Было очень свежо. Солнце ещё не зашло, но казалось, будто его последние лучи не согревают, а охлаждают землю. Мриганаяни и Лакхи стояли у окна в покоях молодой рани. Взор Мриганаяни был устремлён вдаль: там за горами, на западе, была её родная деревня, река, холмы.

«Что там сейчас?» — подумала Мриганаяни. Потом посмотрела на сад. На больших листьях банана играло солнце. Мриганаяни почудилось, будто листья издают звуки, такие же волшебные, как звуки вины.

— Лакхи, пойдём в сад, — предложила Мриганаяни. — Только надо сперва посмотреть, нет ли там старшей махарани.

— Сейчас посмотрю, — сказала Лакхи.

Мриганаяни схватила её за руку:

— Я сама посмотрю!

— Нет, я!

— Но если ты везде будешь бегать за меня, я совсем разучусь ходить.

Мриганаяни подошла к окну и, убедившись, что в саду никого пет, вместе с Лакхи спустилась вниз.

В лесу Мриганаяни видела много разных деревьев. Но бананов с невысокими стройными стволами и огромными тёмно-зелёными листьями, которые росли в её саду, ей не приходилось встречать. Эти деревья очень нравились молодой рани и всякий раз вызывали у неё восхищение.

Вот и сегодня, глядя на ровные ряды деревьев, казавшихся Мриганаяни подругами, которые собрались вместе, чтобы весело провести время, она не удержалась от радостной улыбки.

Потом Мриганаяни перевела взгляд на дальний холм.

— Видишь, Лакхи, там наша деревня!

— Может быть.

— Как хочется мне взглянуть на родные места! Но я поклялась побывать там лишь после того, как чему-нибудь выучусь. А ты поедешь со мной?

— Нет, ни за что! Я даже не оглянулась, когда уходила из Раи.

— Теперь тебе никто ничего не скажет.

— Это я знаю, но, кроме языков, есть ещё и глаза. И потом, что интересного в деревне? Уж если идти куда, так это в Нарвар. Слонов и тигров там видимо-невидимо.

— Уж не потому ли тебя тянет в Нарвар, что он пожалован тебе в джагир?

— Не мне, а моей Нинни и…

— Её брату!

Девушки засмеялись. Словно ручеёк зазвенел. Сверкнули белые, как жемчуг, зубы. В глазах зажглись весёлые огоньки.

— Ну и невестка у меня! Прямо красавица! — вдруг воскликнула Мриганаяни. Лакхи действительно была хороша в шёлковых одеждах и украшениях из золота и жемчуга. — Брат, наверное, только и делает что слагает о тебе стихи.

Лакхи не смутилась.

— Нет, это у моей золовки муж поэт! А скажи, сочинил он что-нибудь? Ну если нет, то ещё сочинит! А Байджу положит его стихи на музыку и песней прославит твою красоту!

— Что ты! Здесь поют лишь о Радхе и пастушках! Но песни чудесные! Когда я слышу их, мне хочется танцевать, только я не умею. Но Кала научит меня, и тебя тоже.

— Что ж, я согласна, — сказала Лакхи и взглянула на свои ноги с серебряными украшениями. На ногах у Мриганаяни были золотые. Носить на ногах украшения из золота могли только рани и те женщины, которым это разрешил в виде особой милости раджа. Лакхи же, хоть она и была женой владельца Нарварской крепости, Ман Сингх не мог позволить этого, потому что начались бы новые толки и пересуды: дескать, ахирка вышла замуж за гуджара, а ей такие почести.

Мриганаяни перехватила взгляд подруги и сразу стала серьёзной.

— Сегодня же сниму золотые украшения и никогда больше не надену их! Я хожу в золотых, а ты в серебряных! Не будет этого!

