История, с которой всё началось

День был жаркий, и Давид с Шагеном решили пойти на речку, что огибает посёлок Саришен с западной стороны. Чуть повыше того места, где две женщины чистили щётками ковры, мальчишки нашли небольшую, но довольно глубокую заводь, скинули с себя одежду и в одних трусах бултыхнулись в прохладную воду. Они с наслаждением начали плескаться, обдавая друг друга потоками холодной воды.

— А ну, сейчас же вылезайте из воды! — вдруг крикнула им одна из женщин — та, что помоложе. — Вы что, не видите, что мы чистим ковры? Всю воду замутили! Идите купаться во-он туда! — И она показала рукой в ту сторону, где речка, размыв берега, разлилась так широко, что вода там лишь скрыла бы козе копыта.

— А там очень мелко! — прокричал в ответ Шаген. — И вода мыльная от ваших ковров!

— Ну тогда подождите, сейчас прополощем ковры — и уж купайтесь себе где хотите!

Мальчишки нехотя вылезли из воды и растянулись на траве под горячими солнечными лучами, недалеко от женщин. Те снова принялись полоскать свои ковры.

— Вай, как поясница разболелась, — сказала старуха, с трудом разгибая спину. — В прежние-то годы, когда была помоложе, бывало, весь день, с утра до вечера стираешь на речке, и ничего, а тут один ковёр и то не могу дочистить…

— А ты, тётушка Гоар, передохни, я сейчас прополощу свой, а потом и за твой ковёр примусь, — сказала молодая женщина старухе.

Тётушка Гоар уселась на камень недалеко от Давида и Шатена, провела мокрой рукой по усталому потному лицу.

— Погляди-ка, Арус, — сказала она вдруг, посмотрев из-под руки на огромное инжировое дерево, ветви которого, низко свисая над речкой, почти лежали на полуразвалившейся каменной ограде, — как много инжиру в этом году у Сиран на дереве! Какой крупный, жёлтый… — И со вздохом добавила: — Вот ведь как несправедливо устроен мир: у такой одинокой, больной старухи, как я, вдруг ни с того ни с сего высыхает дерево, а у Сиран, дом которой полон всякого добра, детей и внуков, инжировое дерево с каждым годом растёт всё выше и выше… и всё больше и больше плодоносит… — Она вздохнула. — А ведь в один год сажали, да и земля такая же… Рядом ведь живём.

— А разве она не угощает тебя инжиром? — спросила Арус, с шумом бросив на плоский прибрежный камень вчетверо сложенный мокрый ковёр, чтобы с него стекла вода. — Вы же соседи.

Мальчишки, закрыв глаза от бьющего в лицо яркого солнца, лежали на траве и прислушивались к неторопливой беседе женщин. Ребята уже давно обсохли, но жара их разморила, и у них пропала всякая охота двигаться.

— Да что ты, Арус-джан! Даже внукам своим она запрещает рвать инжир. Она варит варенье, сушит, а остальные ягоды продаёт на базаре. — Тётушка Гоар снова поглядела на ветки, усыпанные спелым инжиром. Давид заметил, как она проглотила слюну, и ему вдруг тоже ужасно захотелось инжиру. — Уже три года не ем инжира. С тех пор как высохло моё дерево. А если бы ты знала, Арус, как я его люблю!

— А ты, тётушка Гоар, сходила бы на базар, да и купила бы. Много ль тебе надо?

— Да разве купишь на пенсионные деньги чего-нибудь на базаре? Нынче так всё дорого, что туда и не подступиться.

Тётушка Гоар со вздохом встала с места и подошла к ковру, с которого вся вода уже стекла.

— Мальчики, теперь мутите воду сколько душе угодно, — сказала Арус и взвалила себе на плечо чистый ковёр.

И женщины, громко беседуя, ушли.

— А знаешь, Шаген, — задумчиво начал Давид, проводив взглядом тётушку Гоар и Арус, — мама мне рассказывала, что Давид Сасунский когда видел, что у кого-то было много добра, а у других ничего, он всегда отнимал у богатого это добро и делил поровну между бедняками… И вообще он был очень справедливый человек.

Давид приподнялся на локте, поглядел на свисавшие над водой тяжёлые ветви инжира, будто любовавшиеся собственным отражением в воде. Потом перевёл взгляд на высохшее инжировое дерево тётушки Гоар, которое словно в немой мольбе воздело к небу тёмные голые ветви. Шаген сразу понял, что Давид, неистощимый на всякого рода выдумки, затевает что-то интересное. Недаром же мальчишки его прозвали Давидом Сасунским.

