— Можешь еще раз повторить, что в эпидемии виноваты венси. Я не поверю.

— Да, конечно. Ты всегда защищал всех этих… из Стены, из Трущоб. Несчастных. Ничего не стоящих, как твой любимец, Виктор Дименс. Гнил бы себе он в канаве, после очередной дозы порошка!

— Он лучше тебя.

— У тебя все — лучше меня. Ты всю жизнь заботился только об Эве. Эвочке, Эвите!

Карл плевался слюной, перегнувшись через стол и нависая над Беном. Он вышел ростом и фигурой в потомственных военных из рода своей матери, но больше ничего в нем не напоминало о Веронике. Да и на него самого сын не походил ни лицом, ни характером. Не имей Бен дара читать мысли, не женись он на женщине, не-мистри — подумал бы, что это Карл ему неродной. Но горькой правда заключалась в том, что он упустил собственного сына. Позволил вылезти на свет чудовищу.

— И она — лучше тебя.

— А! Избалованная девица, обреченная провести всю жизнь в окружении подопытных зверьков и микроскопов — лучше меня. Лучше всего, что ты создал в этой жизни. — Карл упал обратно в кресло. В рабочее кресло Бена, с потертыми подлокотниками. — Давай к делу, отец. Я не хочу умирать. У меня большие планы.

— Я тебе еще в госпитале сказал, что и пальцем не пошевелю для твоего спасения. Тем более, я понятия не имею, чем ты болен. Ты должен был подумать головой, прежде чем устраивать массовое уничтожение людей. Скоро не важно станет, кто виноват в гибели города: венси — не венси. Никакой карательной операции в Стене не состоится. Стэнвенф вымрет. И ты — вместе с ним.

— Венси готовили мятеж! В лаборатории Стефана Брайса есть тому подтверждение. Как ты можешь обвинять…

— Легко, Карл, — Бен перебил его, а затем закашлялся в ладонь — она стала мокрой от крови. — Мой термосейф в университете не взламывали, а вскрыли ключом. Ты взял Эвин ключ. Ты только что сам об этом подумал. Тебя никогда не настораживало, что я не афиширую свой дар?

— А, забыл. Дар! Против чего мы с генералом боремся! Такие, как ты копаются в наших головах — а нам терпеть?

— Я мало копался в твоей. Доверял. А значит виноват и я. Я позволил тебе стать монстром, Карл. Но теперь этого монстра спасать не стану, нет, — Бен вытер руку о стол и попытался встать.

Ноги его не держали. Жар недавно спал, и от слабости кружилась голова.

— Станешь! — рявкнул сын. — Станешь! Я знаю, что ты был на Гармоде! И что ты вынес оттуда много… м-м-м… находок, благодаря которым развивал свою медицину. Если ты мне поможешь, клянусь, я дам твоей Эвите сбежать на восток. Так-то! Иначе ее ждут Дегартские подземелья.

— Я поверю тебе только когда увижу, как она садится на дирижабль до Надына. И улетает на нем.

— Хорошо…

Что-то упало и гулко запрыгало по ступеням лестницы. Карл вскочил, вытащил пистолет и вышел за дверь.

— Ты!

Почти сразу грянуло два выстрела. Потом кто-то из стрелков упал. А второй вошел в кабинет. Бен сидел спиной к двери, и не желал поворачиваться. Не хотел видеть ни своего сына, если он жив, ни его убийцу, если Карл мертв. Это было неважно. Совершенно неважно.

— Господин Бенджамен, с вами все в порядке? Мне сказали, что вы арестованы, под охраной, в госпитале.

Он узнал голос Виктора.

— Не подходи. Не хочу заразить тебя. Карл привез меня сюда. Он угодил в собственную ловушку. И надеялся, что в моем сейфе лежит универсальное средство от всех болезней. Он ошибся. Я лишь хотел бы изобрести такое… Ты убил его?

Он мог не задавать этот вопрос: за дверью стояла тишина. Его мысленная связь с сыном тоже прервалась. Виктор стрелял метко, знал, куда целиться. Вот и применил свои умения, в кои-то веки, где нужно.

— Думаю, да. С такого расстояния трудно было промазать. Я все слышал. Про Эву он вам врет… врал. Она в безопасности.

— Я знаю, в Оссене ей помогут.

— В Оссене?!

Виктор обошел стол и встал в углу у картины «Закат над горами». Бен так любил это полотно. Покой. Багряные облака в синем небе. Нежно розовые вершины. Едва заметный глазу туман у подножья… А завтра будет новый день.