— Ты что, с ума сошла?! — возмутилась Лакхи. — Ведь ты теперь не просто Нинни, а рани Гвалиора! Учили, учили тебя, какой должна быть рани, и всё без толку! Пойми, сняв золотые украшения, ты лишь доставишь радость старшей махарани и остальным семи жёнам раджи…

— Я не знала, что их у него уже восемь, не то…

— Твои уста никогда не должны произносить подобных слов, золовка-махарани.

— Ты права, — согласилась Мриганаяни. — Но хотя у махараджи восемь рани, любит он одну меня! Я поладила бы с его жёнами, если бы не старшая махарани. Как не вяжется её имя с её правом!

— Да тебе ведь не привыкать! Разве в лесу не царапали до крови твою кожу колючки, не вонзались в твоё тело шипы?

— Не знаю, умеет ли брат сочинять стихи, но ты у меня, невестка, настоящий поэт! — засмеялась Мриганаяни. — Непременно попрошу раджу, чтобы он и тебе позволил носить на ногах золотые украшения.

— Умоляю, не делай этого! Раджа и так облагодетельствовал нас.

— Ладно, пусть будет по-твоему. Но придёт время, и я увижу на твоих ногах золото! Мне так этого хочется!

— А почему ты до сих пор носишь серебряное хансули?

— Это память о Раи, о тех днях, когда я наслаждалась свободой. Раджа велел мне снять его, но я не повиновалась.

— Серебро на моих ногах тоже память о кастовых установлениях, которых нельзя забывать.

— А раджа говорил, что ачарья Виджая Джангам не признаёт кастовых ограничений.

— Всё это так. Но даже Виджая здесь бессилен. Если бы он по-настоящему восстал против каст, нашлись бы тысячи брахманов, которые раздавили бы его.

В конце аллеи показались служанки. Они несли тёплые накидки. Подойдя к дереву, служанки застыли в почтительной позе.

— Зачем их столько? — досадливо поморщилась Мриганаяни. — Неужели мы сами не захватили бы накидку, если бы в саду было холодно?

— Не сердись: это их обязанность!

— Виджая говорит, что каждый человек должен сам всё делать для себя. Виджая так и поступает. И ещё он говорит, что нашу страну погубили нищие и бездельники.

— Долго будут стоять эти бедняжки под деревом?

— Пусть стоят. Я их не звала.

— А может, они хотят что-нибудь сказать?

— Если и скажут, то два-три слова, а одежды приволокли целую кучу. Я так люблю, когда склоны западных гор бывают окрашены заревом заката. Вот и сегодня я тоже хочу полюбоваться этой дивной картиной. А служанки пусть подождут, пока не зайдёт солнце.

Одна из служанок кашлянула.

— Как не поймёшь ты, что они не дадут тебе насладиться закатом? Отпусти их и тогда восторгайся сколько душе угодно! — посоветовала Лакхи.

— Ты, как всегда, права, невестка! — И Мриганаяни подозвала служанок.

Служанки отдали накидки. Потом одна из них произнесла смиренно:

— Через три часа в приёмном зале состоится выступление Байджу и Виджаи Джангама. Махараджа просит вас пожаловать. Старшая махарани и все другие рани тоже пожалуют.

— Хорошо, — сказала Мриганаяни.

Но служанки не уходили.

— Что ещё?

— Дует студёный ветер. В доме для вашей милости разожгли очаг.

— Как только зайдёт солнце — придём. Теперь всё? — спросила Мриганаяни и, не дождавшись ответа, сказала: — Вы свободны, можете идти!

Когда служанки направились ко дворцу, Мриганаяни закусила губу, а Лакхи прикрыла краем сари рот, будто у неё разболелись зубы. И, только оставшись одни, девушки весело расхохотались.

— Как изыскано они выражаются, подумать только! Их, наверное, специально учили этому! — проговорила Мриганаяни.

Лакхи посмотрела на заходящее солнце, и ей почему-то стало грустно.

— Сами научились, — ведь без этого им нельзя!.. Но мне надоело здесь. Может, вернёмся?

— Пошли. Мне тоже что-то расхотелось смотреть на закат.