Глава первая

Спящий домик… или Волшебное слово

Чтобы понапрасну не изводить себя переживаниями за нас после трагедии со Славиком и Мишкой, родители стали брать меня и Володьку по выходным и вечерам на стройку. Отец, опасаясь, что к зиме не успеет закончить кровлю крыши, пригласил знакомых мужчин со своей работы на помощь.

Денег больших за это он не обещал, хотя и от этой символической платы многие отказались, поскольку очень дорожили дружбой с моим отцом.

Сначала мне совсем не хотелось после ужина или с самого утра в воскресенье идти на наш участок, но как-то быстро я втянулась и уже с интересом наблюдала за каждой последующей операцией, которую производили кровельных дел мастера. Как могла я помогала, а когда меня о чём-нибудь просили, выполняла всё с большой радостью.

– Дочь, тащи молоток. Вон он, я его на верстаке оставил – кричал отец, вынимая из-за уха огрызок карандаша и делая отметку на широкой, длинной доске.

– Смотри, осторожно на лестнице. Не торопись!

– А дочь у тебя, Петро, молодец! Им бы с Володькой поменяться! – посмеивались папины друзья.

– И не говорите. Есть в ней инженерная мысль. Иногда сам удивляюсь её придумкам…

Когда самый последний гвоздь был торжественно вбит в отверстие на волнистой поверхности последнего же листа шифера, отец объявил:

– Ну что, мужики, спасибо! Будет нужна помощь – зовите. А сейчас прошу к столу!

– Вера! У тебя всё готово?

Мама с самого утра суетилась на летней кухне и наготовила угощенье. Сварила круглую картошку, поставила большую тарелку с солёными груздями и сметаной, винегрет и малосольные огурцы. Отварила мясо и нажарила камбалу. Отец выставил во двор большой стол. Стол был самодельный, как говорил папа, на первое время. Но со скатертью, даже он выглядел нарядно, да и как иначе? Ведь сегодня – праздник! Мужчины немного выпили, а потом долго обсуждали, как лучше настилать полы и кто подрядится помогать. Отец от помощи не отказывался, потому что очень хорошо видел, каков был предстоящий фронт работы…

К моменту переезда в новый дом, я уже была знакома с Надей и Серёжкой, внуками соседей, живущих слева от нас. Мы познакомились, вместе выгоняя из нашего огорода кур и петуха, принадлежащих их деду и бабушке. Когда я впервые увидела Петуха, просто не могла отвести от него взгляда, настолько красивым он мне показался! Тёмно-коричневое оперенье и длинный хвост с зеленоватыми перламутрово-блестящими перьями. Он был большой и ужасно важный. Иногда Петух замирал, будто догадывался о том, что он очень красивый, позволяя тем самым насладиться созерцанием его «царственной особы». А неподвижный он ещё больше напоминал мне шоколадные фигурки, обёрнутые в разноцветную фольгу, которые нам дарили под Новый год. Я шурила глаза и представляла, что его только что развернули, а небольшие зелёные кусочки фольги так и остались у него на хвосте. Петух, заметив мой к нему неподдельный интерес, стал важно прохаживаться вдоль нашей общей изгороди и, вдруг взлетев на неё, громко захлопал крыльями и несколько раз прокричал:

– Кукареку, кукареку!

Потом, наклонив голову, он посмотрел на меня, будто ждал похвалы. Мне ничего не оставалось делать, как просто захлопать в ладоши… Петух, воодушевлённый такой реакцией, вновь повторил свой трюк и снова огласил окрестности своим звонким голосом:

– Кукареку, кукареку!

Я, радостно прыгая на месте от восторга, вновь зааплодировала новоявленному артисту. Третий раз Петух всё повторил уже в присутствии сбежавшихся на его радостный крик родителей и самой хозяйки пернатого певца. Соседка, словно что-то обдумывая, взглянула сначала на меня, потом на Петуха и проговорила:

– Чудеса! Петя-то мой по утрам и то редко горланит, а тут три раза к ряду!

– Цирк, да и только! – продолжала она удивляться его внезапному вдохновению.

– Дочь, да ты не как Волшебное слово знаешь? – спросил меня отец.

– Волшебное?

– Ну да! Такое рассказывают про людей, которые могут с легкостью находить общий язык с кем бы то ни было. Вот и говорят, что те де знают Волшебное или Петушиное слово. А тут и впрямь получается – слово-то – Петушиное.

Когда отец говорил о волшебном слове, он очень надеялся, что по окончании школы я поступлю в МГУ на факультет журналистики и, работая в какой-нибудь из столичных газет, буду брать интервью и писать правдивые политические очерки… Это была его самая большая мечта. Мечта номер Два… Как я уже говорила, ей тоже не суждено было сбыться. На тот момент времени я была совершенно очарована биологией, а к окончанию школы всерьёз увлеклась генетикой. Поэтому шансов у журналистики было ноль.

Ещё и этот Петух подвернулся!..

– Не, пап! Не знаю я ничего такого. Правда! Просто, Петуха этого я Шоколадным про себя называю… и представляю, что он подарочный. Чего он так раскукарекался, сама не знаю! – ответила я.

Внуки наших соседей были какими-то чересчур домашними детьми, знали мало игр и никогда раньше не совершали длительных «экспедиций», которые так нравились моим друзьям, разъехавшимся по разным домам, в освободившиеся квартиры. Надя и Серёжка постоянно молчали, и невозможно было дождаться от них какой-либо инициативы. Я быстро заскучала в их обществе и, хотя всегда верховодила, мне неизменно хотелось вновь оказаться в своей старой компании.

По другую сторону от нас, в деревянном доме, жила белорусская семья. Мне очень нравился их своеобразный говор и то, что на окнах дома были ставни. С нескрываемым восторгом я наблюдала, как каждый вечер Полина закрывала ставни на ночь. Я представляла, что так дом готовится ко сну. А потом стала придумывать про это песню:

Не вспомню уже, сколько же всего сочинила я таких куплетиков для той песни, только сидя на крылечке, я каждый вечер сочиняла новый, а старый сам собой забывался.

Возможно, эти ставни на окнах мне нравились ещё и потому, что у нас в доме всё было по-другому… Моя мама любила, когда в доме светло и много воздуха. И я не помню, чтобы она хоть когда-нибудь завешивала окна тяжёлыми тёмными портьерами. Кроме полупрозрачного и лёгкого тюля наши окна не знали никаких других штор.

У соседей справа было многочисленное семейство. Они, то все вместе съезжались, то уезжали на долгие месяцы в Белоруссию или почему-то в Чимкент. Из постоянных жильцов я запомнила самую старшую женщину, которую все называли Полина, ни сколько не смущаясь по поводу огромной разницы в возрасте. Кроме Полины в доме со ставнями жила её младшая сестра Катерина со своей семьёй. С её детьми мы познакомились, когда прожили в доме уже года два, не меньше. Чаще всего я сталкивалась с Полиной, которая, обращаясь ко мне, говорила:

– Дочка, та где ж твоя матка?

Причём, ударение в слове дочка она делала на последний слог. Но, быстро сообразив, что Полине нужна зачем-то моя мама, я бежала звать её. А Полина, дождавшись маму, начинала расспросы:

– Вера, я ж видала, ты…

Но дальше я уже не слушала. Заметив, что белая молодая курица скрылась в зарослях аптечной ромашки, я побежала следом. Вдруг она опять там оставила своё яйцо?

– …А Петрован у хати?.. – доносился голос любопытной Полины… Мама что-то ей отвечала.

Несмотря на то что у мамы был непродолжительный опыт огородничества, соседки признавали её агрономический талант. Овощи на нашем огороде вырастали раньше. Мама знала, как бороться с вредителями и в какое время лучше что-либо делать. Знаниями своими она была обязана двум не очень толстым книгам по огородничеству и садоводству. Ещё, делая вырезки из газеты «Сельская жизнь», мама иногда говорила:

– Надо же! Какая интересная статейка. Обязательно на следующий год так и сделаю.

Мама смотрела куда-то перед собой и продолжала:

– Оказывается, чтобы морковь выросла ровной – надо просто добавлять в почву песок!

Она выискивала разные советы, тем самым восполняя пробелы в знаниях и опыте, за что и снискала на долгие годы большой авторитет у ближайших и дальних соседей. Мужчины тоже не стеснялись к ней обращаться за советом, прослышав о мамином новаторстве. Если она не знала ответ, то шла в библиотеку и долго сидела в читальном зале, выискивая нужный материал. Если приходила домой сияющая, значит, ответ найден, а назавтра она опять поражала всех своими знаниями.

Мне очень нравилось, что мама всегда в центре внимания. Многие называли её уважительно – Вера Васильевна. Хотя в ту пору, она была совсем молоденькая женщина!

