От хутора за нами зарысили Гусар и три конника. Не доезжая Покровки, Борода остановил тачанку и твердо сказал, что необходимо с первых же шагов соблюдать секретность, «а не ехать, как ездил архиерей». Бабаш возразил:

— Пусть едут. Кому хлопцы мешают…

Но его строго оборвал Борода и приказал:

— Господин Бабаш, приказываю вам отправить конных обратно! Не забывайте, что за доставку Александра Семеновича я отвечаю головой перед самим Верховным главнокомандующим, его высокопревосходительством генералом бароном Врангелем!

Против этого довода не мог возразить и Аркадьев. Он поддержал «есаула». Когда конные повернули назад, Борода попросил Аркадьева снять очки, повязать платком щеку, чтобы прикрыть шрам, и надеть на голову капюшон пыльника. Это же проделал и Бабаш. В грязном пыльнике, с капюшоном на голове, он походил на мучной куль.

Покровку мы проехали рысью, никого не встретив, кроме ребятишек и двух шарахнувшихся от тачанки старух.

Пока все шло по намеченному плану.

Скоро мы должны будем проезжать те места, которые Борода назвал «бандитскими» и где должна завершиться наша операция. В случае удачи оставшееся светлое время мы переждем в лесу, проскочим в темноте Жердевку, а за ней свернем в противоположную сторону от Екатеринославской дороги и возьмем направление к дому.

Занятый этими мыслями, я старался не оглядываться на наших пассажиров, чтобы не выдать своего волнения.

Борода пересел ко мне на козлы и время от времени придерживал сибирок. Постепенно они перешли на легкую пробежку, мало чем отличающуюся от шага. Тачанку чуть покачивало. Бабаш, сидевший слева от Аркадьева, стал всхрапывать, «генерал» тоже подремывал.

Прямая дорога взбежала на возвышенность, откуда она просматривалась в обе стороны версты на две с половиной. Вплотную к ней подступали густые кусты, а за ними, шагах в пятидесяти, начинался лес.

Борода толкнул меня локтем и громко сказал:

— Что-то вроде заднее колесо бьет, останови-ка, Саня, коней!

Я натянул вожжи, Борода слез.

— Что случилось? — встрепенулся Аркадьев.

— Ничего, ничего, ваше превосходительство, — пробасил Кирилл. — Наверно, сильно затянули втулку.

Бабаш продолжал всхрапывать. Борода медленно, вразвалочку, пошел к заднему колесу. Вот сейчас он спросит про инструменты, вот сейчас все начнется…

А что, если Бабаш проснется и выхватит маузер? В этом случае — пришло мгновенное решение — брошусь на его руку или ударю по руке: главное — опередить его.

Борода что-то бормотал, колдуя с колесом. Стукнула откинутая крышка сундука. Сердце мое стучало так громко, что, казалось, могут услышать и Аркадьев, и Бабаш.

— Саня, а где гаечный ключ? — Голос Бороды был тих и спокоен. Очевидно, он волновался и забыл о моей «глухоте».

— Ключ под мешком с хлебом, ближе к углу, — так же спокойно ответил я.

Глухо ударился выброшенный на дорогу мешок, что-то еще звякнуло, скрипнула крышка тайника. Все эти звуки я принимал, как команды: приготовиться, раз, два… и, наконец:

— Иди сюда, я что-то не найду!

Бабаш продолжал похрапывать, Аркадьев потянулся, не вставая с сиденья, потер ладонями лицо. Надо было торопиться, пока ему не вздумалось слезть с тачанки или растормошить Бабаша. Крышка тайника была чуть приоткрыта, сунув туда руку, я на ощупь достал браунинг и, еще в тайнике спустив предохранитель, быстро спрятал пистолет за борт «спинжака».

— Ага, вот куда он завалился! Иди, коней чуть заверни, — тотчас распорядился Борода.

Держа лошадей левой рукой, прикрываясь ими, я хорошо видел, что происходит в тачанке и позади нее. Позиция для стрельбы была не из удобных. Стрелять пришлось бы из-под морд лошадей, и неизвестно было, как они себя поведут, хотя к выстрелам над головой сибирки были приучены.

— Стоят кони? — Это был последний сигнал Бороды.

