Мриганаяни и Лакхи, обе в ярких одеждах, уселись наверху, за решётчатыми окнами, откуда был виден весь приёмный зал. Мриганаяни была бледна от волнения. То ей казалось, будто её осудят за её наряды и украшения, и тогда она принимала равнодушный вид, словно это было ей совершенно безразлично; то вдруг слышалось, будто кто-то восхищается её красотой, и на губах её появлялась пренебрежительная улыбка. Мриганаяни как бы просила замолчать расточавшего похвалы, хотя считала восхищение его вполне естественным.

Но вот в женскую часть зала, в сопровождении семи рани и служанок, вошла Суманмохини. Мриганаяни, согласно обычаю, коснулась ног старшей махарани. Суманмохини погладила Мриганаяни по голове в знак благословения и внимательно её осмотрела. При этом от взора старшей махарани не ускользнуло серебряное хансули. Наконец все уселись: восемь рани — по одну сторону, Мриганаяни с Лакхи — по другую.

Внизу, в приёмном зале, на небольшом возвышении восседал Ман Сингх. По правую руку от него находился Нихал Сингх, по левую — Атал, Байджу, Виджая, Кала, пакхаваджи и гости разместились напротив, лицом к радже.

Байджу взял первую ноту, Виджая ударил по струнам вины. Кала стала подпевать. И Ман Сингх сразу же забыл обо всём на свете. Да оно и не удивительно. В эту ночь он решил насладиться настоящим искусством.

Но Суманмохини было скучно. С тоской поглядывала она на остальных рани, которые делали вид, будто внимательно слушают музыку и пение, и наконец, не выдержав, произнесла:

— А молодой, сколько ни давай золота и драгоценных камней, всё, видно, мало!

Младшие рани взглянули на Мриганаяни и, встретившись глазами с Суманмохини, засмеялись неприязненно и зло, будто всё происходящее в зале их уже не касалось.

— Ей, видно, очень нравится хансули из серебра, потому что она косит его поверх драгоценного ожерелья. А ожерелье будто умоляет хансули не заслонять его.

Рани захихикали.

— Разве она расстанется с хансули! Это хансули, наверное, качалось из стороны в сторону, когда Мриганаяни шла с реки с полным кувшином воды на голове, подпрыгивало, когда она доила корову или сбивала масло, звенело, когда она собирала кизяк, и ударялась о подбородок, когда она размахивала на мачане своими огромными ручищами и кричала на птиц: «Кыш! Кыш, негодные!» — Суманмохини не выдержала и рассмеялась, а вслед за нею и остальные рани.

Мриганаяни и Лакхи видели, что рани смеются, но почему — не знали.

«Это они надо мной, — решила Лакхи. — Я нарушила кастовые запреты и вышла замуж за гуджара. А муж мой, став шурином раджи, получил джагир. Только поэтому на мне сейчас золотые и серебряные украшения, а раньше я пасла скот и часто недоедала. Ещё недавно я пела грубые деревенские песни и расии, а сегодня слушаю ачарьей Виджаю и Байджу. Раньше…»

Оскорблённая Лакхи вспыхнула до ушей и повернулась к подруге. Лицо Мриганаяни тоже пылало.

Молодая рани по-прежнему смотрела в окно с ажурной решёткой, но уже ничего не видела и не слышала.

«Они издеваются надо мной! — думала Мриганаяни. — А я ведь соблюла все правила приличия, даже коснулась ног старшей махарани! Или Суманмохини красивей меня? А может, я надела не те украшения! Или оделась не так, как положено?»

Мриганаяни внимательно себя осмотрела. Из-под голубого сари чуть-чуть виднелась нога. Она казалась расцветшим посреди озера лотосом, на лепестках которого, отражая лучи утреннего солнца, сверкали росинки. Мриганаяни торопливо прикрыла ногу, украшенную браслетами с драгоценными камнями.

«Не над этими ли украшениями смеялись они? Сегодня же сниму их, оставлю только амулеты, а украшения надену лишь после того, как раджа разрешит Лакхи носить на ногах золотые браслеты. Я непременно добьюсь этого, и тогда рани поймут своё ничтожество!»

Тут пальцы Мриганаяни скользнули по серебряному хансули.

