Говорят, что в былые времена праздник холи длился целый месяц. Однако жизнь становилась всё тяжелее и у людей всё меньше времени оставалось для веселья, — постепенно холи стали праздновать всего пять дней. Нынче крестьянину трудно было выкроить и день, свободный от работы. Однако праздник есть праздник. И все рады были повеселиться, чтобы хоть ненадолго забыть свои горести и печали.

С самого утра люди разделили между собой корни куркумы, — их было немного, — и приготовили краску. Кому не досталось куркумы, тот развёл в воде глину.

В праздничной толпе были почти одни женщины. Прикрыв лица краем сари, они с весёлым смехом гонялись за мужчинами и швыряли в них глиной, стараясь перемазать свои жертвы с головы до ног.

Девушкам не полагалось затевать игр с мужчинами. Но они не унывали и мазали друг друга, мазали чем придётся краской, навозом, грязью. Ведь не часто выпадают на их долю праздники с беззаботным весельем — зачем же сидеть дома и скучать?

В дверях одной из хижин стояла девушка и, весело улыбаясь, выглядывала из-за занавески. Они с матерью совсем недавно перебрались сюда из разорённой дотла соседней деревни. Ей, видно, тоже хотелось повеселиться. С завистью смотрела она на девушек, перепачканных краской и грязью, и как бы подзадоривала их своей улыбкой.

— О, ты всё ещё чистенькая, Лакхи! — хохоча, крикнула ей одна из девушек, бежавшая по улице. В руках у неё был горшок с глиной.

— Ой, Нинни! Не надо! — притворившись испуганной, крикнула Лакхи и скрылась за занавеской.

— Нечего прятаться! Не будь я Нинни, если не вымажу тебя!

С этими словами Нинни вбежала в дом и стала гоняться за подругой.

— Ой! Ой! Ой! — Лакхи закрыла лицо руками и зажмурилась, но тут же схватила ком глины и, крикнув: «Теперь моя очередь!» — стала наступать на Нинни.

Девушки были ровесницами, им только что исполнилось пятнадцать. Но как не походили они друг на друга! Нинни — крупная и сильная, Лакхи — хрупкая и нежная.

— Попробуй подойди! — сказала Нинин. — Тебе, видно, глины мало, так я измажу тебя навозом!

Однако на Лакхи угроза не подействовала. Тогда Нинни быстро схватила её за руку и вымазала лоб и щеку подруги.

— Ой! Ты руку мне сломала! — сквозь смех простонала Лакхи.

Нинни сжалилась, отпустила подругу и с улыбкой сказала:

— Ладно, не сердись. Мажь меня сколько хочешь.

— Нет, давай по-честному! Посмотрим, кто сильнее!

Но Нинни решила сдаться и, отбежав в сторону, сделала вид, что хочет убежать. Лакхи бросилась к ней. Нинни стала защищаться.

— Вот тебе! — весело крикнула Лакхи и вымазала ей лицо. — Ну и знаки на твоих белых щеках! Ха-ха-ха! Прямо знаки дитхауна! Теперь тебе не страшен дурной глаз!

— Зато тебе страшен! Ведь у тебя одна щека совсем чистая.

— Измажь её, пожалуйста, а то мне самой придётся это сделать.

— Лучше пойдём на улицу: кто-нибудь да вымажет тебя!

— Кому я нужна… Разве что заодно с тобой…

— Что ты! Там, на улице, столько моих подружек, они с охотой и одну тебя вымажут…

— А у тебя есть золовка?

— Как не стыдно! — Нинни метнула на подругу сердитый взгляд своих огромных глаз, но на губах её трепетала улыбка.

— Разве ты не замужем? — спросила Лакхи, и глаза её, тоже большие, хотя и не такие, как у Нинни, весело блеснули.

— У нас, гуджаров, не полагается рано выходить замуж, — сказала Линии и, в свою очередь, спросила: — А ты замужем?

Лакхи покачала головой.

— У нас, у ахиров, тоже редко выдают замуж в детстве. Да и жизнь сейчас тяжёлая, не до этого.

Линии принесла со двора горшок с землёй и налила в него воды из кувшина. Лакхи взяла горсть мокрой земли, и они выбежали на улицу.

В деревне было шумно. Даже самые усердные в работе не заметили, как заигрались, хотя рассчитывали повеселиться часа два, не больше.

Вот на дороге появились мужчины. Их с громким смехом преследовали женщины, бросая вдогонку им комья глины. У многих сари съехало с головы, но они не обращали на это внимания. Мужчины смешно подпрыгивали, кружились на месте, стараясь подставить под удар спину.

— Спину показывает! А ещё мужчина! — пошутила одна из женщин.

Парень, к которому относились эти слова, гордо сказал:

— Могу и грудь подставить!

Он закрыл лицо руками и остановился прямо против женщин. Лицо парня было покрыто таким плотным слоем грязи, что его невозможно было узнать.

Женщина швырнула в пего глиной, но промахнулась. Парень весело засмеялся. Тогда она подошла ближе и на Этот раз угодила ему в грудь.

— О-о-ох! — простонал парень, словно его ранили.

— Ну как, дорогой? — спросила женщина. — В кувшине у меня ещё не пусто!

— Пощади! Разве устоит кто-нибудь перед твоим оружием! — взмолился парень, убирая руки от лица.

Лакхи шепнула подруге:

— Нинни! Это же твой брат, Атал! Ты только посмотри! Я с трудом его узнала!

Атал заметил рядом с Нинни красивую, смуглолицую Лакхи с прилипшим ко лбу комом грязи, похожим на тилак, и перемазанной щекой и невольно залюбовался девушкой.

