В комендатуре Чека толпилось много народа. Посетители кричали в окошко: куда и по какому делу. А я вовсе не хотел, чтобы об оружии знал кто-то, кроме чекистов. Поэтому написал на клочке бумаги, что мне нужно, и, когда подошла моя очередь, протянул записку в окошко. - Прошу предъявить документы, - сказал военный. Я достал свой петроградский гимназический билет. Военный внимательно полистал его и, ухмыльнувшись, спросил: - А другого нет? - Нет. - Тогда подожди. Окошко захлопнулось, Ждать пришлось довольно долго; наконец тот же военный выдал пропуск и объяснил, куда пройти. Так я очутился в комнате, на двери которой висела табличка: "Начальник отдела по борьбе с бандитизмом". За небольшим письменным столом сидел широкоплечий молодой человек, с окладистой рыжеватой бородой и веселыми синими глазами. Одет он был в матросскую форменку, из-под которой виднелась полосатая тельняшка. На столе стояла чернильница, рядом с ней лежал мой гимназический билет. Я очень волновался и, вместо того чтобы поздороваться, сказал: - Вот я и пришел! - И протянул пропуск. Матрос засмеялся: - Что ты, земляк, а мне показалось, что тебя принесли! Давай садись поближе. - Он взял мой пропуск. - Зовут как? - Шура! - Гм!.. Шура - это не мужское имя. Так зовут девочек да котов. Если ты Александр, то твое имя Саша, Саня, а то Шу-р-ра! - Он так похоже воспроизвел мурлыканье кота, что я невольно заулыбался. Матрос очень располагал к себе, и я сразу успокоился. - Теперь побыстрей докладывай, сколько у тебя пушек, пулеметов, а может, и танки есть? - спросил он. Я рассказал о находке и сообщил наш адрес. - На каком этаже живете? - На втором. - Сколько там было винтовок? - Мы не считали; штук десять, может, побольше. - Кто это "мы"? - допытывался матрос. - Я и хозяйка квартиры, зубной врач Анна Петровна. - Кто еще знает про оружие? - Больше никто. В той комнате, где мы нашли оружие, живу я и военный врач Вараксин. - Может, это его оружие? - Что вы! Он привез с собой из Питера бритву и несколько книг. Я это хорошо знаю: мы ведь ехали вместе. - А как вы попали на квартиру к этой… Анне Петровне? - Самсон Павлович знал ее по Петрограду. Теперь она дома не лечит, зачем же ей лишняя комната. Вот… - Понятно! - перебил хозяин кабинета. - Есть еще в квартире жильцы? Кто они? - Есть: прислуга хозяйки Катря и товарищ Петренко, но дома он бывает редко. - Кто, кто? - переспросил матрос. - Как его зовут? - Петр Сидорович. - А какой он из себя? Когда я описал внешность Петренко, матрос постучал в стенку, на которой висела карта нашей и двух соседних губерний, испещренная красными и черными карандашными крестиками. Рядом с картой открылась маленькая дверь, которую я раньше не заметил, и в кабинет вошел смуглый черноволосый парень в накинутой на плечи потертой кожаной куртке. - Выходит, Костя, по-твоему! - обратился к нему хозяин кабинета. Послушай, что этот палка-махалка рассказывает. Я повторил свой рассказ. Костя выслушал и, казалось, не проявил никакого интереса. - А знаешь, Костя, ведь оружие это найдено в доме, где живет твой "друг". - Матрос сделал ударение на последнем слове и добавил: - В квартире товарища Петренко! Надо принимать меры. Действуй, Костя! Сегодня же… Костя укоризненно тряхнул чубом. - Вот ты, Борода, всегда так. "У Кости глаза от страха велики, Костя звонок", а потом… - Он очень похоже передразнил: - "Действуй, Костя! Надо принимать меры!" Эх, Борода, Борода!.. - Ладно, не ворчи, виноват. Хоть бы при посторонних начальника не критиковал. - Матрос добродушно улыбался. - Ну, а тебе, друг Саша, спасибо! И чего только тебя прозвали Шурой? Саша - имя знаменитое: Саша Пушкин, Саша Суворов… В тон ему я продолжил: - Саша Керенский. - Откуда ты знаешь, что этого паразита звали Саша? - насторожился чекист. Я рассказал, что в Петрограде, возле нашего дома, была казарма, в которой размещался женский полк "ударниц". Этот полк считали "гвардией" Керенского. По вечерам "ударницы" пели: Эх, вы, Даши, Кати, Маши, В бой пойдем все ради Саши! Матрос расхохотался. - Не слыхал такую, хоть и пришлось встречаться с "ударницами". Им, правда, было тогда не до песен! Чекисты стали расспрашивать, как я попал на Украину и где мои родители. Я рассказал, что отец три месяца назад погиб в бою под Петроградом. Борода вздохнул: - Много там легло и моих дружков-балтийцев, пока не поставили Юденичу точку. Большие герои были ребята! Ну а мать, братья, сестры у тебя есть? - Мама в Питере, младший брат в деревне, а меня привез сюда Самовар. - Самовар? - Матрос даже привстал от удивления. - А ты, палка-махалка, не путаешь? Как может самовар привезти человека? - Так это же Самсон Павлович, а Самоваром прозвал его папа, - сказал я и объяснил, почему. Чекисты рассмеялись. Потом Костя спросил: - Кто был твой отец? - Хирург, адъюнкт Военно-медицинской академии. - Адъюнкт? Это что такое: чин или должность? - поинтересовался Костя. Я не знал, какая разница между чином и должностью, и ответил: - Папа был помощником профессора. - Отца так звали при царе или теперь? - спросил Борода.