«Оно для меня дороже всех украшений! Ведь оно было на мне в тот день, когда я встретилась с раджей на охоте! Поверх хансули раджа надел мне на шею своё ожерелье, а потом ласково взял за руку и стал говорить нежные слова, которые встречаются только в поэмах!»

Мриганаяни посмотрела вниз. Ман Сингх с наслаждением внимал пенью и звукам вины.

«Вот он, мой раджа! Мой Ман Сингх!»

Мриганаяни украдкой взглянула на рани и, увидев, что они продолжают смеяться, плотно сжала губы.

«Погоди, Суманмохини! Хоть ты и старшая махарани, но ты ничем не лучше деревенской бабы! Вот я, например, из деревни! А разве можно тебя со мной сравнить? Смейся же, махарани, смейся! Настанет время, когда и я смогу потешиться над тобой… А может быть, мне всё это кажется? Может быть, она заметила что-нибудь забавное в зале? Но почему тогда рани всё время смотрят в мою сторону? Нет, что-то здесь не так?»

— Замечательно! Бесподобно! — донеслись снизу восхищённые возгласы Ман Сингха.

Мриганаяни посмотрела в зал. Байджу насмешливо улыбался. Лицо у Виджаи было возбуждено, глаза полны решимости. Он готов был принять вызов Байджу и не дать ему больше возможности снова восторжествовать над собой. Кала радовалась поражению Виджаи и с восхищением смотрела на своего учителя.

«Что там произошло? Интересно, уловила бы я, что именно в исполнении Байджу так понравилось Ман Сингху, если бы слушала внимательно? Может быть, раджа уже не впервые так шумно выражает свой восторг, а я ни разу Этого не заметила? Возможно, рани тоже радуются успеху Байджу? Хотя я что-то не слышала, чтобы они восторгались. Нет, они смеются совсем не поэтому. Ну и пусть. Не будь я Мриганаяни, если не научусь как следует разбираться в музыке и пении, сколько бы ни потребовалось на это времени. Тогда уж я посмеюсь над невежеством этих рани».

Байджу и во второй раз одержал верх и торжествующе взглянул на своего соперника. Виджая был огорчён. Кала весело взглянула на Байджу, а Ман Сингх воскликнул:

— Чудесно! Чудесно!

Одна Мриганаяни так ничего и не поняла. Повернувшись к рани, она увидела, что на этот раз они сидят молча.

«Сомнений больше нет! Они смеялись надо мной. Других причин у них для этого не было».

Прошло ещё часа два, а может быть, и больше. Мриганаяни утомилась, однако продолжала внимательно слушать.

«Наверное, есть что-то необыкновенное в исполнении Байджу и Виджаи, иначе раджа не стал бы так восторгаться. Я не должна пропускать ни единого звука! Кто знает, может, когда-нибудь я спою и сыграю не хуже, чем они!»

Суманмохини уснула, положив голову на плечо сидевшей рядом с ней рани. Та тоже с удовольствием бы вздремнула, но старшая рани так навалилась на неё, что ей волей-неволей приходилось бодрствовать. С трудом поднимая отяжелевшие веки, она с завистью поглядывала на остальных рани, которые сладко похрапывали.

Мриганаяни толкнула подругу и сказала нарочито громко:

— Право же, это замечательно!

Лакхи устало посмотрела вниз.

— Какое тонкое исполнение! Словно ручей струится! Трудно даже сказать, кто из них лучше! Только козы да овцы могут спать во время такого состязания! — Мриганаяни выразительно посмотрела на Суманмохини и других рани.

Лакхи засмеялась.

— Быстро стала ты разбираться в музыке, а я вот не улавливаю тонкостей, хотя слушать мне очень приятно. Ну ничего, буду упражняться и тоже стану понимать.

Суманмохини не проснулась, но рани, на чьём плече покоилась её голова, была задета за живое словами Мриганаяни.

Между тем Виджая, раздосадованный тем, что Байджу одерживает над ним победу за победой, отложил вину в сторону.

— Теперь я спою, а Байджу пусть сыграет! — заявил он.

— Хорошо! — согласился Ман Сингх. — Сейчас самое время приступить к бихагу!

— Ну что ж, пусть споёт, раз ему так хочется, но только с одним условием, — сказал Байджу.

— С каким же? — поинтересовался раджа.

