Однажды, это было вскоре после ухода Сикандара из Гвалиорского княжества, Байджу попросил Ман Сингха послушать его новое произведение.

Как и в прошлый раз, для выступления был отведён зал аудиенций.

Как только Байджу запел, Виджая стал аккомпанировать ему на вине, но затем отложил инструмент в сторону.

— Играйте! Играйте! — сказал Байджу.

— Я хочу послушать! Начало замечательное! Это что-то совершенно новое! Никогда прежде не слыхал я ничего подобного! — Виджая, кажется, признал своё поражение.

Байджу снова запел.

Слов в песне было немного:

Приглашаю тебя танцевать. Робко в сердце любовь расцветает. Разве можешь ты мне отказать? Я тебя танцевать приглашаю,

Но, чтобы исполнить всё произведение, нужно было около часа.

Когда Байджу кончил, Ман Сингх сказал:

— Если бы иногда, хоть ненадолго, переходить на низкие тона, казалось бы, будто голос пробует краски, чтобы потом взлететь ввысь и окрасить песню в тысячи самых ярких цветов!

Внимательно выслушав раджу, Байджу снова исполнил песню.

Ман Сингх был вне себя от восторга.

— Пусть же отныне ачарья Байджнатх зовётся наяком Байджнатхом! — воскликнул он.

— Наяком?! — поразился Бодхан, которого раджа пригласил послушать Байджу. — Какие в нашу эпоху наяки! Ведь это звание может носить лишь тот, кто создал новую рагу.

Виджая не выдержал:

— Если верить вам, так сейчас вообще не может быть ничего нового! Вы разве и в музыке разбираетесь?

— Музыка и пение — те же шастры, — ответил Бодхан. — Вовсе не обязательно уметь играть и петь, чтобы высказать общеизвестную истину: никто не может изменить того, что сделано древними риши, не может внести ничего нового в созданное ими.

— Но я только что доказал обратное! — сказал Байджу.

Однако Бодхан и не думал сдаваться:

— Об этом можно будет говорить лишь после того, как в Гвалиор съедутся со всей Индии ачарьи музыки и пения и, прослушав вашу песню, скажут в один голос, что ачарья Байджнатх превзошёл древних риши!

— Вы только жрец, а в музыке и пении ничего не смыслите! — раздражённо сказал Ман Сингх.

— Зато спорить он умеет! — подтрунил Виджая.

Но Бодхан был непоколебим.

— Я не встречал ещё таких грешников, как вы! — обратился он к Виджаю. — Искажая шастры, вы идёте против веры.

— Прекратите спор! — оборвал его Ман Сингх. — Как-нибудь я отведу вам время для диспута, тогда и упражняйтесь в словесных выпадах сколько угодно! А сейчас ещё раз говорю вам, что с нынешнего дня музыкант и певец ачарья Байджу будет зваться наяком!

«Что значит приказ раджи, когда речь идёт о шастрах!» — подумал Бодхан и произнёс негромко, но решительно:

— Воля ваша! Только я не стану называть его наяком!

Огромным усилием воли Ман Сингх сдержал гнев и, оставив слова Бодхана без ответа, обратился к Виджае:

— А не попытаетесь ли вы, ачарья, воспроизвести новую мелодию на вине?

Виджая подвинул к себе инструмент и заиграл.

Наверху между тем можно было наблюдать обычную картину: восемь рани дремали, а Мриганаяни и Лакхи внимательно слушали.

— Я поняла, что нового ввёл Байджу в мелодию, — произнесла Мриганаяни. — Надо сказать махарадже, пусть посоветует Байджу ещё немного сократить песню. От длинных песен люди утомляются, восприятие ослабевает, поэтому песня для них в какой-то степени теряет свою прелесть.

— Это верно, — поглядывая на рани, громко ответила Лакхи. — От длинной песни некоторых даже ко сну клонит!

Старшая рани проснулась и, заметив, что Мриганаяни и Лакхи смеются над ней, побагровела от злости.