— Мэр закрыл Стену еще ночью, поезд, — приступ кашля скрутил его, не позволив закончить.

— Эва здесь, в городе. Давайте, я отвезу вас к ней. А завтра найду судно, на котором все мы сможем уплыть. Хоть на восток, хоть куда.

Бена затрясла крупная дрожь. Виктор сделал шаг в его сторону.

— Отойди! — крик отнял последние силы, теперь голос звучал, как треск в телефоне. — Как? Почему Эва здесь? Она тоже больна?

— Нет, с ней все в порядке. Венси вывел ее из Стены — Мор, который «Хаденс» ремонтировал. Они пришли сюда, и я тоже пришел, после гонок. Ваша экономка…

— Все, пожалуйста, замолчи, — только и смог прошептать Бен. — Эва должна выбраться из города. Пусть отправляется на Восточный Архипелаг. Там проще затеряться, пропасть. Ей нужно пропасть. Стать жрицей Фахн, например. Она сможет, моя девочка сильная.

Бен почувствовал, как по щеке катится слеза. Он стер ее окровавленной рукой. Виктор убрал в кобуру револьвер.

— Я прощаю тебя за убийство Карла. Ты иначе не мог, понимаю. Или ты, или он… А он — чудовище пострашнее. Только Эву ты отпусти. Посади на пароход, дирижабль, попрощайся, а потом забудь. Хочешь денег — я тебе дам. Много денег. Но не смей трогать мою дочь. Понял?

— Господин Бенджамен…

— Не перечь мне. Я знаю, что у тебя на уме. Найди у Карла ключ с головкой в виде пирамиды. Я скажу тебе комбинацию на сейфе. Там бумаги, которые нужно уничтожить. И драгоценности, которые ты можешь забрать себе.

Виктор выполнил его просьбу с достойной резвостью. Бен знал, что использование дара доконает его быстрее, чем разъедающая легкие инфекция. Но лучше умереть в бессознательном состоянии, чем корчиться на полу, страдая от нехватки воздуха. А воздух-то будет, целая комната, целый мир — все наполнено несущим жизнь газом. Только тонкие мембраны внутри его грудной клетки сейчас плавятся, рвутся, слипаются. В природе не бывает пустот — на место разрушенной ткани вытекает кровь. Жаль, многого не успел…

Бен следил за мыслями Виктора. Он чувствовал, как совесть и порядочность, которые все еще оставались в этом юноше, борются с алчностью и тщеславием, желанием сунуть свой нос, куда не следует и пренебречь просьбами умирающего старика. Не такими он представлял свои последние часы…

Помещение заливает мягкий ровный свет. Он идет от прикрытого матовым стеклом высокого потолка. В центре из огромной шахты в потолке проходят перевития разноцветных проводов. Их так много, что в самом верху они образуют толстую косу. Спускаясь ниже, коса рассыпается на сотню более тонких. А те расплетаются. Паутинная вязь тонкой проволоки пронизывает всю верхнюю часть расставленных радиально стеклянных цилиндров. В них, заполненных особым раствором, подключенные к системе, плавают тела избранных, чей разум управляет Гармодом.

Таких готовят с детства. Они не знают ни отца, ни матери. У них нет друзей. Им чужды человеческие чувства. Они — часть машины, огромного живого корабля. Они его управляющие, его навигаторы, его счетные мощности. Сейчас их тридцать.

Тридцатым стал тот, кого не растили для системы. До того, как в его мозг вживили тысячи тончайших электродов, он имел имя. Это имя и осталось у него от реальной жизни. Имя и знания об устройстве Гармода. Кажется, часть его памяти просто отключили от питания. А вот имя не исчезло, не померкло, не стерлось.

Гайнэ.

Но зачем оно ему нужно, это имя, Гайнэ не задумывается. Он выполняет программу. Он корректирует ошибки штурманов, он отвечает за курс корабля, за точное следование маршруту, просчитывает любые отклонения, постоянно замеряет глубину и рельеф дна, силу и направление течений, скорость ветра, приливы, отливы, величину загрузки корабля, изо дня в день наполняющегося нефтью.

Его не интересуют люди на борту. Только цифры. Только бесконечные потоки данных. Хотя он понимает голоса, и может отвечать на запросы — тоже голосом. Своим ли — Гайнэ не знает. Голос идет из динамиков в центре управления. Здесь, в комнате с матовым светящимся потолком, всегда царит тишина.