— Стоят, Павел Афа… — И тотчас над головой Бабаша взметнулась рука с зажатым в ней кольтом, но в этот момент Бабаш проснулся и привстал. Страшный удар, наверно, размозживший бы ему голову, пришелся в спину, и Василь, хрюкнув, грудью упал на облучок тачанки.

— Руки вверх! — загремел Борода.

— Руки вверх! — повторил я, наводя браунинг на Бабаша. Аркадьев медленно поднял руки и, щурясь, уставился на Бороду.

Прошли секунды, показавшиеся мне часами. Бабаш, широко раскрывая рот, пришел в себя. Глаза его налились кровью, свирепо ругаясь, он сунул руку за борт пыльника.

— Стреляй! — закричал Борода.

Я выстрелил, и рука Бабаша повисла плетью, а вытащенный до половины маузер упал на землю. С криком: «Убили, гады!» — Бабаш соскочил с тачанки, и, пригибаясь, бросился бежать через кусты к лесу.

После моего выстрела, лошади стали вырываться; еле удерживая их, я два раза выстрелил Бабашу вдогонку. Промах! Промах!

— Эх ты, стрелок! — зло крикнул Борода.

Лошади окончательно вышли из повиновения, они рванули в сторону, я выронил пистолет и, ухватившись руками за уздечки, едва удержался на ногах.

В это время гулко ударил выстрел из кольта. Я видел только морды лошадей и побелевшее лицо Аркадьева, смотревшего куда-то за мою спину.

Успокоив лошадей, я оглянулся. На лесной опушке, головой в кустах, лежал, раскинув руки, Бабаш.

— Что все это значит? — наконец пришел в себя Аркадьев.

— А то, что вы арестованы Чека, а Бабаш, к сожалению, при попытке оказать сопротивление убит. Сойдите с тачанки!

Аркадьев, с поднятыми руками, медленно сошел на дорогу.

Борода, держа направленный на него кольт, приказал мне:

— Обыщи задержанного да поторапливайся!

У Аркадьева в боковом кармане лежал маленький браунинг, «дамская стрелялка». Из того же кармана я вынул генеральские погоны.

— Оставь их ему! Пусть в рай идет генералом! — сверкнул улыбкой Борода: видно было, что он доволен тем, как складывается операция.

Только теперь Аркадьев понял, что с ним произошло, и разразился руганью.

— Руки назад! — приказал Борода. — А то, как брыкну, так…

Что будет после слова «так», Аркадьев не стал ждать, он послушно заложил руки за спину, а Борода ремешком каким-то хитрым узлом связал бандита.

— Саня, — попросил он, — собери продукты, они еще пригодятся. А вы, гражданин, садитесь в тачанку, — приказал Борода.

Аркадьев уселся, Борода привязал его запасными вожжами к спинке тачанки и связал ноги.

Когда я убрал продукты в сундук, Кирилл Митрофанович прошел к опушке, затащил Бабаша в кусты и возвратился, неся наган.

— Вот и надейся на тебя, на призового стрелка! Ушел бы кабан в лес и открыл бы стрельбу! — беззлобно корил меня Борода.

— Так лошади… — начал оправдываться я.

— Лошади, лошади — на то они и лошади. Ты что думаешь, им приятно, когда под мордой палят из пистолета. Интересно, как бы ты себя вел, если бы под твоим подбородком палили? Погоняй коней.

Проехав с версту, Борода велел остановиться. Сойдя с тачанки и держа лошадей под уздцы, он свернул в лес и, едва протаскивая упряжку между деревьями, завел тачанку в глушь, довольно далеко от дороги.

— Распрягай, Саня! Будем отдыхать дотемна.

В лесу Аркадьев пустился перечислять бесконечные способы нашей казни, когда будет свергнута «комиссаро-чекистская власть на святой Руси». Борода рассмеялся.

— Вы только умеете произносить бессмысленные угрозы, а дать оценку настоящей работе вам не под силу, вы ведь стратег, белоручка!

Аркадьев продолжал сыпать проклятья и только после угрозы получить «затычку в рот» умолк.

— Так будет спокойнее, — удовлетворенно отметил Борода. Он достал из-под сиденья саквояж и спросил Аркадьева: — Ваш?

Тот молча кивнул головой.