 

Глава вторая

Алиса… или Последний день Помпеи

Огромную светлую комнату, посреди которой стоял круглый стол, мы называли не гостиной, а просто – Зал. Светлой она казалась ещё и оттого, что в ней было целых четыре окна и дверной проём, в просвете которого виднелось окно смежной с ней родительской спальни. Вдоль стен стояла немногочисленная мебель: чёрный кожаный диван – оттоманка, кресло, телевизор, позже появился сервант и трюмо. А пока на их месте стоял старый самодельный комод, на котором стояло большое тройное зеркало. Оно могло складываться как книжка, потому что его боковины были уже середины в два раза и служили одновременно и опорой, и дополнительным видом. Мне нравилось, встав на цыпочки, разглядывать себя в этом зеркале. Я сравнивала своё отражение слева с тем, что показывало правое боковое зеркало. На профиле справа была небольшая родинка на щеке. А я её не любила, и почти раскрыв правую створку, смотрела на себя слева. Делая себе различные причёски, я пыталась представить какой буду, когда окончательно вырасту. Больше всего, конечно, хотелось стать актрисой, только брат говорил:

– У тебя таланта маловато!

– Это ещё почему? – обижалась я.

– Артист – тот, кто и танцует, и поёт… Ты вот, к примеру, петь-то не умеешь.

– А в немых кинофильмах петь не надо. Может, когда я вырасту, кино опять немым станет! – отвечала я.

– И не мечтай! Кино будет такое: и цвет, и запах, и даже предметы можно будет потрогать… Вот!

– Конечно, у тебя в твоей фантастике всякое бывает! Только мне всё равно… Скажи ещё, что вода и воздух продаваться будут!

– Вот именно! – радостно воскликнул Володька.

Я отвернулась от него, продолжая мечтать: «Вот бы в нашем городе снимался какой-нибудь фильм про приключения. Тогда можно было бы и на настоящих актёров посмотреть, а ещё лучше – попробовать к их режиссёру на приём попасть, чтобы он взял меня на малюсенькую какую-нибудь роль…» Я мечтала и перебирала старые родительские пластинки, которые лежали в верхнем ящике комода. Пластинок насчитывалось совсем немного. Каждая лежала в отдельном бумажном конверте. Я взяла первый попавшийся, подошла к комбайну, на котором стоял новый телевизор и, сев на корточки, включила проигрыватель.

– Ах, Утушка, моя луговая! Молодушка моя молодая! – пела незнакомая мне певица.

Я слушала песню и не понимала: кто такая Утушка, почему спит она под ракитовым кустом и, подняв с пластинки лапку, отправила чёрный диск обратно в старый конверт. Поискала другую пластинку. Но тоже осталась недовольна.

– Вов, а где наша «Чунга-Чанга»? – крикнула я брату, который писал в тетради своим убористым почерком сочинение про вечный двигатель.

– Не приставай! Видишь, я пишу. Вот! С мысли сбила!

– А давай я тебе буду помогать! – предложила я.

– Ещё чего! Про свои «ходики» из конструктора, что ли?

– А разве плохо?

– Так они – не вечный двигатель. Цепь-то ты подтягиваешь раз за разом. Значит, – никакой это не Двигатель!

– Ну и пожалуйста! Пиши про свои колёса с шестерёнками! Делов-то! – обиделась я и, найдя, наконец, свою пластинку, пошла в зал – слушать песню про чудесный остров, жить на котором легко и просто!

Комбайн, так его называл отец и мама, состоял из трёх, когда-то очень, нужных приборов: слева сверху небольшой телевизор и динамики под желтоватой, плотно переплетенной тканью внизу. А в правой его части как раз и находился проигрыватель и радиоприёмник. Отец говорил, что на новую тумбочку денег пока нет, поэтому решили комбайн не выбрасывать, а использовать его как подставку. Тем более что радиоприёмник работал хорошо, а в старом телевизоре не хватало лишь нескольких, но ставших уже редкими, телевизионных ламп. Поэтому его давно никто не включал. Корпус у комбайна сделан был из настоящего красного дерева и покрыт лаком. Мама говорила, что это музейный экспонат, но иногда, протирая с него пыль, включала радиоприёмник и пыталась настроить его на далёкую волну. Временами из динамиков звучала китайская речь, а иногда удавалось послушать и «Голос Америки»!

В один из зимних вечеров, когда заметно поубавилось работы по дому и саду, мама сидела за столом и перебирала старые фотографии. Она раскладывала их в разные стопочки. Я тихонько наблюдала за ней, расположившись на диване и читая, нет, скорее, просто рассматривая забавные картинки в книжке «Алиса в стране чудес».

– «…Всё чудесатей и чудесатей!..»– мама, а Алисе всё это просто приснилось или было на самом деле?

– Кто знает! Если люди не верят в сказку, то говорят, что это всё им только приснилось. А ты как считаешь? – она посмотрела на меня и добавила:

– Ты стала уже совсем большая! Как же быстро бежит время!

И хотя на тот момент я училась только во втором классе, но была почти на год старше своих одноклассников. Я родилась зимой и поэтому в школу поступила почти в восемь лет, тем самым продлив своё беззаботное детство ровно на год!

– А давай, я тебе помогу?

– Давай! Я раскладываю фотографии в хронологическом порядке. Проще говоря, по времени. В этой кучке мои девичьи, здесь, когда появился Вова, в этой стопочке – вас уже двое. А это – твоя первая фотография!

– А тут, что за малюсенькая кучка?

– Это – папины снимки. Он служил в армии и привёз совсем немного карточек.

– Почему у него такой шлем и ранец?

– Слышал бы тебя отец! – засмеялась мама:

– Он был десантником. Совершил, между прочим, целых четырнадцать прыжков с парашютом.

– Ого, себе! Мне стало бы страшно прыгать с самолёта! – воскликнула я, а потом добавила:

– Он мне ничего такого не рассказывал.

– Подумал, наверное, что тебе это не интересно. А город, в котором он службу проходил, назывался очень красиво – Свободный.

– Здорово! Я потом у него всё выспрошу. А это что – твои девичьи?

– Да.

– Такие большие, прямо портреты! Мама, какие чудесные шляпки ты носила! Что-то я не припомню у тебя ни одной. Какая-то сеточка на лице…

– Это вуаль, милая. Мода такая была.

– Мама, а почему ты сейчас всё это не носишь?

– Мне здесь – всего-то лет восемнадцать. Огромный город – Ленинград. Столько всего впереди, но как всегда в жизни бывает – нелепая случайность… Я заболела малярией, – мама вздохнула и отложила большую чёрно-белую фотографию в сторонку, а потом продолжила:

– Врачи посоветовали срочно сменить климат на более сухой, проще говоря, вернуться на родину. Вот тут я и встретила вашего папу.

– Что ж получается, если бы ты не уехала из Ленинграда, то меня бы не было?

– Необязательно так. Ты просто родилась бы в другой семье или в другой стране… А знаешь, ты могла быть папуасиком и жить на острове Чунга-Чанга! – мама засмеялась, потом обняла меня и сказала:

– Видишь, какие чудеса в жизни случаются. Так что, Алиса твоя – так, пустяки.

Я, подхватив своего лоснящегося и ленивого Ластика на руки, принялась изображать маленького папуаса, громко крича:

– Ватута – матута! Вупли – мупли! Куинти – пиинти!

Кот вырывался, ему не хотелось стать жертвоприношением папуасов, мяукнув жалобно, он спрятался под столом. Вероятно, полагая, что это его надёжное укрытие. Хотя стол и был застлан красивой германской, золотисто-коричневатой скатертью с золотыми же кистями, но из-под неё всё же виднелись ножки стола и длинный чёрный хвост. Решив, что с Ластика уже довольно испытаний, я спросила у мамы:

– А когда же мы дальше фотографии разбирать будем?

– Понравилось?

– Ну да!

– Как только эти прикрепим в альбом, сразу же и к следующим можно будет приступать.

– Давай тогда поскорее клеить!

– Не получается скорее. Альбома-то нет, мне в универмаге понравился один, но сегодня ехать слишком поздно. Смотри, как за окном темно. Ночь почти. А вам с Володькой давно спать пора!

За разговорами мы не заметили, как в комнату вошёл отец и сел тихонько в кресло. Теперь, оторвавшись от чтения своей любимой газеты «Советская Россия», он спросил:

– Может, тогда и вторую картину на стену выберете?

Отец пристально посмотрел на репродукцию Серова «Девочка с персиками», висевшую над креслом, а потом проговорил:

– Ей одной, на этой большой стене, наверное, ужасно одиноко!

– Да-да! Я знаю, что выбрать! «Последний день Помпеи». У Володьки в книжке я всё про неё вычитала. Заодно и кучу народу спасём! – предложила я.

– Вот глупая! Как ты их спасёшь, если они умерли? – недоумевал брат.

– Может, в твоём учебнике уже и умерли, а у нас в комнате света много. Вот пыль их и не засыплет. Картина-то напротив окна висеть будет! И всегда солнце будет, ну, или люстра!

– Мам, ты хоть ей скажи, что так не бывает, – взмолился Володька.

– Милая, если ты веришь в это, значит, так оно и будет! А ты, Володя, не лишай человека мечты, – ответила мама, принимая мою сторону в этом споре.

Я быстро уснула, а во сне ещё долго не могла понять, почему в Помпее все бегут от Карточной Королевы, а Кролик прыгает в остывающий вулкан, принимая его за свою норку. Дальше всё совсем перепуталось… Только утром мы действительно поехали с мамой в центр и купили большой альбом для фотографий в серой плюшевой обложке с маленьким металлическим значком, изображающим воздушный шар, посередине. В отделе канцелярских товаров нам завернули в плотную бумагу увесистую репродукцию картины Брюллова в толстой золочёной раме.

