должна помешать, — твёрдо сказал раджа и уже совсем другим тоном попросил Виджаю: — Сыграйте нам на вине, а ачарья Байджнатх пусть споёт.

Министр многозначительно посмотрел на Виджаю, потом на Байджу. Виджая понял его и сказал:

— Махараджа, надо осмотреть луки, проверить, не затупились ли наконечники стрел. Сейчас не время наслаждаться музыкой и пением: услышат воины и, чего доброго, последуют примеру своего раджи — вместо того чтобы готовиться к походу, возьмут ситары и начнут как ни в чём не бывало играть.

Ман Сингх больше не настаивал и, когда министр, Виджая и Байджу ушли, вернулся к Мриганаяни и рассказал, зачем приходил министр. Услышав о войне, Мриганаяни вспомнила про свой лук со стрелами и про копьё.

— Если бы махараджа позволил, я на врагах проверила бы свою меткость, — сказала она.

Ман Сингх ответил весело:

— Только не сейчас. Но ты не огорчайся. Война эта не первая и не последняя. Я буду думать о тебе, и это придаст мне сил. Томары не раз наносили поражение султанам Мальвы в долинах Нарвара, и из этого похода я тоже надеюсь, вернуться с победой.

Мриганаяни стало жутко при мысли о том, что раджпутки, вместо того чтобы с оружием в руках помогать мужьям, сидят дома, а если враг врывается в крепость, сжигают себя и своих детей на погребальном костре.

— Об одном прошу тебя, — сказал раджа. — Продолжай занятия, а я желаю тебе успеха решительно во всём. Хочу, вернувшись, увидеть тебя по-прежнему весёлой и счастливой. С тобой будет Кала, она разделит твоё одиночество. Занимайся всё время делом, и ты не узнаешь тоски. Ачарья Виджая ставит труд превыше всего.

Мриганаяни вдруг вспомнила Лакхи, и у неё вырвался вздох. Ей вдруг очень захотелось, чтобы её подруга была сейчас вместе с ней.

— Пошлите в Раи за Лакхи и братом, — попросила она раджу.

— Хорошо, я сейчас же пошлю за ними. К утру Атал и Лакхи будут здесь, — пообещал Ман Сингх.

Он тотчас же распорядился отправить в деревню Раи всадников на верблюдах и после этого стал готовиться к предстоящему походу. К восходу солнца войско было в полной боевой готовности. Ждали только приказа.

В это время вернулись посланные в Раи всадники. Они привезли с собой только жреца Бодхана, который рассказал Ман Сингху о том, как поженились Атал и Лакхи, как их изгнали из общины и как однажды они исчезли вместе с натами.

— Махараджа, они совершили неслыханный грех! Деревня не могла простить их! Счастье ещё, что они ушли, не то плохо им пришлось бы.

— И вы спокойно смотрели на всё это! — с болью воскликнул Ман Сингх.

Бодхан ощутил лёгкую тревогу.

— Махараджа, что мне оставалось делать? Я всего лишь деревенский жрец, не мог же я пойти против шастр.

— Ачарья Виджая Джангам знает шастры не хуже вас. Но он осуждает жестокости кастовых установлений.

— Виджая Джангам заблуждается. Я могу поспорить с ним о шастрах.

— Когда?

— Хоть сейчас! Пошлите за ним. Книги мне не нужны, я и так готов вступить с ним в поединок.

— Хорошо! Но прежде скажите, возникало ли когда-нибудь у вас или у подобных вам косных брахманов желание вступить в спор о шастрах с маулви и муллами?

— Разумеется, повелитель, и если представится возможность, я не упущу её. Ни на шаг не отступлю от своего. Я крепко стою на ногах.

— Ноги у вас есть, это верно, а вот есть ли у вас глаза?

— Да простит меня махараджа, но брахман — глаза индуса. И если эти глаза не видят, значит — все слепые!

— Выходит, вашими глазами узрели крестьяне из Раи грех в женитьбе Атала и Лакхарани?

— Иначе они и не могли.

— Несчастные, тёмные люди! Они смотрели глазами глупца!

— Махараджа может гневаться, но сложенные в древние времена шастры и пураны были и вечно останутся неизменными, правоверный брахман не может пойти против истин, которые они проповедуют!

— О боже! Должен же ты когда-нибудь даровать этим слепым и глухим зрение и слух, иначе мы погибнем!

— Я знаю, махараджу ввёл в заблуждение безбожник Виджая Джангам. Позовите его! И вы услышите, как я буду вести с ним спор о толковании шастр.

— А сколько это займёт времени?

— День, два, три, четыре, — какое это имеет значение? Всё зависит от того, долго ли Виджая Джангам будет упорствовать!

— Боевые рожки, рамматы, барабаны, ржанье коней зовут нас на бой с врагом. Так что же, по-вашему, я должен пренебречь этим?

— Шастры, махараджа, превыше всего! Все мы смертны, а шастры вечны.

— Ваш фанатизм уже разрушил счастье двух прекрасных юных существ! И если они погибли, то в этом повинны вы.

— Да будет славен махараджа! За веру смиренный брахман готов жизнь отдать! Можете казнить меня, если желаете!

— Дурака не в силах вразумить даже Брахма! Вы ведь всё толкуете превратно. Сейчас я занят, мне надо идти. А вернусь из похода, непременно рассужу вас с Виджаей.

«Да, раджа, когда вернётся, непременно отомстит мне за Атала и Лакхи», — с волнением подумал жрец и сказал:

— К чему мне оставаться в Раи? Уж лучше я отправлюсь в другие края!

— Идите куда хотите! — в гневе ответил раджа. — Одним глупцом станет меньше в нашем княжестве! — Потом, немного поостыв, добавил: — Ваше дело — уйти или остаться, но я всё равно выполню своё обещание и отстрою храм в Раи.

Бодхан не стал больше спорить, лишь молча поднял руку в знак благословения и удалился. На какой-то момент раджа почувствовал раскаяние За свой гнев, но стоило ему подумать о Лакхи и Атале, и раскаяние его будто рукой сняло. Он вспомнил, как во время охоты надел на шею этой прекрасной девушке ожерелье, как свободно и просто она разговаривала с ним, раджей, вспомнил Атала — бесхитростного наивного юношу.

И этот упрямый глупец погубил их!

Пора было проститься с Мриганаяни. Раджа рассказал ей об Атале и Лакхи. Слёзы покатились по щекам Мриганаяни. Но она тотчас взяла себя в руки: не хотела, чтобы раджа видел, как она плачет.

— Если вдруг встретите их, привезите сюда! — тихо попросила она раджу.

— Непременно! — с жаром ответил Ман Сингх. — А как только одолею султана, объявлю войну кастовым обычаям.

Когда Мриганаяни простилась с Ман Сингхом, глаза у неё всё же были влажны от слез.

В тот же день раджа Гвалиора выступил в поход.