— Вы слушать пришли или спать?! — начала она будить остальных рани. — Постыдились бы! Ведь рядом сидят ценительницы искусства, одна другой лучше.

Рани, сладко зевая, засмеялись. Однако старшая раня не унималась и пустила ещё одну стрелу:

— Будете спать — останетесь без украшений! Только на этот раз вам их не вернут!

Стрела попала в цель.

«Какая она подлая! — с болью в сердце подумала Мриганаяни. — Махараджа оказался прав: не надо было возвращать ей браслет… Впрочем, я поступила правильно, — совесть моя совершенно чиста! Но выслушивать её гадкие намёки я больше не стану».

В это время снизу донеслись голоса:

— Нихал Сингх убит! Сикандар Лоди прислал дары! Он снова собирается походом на Гвалиор!

В зале воцарилось гробовое молчание.

— Убить нашего посла, который вёл с ним мирные переговоры! — произнёс наконец Ман Сингх глухим голосом. — А потом прислать нам свои дары, всё равно что свежую рану посыпать солью. Но я отомщу ему!

— Пойдём, Лакхарани! — позвала Мриганаяни подругу. — В этом зале нас больше не увидят!

Суманмохини, очень довольная, смотрела им вслед.

— Скажите, а может Гвалиор оказаться в осаде? — спросил вдруг Байджу.

— Нет! — твёрдо ответил раджа. — Мы встретим Сикандара Лоди в ущельях Чамбала!

— Но всё может случиться, — сказал Байджу. — А Кала не хочет оставаться в осаждённом городе и ждёт не дождётся, когда снова окажется в родном Чандери.

Кала пришла в замешательство.

Ман Сингху сейчас было не до Калы, но он всё же спросил:

— А почему она так рвётся в Чандери?

— Байджу объяснил простодушно:

— Она должна встретиться с равом Радж Сингхом и известить его об окружении Гвалиора. Тогда он, воспользовавшись этим, нападёт на Нарвар и попытается вернуть земли своих отцов.

— Что такое?!

— Вы удивлены? Но удивляться здесь нечему.

— Так… А кем приходится она раву Радж Сингху?

— Да никем! Живёт по соседству с ним, вот и всё.

— Этого я никак не ждал!

Кала покрылась холодным потом. Ман Сингх пристально посмотрел на неё.

— Неправда! Он лжёт! Наяк Байджу безумный! — закричала она.

Ман Сингх задумался.

— Кто назвал меня безумным?! — вскричал Байджу. — Эта девчонка? Да как она посмела обвинить меня во лжи?! Разве не из-за Радж Сингха приехала она в Гвалиор?!

— Поезжай к себе! — тихо и очень спокойно сказал Ман Сингх. — Я завтра же дам тебе паланкин и охрану. На прощанье щедро одарю, чтобы до конца дней своих ты не знала нужды. А раву Радж Сингху передай, что он отважный воин, но пользуется своей отвагой не так, как надо.

Кала сидела, опустив голову.

— Она называет меня безумным! — словно пробудившись от спа, произнёс. Байджу. — Вот чему она научилась! Уезжай поскорее! А безумец не я, а ты и все семь поколений твоих предков!..

Так закончился вечер.

Суманмохини была очень довольна, что Кала покидает Гвалиор, и сказала остальным рани:

— А эта скромница с опущенными глазами подлой оказалась! Теперь вы поняли, кто она такая?

— Ещё бы? Она заговорщица! А как оскорбила она раджу! И назвала безумным своего гуру! Да ещё при людях! Какая неблагодарность!

— Чего ждать от женщины, которой не стыдно петь и танцевать перед мужчинами? А на тех двоих взгляните, на Мриганаяни и Лакхи! Разве можно женщинам вести себя так! С какой злостью смотрели они на нас!

На следующий день Калу с подобающими почестями отправили в Чандери. Но взять с собой зарисовки крепости ей не удалось.