 

Глава третья

Школа… или Змеиный Камень

Почему-то именно этот день запомнился настолько ярко и выпукло… Мне порой кажется, что память нарочно возвращает нас в самые обычные дни, делая их незабываемыми.

– Можешь побыстрее копаться! – возмущается Володька, в нетерпении вертя дверную ручку.

– И вовсе я не копаюсь. Портфель не застёгивается.

– Дай сюда! Оп-пс и готово! – Он, лихо просунув застёжки под скобы на моём портфельчике, со щелчком закрывает замки.

– Неумеха!

– У тебя просто сил много, а замки совсем новые ещё, тугие, – жалуюсь я.

Мы стараемся как можно плотнее прикрыть калитку, но выпавший ночью снег никак не даёт закрыть её на крючок.

– Чёрт с ней! Бежим, а то на урок опоздаем! – кричит брат, ускоряя шаг.

– Иду уже… А если Аза с цепи сорвётся и убежит?

– Думай о хорошем! Пессимистка несчастная.

Аза – наша сторожевая собака, появившаяся незадолго до переезда. Она являет собой гремучую смесь различных пород и, даже несмотря на приличный возраст, остаётся красивой и очень воспитанной. Зря не лает, но и чужих в дом не пропустит.

Я догоняю брата. Дальше – привычная дорога до школы, по времени – минут пять-шесть не дольше. Сначала нужно обогнуть бесхозный участок земли, на котором никто так и не решился построить дом. Слишком высокий холмик возвышается прямо перед нашим домом. Летом он покрывается всевозможными цветами и обыкновенной травой. Но попадаются и ядовитые растения, с ними мы обращаемся крайне осторожно. Например, такой невзрачный кустик, весь какой-то бледный, с беловато-сиреневатыми цветами. Мама говорит, что это – белена. Вот её мы точно не трогаем. И паслён тоже. Зато на другой стороне холма, если повезёт и кто-то раньше не заметит, вырастает настоящая лесная земляника. Совсем малюсенький кружок. Буквально несколько кустиков. Только не каждый видит эти сочные, ароматные ягоды, потому что они хорошенько спрятались под резными листьями. Когда холм остаётся позади, мы бежим через дорогу. Это второстепенная узкая дорога, поэтому транспорт, в основном частные автомобили, проходит очень редко. Дальше через огромный прямоугольный двор, образованный шестью стандартными трёхэтажными домами, выстроенными в пятидесятые годы, и Домом Малютки, который находится в глубине, за ограждением из металлических, толстых прутьев. Во дворе растут высоченные тополя, от которых в конце июня летит белый пух, устилая всё вокруг мягким, пушистым ковром. Пух этот никому не нравится, но избавиться от него – значит лишиться и деревьев, которые в остальное время года всё же очень украшают двор и, наверняка, очищают слишком загазованный воздух. Если летом земля становится белой от пуха, то зимой наоборот, белый снег быстро чернеет от копоти и сажи. Дальше – главная дорога. Вот её надо было переходить очень аккуратно.

– Не отставай! – торопит меня брат.

– Иду-иду.

– Ну вот! Автобус вывернул. Говорил же, быстрее!

Переждав, когда проедут две встречных маршрутки, мы пулей летим через дорогу и оказываемся на школьном дворе. Он довольно широкий: по правую руку – парадный вход, по левую – пришкольный парк. Прямо – территория огорожена, но всё же есть, только совсем узкий проход, ведущий на улицу, перпендикулярную той, на которой расположились наши небольшие магазины. За самой школой, в глубине, разбит небольшой участок, где выращивают цветы и овощи. Дальше – спортивная площадка, но на ней только небольшое поле для игры в футбол да гимнастическое бревно.

– Что, проспали? – спрашивает кто-то из припозднившихся Володькиных одноклассников.

– Да, нет! Вот, сестра сегодня какая-то варёная! – отвечает Володька и спешит со своими друзьями быстрее повесить куртку в гардеробе.

Наш 2-й «Б» класс находится на втором этаже, да ещё и в самом его дальнем углу. Так что бегом наверх, прямиком через большой зал, где проводят школьные линейки и принимают в пионеры, дальше направо, в конец уже не очень длинного и широкого коридора.

– Уф! – только и успеваю выдохнуть я, открывая дверь. Звенит звонок. Урок начался!

– Здравствуйте, ребята! Кто успел заметить, какой лозунг сегодня висит над входом, в фойе? – спрашивает у класса строгая Татьяна Борисовна.

– Чего-то там, про знания, – отвечает с места Вовка Краевский.

– Плохо, Краевский! Нужно сначала поднять руку. Отвечаем только тогда, когда вам разрешат. Итак, что там написано?

– Яна?

– «Жизнь не спросит, что ты учил, но сурово спросит, что ты знаешь!»

– Молодец! Опоздала, но прочесть успела.

– Откуда знаешь? – толкает меня в бок Краевский.

– Отстань.

– ?

– Да, брат читал, пока я снимала пальто, слышала.

– А-а-а…

– Краевский, прекратили разговоры. Открываем прописи. Сегодня мы постараемся красиво и аккуратно написать текст на странице… На странице двадцать четыре. В классе становится совсем тихо. Слышно, как скрипят перья. В прописях положено писать перьевыми ручками.

Пока все старательно выводят слова почерком с нажимом и наклоном вправо – самое время рассказать о нашем пришкольном парке. Он занимает большую площадь территории и огорожен с трёх сторон невысокой оградой из металлических фигурных фрагментов, напоминающих изогнутые цветы. А четвёртая сторона – обычный частокол из длинных, стальных, толстых, заострённых прутьев с кирпичными столбиками между ними. Именно в этой части ограждения, напротив центрального входа в нашу восьмилетнюю школу № 19 расположен и вход в парк, по обе стороны от которого возвышаются на постаменте скульптуры пионера и пионерки, замершие с поднятой правой рукой, салютуя: «Всегда готов!» В парке много невысоких деревьев, в основном – старые клёны, яблоньки и черемуха, также кусты белой сирени. А в его центре расположен фонтан. Летом вода в нём есть и даже не зелёная, то есть цветущая, но вот, как работает этот фонтан, не видел даже мой старший брат!

Зимой учащиеся младших классов нарезают круги по проложенной лыжне, идущей по периметру всего парка. А летом в него никого не пускают, слишком уж он тенист и тёмен. Но там, где ограда невысокая, можно спокойно перелезть и оказаться на территории парка с чёрного входа. Вся изгородь с этой стороны увита вьюном с небольшими розоватыми цветами, напоминающими парашюты. Зачем лезть? Дело в том, что именно здесь, в глубине школьного парка сохранились участки с природными каменистыми разломами. Камни большие и маленькие, гладкие и какие-то слоистые. Некоторые поросли мхом, а те, что лежат на светлых участках, – тёплые и гладкие. Вот тут-то и можно увидеть, как иногда, нет-нет, да и проскользнёт неопытный, маленький ужик, ради которого и стоит лезть через забор.

Впервые змей мне показал Валерка Маслов, ещё в конце первого класса, когда мы, уставшие от скучной экскурсии, отлынивали в школьном парке.

– Тихо! Замри, – прошептал он, прижавшись к дереву.

Я стою, как вкопанная, наконец, увидев змею, которая старалась проскользнуть между двух плотно лежащих камней.

– Она нас не заметила?

– Не-а! Слепая сейчас… Пока не полиняет. Мне отец рассказывал.

– Я испугалась даже, – тихо сказала я, переводя дух.

С тех пор мне нравилось заглядывать через витые ограждения и высматривать там этих скользких и чешуйчатых гадов. Однажды мне даже удалось увидеть, как, свернувшись калачиком, спал на камне небольшой тёмный уж, греясь на солнце, и, разоспавшись, он совершенно не чувствовал, что за ним ведётся пристальное наблюдение. Таких безобидных змей было множество. Но в один из дней школьный сторож обнаружил на территории парка настоящую гадюку.

– Этот факт недопустим! – сказал директор школы.

Почти сразу после того случая вызвали представителей санитарно-эпидемиологической станции и даже змееловов. Что они делали, я не видела, вот только змей в нашем парке заметно поубавилось… Теперь, чтобы увидеть ужа или гадюку – надо запастись адским терпением! И, почти слившись с вьюном и забором, стоя, то на одной ножке, то на другой, надеяться, что вот-вот тихонько зашуршит сухая трава и чья-то маленькая юркая головка покажется между прутиков и небольших камней… Увидеть змею – было как откровение. Тот, кому это удалось, причислялся в стан Заклинателей Змей и пользовался льготами. Например, без очереди купить в школьном буфете беляш и какао или первым идти на прививку. Первому ничего неизвестно… Куда поставят укол? Под лопатку или такой больнючий – в руку. А вдруг, всё же окажется, что это просто капли от полиомиелита! Но потом-то, точно станет страшнее… Соврать, что ты действительно видел гадюку или ужа, конечно, можно было. Да только всё равно врун себя выдавал… Ведь расспросы велись дотошно, а детали придумать очень непросто! Ложь вылезала наружу, и обманщика с позором изгоняли. Но самым безоговорочным и лучшим доказательством служила уникальная находка – шкурка от перелинявшей змеи. Немногие могли похвастаться таким-то трофеем!