— Будь Давид Сасунский сейчас жив, наверняка он отнял бы у бабки Сиран часть её инжира и раздал бы тем, у кого нет во дворе инжирового дерева, — лукаво улыбаясь, продолжал Давид. — Чтоб все могли поесть, правда?

Шаген хотел что-то ему ответить, но вдруг, осёкшись на полуслове, вскочил на ноги и воскликнул:

— Понял! Мы это сделаем сами, да?

— Вот именно. Давай отнимем у этой жадины, старухи Сиран, инжир и отдадим тётке Гоар.

— Но ведь Сиран глаз не спускает с дерева, пока не поспевает инжир, всё время торчит у себя во дворе, никуда не уходит. Весь посёлок об этом знает, — высказал свои сомнения Шаген.

— А мы всё-таки это сделаем. Обязательно, сегодня же, — твёрдо сказал Давид. И тут же с жаром стал излагать Шагену свой план.

Вечером, часов около десяти, Давид, дождавшись, когда отец и мать ушли спать, оделся и побежал к Шагену. Тот уже ждал его у своих ворот. Вечер был тёплый, облитый лунным светом.

— Взял во что рвать инжир? — тихо спросил Шаген. В темноте поблёскивали лишь голубоватые белки его серых глаз.

— Ага, вот… сумку, — так же тихо ответил Давид. — А ты что взял?

— Я тоже взял мамину старую продуктовую сумку.

— Тогда пошли скорей…

Они побежали к реке. Посёлок Саришен спал, лишь кое-где в окнах ещё горели огни. К счастью, в окнах бабки Сиран уже не было света. Вскарабкаться на ограду, а с ограды на инжировое дерево было для мальчишек минутным делом. Стараясь не шуметь, они принялись наполнять сумки спелым инжиром.

— У меня уже полная сумка, — сказал вполголоса через некоторое время Давид.

— И у меня почти полная, — сказал Шаген невнятно — рот у него был набит инжиром.

— Ну тогда хватит, давай слезем.

Мальчишки спрыгнули с ограды на узенькую полоску берега и, сгибаясь под тяжестью собранного инжира, пошли к дому тётки Гоар. Видно, она легла спать: двор её был погружён в темноту.

— Погоди тут, — прошептал Давид. — Я посмотрю…

Он поставил сумку на землю, а сам забрался за ограду. В темноте белела постель тётушки Гоар, которая имела обыкновение летом, в жаркую погоду, спать на широкой скамье под деревом.

— Подай сумку… — попросил Давид.

Шаген поднял сумку с инжиром. Давид взял её и спрыгнул во двор. Прыгая, он задел ногой камень, тот со стуком упал на землю. Давид в замешательстве застыл на месте, с замиранием сердца прислушиваясь к храпу тётушки Гоар, но старуха, к счастью, спала крепко. Выждав минуту или две, Давид на цыпочках подошёл к колченогому столу, стоявшему перед лавкой. Он осторожно высыпал почти половину инжира прямо на клеёнку. Потом так же осторожно, чтобы не разбудить старуху, он побежал назад к ограде.

— Всё?.. — спросил Шаген, беря сумку с оставшимся инжиром. Он что-то жевал.

— Всё… — ответил Давид, спрыгнув с ограды на землю. — Да хватит тебе лопать инжир!

— А разве мы не съедим остальное?

— Да ты что? Раздадим тем, у кого нет во дворе инжирового дерева. Как сделал бы Давид Сасунский…

— Но то Давид Сасунский, а то мы, — разочарованно протянул Шаген.

Мальчишки пошли вверх по улице, поднимавшейся прямо от речки. Поравнявшись с домом Аси Тер-Терян, девочки из их класса, они остановились.

— По-моему, у них нет инжирового дерева, — сказал Шаген, — давай им дадим немного.

— Давай…

Они подошли к полуоткрытой калитке и заглянули во двор. Там никого не было, но в окнах ещё горел свет.

— А куда высыпать? — прошептал Шаген.

Через весь двор была протянута верёвка, на которой сушилось бельё.

— Сейчас… — Давид снял с верёвки полотенце, расстелил его на ступенях веранды. — Давай, сыпь сюда…

Выйдя на улицу, они осторожно прикрыли за собой калитку.

— У кого ещё нет инжира? — спросил Давид.

