Тори пролежал в одиночестве до наступления темноты, плотной и холодной, как студень. Под шуршание леса он почти проваливался в забытье. Выдернул его назад Нафаш, когда запрыгнул на телегу и посветил в лицо фонарем. За спиной фэшна нарисовалась женщина с коротко остриженными волосами, высоченная, широкая в плечах. Она достала из под мышки парусиновые носилки и в одиночку перевалила Тори на ткань. Сопротивляться он не стал: проклятая лихорадка вернулась, чтобы донимать его, и зубы отбивали чечетку. Пока Нафаш и его приятельница тащили его коридорами куда-то внутрь дома, Тори прикрыл глаза.

А потом, видно, и уснул. В этот раз обошлось без кошмаров, даже пробудился он легко, хотя бодрости не ощутил. Напротив — словно унюхался порошка — тело казалось неощутимо легким, но мысли текли, как грязь по канаве. Тори повертел головой с боку на бок — тоже медленно, хотя не отказался бы сейчас вытряхнуть из мозгов сраный кисель.

Одну стену комнаты полностью закрывал ряд узких железных шкафов, выкрашенных белой краской. Железные столики на колесах и несколько больничных приспособ для бутылей выстроились вдоль другой. Серый дневной свет проникал в комнату через небольшие окна, которые располагались почти под самым потолком. Значит опроспал он всю ночь, а то и дольше…

Тори решил подняться. Не смог. В шею, запястья и икры впились толстые ремни. Кожаные или тканевые — потому что мягкие. Тут его посетила, наконец, мысль, что для постели его ложе высоковато, да и жестковато. То есть он… на столе? Что за ерунда! Осознание этого факта заставило его выругаться. Ну, как выругаться: промычать нечто нечленораздельное про восточное отродье, матье его и мать Жаада его, чтоб им сгнить…

Тут он понял, что нога больше не беспокоит его, и даже, вроде, жрать захотелось, как лихорадка отступила.

Он попытался позвать кого-нибудь и потребовать объяснений. Но голос не слушался, вместо слов с губ срывалось коровье мычание.

Тори признался себе, что малость трусит. Убивать его, конечно, не станут, иначе бы не лечили. Но зачем привязали? Он подергался еще, насколько сил хватило, но все было бесполезно.

Чтобы как-то скоротать время, Тори стал думать о том, как вернется на руины Стэнвенфа за своим золотом. А после рванет в Алуму — пусть ему там лицо подреставрируют, глаз искусственный приладят. Он купит трость, обзаведется дюжиной черных перчаток, белыми рубашками. Закажет себе револьвер у мастеров из Берна. А после поедет смотреть мир. Ведь где он побывал за свои двадцать лет? В порту Стэнвенфа, в трущобах Стэнвенфа, в особняках Стэнвенфа. А в столице Западного архипелага — он еще летом прочел в газете — построили парк развлечений, с колесом обзора и смертельными качелями…

Зачесавшаяся пятка вернула его в реальность. Какие, к мистри, качели?! Он привязан, мать Творца за ногу, к столу. Нарытому простыней. Холодному железному столу. Тори напряг все силы, сжал зубы и потянул руки от стола. Ремни держали крепко. Кровь застучала в висках.

Раздался легкий щелчок. Он расслабился и повернул на звук голову. Высокий, слегка сутулый старик в белом халате, наброшенном поверх белого же мешковатого костюма, вразвалочку направлялся к нему от двери. Волосы старика напоминали хлопья серой ваты, острая бородка и тонкие усы придавали лицу хитрое выражение. На носу его красовались очки в золотой оправе. Он чем-то здорово напоминал Эвиного отца.

За стариком шла мрачная широкоплечая женщина, та самая, что ночью тащила его на носилках. Кожа ее была очень смуглой, почти коричневой, цвета хлеба, пережаренного в печи. Черные раскосые глаза сверлили Тори дырку во лбу.

— Добрый вечер, молодой человек! — склонился над столом господин в пенсне. — Как ваше самочувствие?

— Нлно, — только и смог выдавить Тори. — Зм вымна прзли?

— Марта, дорогая, — обратился старик к темнокожей. — Мы, кажется, перестарались с дозировками. Принеси-ка мой журнал.

Тори подергал рукой, вопросительно глядя на собеседника. Раз уж его вопрос не поняли, может ответят на жест?

— А-а-а, это… Чтобы вы не отказались от участия в эксперименте, — улыбнулся старик. — Вы, конечно, спросите, в чем он, собственно, будет заключаться?

Издевается, гад! Не будь Тори привязан… но он — был. Господин забрал у Марты толстую книгу, стянул простынь, которая накрывала Тори, и бросил ее на пол.

— Я буду делать из вас полумеханоида. Терять вам особо нечего — хуже чем сейчас уже не станет. Не волнуйтесь, вы не первый, технология, можно сказать, отработана. Предыдущие подопытные, правда, скончались, потому что искусственные части организм быстро отторг. Но у вас хороший потенциал: вы молоды и выносливы. Да и мы с Мартой многое переосмыслили.