Я давно закончила выводить прописные буквы и тихонько сидела, наблюдая, как большие снежинки, кружась в плавном, медленном танце, опускаются вниз. У скульптурной пионерки выросла высокая снежная шапка, но, глядя на неё, я невольно зябко поёжилась. Как-то сразу захотелось, чтобы поскорее наступило лето. А значит – третий класс! И нас, наконец-то, примут в пионеры!

А ещё весной, когда ласковое солнышко начнёт пригревать освободившуюся от снега землю, можно будет подкараулить, если конечно очень повезёт, как какая-нибудь проснувшаяся молодая змейка оставит своё малое платье на подсохшей почве с прошлогодними листьями, среди серых безликих камней… Вот это будет удача! Тогда, если очень постараться и аккуратно протолкнуть длинную картонную полоску внутрь чешуйчатого скафандра, получится чудесная закладка для книг… И это будет отличный повод подтвердить то, что ты настоящий Заклинатель Змей!

 

Глава четвёртая

Нашествие

Однажды мне приснился сон, совершенно необычный, даже с точки зрения ребёнка, не лишённого фантазии. Мне – лет пять-шесть. Отец впервые взял меня с собой погостить в деревне у своей мамы, которая жила далеко, на Волге. Деревня хоть и большая, но находилась далеко от районного центра, и поэтому ехать остаток пути от железнодорожной станции надо было на телеге по грунтовой дороге через колхозные поля. Лошадь не спеша ковыляла, я вертела головой, болтала ногами, пока не увидела такое, от чего у меня сам собой раскрылся рот. Когда я, наконец, выдохнула, то произнесла:

– Папа, небо упало на землю!

Бескрайнее поле, уходящее далеко-далеко к горизонту, словно бездонное синее море, щедро впитавшее в себя весь мыслимый и немыслимый ультрамарин, волновалось от малейшего ветерка. Когда мы подъехали ближе, то разглядели, что всё оно – это сплошь синие васильки. Каждый цветок яркий и отдельный, но вместе – море, разлитое по земле и сливающееся с небом, таким же бескрайним и глубоким. Над полем летали важные стрекозы, большие и перламутрово-блестящие. Возможно, только лишь для того, чтобы ещё сильнее осталось впечатление от увиденного. Я долго не могла прийти в себя, и мне даже в голову не приходило, что можно сорвать эти восхитительные цветы… Слишком идеальной показалась мне эта картина.

Почему сон необычный? Просто, он настолько реалистично передавал все мои прошлые, детские впечатления, но как будто бы со стороны. Я смотрела на себя, словно сидела в зале кинотеатра, и в то же время ощущала всё, что происходило со мной, сидящей в телеге, посреди изумительного василькового поля! Я вдыхала чудесный аромат, идущий от земли, щурилась от яркого солнца и даже чувствовала каждую неровность на дороге, когда телега, легонько подпрыгивала на ней. Эта двойственность восприятия так потрясла меня, что проснулась я с бешено колотившимся сердцем. Мне очень хотелось поскорее с кем-нибудь поделиться впечатлением… Но то, что я увидела во дворе, удивило меня ещё больше! Наш кирпичный дом, окрашенный в бледно-розовый оттенок, побагровел… Если бы в то время я знала про миражи в пустыне, которые словно плывут или пульсируют, я бы сказала, что дом – лишь мираж. Он трепетал, колыхался, воздух вокруг него двигался! Мама, заметив меня, стоящую в полном оцепенении, вышла из летней кухни и тоже замерла. Никто не видел, когда они прилетели, но сидели божьи коровки только на нашем доме, плотно облепив его снизу доверху! Иногда они шевелили крыльями, то приподнимая их, то прижимая обратно, что и создавало эффект его парения… Я напрочь забыла про свой волшебный сон. Реальность была куда невероятней! Мы с мамой подошли ближе, но маленьким жукам не было дела до нашего любопытства, они сидели на стенах, как приклеенные.

– Милая! Только не бери их руками! А вообще, успеешь ещё изучить этих незваных гостей. Пойдём завтракать!

– Мам! Я только сосчитаю – сколько у них чёрных точек на крылышках! Раз, два, три, четыре, пять… Ничего себе! Целых одиннадцать!

– Так не бывает! Они же симметричные. Считай лучше!

– Бывает-бывает! Всё равно одиннадцать! Сейчас только поем и опять пересчитаю!

Блинчики были очень вкусные, ведь мама подавала их со сметаной и вишнёвым вареньем. Я уплетала их, пила чай, гладила Азу босой ногой. Она преданно смотрела на меня и ждала очередного свёрнутого в трубочку сладкого блинчика.

– Сидеть! Молодец! Получай награду…

Когда я вышла снова во двор, дом стал опять обычным, светло-розовым. Соседские тоже – обыкновенные. Я даже расплакалась от неожиданности, потому что так и не увидела, когда вся эта фантастическая эскадрилья снялась и куда она улетела… Может, время, отведённое для отдыха или какого-то другого дела, закончилось? Может, божьи коровки решили разделиться и лететь каждая по своим делам… Но только на стене нашего дома осталось всего две божьи коровки и совершенно разные. Одна – красная с чёрными пятнышками, а другая – жёлтая. Я взяла их и поместила на ладошку, словно они являлись доказательством Чуда. Только им не хотелось ползать на моей руке, и они как по команде, поднялись и улетели прочь. Нашествие закончилось. А наш большой дом перестал быть гигантским космодромом для маленьких летающих тарелок… Сколько их было? Наверное, миллион, не меньше… Во всяком случае мне так показалось!

– Чего ревёшь? – спросил Володька, выходя на крыльцо и на ходу протирая глаза.

– Нашествие закончилось, – горестно ответила я, смахивая слёзы, величиной с горошину.

– Мам! Чего она опять придумывает?

– Да нет, Вова! Чистая правда. Я тоже видела, как тысячи тысяч божьих коровок сидели на стенах сплошным ковром!

– Подумаешь! Нам рассказывали про такое. В Колорадо, в Америке сто раз уже случалось…

– Фома неверующий! – только и сказала я, продолжая всхлипывать, но уже без былого энтузиазма.

Я понимала, что брат завидует нам с мамой. Он опять пропустил важное событие… Но, чтобы не выказывать своего огорчения, сразу вспомнил про подобную историю. Ведь случай-то его не всамделишный, а рассказанный. Зато мы с мамой видели всё своими собственными глазами! Подумав так, я успокоилась и пошла вновь обследовать рядом стоящие дома.

Когда отец вернулся с работы, я поделилась с ним своими впечатлениями, да только он не очень-то мне поверил. Вот тогда я впервые в жизни пожалела, что у меня нет никакого фотоаппарата, хотя бы самого недорогого и простого, «Смены», например, или «Вилии-авто».

То лето стало третьим со времени переезда. Наш участок постепенно приобретал законченный ухоженный вид. Кустики малины дали первый, обильный урожай, прижились яблоньки и два из восьми привезённых, небольших пока саженца настоящей вишни. Вишня та – родом из Ульяновска. Саженцы росли и довольно быстро стали красивыми, высокими деревьями. Главное, говорил отец, – уберечь их в первые два-три года от сильных морозов и грызунов. Если акклиматизация прошла успешно, от корней пойдут отростки, которые легче пересаживать, формируя настоящий, вишнёвый сад. Каким он и стал, спустя лет десять-пятнадцать…

Осматривая дома и деревья, я не нашла больше ни одной божьей коровки. Сорвав все созревшие красные ягоды малины, которые не увидел брат, я только хотела отправить их в рот, как заметила новые перемены… Но, чтобы меня опять не объявили выдумщицей, побежала в дом.

– Мам, пап! Там какие-то работники ходят с палками и чего-то измеряют.

– Ну-ну! Нос от малины ототри, – сказав это, брат выглянул в окно.

– Правда! Пап, это что… Геодезические приборы?

– Кажется, площадку готовят. Наверное, дом кто-то строить собирается. Главное фундамент успеть залить. Пойду с мужиками поговорю, – сказал отец, надевая кепку.

Люди, работавшие на площадке, что-то говорили, но очень уклончиво. Скорее всего, они сами не знали, либо не хотели раньше времени огорчать частный сектор грядущими переменами… А удалось в тот день узнать следующее: в ста метрах по диагонали от нашего дома будут возводить громаднейшую железобетонную конструкцию. Для чего она вдруг понадобилась и кому, пока неясно. Но только со следующей недели стройка будет вестись в три смены. И возводить будут водонапорную башню, высотой около двадцати метров и около десяти в диаметре.

– Здорово! – воскликнули мы с братом и переглянулись, это был редкий случай нашей с ним солидарности.

– Дети… – только и сказал отец, расстроенный будущими невесёлыми перспективами.

Я не понимала, чем он так недоволен. Просто тогда мне казалось, что всё, сопряжённое со строительством чего-то нового, должно вызывать восторг и интерес…

 

Глава пятая

Маяк… или Странная девочка

В первые дни строительства Башни мы то и дело интересовались, что там меняется, сколько людей сегодня, например, вышло на работу… Но потом постепенно привыкли и только отмечали про себя: «Как же всё-таки быстро возводится этот объект!»

