Тори удержался от соблазна спуститься к каналу и взглянуть, что осталось от паромобилей. Район такой: к утру разберут, как и не было. Господин Эллусеа потом купит новые. Уж Эва-то ему дороже всех на свете железяк.

Со стороны порта над домами светилось в ночном тумане оранжевое марево. Горят склады, что ли? Тори завернул в ту сторону, и уже на старой рыночной площади понял, что не ошибся. Несло дымом и тошнотворным запахом горелой резины. Может не склады, а гостиница, или какое-то судно. Все едино — туда лучше пока не соваться. Утром потушат — тогда он и спустится, посмотрит, как обстоят дела с кораблями. Сваливать из города через порт безопаснее, чем пробовать улететь дирижаблем. Аэровокзал находится в деловом районе, где всегда полно патти. Да и капитаны многих посудин, насколько он был наслышан, за определенную плату могут взять на борт кого угодно, и не будут задавать лишних вопросов. Да они с Эвой и вопросов-то не вызовут. А венси никто с собой брать не собирался!

Если все сложится, он увезет Эву в Ан. Или еще куда подальше. Будет нужно — даже придумает, как выправить ей новые документы. А когда решатся недоразумения, и освободят господина Эллусеа — они вернутся. Тори навсегда завяжет с прошлым, попробует набраться этой их респектабельности, приобщиться к солидному образу жизни с поздними завтраками, белыми рубашками, дорогими сигарами. Займется… чем-нибудь займется.

Пока нужно еще насущные вопросы решить. Пока его связи на дне куда ценнее их фамилий и манер. Тори свернул на широкую Праздничную улицу, пересек рельсы конки и вернулся на тротуар. К нему подкатила худая и длинная, как жердина, продажная девица. Откуда только вылезла? Юбка ее, спереди обрезанная выше колена, шумно мела шлейфом тротуар.

— Куда держите путь, господин?

— Не к тебе. Брысь, — цыкнул Прохвост, и она отстала.

Плохо, что Эвэл осталась с венси. Мор это, конечно, мэрский сыночек, и вряд ли себе лишнего позволит. И сама Эвэл — не безвольная соплячка. Но все равно — плохо.

Тори свернул с бульвара на Кривую улицу. Над местом, куда он держал путь, поскрипывала покосившаяся железная вывеска «Грёзы». Подворотня напротив выглядела на редкость пустынной для этого часа — только у бака, наполненного тлеющими поленьями, дремал старик в обносках. Куда-то пропали пьянчуги, обычно играющие здесь в кендри на расстеленной газете. Тори толкнул дверь и оказался в прокуренном зале кабака.

Пустовато. Словно повымер город. Но он пока чувствовал себя отлично, даже бодро. Говорят же, что зараза не липнет к заразе.

Прохвост окинул взглядом зал, кивнул мужчине за стойкой и направился к лестнице в подвал. Внизу его встретил маленький косоглазый фэшн, и протянул вперед ладонь.

— На выходе отдам, — процедил Тори. — Я к Лаве.

Фэшн брезгливо поморщился, но повернул в замке ключ и запустил его в нижнее помещение. Прохвост начал пробираться между цветными тюлями. То там, то тут он задевал свисающие с потолка ленты из колокольчиков и мелких монет. Половина лежанок пустовала. Огромные сосуды источали струи дыма и отражали полированными боками огони мелких масляных светильников, которые в беспорядке стояли на каменных столах, на полу и полках.

Посетители «Грез» возлежали одурманенные и полные дум, кто поодиночке, кто с девицами. Некоторые даже поднимали глаза на Тори, когда он проходил мимо, но вряд ли видели его.

Хозяин курильни, Лава, сидел в своем любимом дальнем углу. Под мышкой у этого бритого налысо здоровяка ютилась полуголая девица, завернутая в кружевной отрез, и качала в воздухе мундштуком с тлеющей сигариллой. Лава что-то ей шептал на ухо, пока Тори не подошел совсем близко. Заметив его, громила расплылся в улыбке и указал на подушку напротив.

— Давно не видно тебя, мальчик. Чем дышишь? Слышал, ваши гонки прикрыли до срока…

— Так оно и есть, Лава. Может, тогда и еще какие новости до вас дошли? — он плюхнулся на предложенное место, вытянул ноги.

Стоило, конечно, вести себя поскромнее с первым порошечным императором Стэнвенфа. Почти все дурманящие вещества в городе распространялись через сеть его заведений и его людей. Но может оттого Тори и держался на плаву в болоте, что ни перед кем не лебезил?

— Эт какие? Ха, — он выдохнул, оттолкнул от себя девицу, и та быстро исчезла в море тюлей, оставив после себя перезвон колокольчиков.

— Патрона моего, говорят, арестовали. Такие вот новости. И я хочу выяснить, за что и надолго ли.

— Печально, Прохвост, печально. М-да. Я думал, ты развеяться зашел. Тут в городе хворь людей косит. Тебя не настораживает? А что старого врача прибрали — так может, плохо лечил?

— Про эпидемию я тоже наслышан, но меня не задело, и вас, Лава, по воле Судьбы, не задело. Значит нужно пока о текущих делах беспокоиться. Могут ваши ребята пошуршать у патти, разузнать, что случилось с Эллусеа? Я заплачу.

Тори достал из кармана Эвино кольцо.

— Вот, пока так. А потом добавлю.

