Черная печь проглотила полированный поддон с телом, покрытым красным полотном, и, разогреваясь, утробно загудела. Прощающиеся потянулись к выходу, но Мор остался. Эва стояла рядом, в сером — по традициям йенцев — платье. Правильный у них цвет траура — после тяжелой потери жизнь не становится черной. Не выключается… Ничего вокруг не меняется: работают заводы, ездят поезда, ходят в школу дети. Только все теряет краски, вылинивает, как в растворителе. До серого.

До дрожи захотелось закурить. Мор бросил, еще в Стэнвенфе. Когда вылез с Эвой через Стоки, а портсигар забыл дома. Сейчас вот снова захотелось…

Труба крематория, по которой наружу выбрасывают пепел, выходит на Стэнну — речушку, в честь которой йенцы назвали свой город. Хотя в детстве Мор думал, что он назван в честь Стены. Его заблуждения могли возникнуть только у сына мэра, не иначе. Ведь он выходил наружу и с отцом, и с мамой. И не замечал тогда, как люди на них смотрят. А потом мама умерла, и Мор пошел в школу. Там ему быстро объяснили, как устроен мир снаружи и внутри Стены, и в чем разница. И почему венси никогда не назовут ничего в честь йенцев, и почему наоборот тоже не произойдет.

Через неделю состоится совет, и в секторе появится новый мэр.

Макс уже заявил, что откажется от этой должности. Мэг выдавила что-то вроде «сдурели что ли». Кандидатура Мора будет предложена — и, конечно, отклонена. Потому что ему зимой исполнится двадцать один. Самому молодому мэру в истории Стены, Джереми Терсесу из Галатского сектора, было двадцать восемь на момент назначения. Время Брайсов закончилось. Ну, если не брать в расчет Эву… Только Эва все-таки Эллусеа. И правительница йенцев.

Мор был бы рад, сложись все иначе. Но Временщик решил так.

Печь накалилась до того, что находиться рядом стало трудно. На лбу выступил пот. Мор взял Эву за руку. Она молчала. Сплела пальцы с его, слегка сжала ладонь.

Отец возвращался к Праху, из которого Творец создал мир.

Печь гудела, но жизнь продолжалась.

И напоминала Мору, что он сам станет отцом уже в следующем году. Он старался не думать о проблеме, пока никакой проблемы нет. Тьфу, не так. Он старался не думать, что дети могут быть проблемой. Да что за ерунда? Нет, он-то как раз был проблемой. И маме, и папе пришлось с ним не сладко. И позже — Мэг. Надежд он не оправдал, вложений — не окупил.

Мор вывел Эву в зал церемоний, где ждали сестры. Мэг успокаивала Милли, которая то стихала, то снова начинала сопеть и всхлипывать. Молли держалась молодцом, комкала платок, и смотрела на близняшку насупившись. Молли всегда безукоризненно вела себя вне дома. И ругалась с Милли, которая слишком громко смеялась, бегала по коридорам, а сейчас вот выглядела, как подыхающая рыба. «Подыхающую рыбу» она придумала лет пять назад, во время очередных капризов Милли. И дразнила так сестру при случае. Хорошо хоть сейчас ума хватало молчать.

Макс уже убежал в контору на заводе. У них там перепрофилирование производства шло полным ходом.

Макс отлично увиливал от занятий, которые были ему не по душе. Никто не называл его безответственным. Занятость и загруженность брата никогда не ставилась под сомнение. Это Мор мог отлынивать и отмазываться, а Макс всегда имел причины, одна уважительнее другой…

Мор вернулся домой с Эвой и сестрами. Ужинали они в тишине, лишь иногда обмениваясь короткими фразами, вроде «передай мне соль».

Когда Эва уснула, Мор осторожно подменил свое плечо подушкой и, накинув халат, ушел в отцовский кабинет. Две масляные лампы осветили массивный дубовый стол — пожалуй, самый дорогой предмет мебели в их доме. Хотя кресло могло стоить столько же, если не больше. Мор откинулся на обитую узорчатым жаккардом спинку, погладил плотные полированные подлокотники.

На краю стола стояла пишущая машинка под чехлом. Рядом — письменный прибор с чернильницей. Мор не помнил, чтобы отец что-то печатал, но… его и дома-то почти не было. Вероятно, он мог. Иначе не стал бы держать машинку: лишних вещей отец не любил.

В центральном ящике стола аккуратно переложенные разделителями лежали конверты разного цвета: плотные белые, тонкие серые, коричневые. И чуть глубже — бумага, им соответствующая. В правой тумбе нашлись папки с заметками, коробка со счетами, сборник законов последнего выпуска.

