Было свежее весеннее утро. Наяк Байджу, следуя советам Ман Сингха и Мриганаяни, работал над тори.

А у входа в храм сидел Атал и перебирал струны вины.

В те времена многие жители Гвалиора увлекались музыкой и пением. Кому трудно было выучиться на вине, тот овладевал ситаром. Благодаря своей простоте, ситар стал любимым инструментом гвалиорцев.

Однако Атал не хотел учиться на ситаре и решил во что бы то ни стало овладеть виной. Вина у него была самая обыкновенная. Взяв у гуру несколько уроков, Атал решил, что этого достаточно, и, не замечая ни дня, ни ночи, старался воспроизвести на вине мелодии песен, которые пели вокруг или которые он слышал в родной деревне.

Атал был убеждён, что достиг огромных успехов. И ему захотелось показать своё «искусство» Байджу. Однако пригласить наяка к себе было не так-то просто. А самому без всякого приглашения явиться к Байджу Атал не решался. Однако выход нашёлся. Дом Байджу стоял у восточной стены крепости рядом с Сас-Мандиром и Баху-Мандиром. Окна его выходили на Баху-Мандир. Атал уселся в дверях храма и стал играть. В этом не было ничего удивительного, потому что в Гвалиоре теперь играли повсюду: в домах и на базарах, на улицах и площадях, в храмах и под сенью деревьев. Дошло до того, что даже ранним утром, направляясь, чтобы совершить омовение, к колодцам, прудам и озёрам, расположенным за городской стеной, гвалиорцы несли на плече вину или ситар и, как только выдавался свободный момент, принимались играть.

Атал с увлечением исполнял тарану. Он думал, что стоит только Байджу услышать, и он тотчас пригласит его к себе, и они — оба музыканта: один — гуру, другой — достойный стать его любимым учеником, — непременно подружатся.

Но Байджу ничего не видел и не слышал. Отработать тори — нелёгкое дело. И вдруг ему удалось спеть то, к чему он так стремился. Восторг охватил его. Он попытался воспроизвести мелодию на вине. Но ничего не получилось. Тогда, отложив вину в сторону, Байджу посмотрел на залитый солнцем Ман-Мандир: квадратные решётчатые оконца в переплетении лиан, высеченных под башенками, слон с поднятым хоботом, а чуть подальше — цветы и барельефы лебедей в каменных решётках.

— О! Храм тоже звучит мелодией тори! Теперь вина сама заиграет! — восторженно воскликнул Байджу и, схватив вину, крепко прижал её к себе и принялся целовать. При этом, сам того не замечая, он задел ключ, и струна ослабла. Когда же он стал играть, вина издала неверный звук.

Байджу рассердился:

— Что с тобой?! — Но тотчас догадался, что дело в ключе. — Ты тоже расчувствовался при виде Ман-Мандира! — со смехом сказал он ключу. — Но ничего, сейчас я тебя подверну!

Услыхав голос Байджу, Атал заиграл ещё громче.

И тут звучание его вины донеслось до Байджу. Наяк опустил свой инструмент на колени и прислушался. Потом, с виной в руке, подошёл к окну и увидел Атала.

Гнев исказил лицо Байджу.

— Эй, ты! Нет слуха — не играй! Сейчас же прекрати, не то у меня лопнут перепонки!

Атал встал и почтительно поклонился. Однако наяк будто и не заметил, что с ним здороваются.

— Ты зачем убиваешь раги и рагини? Не бери на душу такой грех! Не то попадёшь в преисподнюю, в ад!

— Я хотел бы поговорить с вами о музыке, гуру. Моя мечта — стать вашим учеником. А сейчас я играл тарану, — робко произнёс Атал.

Но его слова лишь подлили масла в огонь.

Он играл тарану!.. Убирайся-ка ты отсюда, пока я не проломил камнем твой череп!

— Разве вы не узнали меня? Я же Атал Сингх.

— Прочь! Прочь! Прочь от моего дома! Скажите на милость, какой сингх-вингх выискался!

Атал поспешно ретировался. Горько и обидно было ему, — так обидно, что хотелось взять и разбить вину о каменные. стены Баху-Мандира или Сас-Мандира. Но он сдержался.