Толстые пальцы Лавы сомкнулись на золотом обруче, он поднес его к глазам и внимательно осмотрел. Попробовал на зуб, опустил в нагрудный карман жилета:

— А про переворот в Йене ты не слыхал, мальчик? Усе, кончилась власть старой мистри. На югах теперь свобода, равенство, прогресс и никаких одаренных. Скоро и до нас нововведения докатятся. Но это, конечно, слухи, что на вчерашнем дирижабле прилетели.

Тори присвистнул:

— Звучит! Но что-то я не понимаю: куда они всех мистри денут? Это ж йенская элита, аристократы и прочая.

— Ха-ха-ха, Прохвост, не расстраивай меня. Говорю же: равенство и прогресс. У одаренных все отбирают, беднякам раздают.

— Так они и отдадут…

Лава сложил ладонь пистолетом и направил Тори в лоб.

— Кто ж их спрашивает? Пиф-паф, нет мистри — нет проблем.

— А прогресс-то в чем?

— Ну, как тебе объяснить? Слышал, что новое — забытое старое? Генерал, что утворил переворот, нашел машины венсийской империи. И запустил их. Такой вот прогресс. Ну, и обещаний надавал, говорят. Элехтричество, нефть — чуешь, чем запахло?

— Не, не чую, Лава. Нам с этого что?

— А там посмотрим. Нам-то хуже не станет, наше государство — отдельное. Щепотку порошка хочешь?

— Не сейчас. Дела у меня, некогда расслабляться.

— Ну, приходи, когда не будет дел.

Тори встал, поправил ремень и уже собрался уйти ни с чем, когда Лава, шумно прочистив горло, поманил его пальцем.

— Сходи на Ганфскую улицу, в серый дом с мансардой. Во второй парадной, на третьем этаже поверни налево. Постучи пять раз, а потом еще один. И у того, кто тебе откроет, поспрашивай про патрона твоего. В расчете?

— В расчете, Лава, если он что-то знает.

— Если Мышу не известно, то никому из моих не известно, — Лава махнул рукой, словно отгоняя от себя комара.

Прохвост кивнул, развернулся и поспешил прочь, стараясь задевать как можно меньше колокольчиков. Огрызнулся на фэшна у входа, почти бегом добрался до Ганфской.

Здесь, тесно прижимаясь друг к дружке, высились безликие доходные дома. В парадных пахло едой, и желудок напомнил Тори, что хоть и не хлебом человек жив, а без хлеба не обойтись. После завтрака у Мита во рту не было ни крошки.

Человек Лавы оказался статным, краснощеким парнем со шрамом на лбу. Напольную вешалку в его небольшой, скромно обставленнлой комнате, украшал синий патрульный мундир без нашивок. Какой-то особый корпус, видимо — Тори не сильно в этом шарил.

Мыш постоянно кашлял в кулак, и в целом выглядел неважно. Тори старался держаться от него подальше.

— Бенджамен Эллусеа обвиняется в государственной измене. Подробности не известны, а приказ есть, и в нем такая формулировка. Содержался под персональной охраной в центральном управлении, но вечером его увезли его в университетский госпиталь. Есть вероятность, что до отправки в Йен не дотянет. Болен.

— А что его сын? Он же вроде полковник?

— Карл Эллусеа вне подозрений. Да, тяжело, когда приходится брать под стражу родственников. Но такая служба. Еще чем-то могу быть полезен?

— Нет, это все. Я на Эллусеа работал, выступал на гонках.

— Это мне известно.

— Вот, хотел узнать, не пора ли искать новое место. Господин Карл, вероятно, продаст паромобили, он противник азартного спорта.

— Господин Карл тоже болен. У врачей плохие прогнозы. Так что ищи Прохвост, ищи.

— Меня-то хоть ни в чем не подозревают? — спросил напоследок Тори.

— Тебя-то вообще вздернуть мало. Но по этому делу ты не пройдешь. Вопросы еще есть?

— Не-а.

— Свободен, — Мыш кивнул ему на дверь и согнулся в приступе кашля.

Прохвост резво сбежал по ступенькам. Башня Адагра напомнила ему четырехкратным боем часов, что ночь не бесконечна.

По дороге назад Тори размышлял, как бы потише вскрыть аптеку. Одно дело — бравадиться перед Эвэл, и другое — заниматься кражами со взломом. Изготовители и продавцы пилюль обычно живут аккурат над своими лавками. Так что требовалась сноровка и готовность грохнуть заспанного старичка. Но Тори порой мучили вопросы, в кого стрелять, а в кого — не стоит, и он небезосновательно боялся, что рука дрогнет.

Он остановился напротив «Аптеки Шеннала», и начал разглядывать темную витрину за решеткой. Глаз остановился на грелке для ног. И совсем невпопад Тори вспомнил вдруг про синий саквояж, который остался в доме Эллусеа, на столе у камина. Господин Бенджамен брал его, помниться, на срочные выезды к больным.

Странный все же человек Эвин отец. Был. Состояние и положение позволяли ему не работать, а он с утра до ночи пропадал то в университете, то в госпитале. И еще по ночам мог ездить на дом, не к беднякам, конечно. Но делал это не ради денег. Не спалось ему, что ли? Или он тешил свое тщеславие великого врача?

Проклятый внутренний голос подсказал Тори, что он поступает, как скотина. Дурно думает о человеке, который всю жизнь ему помогал. Тащил из грязи за уши. Но странно как-то тащил: нет бы просто обеспечил. А он все говорил: нужно расти над собой. Добиваться. Чего добиваться-то? Сначала бы выживать перестать.

Тори сплюнул и направился в особняк Эллусеа. За саквояжем.