— Если я и сейчас одержу верх над ним, то заберу себе его вину. Правда, она сгнила вся, но для меня это не имеет особого значения: всё равно я разобью её на куски!

«В своём ли он уме? — подумала Мриганаяни. — Разве можно такое говорить?»

Рани, на плече у которой так удобно устроилась Суманмохини, устала и сделала резкое движение. С ноги соскочил золотой браслет и покатился прямо к Мриганаяни.

— Сейчас начнётся интересный поединок! — сказала младшая рани Суманмохини.

«Уж не собирается ли Мриганаяни драться с кем-нибудь!» — подумала старшая рани и, протерев глаза, взглянула на Мриганаяни. Но та, как и прежде, внимательно смотрела в зал. Суманмохини была разочарована.

— Что случилось? — спросила она младшую рани и. узнав об условии, которое выставил Байджу, сладко зевнула: — Кажется, я вздремнула немного. Пожалуй, хватит спать.

«Нечего сказать, немного! — подумала младшая рани. — У меня даже плечо онемело!»

Состязание между тем продолжалось. Не прошло и получаса, как всем стало ясно, что Байджу снова выйдет победителем.

«Пора кончать, не то они ещё, чего доброго, всерьёз поссорятся!» — подумал Ман Сингх и обратился к Байджу и Виджае:

— Достаточно! Остановитесь!

Виджая умолк. Пакхаваджи отложил пакхавадж, Кала — танпуру. Но Байджу играл и играл, позабыв обо всём на свете.

Мриганаяни заметила, что старшая рани проснулась, и сказала нарочито громко:

— Какой голос! Что за мелодия! С каким самозабвением играет ачарья! Вот это искусство, вот это художник!

«Скажите, какой ценитель искусства нашёлся!» — с досадой подумала старшая рани, разглаживая на лице морщинки.

— Изумительно! Бесподобно! — воскликнул раджа.

На губах у Байджу заиграла улыбка, лицо засветилось радостью от сознания победы. Оторвавшись наконец от вины, Байджу торжествующе посмотрел на Виджаю Джангама, но тот, к его великому удивлению, улыбался.

«Разве я не нанёс ему поражения?.. Но я, кажется, увлёкся. Даже не заметил, как они кончили петь и играть!»

— Да благословит вас бог, ачарья Байджнатх! — с восторгом произнёс Ман Сингх. — Слушая вас, можно забыть обо всём на свете! Видите, они даже перестали петь, отложили танпуру и пакхавадж, чтобы по-настоящему насладиться вашей игрой!

— Махараджа, — ответил Байджу, — я бесконечно счастлив: моё искусство признали подлинные его ценители! Большего мне и не надо.

— Зато нам многое от вас надо!

— Да что с меня взять? Всё, чем я владею, и так принадлежит махарадже!

— Отдали бы нам хоть частичку своей сосредоточенности, с которой вы сейчас играли.

Байджу рассмеялся.

— Разве для игры нужна сосредоточенность. Сосредоточен я бываю лишь по утрам, когда сочиняю какую-нибудь песню. Или, может быть, я не играл, а спал?

— Нет, вы не спали, более того, вы пробудили всё то прекрасное, что скрыто в наших душах!

Вдруг Байджу стал бормотать что-то и раскачиваться из стороны в сторону. Потом сказал:

— Продолжим состязание! Сегодня ему не победить меня!

Виджая взял вину, Кала — танпуру, пакхаваджи — пакхавадж.

— Вот что я хотел предложить вам, — обратился раджа к Байджу.

Все вопросительно посмотрели на Ман Сингха.

— Как вы полагаете, нельзя ли попытаться сделать древние мелодии короче и ввести в них новый элемент? От этого, мне кажется, они стали бы ещё прекрасней.

— Но у нас ведь есть дхрупад! — заметил Виджая.

— Есть, это верно, но он тоже слишком растянут, — ответил Ман Сингх. — Дхрупад, разумеется, и так красив, но всё же стоило бы усовершенствовать его, отшлифовать каждую деталь, выбросить всё лишнее и тем самым сделать его ещё более звучным и ярким.

— Махараджа, — возразил Виджая, — овладеть тем, что достигнуто в пении во все века, и то очень трудно, а уж о том, чтобы внести что-то новое, не может быть и речи.