— Не помню… — ответил Шаген.

— У Араика есть? По-моему, у них тоже нет.

— Ага, у них нет инжирового дерева.

Дом Араика стоял за домом бабки Сиран. Они вернулись к реке и берегом обошли дом Сиран с другой стороны. Калитка у Араика оказалась на запоре. Из живой изгороди, что тянулась вдоль берега речки, торчали колья, на которые были надеты крынки для просушки. Мальчики сняли одну из них, наполнили её инжиром и, прикрыв большим листом лопуха, поставили у калитки.

— Ох и вкусный инжир, — проговорил Шаген с полным ртом. — Попробуй, Давид… — Проглотив, он снова бросил в рот крупную ягоду.

— Опять ешь? Мы ведь не для себя рвали! — сердито сказал Давид, осторожно ступая по узкому берегу речки.

— Но ведь и у нас с тобой во дворе нет инжирового дерева! — с жаром возразил Шаген.

— Ну и что?

— А то, что Давид Сасунский и сам бы поел инжира, если б у него во дворе не было инжирового дерева.

— Нет, он не стал бы есть, — упрямо повторил Давид, проглотив слюну. — Он для себя не стал бы отбирать у других…

— Ну, ты как хочешь, а я съем ещё…

У дома деда Маркоса они опять остановились, и Давид высыпал весь инжир из своей сумки прямо на верх широкой каменной ограды. Пошли дальше. Шаген шёл рядом и не переставая жевал инжир. Давид угрюмо молчал. Вдруг он круто остановился.

— Дай сюда! — буркнул он.

— Что? — спросил Шаген.

— Как что? Инжир, конечно, чего же ещё!

— На, возьми, тут осталось ещё немного, — смеясь сказал Шаген. — Давно бы так.

— Слушай, Левон, — сказала за ужином мать Давида, протягивая мужу тарелку. — Ночью кто-то обобрал инжировое дерево бабки Сиран. Говорят, сегодня чуть свет она уже ругала и проклинала всех на свете. Особенно досталось соседям…

Давид, низко опустив голову, с шумом принялся хлебать суп.

— А кто тебе рассказал об этом? — спросил отец.

— Сато Тер-Терян. Ты же знаешь, она работает вместе со мной на птицеферме, а живёт по соседству с бабкой Сиран. Сегодня чуть свет её разбудили старухины крики. Давид, не стучи ложкой, сынок, ешь спокойно, никто за тобой не гонится. Сиран, оказывается, как раз сегодня задумала собрать инжир и отнести на базар. Сегодня же воскресенье.

— Наверное, это сделали мальчишки, — сказал отец. — Но если разобраться, так ей и надо, этой скупой старухе.

— Но самое удивительное, — продолжала мать, — что Сато нашла утром у себя на веранде больше килограмма инжира. Давид, не ёрзай, веди себя красиво за столом.

— Да, не иначе как кто-то решил проучить старуху за её скупость, — заметил отец со смехом.

— Да ты погоди, это ещё не всё. Кто-то оделил ночью инжиром и других соседей. Инжир нашли у себя во дворе и тётушка Гоар, и Погосяны, и дед Маркос. Сперва они подумали, что старуха Сиран, вдруг раздобрившись, решила угостить всех своих соседей, потом, рассказывает Сато Тер-Терян, когда все услышали, как она проклинает ночных воров, поняли, что она и не думала угощать их инжиром.

— Да это же ясно, просто кто-то решил сыграть злую шутку над этой скупердяйкой Сиран, — сказал отец Давида и встал из-за стола. «Так ей и надо», — подумал Давид и тоже встал из-за стола.

 

История с дедом Маркосом

— Слушай, Давид, — сказал Шаген, когда через два дня они встретились, — я вчера с моим дедушкой был в сельпо и слышал, как дед Маркос сказал: «Все уже в посёлке запаслись дровами на зиму, только у меня ещё нет ни одного полена». Правда, Давид, это же несправедливо: у всех уже есть дрова, и только у деда Маркоса их нет?

— А почему же у него нет дров?

— Да оба его сына уехали жить в город, а у него самого очень болит спина, поэтому он и не может поехать в лес за дровами. Я слышал, как он жаловался моему деду. Они же дружат. Как ты думаешь, — сказал Шаген с жаром, — будь сейчас жив Давид Сасунский, допустил бы он такое — чтобы у всех были дрова, а у деда Маркоса ни одного полена?