Ведь совсем свежи были ещё воспоминания о том, насколько долго строили Дворец культуры, который очень торжественно открыли первого сентября, через год после нашего переезда.

Теперь мы с Володькой и его другом Прокопьевым Юркой частенько ходила на вечерние, но не самые поздние сеансы. Меня пропускали, потому что контролёром в кинотеатре была мама Володькиного друга. «Фантомаса»мы смотрели с неослабевающим интересом и с нетерпением ждали каждую новую серию. Имя французского комедийного актёра Луи де Фюнеса запомнилось только благодаря этой киноленте. С мамой я несколько раз ходила на индийские фильмы. Только не понимала, почему она, очень сдержанная и рассудительная, плачет из-за пустяшных моментов. Ещё, я не могла взять в толк, зачем главным героям нужно танцевать и петь, когда самое время уже что-нибудь предпринимать, чтобы потом не лить слёзы. Я довольно быстро разочаровалась в таком кино и больше не поддавалась на мамины уговоры составить ей компанию…

Много позднее, когда я уже оканчивала восьмилетнюю школу, с удовольствием смотрела «Всадника без головы», уговорив брата взять меня с собой. Он просто обожал, как играет Олег Видов, и ради него посмотрел фильм восемь раз! Володька изображал сцены из этой картины, подражая даже интонациям актёров:

– «Прерия черна, как десятка пик, но не будь я капитаном Колхауном, если не найду дорогу даже в этом аду!» – кажется, вот эта фраза стала его любимой цитатой. Мне, конечно, тоже нравился фильм, но даже два раза посмотреть одно и тоже… Это было явно не по мне!

Помню, во второе лето, после нашего переезда, мы познакомились с Леной и Женей, племянницами Полины, живущей в деревянном доме со ставнями. Они переехали к ней после трагедии, произошедшей с их отцом. Виктор, так его звали, утонул недалеко от берега в нашей небольшой реке Ине. Врачи сказали:

– Остановка сердца.

Мама девочек – младшая сестра Полины, работала по сменам и сутками, поэтому решила, что детям будет лучше, если за ними присмотрит тётка. Полина, немолодая и одинокая женщина – очень любопытная и шумная. Только её грубоватый голос и слышался с соседнего участка! Полина нагружала Женьку и Лену работой по дому, заставляла полоть грядки и поливать из шланга картошку. Девочки варили корм для свиней и мели двор. Словом, времени на игры у них не оставалось.

Наши с Володькой мама и папа придумывали для каждого из нас интересные задания. Например, уходя на работу, мама говорила:

– Сегодня я заметила на листьях капусты двух гусениц… Милая, кажется, тебе нравится собирать всякую живность?

– Не собирать, а рассматривать!

– Если их не собрать, от капусты останутся одни дырки!

– Ладно, а куда их… Складывать?

– Да хоть в трёхлитровую банку… Заодно и посчитай сколько у них ножек!

– Известно сколько, – сорок!

– А вот и нет! – вмешивается брат. – Го-о-раздо меньше!

– Ну, не дустом же их посыпать! А ведь баба Шура так и делает! – уже на пороге сказала мама.

– А дуст, это что? – спрашиваю я брата.

– Отрава такая, яд. Д-Д-Т.

– Понятно! Значит, буду собирать…

Не найдя в кладовке банку, взяла старый эмалированный бидон и пошла на поиски вредных, жирных гусениц. Чтобы занятие не было таким уж утомительным и скучным, я решила разбить «вражескую территорию» на Зоны. После осмотра каждой из них, мне по моему же мнению, полагался бонус.

– Это другими словами премия, понимаешь, Яна? – так объясняла мама значение незнакомого мне слова, когда я впервые услышала его от неё. Мама тогда говорила отцу, что в этом месяце ей выплатят бонус. Слово мне это очень понравилось и запомнилось…

Мысленно разделив участок земли на четыре равных прямоугольника, на которых, широко раскинув большие сочные листья, росла капуста, я положила на краю каждого из них по нескольку толстых стручков гороха. Горох этот и стал бонусом! Обследовав первый формирующийся кочан, я ничего не нашла. Зато во втором спряталось целых пять гусениц. Когда я легонько до них дотрагивалась, они быстренько сворачивались в калачик, не давая посчитать, сколько же нужно им пар обуви, будь они, ну хоть капельку волшебными. Тогда я пошла на хитрость. Взяла небольшой прутик и, дождавшись, когда зелёная обжора переползёт с листа на него, поднесла её ближе к себе.

– Один, два, три… Раз, два, три, четыре, пять. Ничего себе! Целых восемь пар! И всё-таки, ты не рекордсменка! – аккуратно стряхнув гусеницу в бидон, продолжала поиски:

– Не дотягиваете вы со своими шестнадцатью ножками до сорока. Значит, далеко и не убежите, противные вредители!

Вот так незаметно, за игрой я помогала маме, в то время, как мой брат старательно носил ведёрки с лёгким шлаком на чердак. Отец сказал, что он недостаточно утеплён. Поэтому каждый день Володьке нужно было перенести и рассыпать по полу чердака двадцать вёдер шлака. Я считала, что мои задания не такие утомительные и грязные. Справившись с маминым поручением, я закрыла бидон крышкой и отправилась к брату.

– Вов, давай я тебе помогу, а потом вместе сходим в магазин, а?

– А сама чего?

– В дальний же… Ну, там, где самообслуживание.

– И зачем?

– Да в нём кубики для какао продаются по одиннадцать копеек. И для кофе.

– He-а, я их не люблю!

– А мне нравится их грызть! Купишь что-нибудь другое, а? – умоляю я.

– Ладно. Тогда, чтобы быстрее было: ты будешь принимать вёдра на чердаке, а я – таскать. Идёт?

– Давай! – соглашаюсь я, карабкаясь по лестнице, которую придерживает брат.

– Осторожно! Хватайся за края, теперь на коленки. Влезла?

Я уже стою у края лаза на полу чердака:

– Да влезла-влезла, тащи быстрее!

Работа заняла около часа, потом, посмотрев на себя, я понимаю, что мыться и переодеваться для похода в магазин уже не хочется… Ладно, получается, что я помогла брату впрок!

В то лето в доме Полины появилась ещё одна девочка – Лариса. Она была года на три моложе меня, худощавая и нескладная. У неё была очень короткая стрижка, и ей совершенно не подходило её собственное имя. Вся какая-то угловатая и менее общительная, чем соседские, Надя и Сергей. Лариса тоже племянница Полины, да только она – единственный ребёнок Полининого брата Лёшки, который жил в квартире трёхэтажного дома напротив. Лара только что приехала из Ленинграда, куда её возили родители. Там она проходила ежегодное обследование, а теперь встал вопрос об операции.

– Понимаешь, милая, Лариса – особенная. Она может быть и мальчиком и девочкой. Она гермафродит, – говорила мама.

– Как это? – не понимала я.

– Это редкая аномалия. Иногда рождаются вот такие дети. Природа шутит. Как захотят теперь её мама и папа, так и будет! А может, сама Лариса… Хотя, думаю, здесь всё уже давно решено.

Ни Полина, ни Ларисины родители не делали из этого особого секрета, поэтому все окружающие относились к подобному факту совершенно спокойно. Мало ли странностей в жизни!

Тем временем на стройке велась почти непрерывная работа, и к зиме Башню возвели. Высоченная и идеально круглая, она напоминала маяк, ведь на самом верху ночью загорались мощные прожектора, чтобы освещать строительную площадку. Первое время на территории дежурил сторож, но зимой его вагончик убрали. А проёмы, расположенные только на одной стороне Башни, заколотили необструганными досками. Башня замерла. Возможно, деньги, отпущенные на её строительство, закончились или внутренние работы решили проводить весной. Только перед самым снегом территорию очистили от мусора, несколько раз прошёлся бульдозер и сравнял все неровности… А на следующий день, как по заказу, выпал первый снег.

 

Глава шестая

Николин день

Как только выпадал глубокий снег, и за окном трещали сильные морозы, всё это означало одну немаловажную вещь. Наступил Николин День… Девятнадцатого декабря, в пятницу, в тринадцать часов дня родилась я, что и было записано в Акте гражданского состояния, а на руки родителям выдано Свидетельство о рождении за № 13. Каково это – родиться в конце года, в последний день рабочей недели, да ещё и в обеденный перерыв? Не знаю, не знаю… Но по себе могу судить, что в характере у меня преобладают качества, свойственные эмоциональным и поэтическим натурам. А вся жизнь – ожидание праздника, выходного дня, или Чуда и Сказки! Да только вот, как оказалось, она, то есть жизнь, любит преподносить не только приятные сюрпризы… Например, лет с трёх-четырёх с каким-то чудовищным постоянством, незадолго до Дня рождения или же в само это знаменательное событие, случалось одно и тоже. Ангина. Я лежала пластом, с высокой температурой и соответственно: ни гостей, ни игр. Вместо этого микстуры, антибиотики и постельный режим. Вот почему в младших классах я не помню ни одной школьной Ёлки, да и новогодних костюмов у меня тоже не было…

Зато вот это помню, как сейчас…

Мама обтирает мне руки и ноги, а я тихо вздыхаю.