— Вот тебе, милый, чтоб не смотрел, куда не следует! — сказала женщина и швырнула в него ещё ком грязи.

Атал кинулся бежать. Остальные мужчины — за ним. Женщины, прижимая к груди кувшины и горшки, бросились вдогонку, но Атал был уже далеко.

Нинни и Лакхи очень хотелось поиграть с кем-нибудь из мужчин, но, как уже известно читателю, незамужним женщинам это запрещалось. Как жаль! Уж они-то не промахнулись бы!

— Сейчас выберу себе жертву! — не выдержала Лакхи.

— Бросай в моего брата, я вижу, тебе этого очень хочется! — поддела Нинни подругу.

— Какая ты, право! — Лакхи сделала сердитое лицо, а про себя подумала: «Если бы мы встретились с ним наедине, непременно залепила бы ему грязью всё лицо».

Нинни предложила:

— Пошли к храму! Там будут петь расии.

— Кто?

— Да мы все.

— И баба-джи?

— Да. И я вместе с ним. А ты умеешь петь?

— Так, немножко. Долго это будет? Скоро мать пригонит корову. А мне ещё надо смолоть муку и испечь лепёшки.

— Дома всегда найдётся дело, а холи бывает не каждый день. Идём же!

Девушки пошли к храму. За поворотом дороги появилась праздничная толпа, слышались весёлые голоса.

— Сикандар удирает! — кричали люди и смеялись.

Оказывается, Атал изображал делийского падишаха. Он бежал вприпрыжку, при этом гордо выпячивая грудь. Время от времени Атал поднимал ком земли, камешек или сухой навоз и швырял им в своих преследователей. Не сумели догнать и убить делийца, так получайте же!

Наконец толпа приблизилась к храму. Из крытых соломой развалин вышел преклонных лет жрец и крикнул:

— Повторяйте за мной: «Да здравствует Хари Мадхав! Да здравствуют Радха и Кришна!».

— Да здравствует Хари Мадхав! Да здравствуют Радха и Кришна! — дружно повторили крестьяне.

— У меня сохранилось немного красной краски, — сказал жрец. — Годами берёг её. Пойдите к реке и вымойтесь хорошенько. А я тем временем разведу краску. Вернётесь, я окроплю вас, — это будет даром бога Мадхава.

— А сладости? — раздался чей-то голос.

— Сладости проси у Сикандара, — со смехом ответил жрец.

Тут из толпы вышел человек, тот самый, что спрашивал о сладостях, и сказал:

— Сикандара больше нет. Его прогнали. А я — Атал.

— Помню, как же! Гуджар Атал — это ведь ты вместе со своим урожаем собрал урожай на поле Радхи и Кришны. Разве мог я забыть тебя?! Иди искупайся и приходи. Споёшь расию — получишь немного сладостей.

Жрец боялся, как бы и в него не кинули навозом, глиной или землёй, и потому спешил всех выпроводить. Словно угадав его мысли, Лакхи шепнула Нинни:

— А не расплющить ли один комок о живот баба-джи?

Нинни тихонько засмеялась и ущипнула Лакхи.

— Разве можно? Что скажут люди?

Крестьяне не спеша направились к реке, и снова началось веселье.

У подножия холма, омываемого рекой, все разделились на две группы: мужчины спустились к берегу по одну сторону холма, женщины — по другую.

Во время купания Лакхи взглянула на полное белое тело Нинни и подумала: «Какая крепкая! Интересно, что она ест?»

Когда крестьяне вернулись к храму, жрец уже развёл в тазу немного красной краски и стал всех окроплять ею. Несколько капелек попало на девушек. Лакхи и Нинни поморщились, хотя в душе были очень довольны.

— Примите подарок от бога. Сегодня каждый имеет на него право, — сказал жрец и улыбнулся.

— Разве это подарок? Вы бы сладостей дали нам, баба-джи, сладостей! — не выдержал Атал.

И жрец вынес из храма — точнее, из его развалин — поджаренные зёрна джвара и гур. Каждому досталось понемногу.

Потом он предложил:

— А теперь споём расию Радхаваллабху и станцуем.

— Уже полдень, махараджа. Надо муку смолоть, лепёшки испечь, — заметила пожилая женщина, но никто но поддержал её.

А Нинни сказала:

— Давайте споём любимую расию, баба-джи, а потом можно и по домам.

Атал согласился с сестрой.

Запевали женщины, им вторили мужчины: расию пели на два голоса.

Затем вперёд вышло несколько женщин, стали танцевать, за ними — парни, в том числе и Атал. Нинни и Лакхи не танцевали, они продолжали петь. Голос Нинни, нежный и звонкий, выделялся среди других голосов. Танцуя, Атал то и дело тайком поглядывал на Лакхи. Никто, кроме жреца, не заметил этого. Однако жрец не рассердился на юношу.

Время шло незаметно. Солнце уже стояло прямо над головой, но это не беспокоило крестьян: они веселились в тени огромного баньяна, чудом уцелевшего во время вражеских нашествий.

И всё же на пустой желудок нельзя долго предаваться веселью: голод заставил людей разойтись по домам.

Жрец остался очень доволен праздником и сказал на прощанье:

— Бог даровал нам этот добрый день. Пусть же отныне и впредь обильным будет урожай, да ниспошлёт вам небо много скота, молока и масла, много золота и серебра. Вы восстановите свой храм! Пусть станет он снова таким, как прежде! И как прежде, вы будете совершать в нём молебствия, устраивать танцы, хороводы и игры в честь Кришны! Тогда мы ещё веселее справим холи, а я раздам много подарков!

Воодушевлённые этим напутствием, крестьяне вернулись в деревню, забыв прежние невзгоды, готовые к любым ударам судьбы.