— Ну что ты, конечно нет! — воскликнул Давид. — Он этого ни за что бы не допустил. — Потом, вдруг оживившись, предложил: — А давай возьмём по нескольку поленьев с каждого двора и снесём во двор деда Маркоса, а?

— Давай.

В тот же день, поздно вечером, Давид и Шаген посетили в посёлке всех, кто не держал во дворе собак. Они не сделали исключения даже для себя. Полночи они не спали, перетаскивая со всего посёлка поленья во двор деда Маркоса.

На следующий день мальчишки пошли в сельпо, где, как всегда, уже сидело на ступеньках несколько стариков. Там был и дед Маркос, который радостно рассказывал присутствующим:

— Ну так вот… встаю я, братцы, сегодня утром, выхожу во двор и вдруг вижу у калитки большую кучу дров. И дрова-то всё сухие, полешки один к одному.

— Вай, Маркос-джан, неужели правду говоришь? — удивился самый древний из стариков.

— Кто же это мог привезти тебе дрова? — спросил другой. — Будто знали, что сам ты не можешь за ними поехать.

— Я вот тоже думаю, думаю и никак не придумаю, кто же это мог завезти мне дрова, — счастливо улыбаясь, сказал дед Маркос и погладил длинную бороду.

— Кто бы это ни был, дай бог ему долгих лет жизни! — сказала тётка Гоар, стоявшая с кульком сахара, купленным в сельпо. — Я тут недавно тоже нашла у себя во дворе инжир. И до сих пор не знаю, кто это угостил меня.

— Вай, неужели не догадались, что это урваканы спустились с гор? — воскликнула древняя старуха, вязавшая чулок.

Давид и Шаген украдкой переглянулись: они знали по рассказам стариков, что урваканы — это души умерших добрых людей. Они обитают на вершине высокой горы, у подножия которой находится саришенское кладбище. Старухи верят, что урваканы, приняв облик туч и облаков, день и ночь следят с вершины горы за жизнью в Саришене и часто наказывают дурных людей, насылая на их дома и сады град или молнии. Когда грохочет гром на окутанной тучами и облаками вершине горы, старухи говорят, что это сердятся урваканы, и, боясь их гнева, все поспешно закрывают двери и окна на запор.

 

Багратов осёл

— Что новенького? — спросил Давид Шагена спустя несколько дней после операции с дровами. Ему уже не терпелось совершить какую-нибудь новую проделку.

— Ничего, — ответил Шаген. — А у тебя?

— У меня тоже никаких новостей.

— А давай сходим к сельпо. Там всегда много народу. Может, чего и услышим, — предложил Шаген.

В этот полуденный час у сельпо действительно было много людей. Мальчики пристроились на ступеньках крыльца. Недалеко на лавочке сидели два старика и, перебирая свои чётки, беседовали. К одному из них подошёл мужчина в кепке. Это был дядя Арташес, отец Армена и Сурена — мальчишек, что жили по соседству с Давидом.

— Дядя Баграт, одолжи мне на завтра своего осла.

— А зачем тебе? — Дед Баграт даже перестал перебирать чётки.

— Да мне надо съездить в районную больницу навестить Сурена.

— А почему не на автобусе?

— Понимаешь, мне надо рано поехать и рано вернуться. Дел у меня много завтра в конторе, не могу надолго отлучиться, — объяснил дядя Арташес.

— Рад бы дать осла, но не могу, — сказал дед Баграт. — Мне самому надо завтра утром съездить на бахчу за арбузами и дынями.

— За дынями можно съездить и послезавтра. Никуда они не денутся.

— А мальчишки? Они ж каждый день наведываются на бахчу. Нет, брат, не обижайся, но осёл нужен мне самому.

— Что ж… — грустно сказал отец Армена и Сурена. — Тогда мне придётся встать часа в четыре утра и отправиться в больницу пешком. — И он, ссутулившись, пошёл прочь от стариков.

Давид посмотрел вслед своему соседу и толкнул локтем Шагена. Тот поглядел на него вопросительно.

— Пошли, есть дело, — сказал Давид и встал с места.

— Какое дело? — спросил Шаген, когда они отошли в сторону.

— Надо во что бы то ни стало достать осла для отца Сурена.

— А как?

— Сейчас скажу как…

Поздно вечером, когда отец с матерью легли спать, Давид бесшумно вылез из постели и в чём был — в трусах и майке — выпрыгнул из окна веранды.