– Не расстраивайся! Учишься ты хорошо, опять отличница… Подумаешь, пропустишь две недели. Отдыхай! – говорит мама, не зная, чем ещё можно отвлечь меня от болезни и поднять настроение.

– Если я родилась в такой день, почему же никакого Чуда не происходит? Ведь я крещёная, а мой святой – Николай Угодник!

– Так возьми и напиши письмо в Москву. Как-нибудь так:

«Дорогой Леонид Ильич!

Я живу в небольшом, шахтёрском городке, где совсем мало развлечений для детей. А у меня, как и у Вас, день рождения – девятнадцатого декабря…»

– Мама! Ты чего! Такая большая, вернее, взрослая! Это всё равно, что Деду Морозу письмо написать! Бесполезно… – говорит Володька, потом, видя, что мои глаза наполняются слезами, продолжает:

– Я родился 7-го января. Кому мне писать?

– А вот у тебя, как раз всё просто! Закатил глаза к небу… Загадал желание и порядок! – говорю я.

– Ты думаешь! Ха-ха! Сто раз пытался… Ну, и где мопед?

– Плохо старался! – хриплю я.

– Тихо вы! Значит мечты ваши – слишком корыстные и приземлённые, – заключает мама и вздыхает…

Наверное, она тоже вспомнила о своих каких-то неисполненных желаниях.

Сама не заметила, как уснула и проспала до утра. Уже перед самым пробуждением мне приснился очень яркий и удивительный сон. Я иду по узенькой тропинке. Она такая кривая и утоптанная, поэтому надо внимательно смотреть, куда наступаешь. Потому что, если шагнуть в сторону, вернёшься опять туда, откуда пришёл. Но самое главное: нужно поскорее попасть в сад за высоченным забором, иначе снова не узнаешь, что же там растёт! Я открываю калитку, иду вдоль постриженных кустарников и вдруг попадаю на открытое пространство. Где только небо и деревья. Они высокие, с тёмно-зелёными листьями, а на них, как на Новогодней ёлке висят большие лимоны. Пористые и вытянутые. Я снимаю один, но он в моих руках сразу сдувается и превращается в маленькую, жёлтую таблетку… Сон был такой необычный, что мне сразу захотелось попросить маму об одной вещи:

– Мама!

– Проснулась, милая! Одиннадцать часов спала. Тебе немножечко полегче?

– Да. Мама, я хочу лимон!

– Лимон?

– Да-да. Штук пять!

– Хорошо. Будут тебе лимоны! А пока прими таблетки и витаминку съешь… – ответила она.

– Нет! Я твой тетрациклин больше пить не стану.

Я кусала лимон, будто это было яблоко. Ела его без мёда и сахара и даже, не разрезая на ломтики. Брат лишь кривился и сглатывал.

– Они же кислые! Как ты их кусаешь?

– Вкусно, я не чувствую, что кисло.

– Ужас!

Возможно, сон оказался вещим. Или наконец-то произошло Чудо! Только это была моя самая последняя ангина! С тех пор я ни разу не страдала от неё и даже гриппом не заболевала, когда вся семья лежала с высокой температурой… Удивительно!

 

Глава седьмая

День Пионерии

Что очень хотелось стать пионером помню, а вот сам день, когда в торжественной обстановке повязали галстук, стёрт из памяти напрочь… Вероятно, есть тому какое-то простое объяснение, но всё по порядку.

В воскресенье, девятнадцатого мая родители поднялись рано, ещё даже не светало. Мама занялась подготовкой семян, резала большие картофелины пополам и аккуратно пересыпала из ведёрок маленькие картофелины с росточками. Отец наточил лопаты и завернул их в ткань. Когда подъехала машина, он погрузил в неё наши, с синими тесёмками мешки с семенами.

Мама разбудила меня и Володьку, покормила и приготовила еду, чтобы было чем перекусить в поле. Ранним утром ветер разогнал тучи, выглянуло солнышко и идти стало веселее. Хотя до поля предстояло шагать километра три-четыре…

Брат с отцом выкапывали лунки, мы с мамой бросали семена. Вокруг поля летали галки и сороки. Я наблюдала за птицами, пытаясь понять, что их привлекает и какую именно пишу они ждут. Ту, что можно выпросить у нас или жучков и червячков, оказавшихся на земле, после того, как их ненароком зацепили и вытащили на поверхность. До обеда мы справились с посадкой и перекусили. Аппетит на свежем воздухе всегда хороший! Поэтому кроме нескольких корочек белого хлеба ничего не осталось. Я раскрошила их и рассыпала в ложбинке, которую протоптали, чтобы отделить наш участок от соседнего поля. Птицы тут же налетели, хватая и отбирая друг у друга сначала только большие кусочки, но через минуту не осталось и совсем крохотных…

Когда мы вернулись домой, отец натопил баню. Я хоть и не любила её, но в этот раз с удовольствием отмывала с себя пыль и грязь после работы. Усталость взяла своё, и, едва дождавшись, когда высохнут мои длинные волосы, улеглась спать, даже ни разу не вспомнив о том, что я пропустила…

В понедельник утром как обычно зашла в класс, выложили из портфеля учебник и тетрадку и, раскрыв её, нарисовала авторучкой смешную рожицу на розовой, с волнистыми краями, промокашке. Глазки у нарисованного личика тут же растеклись от избытка чернил, будто заплакали… Прозвенел звонок.

Татьяна Борисовна молча подошла к своему столу, потом, внимательно оглядев нас, произнесла:

– В нашем классе появились ненадёжные товарищи, которые позорят высокое звание пионера и считают необязательным явку на торжественные мероприятия, посвящённые Дню пионерии.

Я залилась краской, моё лицо пылало и стало ярче галстука. Ведь вчера я ни разу даже не вспомнила, что должна была быть в два часа дня на городском стадионе, на праздничной, торжественной линейке, посвященной этому дню.

– Я не буду называть ваши фамилии. Выйдите к доске и встаньте перед классом, – сказала учительница.

Озираясь и тоже покраснев, Вовка Краевский поднялся со своего места и вышел к доске. Я последовала за ним. Третьим оказался новенький мальчик с глазами разного цвета. Когда я смотрела на его голубой левый и карий правый, то путалась: то ли он Павлов Сергей, то ли Сергеев Павел. Вот так действовал его разноцветный взгляд…

– Назовите причину, по которой вы отсутствовали на школьной линейке…

Мы стояли перед классом, опустив головы, и молчали. Все трое. Тем временем Татьяна Борисовна придумала для нас наказание. Но, вероятно, не подумав, как оно может повлиять на дальнейшие события.

– Вы сами снимите с себя ваши галстуки… И положите их на мой стол. За ваш проступок вы лишаетесь высокого звания Советского пионера на три дня!

Пальцы одеревенели и не слушались. Я беззвучно плакала. Слёзы капали прямо на галстук. Когда, наконец, справившись с узлом, я сняла его, на нём тёмными пятнами растеклись слёзы, прямо как на моей промокашке. Я свернула галстук и положила его на стол. На сердце стало холодно, словно из него только что вытравили всю любовь к кострам и линейкам, к работе в редколлегии, где я была художником, а ещё писала стихи. Всё хорошее померкло. Осталась пустота. Именно тогда я решила, что никогда больше не повяжу красный галстук, благо, хоть на мой пионерский значок никто не покушался!

Заканчивался учебный год… А впереди – лето! Отдых!.. И никакой больше пионерии и Татьяны Борисовны! В пятом классе мы будем уже старшеклассниками, которые занимаются в разных кабинетах. И к тому же у нас сменится классный руководитель… Хорошо бы, чтобы она, моя новая учительница, оказалась не такой строгой и бессердечной!

Наконец наступило лето. Зацвела сирень, разросшаяся около нашего дома. В тот день я встала поздно, родителей дома не было, да и брат тоже, едва дождавшись, когда я проснусь, уехал на велике к своему другу Юрке. Взяв на руки ленивого и сонного Ластика, я вышла на крылечко. Никого! Прошла босиком по дощатому тротуару до калитки, вышла за ограду и, усадив Ластика на скамейку, стала искать в соцветиях сирени те, что с пятью лепестками. Я твёрдо знала, что, если найти такой счастливый цветок и съесть его, – значит, повезёт!

– Ничего себе! Целых пять! – воскликнула я, не веря своим глазам.

Я отправила крохотные цветочки в рот и, тщательно пережевав их, проглотила.

– Даже вкусно! Ластик, ты не хочешь? А то я и тебе отыщу, а?

Ластик меня не слышал, он весь собрался в нечто цельное и не отрывал взгляда от зависшей поблизости голубоватой, перламутровой стрекозы. Её крылья громко стрекотали в наступившей тишине. Кот от усердия, с которым он следил за ней, вдруг чихнул. Стрекоза быстро рванула прочь, едва успев подняться выше кустов, когда он выпрямился и подпрыгнул вверх. Приземлившись на скамейку, вконец расстроенный неудачной охотой, он громко мяукнул, дёрнул хвостом и лениво поплёлся к крыльцу.