— А ны слысын! — попытался заорать Тори, но вышло не лучше, чем при всех предыдущих попытках.

— А мы и не спрашивали вашего согласия. Мы немножко навели о вас справки, пользуясь вашим же собственным мозгом. Вы, Виктор Дименс, человек нехороший. И теперь еще и нездоровый. Но мы дадим вам шанс на совершенно новую жизнь! Марта, готовь столик.

Откуда старик знает, как его зовут? Как он навел справки, если Стэнвенф сгорел? А, наверное, узнал Тори по фото из газет. Становиться подопытным кроликом не улыбалось.

Нужно предложить им с Мартой денег! Много денег! Все деньги, которые у Тори есть, лишь бы он его просто подлечил и отпустил.

— Он хочет нам, мастер Ершеу, драгоценности отдать. Те, которые забрал у своего покровителя, — пробасила девица, закрывая свое лицо марлевой маской.

Тори закивал, и тут до него дошло, что смуглянка прочитала его мысли. Он сглотнул и снова дернул руками, но старик проткнул его кожу иглой чуть пониже локтя — и силы оставили Тори. Он безвольно обмяк, и даже палец не мог согнуть, сколько ни напрягался.

— Да не стоит, молодой человек, беспокоится. Я работаю ради науки, денег у меня достаточно, — произнес мастер. — Марта, передай мне метрик и резинки, приступим.

Они измеряли его и резали, только Тори ничего не чувствовал. Вращал себе глазами, следя за сменой инструментов в руках старика и его помощницы. Словно мозги его жили от туловища отдельно.

У этой Марты были удивительно аккуратные руки с длинными пальцами. А старик беззвучно что-то шептал себе под нос. Или просто шевелил губами.

Когда они закончили, безумный врач стянул перчатки, бросил их куда-то под стол и вышел. Марта собрала инструменты в большую банку. Тори хотел у нее спросить, что такое «полумеханоид», но ни губы, ни язык ему не подчинялись. Девушка неспешно намыла полы, погасила лампы и удалилась.

А он все не засыпал. Не бодрствовал, но и забыться не мог. На ум лезли строки из священных книг, словно заученные наизусть. Вот всплывет же всякая муть, когда не надо… «Выборы наши лишь двигают колесо, но катится оно по проторенной колее». Сейчас это казалось очевидным! Судьба, которую Тори всю жизнь отрицал, решила преподать ему самый наглядный урок: иногда человек не может даже сдохнуть по собственному желанию. Сколько у него было возможностей: сгореть заживо, утонуть, мучительно сгнить? Но нет, откуда-то появился Нафаш, подобрал его и притащил в этот дом и отдал Жааду в жертву. Вот чушь-то!..

Утром, когда через окна снова просочился серый свет, явилась Марта. Сдернула с Тори простыни и клеенку, измерила температуру, подключила к его руке трубку с мутным раствором. Она делала все так споро и точно, что хотелось поинтересоваться, скольких подопытных они тут уже угробили.

Тори открыл рот, прочистил горло и произнес:

— Потом вы меня отпустите?

Прозвучало хрипло, но понятно. Ну, хоть говорить он сегодня может, и то хорошо.

— Нет. Нам с дядей давно нужен защитник, в мире стало беспокойно. Но какую-то свободу предоставим.

Марта раскладывала на столике странные металлические зажимы, пилы и ножи, от одного вида которых Тори мутило. А ведь это сегодня все на нем испробуют!

— Какой из меня защитник, Творца за яйца? — Тори снова попытался подняться. — Я не хочу! Я свободный человек! То что вы делаете — противозаконно, не имеете права…

— Не богохульствуй, — перебила его Марта. — Ты должен благодарить дядю, что он спас тебя от заражения крови и ногу не отрезал. Не хочет он! Куда ты, интересно, пойдешь, если тебя отпустить? Кому ты нужен? Кто тебя ждет?

— Куда угодно, мир большой. Денег у меня предостаточно.

Ремни держали крепко. Как бы с этой девицей договориться? Что бы ей такого предложить?

— Денег у тебя, считай, больше нет. Нафаш откопает твою шкатулку, и привезет мне. Я пожертвую ее сиротскому дому, в котором выросла. Зачем тебе деньги? Ты бесполезный человек, — лицо Марты походило на резиновую маску: ни эмоций, ни морщин.

Неживое лицо, Тори аж поморщился:

— Обворуете меня, значит…

— Значит обворуем. Ты же не гнушался таскать все что плохо лежит. И у своих, и у чужих.

— Я выживал…

— Все так оправдываются. У тебя были средства к существованию. Работа, здоровье. Вместо этого ты что?…

Марта наклонилась над ним, продолжая набирать в шприц содержимое небольшой бутыли.

— Что? Я жил, как мог. Позволял себе немного гульнуть. Ты и так знаешь, ты же мысли читаешь. Харэ меня жизни учить, мистри! Ты мне не тетка и не сестра!

— Хорошо-хорошо. Не приведи боги такого родственника. Хотя я надеюсь, что ты изменишься. Мы поможем.