Шаген уже стоял и ждал его в условленном месте — у дома деда Баграта, того самого, который пожалел дать своего осла.

— Принёс морковь? — тихо спросил Давид.

— Ага, — вполголоса ответил Шаген, — вот…

— Тогда пошли…

В доме ни огонька. Давид толкнул калитку, однако она оказалась запертой изнутри. Он просунул руку за штакетник и открыл крюк.

— Давай сюда морковку… — тихо сказал Давид, толкнув калитку. Шаген последовал за ним.

Они проскользнули во двор и стали осторожно пробираться к навесу, под которым был привязан осёл. Животное мирно жевало сено из кормушки. Давид подошёл к ослу, потрепал его длинные уши, потом протянул ему морковь. Осёл сразу же обхватил морковь мягкими тёплыми губами.

— Отвяжи его, — тихо сказал Давид Шагену.

Шаген отвязал осла и, держа за поводья, потянул в сторону калитки. Давид шагал рядом с ослом, держа следующую морковь перед самым его носом. Осёл, словно загипнотизированный лакомством, послушно шёл за Давидом.

Когда они подошли к дому Армена и Сурена, Давид скормил ослу всю оставшуюся морковь, толкнул калитку и пропустил вперёд Шагена. Шаген прошёл вперёд, таща за собой осла.

Стараясь не шуметь, мальчишки привязали осла к тутовому дереву, бросили ему охапку сена и, на прощание приласкав его, вышли на улицу и тут же разошлись по своим домам.

Утром, едва продрав глаза, Давид выскочил из дому и бросился к ограде, отделявшей их двор от соседского: осла под тутовым деревом не оказалось.

После завтрака к Давиду явился Шаген. Больше часа приятели возились с Санасаром, собакой Давида, всё время поглядывая на соседний двор. Около двенадцати часов мальчики увидели наконец на осле отца Сурена.

— Дядя Арташес! — крикнул Давид через ограду. — Вы съездили в больницу к Сурену?

— Да.

— Ну и как он там?

— Хорошо. Скоро вернётся домой. Может, дней через пять. — Он снял поклажу с осла и поставил на крыльцо. — Хороший осёл у Баграта, послушный.

— Значит, нашему мальчику уже лучше? — спросила мать Сурена, выйдя на крыльцо. — Ну слава богу… А где ты взял осла?

— Видно, Баграт поздно вечером привёл его к нам во двор. И даже не стал меня будить, привязал к дереву и ушёл. — Дядя Арташес погладил серого по спине. — Он, Баграт, только с виду кажется чёрствым, а на самом деле сердечный человек… Вай, что это вы гогочете? — спросил отец Сурена, повернувшись к Давиду и Шагену.

— Будешь есть? — спросила дядю Арташеса его жена.

— Нет, сначала отведу осла его хозяину, ну и поблагодарю за доброе дело, а оттуда побегу в контору, — ответил дядя Арташес и вышел, ведя осла под уздцы.

— Давай побежим тоже! — сказал Давид.

— Куда?

— Посмотрим на деда Баграта — какую он состроит гримасу, когда к нему придёт дядя Арташес с ослом.

Мальчишки добрались до Багратова дома раньше, чем отец Сурена с ослом. Давид с Шагеном спрятались в кустах за забором и стали ждать.

Когда дядя Арташес вошёл с ослом во двор к Баграту, тот на него посмотрел так, словно перед ним стоял урвакан.

— Это ж мой осёл!.. — воскликнул он в изумлении, хлопнув себя по бёдрам.

— Да, твой осёл, — ответил отец Сурена. — В целости и невредимости. Я должен покаяться перед тобой, Баграт-джан. Я думал о тебе плохо… А ты, оказывается, добрейший человек. Надо же, сам привёл ко мне осла, чтобы я мог съездить к больному сыну…

— Что-о?! Я?! — гулко стукнул себя в грудь Баграт. Глаза его готовы были выскочить из орбит. — Привёл к тебе своего осла? Что я, дурак, чтобы приводить к тебе своего осла?

Давид и Шаген затаив дыхание слушали их разговор.

— Как?! Разве не ты привёл ко мне во двор поздно вечером осла? — спросил дядя Арташес и с изумлением уставился на Баграта.

— Я?! Вай! Да ты что, смеёшься надо мной? Я его с самого утра ищу по всему посёлку. Весь извёлся от беспокойства… Чего это ради я буду приводить к тебе своего осла?