- Теперь. Так и на памятнике написано. - Ну, тогда это должность, - заключил матрос. - А где же твой Самовар? Почему пришел ты, а не он? - Самсон Павлович уехал на несколько дней в Харьков. Дома одни женщины. Чекисты, переглянувшись, улыбнулись. Затем Борода серьезно сказал: - Конечно, конечно, это дело мужское! - А товарища Петренко нет… - начал я, но меня сердито перебил Костя: - Товарищ! Волк ему товарищ! - и, резко отодвинув стул, вышел. - Проняло хлопца! - вставая, сказал ему вдогонку матрос. - Ты извини меня, земляк, еще бы поболтал, да времени в обрез, а тут еще твой арсенал. Как-нибудь встретимся! - А вы приходите к нам. У вас я ордер не спрошу, как у тех… - У каких тех? - насторожился Борода. - Те, не настоящие чекисты… - Это что еще за новость: не настоящие чекисты? - Матрос начал сердиться. Я рассказал ему о ночных посетителях. - Правильно сделал, что не впустил. Чекисты не ругаются, а будь это чекисты, то не спасли бы тебя никакие двери и запоры! О том, что был у нас, и об оружии никому не болтай. Особенно этой… Катре и Петренко, если он появится. Так и передай хозяйке. А ночью запирайтесь на ключ и никого не пускайте. Он подписал мне пропуск, повертел в руках мой гимназический билет и, усмехнувшись, сказал: - А удостоверение пора бы сменить. Петербургская императора Александра Первого гимназия… Хм, и слов теперь таких нет! Смени, смени, тебе такое совсем не к лицу. - А когда вы заберете оружие? - спросил я. - Скоро, скоро заберем, - улыбнулся чекист. - Тебе не оставим. Прощай! - И он протянул мне руку.

* * *

В тот же день меня и троих моих одноклассников вызвали на бюро губкома. Как я ждал этого дня! Еще бы - на этом бюро нас будут принимать в комсомол. …Меня вызвали первым. За столом, покрытым красной материей, рядом с секретарем сидел чекист Костя. Были в кабинете и другие члены бюро. Когда я вошел, все они внимательно посмотрели на меня. Я оробел и почти не слышал, как секретарь губкома прочитал мое заявление. Потом мне стали задавать вопросы. Я, хотя и здорово волновался, отвечал громко. И отвечал, видимо, правильно, потому что Костя кивал головой, а взгляд секретаря был доброжелательный и совсем не начальственный. Я было немного успокоился, как вдруг слова попросил какой-то парень, до сих пор молчавший. Насмешливо взглянув на меня, он сказал очень кратко: - Буржуйский сынок… и живет-то на иждивении военспеца! Я как член бюро буду решительно голосовать против… Гнать надо буржуев, а не принимать их в комсомол. Я знал, что в губкоме к "гимназерам" относились с холодком. Для этого были основания. Многие старшеклассники из местной гимназии побывали в белогвардейских армиях и с оружием в руках дрались против Советской власти. Вот почему гимназистам в губкоме верили неохотно. "Все пропало! - подумал я и почувствовал, как загораются мои щеки. Теперь не примут. Какой позор!" Я опустил голову и приготовился к самому страшному… Но чего только не бывает!.. Встал чекист Костя и взволнованно стал рассказывать, что мой отец погиб под Петроградом за Советскую власть, а потом произнес горячую речь о врачах. Он снова упомянул о моем отце и сказал несколько хороших слов о Самоваре. Закончил Костя так: - Какие же они буржуи - Сашин отец и Самовар?! Они на фронте рядом с красноармейцами против беляков сражаются. А Саша - парень подходящий, развитой, уже имеет некоторые заслуги перед революцией, о которых по целому ряду обстоятельств упоминать пока нельзя. Так почему же не принять парня! Некоторое время в кабинете стояла тишина. Потом все сразу заговорили. Заспорили. Секретарь губкома и члены бюро согласились с мнением чекиста. В комсомол меня приняли. Не зная, как нужно поступать в таких случаях, я по-школьному поднял руку и сказал, что все свои силы, а если понадобится, то и жизнь, отдам делу мировой революции.