— Давай, Саня, пока есть время, перепишем вещи задержанного, — предложил Кирилл Митрофанович, — чтобы ничего не потерялось и не попортилось.

— Стоит ли, — заволновался Аркадьев, — там личные вещи, бельишко…

— Такой уж порядок! Начнем, Саня!

В кармане пыльника у Аркадьева нашелся чистый блокнот и синий карандаш. Я приготовился к работе.

В саквояже, поверх «бельишка», лежал пистолет «стеер» и стояла большая жестяная коробка, доверху наполненная завернутыми в бумагу круглыми столбиками. Борода развернул один, из него в чемодан посыпались золотые монеты.

Борода присвистнул: «Не плохое бельишко, царское!» На дне чемодана, под коробкой, лежало большое количество золотых колец, женских браслетов и серег. Дополнил эти ювелирные изделия массивный золотой портсигар. Борода повертел его в руках, прочел вслух выгравированную на крышке надпись: «Дорогому доктору Петкевичу Казимиру Станиславовичу — в день его семидесятилетия от благодарных жителей города».

— Да-а! Ничего не скажешь, — протянул Борода, — целый ювелирный магазин, да еще в придачу банковская касса! — Он начал разворачивать и пересчитывать золотые монеты. Кроме монет и золотых изделий, здесь лежала перетянутая резинкой толстая пачка денег. Кирилл Митрофанович взял ее в руки, посмотрел несколько бумажек и, не став считать, обратился ко мне:

— Наши, меченые! Когда будешь записывать деньги, сбоку пометишь — подлежат возврату в хозяйственный отдел Губчека, как взятые там для проведения операции «Тачанка».

В опись я включил содержимое чемоданчика, все найденное оружие и сделанные нам генеральские подарки: часы с цепочкой, мой костюм, сапоги и кубанку.

Внимательно прочитав, Борода спросил:

— Значит, гражданин Аркадьев, это все ваши личные вещи?

Низко опустив голову, Аркадьев молчал. Его безобразный шрам стал багрово-синим, на лбу выступил пот.

— Допустим, — с иронией рассуждал Борода, — допустим, а как же портсигар? Он снова перечел: «Дорогому доктору Петкевичу». Так, так! Стало быть, вы доктор?

Аркадьев промычал что-то нечленораздельное.

— А я-то думал, — продолжал Борода, — военачальник, стратег, а вы вовсе не генерал и не доктор, а просто ворюга! Да еще, наверно, воровали чужими руками! — И Борода с презрением плюнул. — А теперь, гражданин Аркадьев, подпишите акт. Для такого дела я вам развяжу руки.

— Ступай к черту! — выдавил Аркадьев.

— Мы уже там побывали, погостили! — насмешливо сощурился Борода. — Не хотите подписывать, не надо. Нам и так поверят. А теперь слушайте наши порядки. Ехать будем по ночам, а днем отдыхать. Если кто попадется навстречу и вы попробуете крикнуть — пеняйте на себя! Мы люди решительные. Будете благоразумны — развяжу, нет — так и просидите двое суток. Понятно?

— Я уже сказал тебе, убирайся к черту! — прохрипел Аркадьев. — Буду кричать, буду!.. А когда люди услышат…

— Высказались? — очень вежливо спросил Борода. — Вы уж меня извините, но, как поедим, роток я вам завяжу. Не люблю в пути шума, а у вас характер, похоже, крикливый.

Аркадьев только заскрипел зубами.

— Перекусим, да в путь, — решил Борода и предложил поесть генералу.

— К черту! — огрызнулся тот.

Не торопясь мы поели.

Я спрятал продукты и стал запрягать сибирок. Борода вытащил из-под сиденья карабин и кобуру от маузера. Карабин он дал мне, а маузер вложил в кобуру и повесил через плечо.

— Теперь, палка-махалка, мы можем и дальний бой принять, — весело сказал мне Борода и повернулся к Аркадьеву. — Как у него бой? Не раскидывает по сторонам?

— Спросите у комиссаров, что от него смерть приняли! — снова огрызнулся белогвардеец.

Кирилл нахмурился.

— Что ж, придется его без характеристики испробовать, может быть, даже на вас, гражданин Аркадьев, если будете недисциплинированны.