Несессер с трубкой и кисет лежали в левом ящике. Мор задумчиво повертел в руках массивную отцовскую любимицу, достал тампер. Взял из кисета несколько щепоток табака, размял их и начал заполнять чашу. Успокаивающее занятие… Отец, наверное, сидел вот так же, когда хотел собраться с мыслями.

Мор решил пересмотреть отцовские бумаги. Зачем — он позже подумает, сейчас нужно былопросто это сделать. Ясно, что место секретаря при новом мэре за ним не останется. Да он не сильно-то и желал… Нет, себе врать не стоило. Уже желал. Он только начал понимать, что на самом деле означает «держать руку на пульсе». Точнее, нашел этот самый пульс, еще не научился его интерпретировать, зато неплохо считал…

В нижнем ящике за стопкой старых записных книжек притаилась шкатулка с заводным механизмом. Мор повернул ключ, открыл крышку и вспомнил ее. Мамина любимая. Крошечные проволочные лошади заскакали по кругу поворотного диска, и тихая, грустная мелодия наполнила кабинет. Он захлопнул крышку. Раньше шкатулка стояла в родительской спальне, в нише над кроватью.

Под шкатулкой лежал альбом с фотокарточками. Первые были нечеткими, зернистыми, забеленными по краям. Два молодых человека в старинных шляпах сосредоточенно смотрели в мир, полный возможностей. Отец и его брат. Дядя погиб во время предыдущего восстания в Стене, Мор его даже не знал. Следующие три страницы занимали портреты девушки с точеными чертами и таинственным взглядом. Мать Стефана — догадался Мор. Ее расстреляли йенцы, вместе со всей семьей Иденс, сразу после восстания. Отец на ней так и не женился, зато спас своего сына. На следующем развороте оказалась его мать, совсем юная, и отцовская свадебная фотография с молодой женой. Мор вытащил ее из уголков, положил на стол. Нужно будет заказать рамку. Отец не любил картин на стенах… Отца больше нет.

А вот и сам Мор, в смешном костюме играет с деревянным конем. Точнее — делает вид. Да, в тот день они с отцом выходили гулять в город, купили в универмаге эту игрушку, съели по мороженому, которое забавная девчонка продавала на углу. Фотограф в ателье замучился объяснять шестилетнему мальчику, что ему нужно застыть в одной позе на несколько минут. Но как-то уговорил.

Когда они возвращались домой, на ярус, навстречу им попался мусорщик. Мальчишка был немного постарше Мора, лет восьми, наверное. Он толкал перед собой скрипучую тележку, нагруженную хламом, налегая из последних сил. Мор поравнялся с ним и, кажется, показал язык. Или что-то обидное выкрикнул — он уже и сам не помнил, с чего начался тот урок.

Отец отобрал у Мора коня, и предложил мальчонке поменяться. Мэр ему — игрушку, а мальчик Мору — свою тележку. Причем игрушку — насовсем, а тележку — только на время, чтобы его сын собрал оставшиеся на ярусе мешки с мусором и довез их вниз, на сортировку. Парень сначала не поверил. Но отец его убедил. И Мора тоже убедил не отказываться от обмена, отвесив пару звучных подзатыльников.

Так они и шли по ярусу: зареванный Мор с тележкой пыхтел от усилий, мэр помогал ему на поворотах, а мусорщик с прижимал к груди деревянного коня и зыркал по сторонам.

— Тяжело? — спросил отец, когда они, наконец, добрались до грузового лифта.

Мор ответил, что — да, еще как.

— Можно смеяться над людьми, когда им тяжело? Когда они трудятся, чтобы ты, балбес, играл в свое удовольствие?

— Нет, — просопел Мор себе под нос.

— То-то же. Они работают, чтобы ты ел мороженное, а ты вырастешь, и будешь работать над тем, чтобы облегчить их труд.

Мор тогда вывод не вполне оценил. Мэры и инженеры — они же бумажки пишут, а не тачки катают.

Оказалось, с бумажками все не так просто. За каждым приказом стоят люди, которые его выполняют. И мусорщик отвечает только за свой участок работы: собрал, довез на сортировку и свободен. А мэр отвечает за то, чтобы сортировка работала, тачки имелись, зарплату рабочим платили, в лавках были продукты, которые даже мусорщик может себе позволить. За тепло, свет, воду, за каждого идиота, который в эту воду выльет биологическое оружие. За то, чтобы йенцы не расстреляли и не повесили несколько десятков человек, если окажется, что идиотом оказался один венси.

Человек, кого выберут мэром Стэнвенфских секторов на совете, получал такие наглядные уроки от своего отца? Знает что-то о предложении Гаррета? Будет беречь Стену?