— Что же, стало быть, твой осёл оказался добрее, человечнее тебя: видно, он сам явился ко мне поздно ночью, — сухо сказал отец Сурена и Армена, повернулся и вышел на улицу.

Мальчишки притаились за кустом, растущим возле штакетника, когда дядя Арташес, что-то сердито бормоча под нос, прошёл мимо. Но едва только он исчез из виду, они безудержно расхохотались.

— Аревик, слышала про эту историю с Багратовым ослом? — обратился отец Давида к жене за ужином. Она кивнула. — И вообще, удивительные вещи происходят в нашем посёлке за последнее время.

— Старухи говорят, что это всё дело рук урваканов. Каждую ночь они спускаются со своей горы в посёлок и…

— Урваканы?! — воскликнул Давид. — Они считают, что это всё урваканы делают?! Вай, не могу!.. — И мальчик расхохотался.

— Слушай их побольше, — смеясь, сказал отец матери, — они тебе что хочешь наговорят.

— Послушай, Шаген, знаешь, какие слухи пошли по посёлку? — спросил Давид, когда приятели на следующий день направились к сельпо послушать, о чём толкуют люди.

— Какие?

— Представляешь, старухи думают, что всё, что мы сделали, — сделали урваканы.

— Ну да?!

— Честное слово! Мама вчера рассказывала за ужином.

— Значит, мы с тобой — урваканы? Вот здорово!

— Конечно! Это ж про нас с тобой…

 

Месть

Недалеко от сельпо друзья встретили Анаит Гукасян. Она стояла у своей калитки и плакала. Плечи её вздрагивали от сильных рыданий. Давид и Шаген остановились возле плачущей девочки.

— Ты чего это ревёшь? — спросил Давид покровительственным тоном.

Но Анаит не ответила. Она продолжала плакать.

— Обидел кто? — спросил Шаген, внезапно тоже почувствовавший себя представителем сильной половины человечества.

Анаит, размазывая по лицу слёзы, кивнула.

— Кто тебя обидел? — спросил Давид.

— Она… — срывающимся голосом проговорила Анаит и зарыдала снова.

«Она» — это, понятно, мачеха, Лусик, на которой год назад женился после смерти жены отец девочки. Память о матери была ещё очень свежа у Анаит, и она ни за что не хотела называть мачеху мамой, за что ей частенько и доставалось от неё.

— А что случилось? — спросил Шаген.

— Она… ударила меня за то, что я разбила сервизную чашку… — Плечи Анаит снова затряслись от плача.

Давид и Шаген быстро обменялись взглядами. Друзья теперь понимали друг друга с полуслова.

— Не плачь, Анаит, — сказал Давид, — увидишь, она тебя больше пальцем не тронет. Правда, Шаген?

— Очень даже правда, — подтвердил Шаген.

Разумеется, после этого разговора Давид и Шаген повернули назад: им уже не было никакой надобности идти к сельпо за последними местными новостями.

Давид и Шаген, спрятавшись за живой изгородью, долго наблюдали за двором Гукасянов. Несмотря на поздний час, в этот вечер в Саришене стояла несусветная жара, и поэтому Лусик, мачеха Анаит, решила постелить себе на лавочке, под большим ореховым деревом, неподалёку от живой изгороди. Для Анаит и её брата Каро она постелила на веранде, где были распахнуты окна и двери, а мужу — на ковре, прямо на земле, ещё тёплой от дневного зноя. Скоро они уснули.

В руках у Давида был длинный шест, на конце которого была прикреплена поперёк короткая палка.

— Давай сюда рубашку, — прошептал Давид.

Шаген достал из-за пазухи белую отцовскую рубашку и надел её на крестовину, которую держал в руках Давид. Получилось настоящее пугало.

Убедившись, что все крепко спят, Давид влез на изгородь, а оттуда на ореховое дерево. Шаген подал ему крестовину с надетой на неё белой рубахой. Держась свободной рукой за ветку, Давид свесился над лавкой, на которой спала Лусик, и, раскачивая над её головой пугало, страшным голосом завыл:

— У-у-а-а… у-у-а-а!

— У-у-у-у-у! — вторил ему снизу Шаген.

— Вай, что это?! — проснувшись, закричала Лусик. — Вай, мама-джан! Вай, мама-джан, урваканы! — завизжала она громко и натянула на себя одеяло: перед её широко раскрытыми от ужаса глазами, издавая страшный вой, раскачивалась в воздухе какая-то белая фигура с растопыренными руками.

