4 апреля 1954 года «Торпедо» открывало сезон в Харькове с местным «Локомотивом». Гости выиграли – 4:1. В тот день состоялся дебют шестнадцатилетнего Эдуарда Стрельцова в большом футболе. Он появился на поле минут за двадцать до конца и гола забить не успел. В этом я был абсолютно уверен. Согласно «Советскому спорту» (от 6 апреля 1954 года) четвертый гол забил Вацкевич, в харьковских и киевских газетах единства на сей счет не было – кто-то указывал на Вацкевича, а «Радзяньский спорт» – на Гулевского. Стрельцова они не заметили.

В июле 87-го мою уверенность поколебала запись в протоколе этого матча, сделанная рижским арбитром Эдгарсом Клавсом. По его мнению, четвертый гол забил Стрельцов. Протокол – святое, так мне тогда казалось. (Со временем, получив солидный опыт работы с протоколами, оценил изречение Иосифа Сталина: «Надо доверять, но проверять»). Тут же отнимаю гол у Вацкевича и приписываю Стрельцову.

Чуть позже сам Стрельцов вновь зародил сомнения. В книге «Вижу поле» он вспоминает первые матчи за «Торпедо». Дебюту в Харькове посвящено два слова – вышел на замену. О голе – ни звука. В следующем матче с ленинградскими «Трудовыми резервами», по словам форварда, он принес какую-то пользу: так энергично напирал на защитника, что тот с перепугу пробил по своим. И попал. Наконец, в третьей игре, в Тбилиси, впервые вышел на поле в стартовом составе и забил первый гол. Кому верить – Клавсу или автору? Футболисты в большинстве своем первый гол помнят в деталях.

Сомнения окончательно развеяла автозаводская многотиражка от 6 апреля 1954 года (в первой половине 50-х издавалась под названием «Сталинец»). Редакция газеты редко отправляла своих людей на выездные матчи «Торпедо», а тут, возможно, в связи с открытием сезона раскошелилась не на шутку: и корреспондента откомандировала, и фотокора – словно знала, какую услугу оказывает будущим историографам Стрельцова.

Журналист о спорном четвертом голе рассказал («во второй половине состязания четвертый мяч в сетку „Локомотива“ влетел от ноги Виталия Вацкевича»), фотокор – показал. Снимок (в нашем случае – вещественное доказательство) запечатлен тут же под отчетом: Вацкевич уже произвел удар, и мяч от его ноги летит в ворота. Рядом с ним – Гулевский. Стрельцова в кадре нет. Возможно, еще не вышел на поле: четвертый гол и появление Стрельцова состоялись на одной и той же 70-й минуте.

Не исключаю, что Клавс, держа в уме фамилию вышедшего на замену молодого, еще никому не известного футболиста, по ошибке вписал ее в графу «забитые мячи». Возможно, но не факт. О чем думал судья, делая запись в протоколе, никто не знает. Но это не столь важно. Сомнений не осталось: Стрельцов в Харькове не забивал, память его не подвела.

Знал ли об этом Есенин? По всей видимости, знал. Он и отчеты о матче читал, и с книгой Стрельцова, несомненно, был знаком, да и с футболистом тоже. Мог уточнить. Не пожелал. Не исключаю конфликта на этой почве у Есенина-статистика с Есениным-лириком. Если и была борьба, недолгая: романтическо-поэтическая натура Есенина одержала убедительную победу. Понять Есенина можно, как и других статистиков и историков, продолжающих на основании записи в протоколе отстаивать магическую цифру «100». Ох, как нелегко ее расколдовывать. Для цифроманов это не просто круглая цифра – роскошный, сказочный дворец, шедевр архитектурного творчества. Достань один кирпичик – и никакого великолепия – рухнет, вмиг обратится в хибару, пусть и огромных размеров.

Исследовав эту историю, счел нужным с вами поделиться. Вы, однако, вовсе не обязаны ее выслушивать, а выслушав – уверовать. На вашем месте я так бы и поступил. На своем – не имею права. Повенчавшись с истиной, изменить ей не в силах, даже ради обожаемого мной Стрельцова. Потому и глядят на вас с таблички две уродливые девятки вместо красавицы сотни.