Центральный нападающий продолжал оставаться в центре внимания спортивных деятелей и на открывшемся 20 февраля пленуме Секции футбола, где его имя склонялось неоднократно в уничижительно-оскорбительном контексте. Предпринимались и неуклюжие попытки объяснить случившееся. Неописуемый восторг у аудитории вызвал «диагноз», поставленный депутатом из Ленинграда: «Известно, что была диспропорция в заработной плате между высококвалифицированными рабочими в промышленности и руководителями. Партия поправила это дело и правильно сделала. А тут Стрельцов в Мельбурне выиграл, и дали ему золотом десять тысяч рублей, машину и так далее. Это вскружило ему голову. Надо поощрять, но не такими солидными кушами, которые дают возможность есть салат за тысячу двести рублей».

Идея ясна: все беды исходят от нарушения святая святых – уравниловки. Стоит воздать кому-то по заслугам – хлопот не оберешься. Мне ничего неизвестно относительно денежных сумм в золоте, автомобиле, а тем более «и так далее». Знаю только, что уровень жизни футболистов ведущих клубов был значительно выше уровня жизни среднего советского труженика (сейчас диспропорция куда контрастнее). Стрельцов, живший в детстве впроголодь, не воровал и потому имел право распоряжаться добытыми потом и кровью средствами, как ему заблагорассудится – мог есть где угодно и что угодно.

Что же касается цены салата, имеются серьезные расхождения. Этот предмет живо интересовал и фельетониста. По его сведениям, салат обошелся Стрельцову в 87 рублей 50 копеек (после денежной реформы 1961 года – 8 рублей 75 копеек).

Человеку, наверняка считавшему себя культурным и образованным, не мешало бы знать, что бестактно заглядывать в чужой кошелек и тарелку и цинично делиться своими соображениями на сей счет с многомиллионной страной.

Впечатлила еще одна фраза, произнесенная делегатом из Ленинграда: «Таких Стрельцовых мы можем найти и в Ленинграде, и в других городах». Результаты поисков, продолжающихся несколько десятилетий, известны.

Не позавидуешь оказавшемуся между молотом и наковальней небезызвестному Валентину Порфирьевичу Антипенку. Зная, откуда ветер дует, он обязан был подстраивать под него паруса возглавляемого им футбольного судна. Вместе с тем, как главный футбольный начальник, он не мог не понимать, что отсутствие Стрельцова значительно ослабит сборную и снизит ее шансы при выполнении высокой задачи – и тогда секир-башка (так и случилось: после проигрыша сборной в 1/4 финала ЧМ из-под Антипенка привычным пинком вышибли удобное, теплое начальственное кресло). Потому-то на февральском пленуме он одной рукой стучал по столу и грозил опальному форварду пальчиком («На последнем заседании Комитета было ясно сказано – Стрельцова до сборной команды в 1958 году не допускать вообще… И сейчас поставлена задача перед руководством команды, которая проводит сбор в Китае, чтобы она серьезно решила вопрос о составе команды, не рассчитывая на Стрельцова»), другой – подал форварду на подпись готовый текст заявления (осознал, мол, каюсь, больше не буду, в последний раз и прочее), чтобы вновь разрешили ему воссоединиться со сборной. Покаяние Стрельцова весной 58-го опубликовала «Комсомольская правда».

Времени было в обрез. Последний срок расширенной заявки на 40 человек истекал в конце апреля. Успели. В последний момент. Вычеркнули из готовой к отправке заявки фамилию одного футболиста и внесли в нее Стрельцова, который, несмотря на все передряги, серьезно готовился к мировому чемпионату. Видимо, не сомневался, что посетит Швецию. Был он в отличной форме, забивал много: и за клуб (5 мячей в первых турах чемпионата), и в сборной – 4 мяча в трех контрольных встречах.

Семи коротких зимних дней не хватило центральному нападающему, чтобы отправиться с командой в Китай. Всего лишь четырех весенних – чтобы попасть на первый в жизни мировой чемпионат. Неизбежно надвигался самый страшный день в недолгой его жизни.