Однако Байджу решительно заявил:

— Во все времена в искусство пения вводились и будут вводиться новые элементы! И если только бог Шанкар поможет мне, я докажу, что это так!

— Увидим! — произнёс Виджая, задетый тоном Байджу.

— И увидите! Я непременно добьюсь своего.

«Безумец!» — подумал Виджая.

— Мы с нетерпением и надеждой будем ждать, когда ачарья Байджнатх выполнит своё обещание! А сейчас пора расходиться.

Но Байджу не торопился уходить.

— А как же состязание? — спросил он. — Ведь мы не кончили его!

— Будет ещё время, кончите, — ответил раджа.

Байджу заскрежетал зубами от досады и гневно взглянул на Виджаю.

— Итак, я надеюсь, что вы создадите новую, нежную и чудесную мелодию! — сказал Ман Сингх.

Виджая плотно сжал губы и опустил голову, всем своим видом показывая, что это невозможно. Кала с улыбкой смотрела на него. И вдруг почувствовала, что сейчас зевнёт, — она устала. Однако, заметив на себе взгляд Нихал Сингха, сдержалась.

— Я понял, чего вы хотите, — ответил Байджу. — И я добьюсь, чтобы дхрупад от начала до конца не выпускал слушателей из своих нежных объятий, чтобы они сидели, как зачарованные, и готовы были слушать без конца.

— Зазвучит он у тебя, как же! — едва слышно произнёс Виджая.

Кала посмотрела на Байджу, потом на Ман Сингха и снова встретилась взглядом с Нихал Сингхом.

Байджу побагровел от гнева.

— Погоди же, сломаю я твою вину! — вырвалось у него. Но никто, кроме Виджаи, не расслышал этих слов.

Ачарьи никак не соглашались покинуть поле битвы. Тогда Ман Сингх сказал:

— Пусть Кала станцует нам, а потом пойдём отдыхать.

И Кала начала танец, который как бы раскрывал во всей полноте рагу, только что сыгранную Байджу.

— Махараджа прав, — сказала Мриганаяни подруге так, чтобы слышали рани. — Истинное искусство в том и заключается, чтобы о великом сказать кратко. Небольшой, но острой стрелой быстрее убьёшь тигра, чем огромной каменной глыбой.

Суманмохини презрительно засмеялась. Остальные рани хотели последовать её примеру, но, взглянув на Мриганаяни, не решились.

— Я тоже научусь танцевать, — прошептала Мриганаяни.

— Научиться всему можно, было бы только желание! — ответила Лакхи.

Как только Кала кончила танцевать, все восемь рани простились с Мриганаяни и Лакхи и в сопровождении служанок отправились в свои покои.

Тут Мриганаяни заметила на полу золотой браслет Суманмохини, подняла его и вдруг ощутила непреодолимое желание забросить его подальше. Но в этот момент Ман Сингх, который остался в зале один, повернулся в её сторону, сложил руки в знак прощания, как того требовали приличия, и вышел. Снизу не было видно, есть кто-нибудь наверху, за решётчатыми окнами, или нет. Однако Мриганаяни обрадовалась, решив, что раджа попрощался только с нею. Она совершенно забыла про браслет и вспомнила о нём, лишь когда пришла в свои покои. При виде браслета её охватил гнев. Она швырнула его в нишу, сделанную высоко в стене, и легла в постель.

«Кто она такая, эта старшая рани! Что в ней хорошего, одно лицемерие и ханжество! Это она надо мной смеялась, а у остальных семи совсем нет чувства собственного достоинства, во всём подражают ей! Ну и пусть! Всё равно махараджа принадлежит мне одной! В нём — моя жизнь, моё счастье! А как тонко разбирается он во всём! Придёт время, и я стану достойной его!

Тогда уж я посмеюсь над этими рани! Тигров и буйволов не боялась, так уж их подавно но испугаюсь!.. А какие у нас в деревне поля! Какой замечательный лес!.. Мачан, рисовое поле… В лесу попугаи, павлины… Летают, разгуливают… В руке у меня лук… Лёгкий ветерок обдувает мачан… А я ною!.. Я буду петь, как Байджу, или ещё лучше… Да… да… лучше…» С этими мыслями Мриганаяни уснула.