Когда я снова посмотрела на сирень, то сквозь неё увидела, что по направлению к бабе Шуриной ограде идёт незнакомый мужчина с чемоданом и девочкой, примерно моего возраста. Мне стало интересно, но открыто шпионить было неудобно. Тогда я взяла лейку и пошла к грядке около общей ограды, как будто собиралась поливать набравшие цвет фиолетовые ирисы.

– Мама, наш поезд опоздал на целых три с половиной часа! – сетовал незнакомец, называя бабу Шуру мамой! Он обнял её, а она расплакалась.

– Ой! Это Татьяна такая большая? Проходите в дом, гости дорогие, сейчас кормить вас буду! Прокопий, чемодан-то в сенки заноси… – говорила радостная баба Шура.

Понятно! Значит, новенькая девочка – тоже внучка, только вот приехала погостить из другого города! И она тогда – двоюродная сестра Нади и Сережи… Я, как ни в чём не бывало, поливала цветы, а девочка косилась в мою сторону. Потом, не выдержав, подошла к ограде и спросила:

– А вы недавно здесь живёте?

– Уже четвёртое лето.

– Правда? Наверное, я что-то напутала, только здесь раньше никто не жил, да и дом стоял без крыши!

– Ну да! Так оно и есть! Наверное, ты лет пять, здесь не была!

– Да… Мне не очень нравится сюда приезжать. У бабы Шуры скучно!

– Мне бы тоже стало скучно, если играть не с кем, кроме Сотниковых. Я так Серёжку с Надей называю!

– Да вообще! А давай с тобой знакомиться! Я – Таня, а тебя как зовут?

– Яна.

– Тоже в пятый класс перешла?

– Ага!

– Надеюсь, ты в куклы уже не играешь?!

– He-а. Мне конструкторы больше нравятся. Папа мне дарит их на праздники, иногда просто так покупает. Последний – радио…

– Я конструкторы тоже люблю. Ещё читаю детские журналы про различные изобретения. Потом тебе их покажу. А у тебя игры какие-нибудь есть?

– Мы с братом в хоккей и футбол настольный играем. Только он всегда выигрывает, – пожаловалась я.

– Прямо как у нас, в Томске. Моя старшая сестра тоже лучше меня играет… – она задумалась, легонько потёрла нос указательным пальцем и сказала:

– Я бадминтон с собой привезла. Будем с тобой играть, хорошо?

– Конечно! – обрадовалась я.

Таня, вымыв руки под рукомойником, стряхнула капли и убежала в дом. Так, совершенно неожиданно, у меня появилась подруга, с которой мы переписывались и время от времени встречались, когда она летом приезжала к бабушке погостить, вплоть до самого окончания школы.

 

Глава восьмая

Горизонты техники… или Всё становится намного ближе

Как фантастически может измениться лето, если рядом, вдруг, совершенно неожиданно, появляется человек так невероятно похожий на вас! Точно такие же увлечения, тот же возраст, а самое главное – этот человек готов слушать вас, и, что поистине удивительно, вам тоже интересно знать, о чём же расскажет он… Ну, или она…

Таня, высокая худощавая девочка, сразу нашла ключик к моему сердцу, а поскольку приехала она из большого города, то и рассказать ей было о чём.

– Захватила из Томска несколько журналов. Этот даже ещё и не открывала, – сказала она, указав на верхний тоненький экземпляр. И, усевшись рядом со мной на деревянные ступеньки нашего крыльца, протянула мне небольшую стопку красочных журналов.

– «Горизонты техники для детей», – прочла я.

– Я покупаю его с прошлого лета. Только за ним нужно охотиться… Видишь, здесь написано: Варшава. Значит, прямо из самой Польши привозят и, наверное, мало… Потому что купить его в киоске можно только сразу, в тот же день, как он появляется в продаже. Я несколько дней специально караулю, чтоб не пропустить выпуск!

– Давай, я пока старые выпуски посмотрю, – сказала я, заинтригованная таким Таниным рассказом.

– Да нет же! Так совсем неинтересно! Старые выпуски я тебе принесла, чтоб потом ты сама их почитала, когда захочешь. Я их почти наизусть знаю. Бери! Они твои!

– Тогда давай вслух читать, по очереди! – согласилась я.

Прошло много лет, но до сих пор в памяти остались эти волнительные мгновения, когда казалось, что должно было свершиться нечто совершенно невероятное! Чудо новых, неведомых до тех дней волшебных открытий, изумительных по своей простоте.

Журнал был совсем новенький. Тонкая бумага, от которой всё ещё исходил запах типографской краски. А самое главное, что его создателям удалось каким-то колдовским образом очаровать нас доступностью и простотой, с которой рассказывалось о совсем нешуточных вещах, фокусах и открытиях. Авторы, казалось, знали, что может заинтересовать детей, и почти играючи преподносили серьёзный материал. Именно тогда я впервые узнала об итальянском «Фиате». А потом долго рассматривала табличку со значками или эмблемами известных автомобильных заводов.

– Автомат по продаже ирисок! – мне это нравится! – воскликнула я, когда мы дошли до середины журнала. – Нужно четыре пустых спичечных коробки, картон, две аптекарские резинки, одна большая и две маленькие канцелярские скрепки и клей…

– Не, это скукота! Три часа возиться, чтоб потом по две ириски самим же и купить? – не согласилась Таня, – дальше вот, смотри «Фокусы с монетой»!

А когда мы перевернули последнюю страничку, и я уже хотела вздохнуть с неподдельным сожалением, меня ждал сюрприз…

– Это самое интересное! А главное, если правильно ответить на вопросы Конкурса и отправить открытку с ответом в редакцию… Представляешь, тебе вышлют в письме значок «ГТД»! – воскликнула Таня.

– ГТД?

– Ну да! «Горизонты техники для детей», только сокращённо. У меня такой уже есть! Хочешь, отправь и ты. Только с ответами не очень торопись. Может, в энциклопедии проверишь: правильно или нет, – предложила она и отдала мне свой новенький журнал…

– Чем это вы так увлеклись? – спросила мама, которая время от времени выходила на крылечко нашего дома и смотрела, высохло ли бельё, чтобы вывесить оставшееся.

– Ой, мам, у Тани такие интересные журналы в её городе продают! – ответила я.

– Так, вот и спроси у Валентины Петровны. Может, не только в Томске, но и у нас продаются, – предложила мама.

Мы с Таней переглянулись и, поскольку сидеть на одном месте было уже неинтересно, договорились, что причешемся, возьмём денег на мороженое и пойдём в разведку. А вдруг, действительно, и в нашем небольшом городке можно тоже купить такой редкий, иностранный журнал?

Тётя Валя надела очки, открыла толстую тетрадку и записала в неё название детского журнала, потом протянув его обратно, сказала:

– Вот ведь, столько лет работаю в «Союзпечати» и слыхом не слыхивала про такое! Обещать не буду, но заказать для тебя попытаюсь…

Всего через три месяца я держала в руках свой собственный свежий номер «Горизонтов…», а потом в течение нескольких лет каждый месяц покупала журналы в нашем киоске. Этой же осенью в нашем почтовом ящике однажды появилось толстое письмо из Варшавы. Конверт украшали две большие красивые марки. Когда я его открыла дрожащими от волнения и нетерпения руками, в нём оказался согнутый пополам волнистый картон, к которому был прикреплён значок. Значок за победу в конкурсе. И хотя вопросы были не очень сложные, обладать таким значком, было очень приятно!

До сих пор среди памятных вещей я храню его и мне приятно прикасаться к нему, словно возвращаясь в то далёкое лето нашего детства, когда так хотелось быстрее повзрослеть, чтобы любые горизонты стали ближе и понятнее…

 

Глава девятая

Белка не Стрелка… или Чёртова Башня

– Бельчигонка-самогонка… Бельчигонка-самогонка! – кричал Толька и дразнил соседскую собачонку, вырывая из её пасти старую неоструганную тополиную ветку.

Белка хищно скалила зубы, но ветку не отпускала. Я наблюдала за ними из-за куста пышно цветущей сирени и продолжала сидеть на лавочке, болтая расстегнутой босоножкой, которая в любой момент могла свалиться. Но вставать, чтобы выступить в защиту белки совсем не хотелось, зная какой прилипчивый и совершенно невоспитанный этот Толька.

– Бельчигонка-самогонка… Бельчигонка-самогонка! – мальчишка продолжал гоняться за собакой, а она, положив ветку наземь и прижав её правой лапой, злобно зарычала.

Никогда раньше я не видела Белку такой агрессивной.

– Прекрати издеваться над животным, бестолочь! – тихо, будто бы только сама себе, сказала я. Но у Тольки были ушки на макушке…

– Фу-ты, ну-ты! Какие мы нежные! – восприняв мои слова, как приглашение, Толька сел рядом, оставив, наконец, бедную собаку в покое.

– Я тебя не звала! Надоело просто на тебя смотреть. Давай, проваливай! – ответила я.

Толька приехал вчера из Ленинска вместе со своей старшей сестрой Людой. Люда – дочь маминой двоюродной сестры Тамары, училась в торговом техникуме и приехала на практику в наш магазин «Шахтёрские зори» работать учеником продавца. Родители Тольки и Люды не захотели отпускать её одну и велели взять с собой брата. И теперь мне пришлось делить свою комнату с троюродной сестрой, а ещё терпеть этого невыносимого и противного Тольку. У него в голове были только разные пакости.