* * *

Несколько дней мы с Анной Петровной ждали, когда заберут оружие. Мы прислушивались к каждому стуку на лестнице, а когда ложились спать, запирали двери на ключ. За оружием никто не приходил. Мы решили подождать денек-другой, а потом напомнить чекистам о тайнике. Напоминать не пришлось. Ровно через неделю после моего посещения Чека я задержался в школе и уже в сумерки возвратился домой. На мой звонок открыл дверь незнакомый военный. Едва я переступил порог, навстречу мне вышел Борода. - А, хозяин, здорово! - заулыбался он. - Заходи, заходи в свой арсенал! И матрос пропустил меня в комнату. Здесь все было сдвинуто со своих мест. Диванное сиденье и несколько винтовок стояли прислоненные к стене. В диване оставалось ружье, похожее на старинный мушкет, с раструбом на конце ствола, и какие-то картонные пачки. - Ну, земляк, прежде всего - поздравляю тебя с вступлением в комсомол! Матрос крепко тряхнул мою руку и добавил: - Это, палка-махалка, большое дело. Только помни: вступить в комсомол - это не просто получить членский билет - и руки в брюки: я, мол, комсомолец, это… - Он, не договорив, посерьезнел. - А теперь, браток, займемся делом. Что тебе говорила Катря про этот склад? - Никогда и ничего! Я его обнаружил по запаху. - А про Петренко тоже ничего не рассказывала? - Нет. - Ну, а соседа часто видал? О чем были разговоры? - В последний раз я видел Петренко недели две назад. Зашел он вечером к нам в комнату, спросил, бываю ли я в театре. Предложил в любой день, когда захочу, обратиться от его имени к администратору товарищу Любченко. - Обращался? - Нет! Билеты достать нетрудно. Зачем же кому-то кланяться? - Ишь ты, какой гордый! Больше ни о чем с Петренко не разговаривали? - Еще как-то он зашел к нам и попросил у Самсона Павловича чернильницу и перо. - Вот еще пи-са-тель нашелся, - насмешливо протянул чекист. - Писатель! А знаешь, кто такой Петренко? Бандит-петлюровец, а Катря была связной, принимала и выдавала оружие. Ты, земляк, в рубахе родился. То, что ты спал на диване, мешало тем "чекистам" получить патроны. Вот они и договорились с Катрей, что дверь откроешь ты. Подкалечили бы тебя, взяли бы что надо, ну, может, прихватили бы что-нибудь из хозяйских вещей, чтоб походило на грабеж, и - айда! Ты показал бы следователю, что сам впустил их, Катря осталась бы непричастной, а явка и "склад" сохранились. Понятно? Молодец, земляк, что не впустил, не испугался! Я вспомнил лужицы воды и снег на кухонном полу и почувствовал холод во всем теле. В диване оказалось шестнадцать винтовок, ручной пулемет "льюис" и две тысячи винтовочных патронов. В комнате Петренко нашли четыре пистолета и несколько ручных гранат, а из Катриного сундучка извлекли обрез, два нагана и патроны к ним. Борода велел своим помощникам собрать оружие и вынести его черным ходом. - Да так, чтоб соседи не видели, а то, - подмигнул он, - пойдут слухи про восстание или еще что похуже. А вы, - обратился он ко мне и Анне Петровне, - про обыск и оружие никому не рассказывайте. - А что будет Катре? - спросил я. - Катре? - Чекист подумал. - Что с нее спросишь, она несовершеннолетняя. Посидит несколько месяцев в колонии. Поймет, что к чему! Будь здоров, палка-махалка! На следующий день приехал Самовар. Его переводили в другую часть, в действующую армию. Конечно, взять меня с собой он не мог. - Ума не приложу, что с тобой делать? Отправить обратно в Питер, сейчас, зимой, одного? Нет, это невозможно. Нужно как-то перезимовать здесь. Я, конечно, рвался ехать с Самоваром на фронт, если не бойцом, то хотя бы в госпиталь - санитаром. Но Самовар даже слушать об этом не хотел. Наконец было решено, что Анна Петровна оставит меня до лета у себя, а Самовар будет присылать деньги. Через два дня он уехал. Прошло некоторое время, и я увидел, что Анне Петровне в тягость заботы обо мне. Денег, оставленных Самоваром на месяц, хватило лишь на несколько дней. Продукты на рынке с каждым днем становились все дороже. Кроме того, Анна Петровна через день круглосуточно дежурила в госпитале, и мне приходилось питаться всухомятку, а зачастую сидеть целый день голодным. Я решил оставить школу и устроиться на работу. О своем намерении я рассказал в губкоме комсомола. - Понимаю твое положение, - сказал один из секретарей губкома. - Только сначала надо бы школу закончить, а потом трудись! Но раз другого выхода нет, попробую тебе помочь. Тебя ведь нужно устроить так, чтобы там хоть раз в день кормили, а то ты ноги протянешь!