— Что?! Кто?.. Урваканы? Какие урваканы? — вскочил с постели отец Анаит и, схватив карманный фонарь, подбежал к Лусик.

Но Давид бросил во двор камень, обёрнутый в тетрадный листок, соскользнул с дерева и уже был по ту сторону изгороди. В следующую минуту друзья что есть мочи бежали по безлюдной улице.

— Ур…ваканы… Только что я сама своими глазами видела… Вот тут, надо мной… летали в белом саване… — заикаясь от страха, лепетала Лусик. Она дрожала всем телом.

— Какие урваканы? — рассердился на неё муж. — Что ты мелешь чепуху? Ложись-ка скорей в постель и спи, ты ведь не старуха, чтобы верить в урваканов! Смотри, ты своими криками разбудила даже детей.

Анаит и её маленький брат Каро действительно вышли во двор и испуганно слушали разговор отца с мачехой.

— Тебе, верно, привиделся страшный сон…

— Да ведь они даже бросили камень в меня! — воскликнула Лусик.

— Опять она за своё, — с досадой сказал отец Анаит, а сам всё-таки направил луч света на землю. И вдруг… — Что это? — Он поддел носком ноги какой-то предмет, белеющий в траве. Потом наклонился, поднял брошенный Давидом камень, обёрнутый в бумагу, и прочёл: — «Если ещё хоть раз обидишь Анаит, провалишься сквозь землю. Урваканы».

На следующий день у сельпо только и было разговору, что об урваканах, которые ночью летали над двором Гукасянов. Давид и Шаген слушали все эти толки и перемигивались. Они очень гордились, что вызвали такой переполох в посёлке.

— Мариам, слышала, как урваканы напугали ночью Гукасян Лусик? Они летали всю ночь над их двором и выли страшными голосами. Среди них, наверно, была покойная мать Анаит и Каро, она привела урваканов, чтобы отомстить за своих детей.

— Слышала, слышала, но не очень-то верю во все эти россказни.

— Вай, ты не веришь мне! Я сама слышала, какой Гукасяны ночью переполох подняли у себя во дворе. Я ведь рядом с ними живу. Лусик до сих пор не может опомниться от страха.

— Хорошего человека урваканы не напугают, а, наоборот, помогут ему, — глубокомысленно изрёк худощавый старик, которому на вид было лет сто, не меньше.

— Да уж что правда, то правда, — хорошему человеку урваканы всегда придут на выручку, — сказал дед Маркос, у которого была непоколебимая вера в свои добродетели и который теперь уже нисколько не сомневался, что дрова ему ночью привезли именно урваканы.

— Верно говоришь, Маркос, — поддержал его Карапет, дедушка Шагена. — Ведь наказали же они за жадность старуху Сиран. Хе-хе! Отобрали у неё инжир и раздали соседям. И знали-то ведь, когда сделать это: как раз накануне базарного дня. Хе-хе!

— А я вот что думаю, Карапет, — сказал дед Маркос. — Как бы там ни было, Лусик теперь не посмеет обидеть сирот, правда?

— Истину говоришь, Маркос, истину.

— Ну, мне пора домой, — сказал дед Маркос, вставая с лавки. — Пойду сварю себе похлёбку да лягу сегодня вечером пораньше. Утром мне надо поехать к себе на участок и собрать виноград. Эх, если бы урваканы взяли да за ночь собрали мой виноград, вот было бы хорошо! Не знаю, как я один и справлюсь… Нынче ведь хороший урожай, гроздья тяжёлые, налитые.

— А ты бы подождал, пока мы свой соберём, а потом всей семьёй поможем и тебе, — предложил дедушка Шагена.

— Спасибо, попробую-ка сам. Пока.

Давид толкнул Шагена в бок.

— Ты чего? — спросил тот.

— Не соображаешь? Поможем деду Маркосу собрать виноград?

— Нет уж, так далеко ночью я не пойду. Это же за посёлком, — сказал Шаген. Действительно, виноградники и бахчи находились километрах в десяти от посёлка.

— А мы туда пойдём рано, с петухами, — вполголоса, чтобы не услышали присутствующие, уговаривал Шагена Давид. — Только я не знаю, где участок деда Маркоса.

— Я тоже не знаю. Дедушка Маркос! — остановил деда Маркоса Шаген, когда тот уже повернулся уйти. — А далеко ли твой участок?