Володька, теперь уже выпускник, ведь в сентябре он идёт уже в десятый класс, в наши разборки не встревал и пинал во дворе мяч. Мяч отскакивал от дверей летней кухни, возвращаясь к нему. Так продолжалось уже минут двадцать. Я зевнула, встала и зашла в дом. Толька, понял, что донимать меня не получится, пошёл строгать новую рогатку. Дома было прохладно, и я решила помочь маме. Включила утюг и, разложив на круглом столе, стоящем в зале, старое гобеленовое покрывало, принялась гладить постельное бельё, которое ещё вчера высохло и лежало высокой пирамидой на столешнице ножной швейной машинки. Я гладила, но боковым зрением чувствовала, что нахожусь под постоянным вниманием Тольки, который то и дело пробегал мимо окна и подглядывал за мной. А поскольку тюль на окнах почти ничего не закрывал, то делать это не составляло никакого труда. Еле дождавшись наступления вечера, когда вернулись родители и Люда, я с облегчением вздохнула. Ведь не посмеет же он приставать ко мне со всякой ерундой, когда его постоянно одёргивает старшая сестра. Но я ещё недостаточно хорошо представляла, что за мысли в голове у этого шалопая.

Толька сходил в разведку, поспрашивал у соседских ребят про Башню и твёрдо решил в самое ближайшее время досконально обследовать, что же там у неё внутри. Серёжка и Надя скучали. Лена и Женька постоянно хихикали, когда Толик рассказывал о своих проделках в школе. В общем, у Тольки получилось за один день стать почти своим у наших соседских ребят. Наверное, им просто надоело, что целыми днями ничего интересного не происходит, кроме того, что они постоянно пасутся около малины и гороха… И они решили, что с новеньким мальчишкой им будет веселее. А на Тольку я ещё вчера ужасно разозлилась, когда он беспрестанно подглядывал за сестрой, которая мылась в бане после дороги. Отец натопил баню для них и думал, что Толька захочет помочь ему на чердаке перебрать берёзовые веники и навести порядок в сарайчике, подправив поленницу… Но Толька, заявив, что у него нет настроения, бесцеремонно шарил в грядке с огурцами и, найдя несколько маленьких огурчиков, сорвал их, даже не спросив разрешения у мамы. После таких его проделок я не знала, как смогу терпеть его общество ещё целых три дня. Его мать, Тамара, должна была навестить нас в выходные и забрать Тольку.

Закончив гладить, я налила себе компот, выпила его одним махом и, взяв маленькую ложечку, хотела съесть разварившуюся абрикосину, как вдруг в кухню влетел раскрасневшийся Толька и выпалил:

– Короче, мы там лестницу старую нашли, она почти как раз до проёма в Башне достаёт, чуть-чуть только подтянуться надо… Ты с нами лезешь или так и будешь в доме киснуть?

– На Башню нельзя забираться. Мне брат сказал, что там внутри лестница винтовая ужасно узкая и ржавая.

– Ага-ага! Это он сказал, чтобы ты туда не совалась! А мне Серый сказал, что если наверх забраться, можно всю окрестность оглядеть… Короче, мы пошли, – крикнул Толька уже на крыльце.

Я хотела отговорить девчонок, но они, как под гипнозом, дружно шли за мальчишками. Поискав во дворе брата и не найдя его, я отправилась следом за ними. По лестнице внутрь Башни карабкалась Надя, а около неё стоял и придерживал лестницу Серёжка Сотников.

– Лезь следом, я подержу!

Не знаю, что вдруг на меня нашло… Но почему-то, не сказав ни слова, я подошла к старой полуразвалившейся лестнице, забралась и, подтянувшись на руках, наступила на деревянную коробку узкого дверного проёма Башни. Дальше просто карабкалась вслед за остальными, гуськом по винтовой, громыхающей и ржавой лестнице. Очень трудно было и дух захватывало, когда нога соскальзывала с ребристой металлической перекладины. Иногда мы останавливались, выглядывая наружу через узкие и длинные редкие окна Башни, но чем выше мы забирались, тем страшнее было смотреть вниз, на битые кирпичи и стекло, которыми было усыпана земля вокруг основания Башни.

– Ого! Вот это ветер! Крикнул сверху уже забравшийся на смотровую площадку, нетерпеливый Толька.

Минут через пять я тоже уже сидела на необструганных досках и переводила дух.

– А спускаться будет ещё страшнее, не подумали? Вечно с вами одни проблемы… – ворчала я.

Толька ухватился за торчащий из бетонной стены металлический прут и, сильно наклонившись вперёд, пытается оценить высоту:

– Метров пятнадцать, не меньше!

– Двадцать, не хочешь! От края отойди уже, – крикнула ему я, но ветер унёс мои слова в противоположную сторону.

– Чего говоришь? – Толька начал раскачивать прут…

Но что это? Кажется, какая-то трещина. Нет времени думать. Я подползла, схватила его за ногу и, что есть силы, потянула к себе… Огромная серая глыба, оторвавшись от единой бетонной конструкции, с грохотом рухнула и разбилась у её основания. Мы долго лежали, боясь даже пошевелиться. Затем медленно и осторожно спустились вниз. А потом, сидя на скамейке около наших ворот, поклялись друг другу ни за что на свете не рассказывать родителям о случившемся… И больше никогда-никогда не карабкаться вверх на эту Чёртову Башню!

 

Глава десятая (Заключительная)

Шар

Эта невероятная история произошла, когда я заканчивала десятый класс. Я могу подписаться под каждым словом. Но с момента описанных событий прошло немало лет…

Случилось это в конце января. Стояла морозная безветренная погода. Мои родители уехали в Ленинград. Да-да, тогда ещё Ленинград. Захотелось увидеть Северную столицу, побродить по Эрмитажу, посетить Петродворец. Не знаю, почему среди зимы? Мой старший брат, Володька, служил в то время в рядах Советской армии, недалеко от Семипалатинска… А так как мы жили в большом кирпичном доме на краю небольшого городка, и оставить меня совсем одну родители не решились, то пригласили пожить у нас мою близкую подругу по школе Наталью. Она была моложе меня на год и заканчивала девятый класс.

Стояло обычное утро.

Мы позавтракали, собрали портфели и готовы были уже стартовать в школу. Но Наташка, вспомнив, что что-то забыла, вернулась в дом. Я вышла на крыльцо, поежилась от мороза и непроизвольно повернула голову в сторону вишневого сада на правой половине нашего участка… Сначала меня охватил какой-то неописуемый восторг. Затем его сменил животный ужас… Следом, ещё ранее незнакомые ощущения калейдоскопом чередовали друг друга… Я надеялась, что не одна вижу Это! Хотелось закричать, но язык не слушался меня. Я не могла сдвинуться с места. Единственное, что было доступно моему организму – это смотреть и не верить своим глазам…

Огромный сверкающий Шар, как блестящая новогодняя игрушка, просто висел в воздухе. Он завис над соседним участком так низко, что можно было разглядеть каждую его сверкающую неровность. Я смотрела, а мой мозг словно застыл и перестал контролировать тело, не отдавая никаких приказов.

Сколько прошло времени? Не знаю. Думаю, время просто перестало двигаться… Тоже увязло вместе со мной. Или его остановили. Мне показалось, что я несусь куда-то и понимаю всё происходящее, но в тоже время остаюсь неподвижной на обледеневшем крыльце нашего дома… Но вот, Шар вдруг начал бледнеть… Однако он не менял своих гигантских размеров… Всё происходило так стремительно, пока от него не остался лишь слабо-очерченный белый круг. Но и он вскоре растаял, не оставив и крохотного следа в ещё тёмном, зимнем утреннем небе…

Наташка выпорхнула на крыльцо, на ходу вталкивая толстую тетрадь в и так набитый портфель.

– Холодно! – произнесла она и, увидев моё бледное лицо, тихо спросила:

– Тебе плохо? Может, не пойдёшь сегодня в школу?

– Нет. Всё хорошо, – ответила я.

Мы молча дошли до школы и разбрелись по кабинетам. Как сейчас помню, у меня первым уроком стояла астрономия. Юрий Зиновьевич, подошёл к моему столу и произнес:

– Все готовы к уроку?

– А можно я расскажу об НЛО? – тихо спросила я.

– Что, опять Лема на ночь начиталась? Ох, Морозова! Не поставлю я тебе сегодня двойку, но к следующему уроку, чтобы всё вызубрила. Фантастика твоя подождёт! Нормальные книги тоже есть.

Не сразу, но я обратила внимание на то, что делая что-нибудь по дому, в уме сочиняю разные истории и чаще всего в стихах. Если сразу не записать – потом не могу вспомнить ни единого слова. А ещё, я начала рисовать…

Купила толстый альбом и буквально за неделю заполнила его портретами людей, которых никогда раньше не видела. Все они – не были похожи на земных жителей…

Альбом долгое время хранился в нашем старом письменном столе. Потом, Марина, дочь моего брата, Володьки, моя подрастающая племянница, сделала из него раскраску. Ей не понравились чёрно-белые лица. Позднее альбом, кажется, пустили на растопку. Жаль. Как бы я хотела полистать его… Сейчас…

(2010–2014)