— Мой участок? — Дед обернулся к мальчикам. — Он находится в самом конце виноградников.

— Над обрывом у речки? — решил уточнить Давид.

— Да. Его отовсюду видать, потому как там, в винограднике, растёт большущее ореховое дерево. Я его посадил, когда ещё молодым был… Кажется, в том самом году я и женился, — докончил он, обращаясь к старикам, сидевшим на лавке. Потом вдруг, словно спохватившись, оглядел мальчиков: — А зачем вам знать, где мой участок?

— Да низачем… — несколько смутились они. — Мы просто так…

 

И снова дед Маркос

Рано утром Давид и Шаген уже были на участке деда Маркоса. Вооружившись садовыми ножницами, они срезали спелый виноград кисть за кистью и складывали на траву в тени орехового дерева. Они очень торопились, потому что надо было собрать виноград до прихода деда Маркоса. Мальчики уже собрали довольно большую кучу винограда, когда невесть откуда взявшийся сторож схватил Шагена за руку.

— Я вам покажу, как воровать чужой виноград! — заорал он. — Я вам сейчас…

— Мы… мы… — пробормотал в страхе Шаген. — Мы не воруем…

— Правда, дядя, мы не воруем, — не растерявшись, спокойно подтвердил Давид, — а мы помогаем деду Маркосу собрать урожай.

— Так он знает, что вы здесь? — спросил сторож, всё ещё крепко держа Шагена за локоть.

— Нет, он не знает… Мы хотели потихоньку…

— Мы хотели, чтобы он не знал, кто помог, — пояснил Давид.

— Знаете что, не морочьте мне голову! Лучше отведу-ка я вас к вашим родителям, а уж они пусть сами разбираются. Ты, кажется, внук Карапета, да? — обратился он к Шагену. Тот кивнул. — А ты чей? — спросил он Давида.

— А я сын Аревик Аракелян. Дядя, отпустите нас! Честное слово, мы пришли помочь, а не воровать. Мы только хотели… помочь деду Маркосу.

— Враки! Если вы действительно хотели помочь деду Маркосу, вы могли бы ему самому сказать об этом. Это его только обрадовало бы…

— А мы… мы хотели, чтобы он думал, что ему помогают урваканы, — решив говорить откровенно, сказал Давид.

— Что? Урваканы? Вай, больше ничего не могли придумать в своё оправдание?

Но тут раздался противный скрип, и у входа на участок остановилась маленькая арба, запряжённая ослом. На козлах сидел сам дед Маркос. Арба была уставлена пустыми плетёными корзинами.

— Эй, Вано, добрый день! — крикнул дед Маркос, слезая с арбы. — Что тут происходит?

— Я в твоём винограднике двух воришек поймал. Они собирали твой виноград. Вон сколько уже успели собрать… — Сторож движением головы показал на груду винограда под ореховым деревом.

— А я-то думаю, что это они вчера выспрашивали, где мой виноградник, — сказал дед Маркос, подходя к мальчикам.

— Дедушка Маркос, честное слово, мы хотели только помочь!

— Мы хотели как лучше…

— Так вы вчера могли мне об этом сказать, — сказал укоризненно дед Маркос. — Я бы только спасибо вам сказал.

— Я им то же самое говорю, — поддакнул деду Маркосу сторож. — И знаешь, что они мне ответили? Они сказали: «Мы хотим, чтобы дед Маркос думал, что ему помогли урваканы собрать урожай». В общем, чепуху какую-то городят!

— Урваканы? Постой, постой, кажется мне становится понятным кое-что. — Дед подошёл поближе к мальчишкам. — Да отпусти ты его руку, Вано, никуда он не убежит! Ты тут сидишь целыми днями в виноградниках и не знаешь, что весь Саришен только и говорит об урваканах. Слушайте, ребята, так не вы ли виновники всех этих слухов об урваканах? Только говорите правду. — И дед Маркос добродушно поглядел на Давида и Шагена.

Мальчики потупились.

— А может, это вы угостили меня инжиром с дерева старухи Сиран?

Давид и Шаген опустили головы ещё ниже.

— И дрова тоже вы притащили ко мне во двор?

— Мы-ы, — промычали враз оба.

— И это вы напугали ночью Лусик Гукасян?

— Да.

— Ты когда-нибудь слыхал о добрых урваканах, Вано? — рассмеялся дед Маркос, повернувшись к сторожу. — Нет? Ну так я тебе сейчас расскажу.